Календарь

Покидаю Невскую Дубровку,

Кое-как плетусь по рубежу –

Отхожу на переформировку

И остатки взвода увожу.

Армия моя не уцелела,

Не осталось близких у меня

От артиллерийского обстрела,

От косоприцельного огня.

Перейдём по Охтенскому мосту

И на Охте станем на постой –

Отдирать окопную коросту,

Женскою пленяться красотой.

Охта деревянная разбита,

Растащили Охту на дрова.

Только жизнь, она сильнее быта:

Быта нет, а жизнь ещё жива.

Богачов со мной из медсанбата,

Мы в глаза друг другу не глядим –

Слишком борода его щербата,

Слишком взгляд угрюм и нелюдим.

Слишком на лице его усталом

Борозды о многом говорят.

Спиртом неразбавленным и салом

Богачов запасливый богат.

Мы на Верхней Охте квартируем.

Две сестры хозяйствуют в дому,

Самым первым в жизни поцелуем

Памятные сердцу моему.

Помню, помню календарь настольный,

Старый календарь перекидной,

Записи на нём и почерк школьный,

Прежде – школьный, а потом – иной.

Прежде – буквы детские, смешные,

Именины и каникул дни.

Ну, а после – записи иные.

Иначе написаны они.

Помню, помню, как мало-помалу

Голос горя нарастал и креп:

«Умер папа». «Схоронили маму».

«Потеряли карточки на хлеб».

Знак вопроса – исступлённо-дерзкий.

Росчерк – бесшабашно-удалой.

А потом – рисунок полудетский:

Сердце, поражённое стрелой.

Очерк сердца зыбок и неловок,

А стрела перната и мила –

Даты первых переформировок,

Первых постояльцев имена.

Друг на друга буквы повалились,

Сгрудились недвижно и мертво:

«Поселились. Пили. Веселились».

Вот и всё. И больше ничего.

Здесь и я с другими в соучастье, –

Наспех фотографии даря,

Переформированные части

Прямо в бой идут с календаря.

Дождь на стёклах искажает лица

Двух сестёр, сидящих у окна;

Переформировка длится, длится,

Никогда не кончится она.

Наступаю, отхожу и рушу

Всё, что было сделано не так.

Переформировываю душу

Для грядущих маршей и атак.

Вижу вновь, как, в час прощаясь ранний,

Ничего на намять не берём.

Умираю от воспоминаний

Над перекидным календарём.