Отрывок из письма к Александру Петровичу Лозовскому

Вот тебе, Александр, живая картина моего настоящего положения:

Но горе мне с другой находкой:

Я ознакомился с чахоткой,

И в ней, как кажется, сгнию!

Тяжелой мраморною плитой,

Со всей анафемскою свитой -

Удушьем, кашлем - как змея,

Впилась, проклятая, в меня;

Лежит на сердце, мучит, гложет

Поэта в мрачной тишине

И злым предчувствием тревожит

Его в бреду и в тяжком сне.

Ужель, ужель - он мыслит грустно -

Я подвиг жизни совершил

И юных дней фиал безвкусный,

Но долго памятный, разбил!

Давно ли я в оргиях шумных

Ничтожность мира забывал

И в кликах радости безумных

Безумство счастьем называл?

Тогда - вдали от глаз невежды

Или фанатика-глупца -

Я сердцу милые надежды

Питал с улыбкой мудреца,

И счастлив был! Самозабвенье

Плодило лестные мечты,

И светлых мыслей вдохновенье

Таилось в бездне пустоты.

С уничтожением рассудка,

В нелепом вихре бытия

Законов мозга и желудка

Не различал во мраке я.

Я спал душой изнеможенной,

Никто мне бед не предрекал,

И сам, как раб, ума лишенный,

Точил на грудь свою кинжал;

Потом проснулся... но уж поздно...

Заря по тучам разлилась -

Завеса будущности грозной

Передо мной разодралась...

И что ж? Чахотка роковая

В глаза мне пристально глядит,

И, бледный лик свой искажая,

Мне, слышу, хрипло говорит:

’Мой милый друг, бутыльным звоном

Ты звал давно меня к себе;

Итак, являюсь я с поклоном -

Дай уголок твоей рабе!

Мы заживем, поверь, не скучно:

Ты будешь кашлять и стонать,

А я всегда и безотлучно

Тебя готова утешать...’

1837