Александр
Образцов

 * * *

Генерал, это поле уж очень знакомо.

Я его наизусть, как листовку, прочту.

Генерал, это там догорает солома,

Это там, это там дым идёт в высоту.

Генерал, мне сегодня исполнилось двадцать.

Но зачем, но зачем так вороны орут?

Генерал, передайте танкистам по рации:

Пусть проскочат опушкой, а поле не рвут.

Генерал, за два года болотце подсохло.

Родники отцедили в воронки его.

Генерал, здесь в апреле так било и грохало.

Я подумал – в войне наступил перелом.

Генерал, это поле уж очень знакомо.

Я его наизусть, как листовку, читал.

Генерал, это там догорает солома.

Это там, это там я упал, генерал...

Обложка

Хоть глаза прогляди – не увидишь того,

Чем она от тебя отличается:

Две ноги, две руки, голова, тулово,

А на тулове грудь помещается.

Ты ладонью лицо на минуту закрой,

А потом лист бумаги до шеи ей.

Брось журнал. Отвлекись. Вот теперь ты – герой.

Вниз обложкой твоё унижение.

Как назвать – героизм или идиотизм –

На прилавок вдруг выпрыгнуть голою?

Знаю только, что вмиг умирает марксизм

И становится жизнь разнополою.

Мендельсон

Посвящается Когану

Объявили Мендельсона.

Краем уха скрипку пью.

Телевизора корону

Приравнял давно к репью.

Я в себе копаюсь. Лажу

В проводах. Настройки жду.

Что-то нынче здесь не кажут...

Как же нынче плохо ж тут...

Кто-то лезет в схему пальцем.

Кто-то дышит в унисон.

Постепенно... в ритме вальса...

Здравствуй, дядя Мендельсон!..

* * *

Она была звездой горсада.

Он – средней школы ученик.

В густых садах Мариенбада

С ней танцевал его двойник.

Слоняясь возле танцплощадки

С друзьями из хулиганья,

Томился он от пересадки

Себя в другого, без вранья.

В густых садах Мариенбада –

Она и юность далеки!–

Он шёл пузатый, конопатый,

Упал и умер от тоски.

Осенняя песня

Соберусь на свидание с деревом.

Прогляжу все глаза из окна.

На железной дороге затеряна

Одинокая эта сосна.

Доберусь, окружу почитанием

И по капле вся горечь уйдёт...

В африканской стране Мавритании

Кто-то смотрит, как пальма растёт.

Баллада

Втроём накрылись плащпалаткой

От налетевшего дождя.

Один курил. Второй украдкой

Молился. Третий спал, не ждя,

Когда объявят контратаку,

Когда сапог скользнёт в траве,

Когда тебя поставят на кон,

Где ставкой – дырка в голове.

Над ними сжалилась природа

И ливня бросила крыло

На место встречи двух народов,

В которых жили страх и зло.

И лишь полковник чертыхнулся.

И оберст дернул козырёк.

Но спящий спал. Молящий гнулся.

Курящий дым, как жизнь, берег.

Балерина

Я – балерина. Я пьяна.

Протянем ноги.

Меня качает тишина

И в мышцах боги.

Меня по косточкам расклав,

Они – смеются...

Ба-да-ба-да-ба-да-ба-дав...

Им – отольются.

Меня по косточкам, по связочкам, по нервочкам.

Мне завтра в восемь. У станочка. Чтобы девочкой.

Давно не девочка. Но чтобы. Непременно чтоб.

Люблю тебя. А ты не любишь. Но не надо ж в лоб?

Я – балерина. Я пьяна.

Я ногу – ах! – к плечу.

Ещё немножечко вина

И пируэт ввинчу!..

Ба-да-ба-да-ба-да-ба-дав...

Ба-да... Прощаемся?

О, танца медленный удав...

Мы доиграемся.

Мне завтра в восемь, у станка.

Ах, я сама дойду!

Вот вам рука... или нога?..

Не выпить раз в году?..

Мораль – плевать! Моя мораль –

У тела две ноги!

От грусти – завернусь в спираль,

Змеей скручусь с тоски.

Мне ваши лица там, внизу,

Как музыке ответ...

Какой ответ? Что я несу?

У музыки вопросов нет!

Она сама – большой ответ,

Как летний день в лесу.

Ах, бросьте! Нам не по пути.

Глупа ирония!

Мне ум насмешливый претит!

Он – постороннее,

Чем дым от заводской трубы.

Да-да! Счастливый путь!

Ушёл. Походкою судьбы.

Ни охнуть, ни вздохнуть...

Я – балерина... Я пьяна...

Ночной канал дрожит...

О, станцевать бы на волнах!..

Как жизнь бежит...

Примечание 

Я потом и кровью добилась местечка у воздуха

И воздух меня понимает и держит меня на лету.

* * *

Там, где растут две прекрасные розы – чёрная роза и белая роза,

Где невидимкою бродит дыханье, от счастья тугое – ау!

Кто посетит этот сад? Кто посмеет? Цветут виноградные лозы,

Никнут глаза и бросается локоть в траву.

Пышно пирующий, чашу к бровям подносящий,

                                                                      Какие обиды?

Солнечный луч, проникающий в толщу веков,

Пленник Тавриды, владелец судьбы завалящей

И обладатель надёжнейших в мире зрачков, сопроводи.

Вот, наконец, и отмучились с диалектической поркой.

Замерло тело, лишённое сил, и апрель воссиял

Над перекрёстком Тверской и Тверского. Над грязною коркой

Старого льда розово-лысый старик постоял,

Дальше пошёл, как будто его борода потянула

В степи, в медовую гущу, в полынную тьму.

Жизнь совершенна! Не кончила петь Мариула!

Розово-лысый старик, ах, старик!

Новое здание МХАТа ему повстречалось,

А у Никитских ворот хриплый голос подпел.

Жирная женщина шла, апельсины теряя,

Бешеный город крутился волчком и сопел.

Жизнь совершенна, и стоит стареть. Не кусаться

Зубы даны. Если так – то и зубы долой!

Ну, а иначе не стоило бы и мараться,

Мой победитель, насмешливо-быстрый герой!

* * *

Встань чуть выше. Ещё. Чтобы был горизонт,

Как край чаши, наполненный морем, домами.

Встань чуть выше себя, чтобы эллинский Понт

Засиял. Чтобы горы покрылись громами.

И ещё поднимись. И узнаешь, зачем

Бог создал этот мир без лукавства и злобы.

И почувствуешь руку Его на плече

Над растущим из Азии древом Европы.

* * *

1.

Не слышишь, не услышишь. Не захочешь отвечать.

Мои слова нечаянны и на сердце печать.

Играй, рыбачка, вёслами. Таись, багдадский вор.

Нашла и в воду бросила. О чём тут разговор?

Летят глаза качальные, отчаянные твои,

Пить чаенные, кончаенные считаенной любви.

От пальцев, чётких чёртиков, тоска и бурелом.

Песочница за бортиком – наш маленький паром.

Плывём. И руки спинами, и губы в волосах.

А головы повинные – овчарки на часах.

Мы лаемся, кусаемся, кромсаемся, скулим.

То к коже подбираемся, то мыслями парим.

Под тенью ястребиною трепещешь, чуть дыша,

Что страшною пружиною расправится душа.

2.

В ожидании тёплой погоды

И предчувствии рук дорогих

Мы сидим, как чужие народы,

И дрожим на насестах своих.

Ястреб-выбор и Коршун-случайность,

Цап-царапыч и Лис-берегись...

Как в курятнике нашем печально.

Смотрим вниз, смотрим вниз, смотрим вниз.

Наше мясо стареет, а перья

При ходьбе начинают мешать.

Азиатскую суперимперию

Никому не дадим обижать.

3.

Посидим. Наше дерево светится.

Новый год. Но тепло в сентябре.

Купидон, разучившийся метиться,

Оградит нас забором из стрел.

Захотим – Себастьяном под стрелами

Будем каждую грудью ловить.

Будем руки сводить оробелые,

Чтоб знакомых своих удивить.

И в другом до конца не уверены

И готовые с воплем бежать...

Азиатскую нашу империю

Никому не дадим обижать.

4.

Я шёл по Садовой и сердце моё тяжелело.

От площади Мира его и влекло, и пекло.

Хорошее дело. Ведь при обращеньи умелом

Его рассмотрю я, как оригинал под стеклом.

Тогда я пойму, как наполненный кровью мешочек,

Увитый сосудами, мышцами сжатый, тугой,

Вдруг стал набухать и тесниться сегодняшней ночью,

И утром сегодня продолжил командовать мной.

И имя твержу, и в метро непривычно рассеян,

И что-то забытое стало твориться со мной:

Качается мир. Но в глазах твоих опоколенен

Я, доселе безвременный и безымянный немой.

Июньская ночь

Ночной асфальт – светящаяся повесть

Твоих шагов. Стезёю мостовых

Ты появляешься, в тенях лиловых кроясь,

И исчезаешь в двориках сквозных.

Шумят деревья. Как шумят деревья!

Я – дерево, шумящее в ночи.

И медленно войду в его напев я

Себе навстречу, в шорох слов ничьих.

Я знаю, что в ночных прекрасных лицах

Есть страсть и жажда – крепче мир обнять,

Всего коснуться и во всех влюбиться,

И с болью, сладко снова потерять.