Амимона

В стране Аргивской, там, где моря волны рьяны

        Оплескивают брег песчаный,

        Юнейшая из Данаид,

Воздевши руки вверх, стояла Амимона.

От фавна дерзкого красавица бежит

        И слезно молит Посийдона,

Да от насильства он невинность охранит

        "Посейдон! бурных вод смиритель,

        Поспешну помощь мне яви;

        Будь чести, жизни будь спаситель

        От зверския любви!

        Увы! ужели раздается

        Вотще по воздуху мой стон?

        Или искать мне остается

        Спасенья в бездне ярых волн!

        Услышь, Посейдон, повелитель!

        Поспешну помощь мне яви!

        Будь чести, жизни будь спаситель

        От зверския любви!»

Так дщерь Данаева возносит глас плачевный

И видит вдруг она, что сильный бог морей,

Своим последием блестящим окруженный,

Рассеять страх ее грядет во славе к ней;

И Амфитрите он однажды так явился,

Когда за ним текли Амур и Гименей.

Его узревый фавн от брега удалился,

А бог, имеющий в руке трезубец злат,

При виде девы сам любовию объят,

        Вещать к ней тако обратился:

        "Никто, прекрасная княжна,

        Вредить тебе да не посмеет;

        Кто нежным быть в любви умеет,

        К тому и ты явись склонна.

        Ах, счастлив, счастлив тот без меры

        Кто нравен сердцу твоему!

        В объятиях самой Венеры

        Приревновал бы Марс к нему.

        Никто вредить да не посмеет

        Тебе, прекрасная княжна!

        Кто с нежностью любить умеет,

        К тому, к тому лишь будь склонна!»

О как легко богам склонить девицу юну!

        Все в пользу страстному Нептуну

Служило в оный час: величием блистал

В кругу тритонов, нимф, во славе светозарной,

Притом же помощью ее он обязал.

Но это ль помощь? о Амур, Амур коварной!

        Игра твоя и тут видна;

        Помощника сего она

Должна бы более всех фавнов опасаться...

Уже Фетидино чело румянит стыд,

Она отводит взор; Дорида же спешит

Во влажные свои вертепы погружаться,

        Увещевая Нереид

Подобных случаев разумно удаляться:

        "Вы будьте, о нимфы,

        Всегда осторожны!

        Приманчивы речи

        Любовников ложны;

        Когда мы опасность

        Предвидеть не можем,

        Ее нам избегнуть

        Труднее всего.

        Любовников дерзких

        Избавиться можно,

        Противных и грубых

        Отвадить легко.

        Тот больше опасен

        Кто льстив и прекрасен;

        Страшитесь, о нимфы,

        Всех боле того!»

1805

Ахелой, Вакх и Вертумн

А х е л о й

Мной, Океановым сыном, ударившим в скалы, источен

        Шумный в поля водоток.

Вся Акарнания, тем напоенная, в дар принесла мне

        Много цветов и плодов.

В а к х

Мной, Зевесовым сыном, из прутиев полуиссохших

        Сладостный выращен грозд.

Оного соку испив, фракийский пастырь в восторге

        Доброго бога воспел.

А х е л о й

Среброчешуйные сонмы питаю, и раковин груды

        Струй благотворных на дне!

Жажду зверя толю, напояю агнчее стадо,

        Стадо мычащих волов.

В а к х

Я выжимаю плоды густолиственных лоз винограда -

        Людям отраду принесть,

Удоволить богов, о праздниках, жертв возлияньми,

        Ты же - будь пойлом скоту.

А х е л о й

Всех я жизнь содержу - кровей и ран к омовенью

        Чист и врачебен теку,

Пей, селянин, мою воду и будь царя долговечней,

        Коего Вакх отравит!

В а к х

Истинный я дарователь жизни, убийца же скорби -

        Сущей отравы сердец.

Царь, насладившийся мною, себя почувствует богом,

        Раб превратится в царя.

А х е л о й

Предо мной обнажаются робкие девы, купая

        Тело в прозрачной струе;

Видеть все красоты и все их девичьи игры,

        Спрятан, лежу в тростнике.

В а к х

Девушки робкой к устам поднесу бокал искрометный:

        Где ее робость тогда?

Между шуток и игр не увидит, что пылкий любовник

        Пояс ее развязал.

А х е л о й

Друг! сочетай мою воду с твоим толь сильным напитком.

        О, вожделенный союз,

Ежели радует жизнь вино - вода же спасает

        Радость сию от вреда!

В а к х

На! подлей к твоей урне, мой бедный, зяблый содружник,

        Мех сей с огнистым вином...

Тем бы продлить нам вкуса роскошь и здравия целость

        С сению кроткого сна!

В е р т у м н

В вашем союзе, о спорники! мне позвольте быть  третьим.

        Выжму вам сих золотых

Яблоков кислый нутр; но прежде в новом напитке

        Сей растворите песок.

Тверд и блестящ как снег (из сладких выварен тростий

        Нимфами Индуса он) -

Крепкий, оттуда ж добытый спирт, в сосуде кристальном

        Здесь у меня заточен:

Капли две-три того прибавив, отведайте! - Знайте ж:

        С сим превращенным вином

Я подольстился к Помоне, - в виде юноши прежде

        Доступу к ней не имев,

В виде старушки доброй легко привел на попойку,

        Легче привел на любовь.

1805

Благодеяние

Похвально помогать убогим,

Для них единственно сокровища копить;

И не безбожно ль то, что, наделенный многим,

Ни крошки ближнему не хочет уделить!

Ханжихина не так; сей набожной вдове

Вдруг пропасть золота досталася в наследство:

«Теперь-то даровал Господь своей рабе

Возможность облегчать нуждающихся бедство.»

Так говорит она - и, к счастью, Бог послал

Ей случай в тот же миг явить благодеянье:

        Перед ее окном предстал

Убогий старичок... он просит подаянья,

А сам в лохмотьях весь, и сгорблен на клюку.

Ах, Господи Христе, какое состоянье!

Ну как же не помочь такому бедняку!

На то ведь и дано богатство ей от неба.

Чувствительна вдова о нищем слезы льет,

И, вынувши ему из сундука, дает

        Большой кусок - гнилого хлеба.

1802

Бог в нравственном мире

Да воспоет иной, с Клопштоком и Мильтоном,

        Миров и ангелов творца;

Или ко Всецарю, в мольбе, псаломским тоном,

        Свое и наше воскрилит сердца:

Природы в чудесах Его изображает,

Величием Его наш разум поражает.

Я в мире нравственном Содетеля пою.

Не нужно отлетать мне в сферы неизвестны:

Земля, на коей мы дышим, - феатр нетесный,

Где узрю, Господи, премудрость я Твою!

В деяньях, в помыслах искать Тебя я буду,

        И в заблуждениях людских.

Ты Сам невидимо присутствуешь повсюду;

Все к исполнению намерений Твоих!

        Тобой рождаются, цветут, падут народы.

Что пало, вновь взойдет, и плод даст, что цвело.

Из свитка вечности Ты развиваешь годы,

        Несущи благо нам и зло.

Зло? - но оно таким для нас, для малозрящих!

Противно детям так целебно питие,

Чем против воли их, в болезнях, им грозящих,

Блюдут родители их нежно бытие.

        Из нечетов лишь чет, из хаосов порядок.

Сии Ты всем вещам законы начертал!

Ты хочешь, чтоб покой был утружденным сладок,

И да не пожнет тот, кто нивы не вспахал.

В трудах и бедствиях лишь доблесть познается,

И мудрость лишь одним неленостным дается.

        Но если видится нам злобы торжество,

Неправосудие коль правду угнетает,

Лукавство простоте коль сети соплетает,

Коль жертва сильного слабейше существо, -

Злодеев счастию завидовать не будем!

Земные благи все оставим в их руках:

        Недостает сим жалким людям

                Первейшего из благ -

Спокойствия души и сердца неукорна.

Блажен, владеющий сокровищем таким!

Он, если бы и пал плачевной жертвой злым,

Ему и смерть триумф,- им жизнь гнусна, позорна.

        Их души под бичом Твоим.

Незримые Твои удары настигают

Повсюду их. Вотще от оных убегают,

Жегомой совестью душе ища прохлад

В стяжаньях, в роскошах и в шуме ложной славы:

        Им всяко место, всякий час им ад,

                Коль путь оставлен ими правый.

Но тот, кто столько зол, что совесть заглушил,

Наказан самою бесчувственностью будет.

        Помрет он скотски, так как жил,

И заслуженного в сем мире не избудет

        Ни злой, ни добрый человек.

Откуда мы пришли, куда пойдем, - не знаем;

Но не без Бога наш земной проходит век.

Не глас ли Божий мы в самих себе внимаем,

        Глас одобрений и упрек?

Не Богом ли самим в нас светит разум здравый,

Сквозь мрак безумия, с которым он в борьбе!

Сквозь беснование разврата добры нравы

Идут из века в век не по Его ль судьбе?

На всех Твоя судьба, о Боже, оправдится;

Без воли Твоея ничто не совершится:

А воля есть Твоя - порядок всех вещей.

И ежели доднесь убийственных мечей

И огнедышаших бойниц не покидаем;

        Средь мира даже тысящью смертей,

Распутством, завистью враждой себя снедаем -

В том не иное зрю, как благотворный ветр,

Который бурями стихии очищает,

        Застаиваться им мешает.

Он минет - и земля из освеженных недр

Нам жизни новые произведет с избытком,

И новый разольет нектар в эфире жидком.

        Железо лютыя войны

        Разорет недро тишины,

И улучшается народов целых жребий.

Бич Божий - Аттила и грозный Тамерлан

Не на век претворят края цветущи в степи;

Коммод какой-нибудь, неистовый тиран,

На человечество наложит тесны цепи

На малый токмо час. - Оно все узы рвет

И с новой силою к добру свой имет ход.

        Как мир физический живет движеньем,

        Моральный мир живет к добру влеченьем;

И в Боге обое соединенны суть.

        Он Движитель систем планетных,

Малейших и больших - равно нам неприметных,

И он же всем к добру, ко счастью кажет путь;

        Вернейшим счастия залогом

Свой истый огнь - любовь вложивый в нашу грудь.

Не по сему ли Ты наименован Богом (*)

        Издревле от языков всех,

Которы естества смотрели чудный бег,

Там солнце и луну, там звезды, метеоры,

Здесь многоплодные поля, леса и горы -

Младенческие их недальновидны взоры

В одних явлениях живоподобных тех

        Тебя искали,

И поклоненье им со страхом воздавали.

        Но мы, питомцы опытных времен,

Превыше ставшие природных феномен,

Которы мыслию берем в свое подданство

        Стихии, время и пространство, -

Познали, что сей мир толикого добра

Вместилище, сей мир, толико благолепный,-

Есть преходящая и грубая кора,

Под коею живет духовный мир бессмертный;

        А оного душа и центр есть Ты,

Источник истины, источник красоты!

Велик в явлениях физической природы,

Ее же действием и ходом правишь Сам,

Но более велик в явлениях свободы,

Тобой дарованной моральным существам!

Дар драгоценнейший! дабы они равнялись

С Тобой: своим бы лишь рассудком управлялись

        В избрании себе путей;

Рабами ль быть, или - царями быть страстей.

        В судьбе души своей всевластны,

Почтенны и тогда, когда чрез то несчастны,-

        То заблужденный шаг свободы был,

        Она ж всегда святее принужденья,

Инстинкт звериный чужд порока, заблужденья,

За то лишен и тех парящих к Богу крил,

Которы суть удел свободных, умных сил.

        Как орлии птенцы расправят

        Растущи перья мышц своих,

        С веселием гнездо оставят,

Где воспиталося слепое детство их,-

Так точно человек, познав себя духовным,

        Уже не прилеплен к земле;

        Мерзя всем тленным и греховным,

        Подымет ангельски криле, -

        И в лоно Бога возлетает,

И черплет в полноту души оттоль любовь,

Которую потом на ближних изливает

        Посредством дел своих и слов.

        Любовию он строит грады,

        Триумф и славу общежития,

        Ведет людей к законам правды,

Их человечество им чувствовать дая.

Любовью силен он над поздними веками;

        И за священные дары ея

Достойно иногда могли прослыть богами

Благотворители, наставники людей.

Таков божественный был древле Моисей (**), -

Законодатели, святители, пророки,

Которых чистая душа и ум высокий -

Изображения суть Бога самого.

Достойнейшие те возвестники Его!

Венец на сей земле всех божиих творений

Есть человечества неутомимый гений,

        Ему же покорен весь свет.

Трудам и розыскам его пределов нет;

Упорнейшие он преграды разрушает,

        Себя и мир усовершает...

Зачем? - изящное и доброе любя,

Он в мире и в себе желает зреть Тебя!

О если бы - кого зрит в мире вездесущим,

Того он зрел всегда в душе своей живущим

        И шествовал того путем, -

        Счастлив бы человек был в мире сем!

Его в объятия свои зовет природа

И наслаждения чистейшие сулит.

Всяк возраст жизненный и всяко время года

        Разнообразно веселит.

Забота бледная подчас его тревожит,

Болезнь и бедствие хотят его препнуть, -

        Но трудность в нем охоту множит

        Ко храму счастья досягнуть.

Любовь к отечеству и должность гражданина,

Любовь семейная, отца, супруга, сына -

Раждают много слез, но сколько ж и отрад!

А с бедным иногда и плакать кто не рад! -

И все те сладости любовь нам доставляет;

Любовь, которая символ Твой составляет

        Всесохраняющий Отец!..

Да принесут Тебе все люди дань сердец!

        Как утренний туман, исчезнет

        Мрак умственный, душевный хлад,

        И солнце милости воскреснет,

        Чтобы проникнуть в самый ад.

Тогда Твоя любовь землей возобладает.

Всех, всех обрадует златой ее восход.

Ожесточеннейший в лучах ее растает,

        Как в теплом солнце вешний лед.

1807

Весенняя песнь

Май благодатный

В сонме Зефиров

С неба летит;

Полною урной

Сыплет цветочки,

Луг зеленит;

Всех исполняет

Чувством любви!

Выйдем питаться

Воздухом чистым,

Что нам сидеть

В мертвых стенах сих?

Душно здесь, пыльно -

Выйдем, друзья!

Пусть нам покажет

Бабочка путь.

Там, где широко

Стелется поле

В синюю даль,

Вол круторогий

Пажить вкушает

В стаде юниц,

Прыткие кони

Скачут и ржут.

Вижу - от юга

Тянутся тучей

Лебеди к нам;

Ласточка в светлом

Кружится небе,

Мчится к гнезду.

Пахарь оставил

Мирный свой кров.

Он уж над пашней

В поле трудится,

Либо в саду

Гряды копает,

Чистит прививки,

Полет траву;

Либо за птичьим

Смотрит двором.

Девушки сельски

Гонят овечек

Беленьких в луг;

Все оживилось,

Все заиграло,

Птички поют.

Радость объемлет

Душу мою!

Свесившись с холма,

Смотрятся ивы

В зеркало вод.

Гибкие ветви

На берег злачный

Кинули тень.

Как здесь на травке

Сесть хорошо!

Птичек под тенью

Слушать так любо!..

Ах! как бы вдруг -

Птички, потише!

Чей это шорох...

Лизанька, ты?

Тени, раскиньтесь!

Лиза со мной!

1803

Взор на Европу

Всевышнего для слабых смертных

Неисповедимы судьбы.

Нередко, в помышленьях тщетных,

Мы шлем безумные мольбы

К всеназирающему Богу.

Но человек не остановит

Ни звезд теченье, ни времен:

Так пусть же лучше приготовит

Себя ко встрече всех премен

С неколебимым, твердым духом.

Ему лишь добродетель средства

Подаст неложные, дабы

Иль отвратить грозящи бедства,

Или без ропоту судьбы

Ударам строгим покориться.

Доколе Греция держалась

Законов, нравов, алтарей,

Дотоле славилась, мужалась;

Востока целого царей

Не устрашалась в малом сонме.

Но ядом роскоши растленна,

И суесловием, враждой,

Расслабленна и разделенна,

Филиппу сделалась рабой, -

Лукуллу, Мумию добычей!..

Се паки римляне и пуны

Возобновляют древний спор.

Чуднейший некий друг Фортуны,

Сильнейшая царица морь,

Нам зрятся в тяжком состязанье.

Европа вся на основанье

Восколебалася своем;

Где свержен царь, а где в изгнанье,

Где новый наложен ярем -

Всяк видящий недоумеет.

Но, скромна муза! удалися

От посвященных бурям мест;

К любви и мудрости вселися,

В чертог Отца, превыше звезд:

А я под плащ сокрою лиру.

1807

Видение в майскую ночь

Майска тиха ночь разливала сумрак.

Голос птиц умолк, ветерок прохладный

Веял, златом звезд испещрялось небо,

        Рощи дремали.

Я один бродил, погруженный в мысли

О друзьях моих; вспоминал приятность

Всех счастливых дней, проведенных с ними;

        Видел их образ.

Где ты, мой Клеант! (я, вздыхая, думал)

Чтоб со мной теперь разделять восторги?

Где вы все? - где Флор? где Арист? Филон мой

        Где незабвенный?

Утром цвел!.. о Флор! не давно ли плачем

По Филоне мы? уж весна двукратно

Оживляла злак над его могилой,

        Птички любились.

Я вздыхал и, взор устремив слезящий

На кусты, на дерн, вопрошал Природу:

- Друг у нас зачем с превосходным сердцем

        Отнят так рано?

Мне была в ответ - тишина священна!

Дале вшел я в лес, оперся на древо;

Листвий сладкий шум вовлекал усталы

        Чувства в забвенье.

Вдруг из мрака бел мне явился призрак,

Весь в тумане: он приближался тихо,

Не был страшен мне, я узнал в нем милый

        Образ Филона:

Благовиден, млад, он взирал как ангел;

Русы по плечам упадали кудри,

Нежность на устах, на челе спокойство

        Изображались.

Он уста отверз, - как с журчащим током

Шепчет в дебрях гул или арфу барда

Тронет ветер, - так мне влиялся в ухо

        Голос эфирный.

Он гласил: «Мой друг, веселись, не сетуй;

Я живу: излей и во Флора радость

О судьбе моей, а свою с терпеньем

        Участь сносите.

Все возможно! зришь ли миры блестящи

Тамо; землю здесь? - что она пред ними,

То и жизнь твоя пред другими жизньми

        В вечной природе.

Ободрись же ты и надейся с Флором

Лучших жизней там; но не скорбью тщетной,

Благородством чувств и любовью к благу

        Чти мою память!»

Он исчез. Филон! мой любезный, где ты?

Руки я к нему простирал в тумане;

Сердце билось - ах! Но повсюду были

        Мрак и безмолвье.

1802

Видение мусульманина

По дневном зное наслаждались

Прохладой травки и цветки,

Любовников в сенисты рощи

Благоприятный сумрак звал,

Меж тем как солнца луч вечерний

На башнях догорал златых

И на спокойном синем море.

В пространстве пышных тех садов,

Которы прилежат к сералю,

На златонизанных коврах

Младые милые султанши

В сердечной томности своей

Прохладу вечера вкушали.

Угрюмые приставы их

Своим несносным надзираньем

Еще и тут тоску их длят -

Так точно у даров Помоны

Для отогнанья хищных птах

Над грядами торчит пужало -

В роскошных теремах своих

Не помнит о мечети муфтий,

Под сению ясминов, роз,

На грудь любимицы прекрасной

Склонил он пьяное чело

И, потопив в вине рассудок,

Об алкоране он забыл,

И о пророке, и о Боге.

Младой Узбек, во цвете лет

Мудрец и истины искатель,

В сии спокойные часы

Бродил задумчиво вдоль брега.

Он со слезами размышлял

Об участи людей несчастных:

Даются все они в обман

И злым приносятся на жертву!

Узбек был мужествен и добр,

Друг угнетенным, враг тиранам;

С негодованьем видел он

Обезображенную веру,

Обман и ярый фанатизм,

Основанный на заблужденьях:

В законодателе своем

Благосквернителя он видел

И над главами граждан всех

Висящий видел меч тиранства!

«О Царь небес! - он возопил, -

О ты, который прозираешь

Все помыслы души моей

И внемлешь вздохи, видишь слезы!

Пролей в меня свой чистый свет,

Судья мне будь и утешитель!

Открой, каким служеньем мне

Снискать твое благоволенье?

И где, великий, дивный Бог,

Где истина твоя сокрыта?..

Пророка мнимого рекут

Быть проповедателем оной,

А я не нахожу того -

И как в неведенье толиком

Душе сомнений не иметь?

Но ты, о Господи, во славе

Очам заблуждшихся явись,

Да всяк вонмем твой глас, рцы смертным:

Се есмь, и се есть мой закон!

Вели, да трубы бурь гремящих

Тебя языкам возвестят,

И если молнией разящей

Твою десницу ополчишь,

Да ниспадет она на магов

И на жрецов, которы в нас

Своим нелепым лжеученьем

Твой свет стараются затмить.

Будь сам и Бог, и архипастырь:

Божницы все низвергни в прах,

Да исповедует вселенна

Тебя под именем одним,

И солнце, обтекая землю,

Везде да узрит храм один!»

Такими изливал речами

Узбек желания свои.

Его по дневном утомленье

Прияла роща в тиху сень,

При корне пальмы благовонной

Там сладкому он вдался сну.

Вздремал - и в голубом эфире

Зрит тысячи сребристых туч,

Которые, подобно морю

Струясь и зыблясь в высоте,

Скопились над главой Узбека

И светлой лествицей к нему

На луг спустились потихоньку.

Из светозарной их среды -

О чудный сон! - младые девы

Текут попарно, наги все.

Небесных жителей достойны

Своими прелестьми оне:

Цветущи их уста румяны

Вокруг исполнили эфир

Сладкоуханными вонями,

Любовь из взоров их лилась.

Узбек по прелестям несчетным

Носился оком - пил любовь,

Куда ни обращался, всюду

Подобно на море волнам

Приятства новы изникали,

Рождалась новая краса;

На златоогненной вершине

Таинственного схода туч

Был виден сановитый старец.

Сколь древен ни казался он,

Но очи у него сияли

Бессмертой юности огнем.

Порхали вкруг него амуры,

Обвивши голову чалмой,

И, легких помаваньем крылий

Его волнуя долиман,

В изгибах ризы соболиной

Лукаво прячутся они:

«Алла! Алла!» - взывая часто

(Священное магометан

Наречие и им не чуждо).

Восстали вихри, грянул гром

И лествица с ужасным треском

Вся вдоль доверху потряслась.

С небесных же высот трикраты

Неслись глаголы: «Магомет

Благословен да будет присно!»

Тогда священный старец рек:

«Се час приспел тебя наставить

В науке счастья, о Узбек!

Умерься, многого желаешь -

Внемли, что изреку тебе.

Не есмь уже обманщик оный,

Употреблявший все - и меч,

И чудеса, и красноречье,

Чтобы водить умы людей:

В невежестве аравитянам

Тогда потребен был обман,

Тебе ж потребно наставленье.

Уйми излишних жалоб стон,

Оставь сии мольбы, сей ропот:

Часы летят, летят стрелой,

А вопль твой никому не внятен;

Текущий миг невозвратим,

Усыпь же след его цветами -

Когда во всем на сей земле

Мудрец несовершенство видит,

Он должен утешаться тем,

Что семя совершенства спеет

В его душе - что зло пройдет,

Истлеет с плотию земною,

А жив вовеки он - и Бог!

Но ты желаешь, дерзкий смертный,

Чтоб просветил тебя твой Бог?

Не от него ль имеешь разум,

Светильник в жизненном пути,

И пламенеющее сердце,

Кадило вечное любви!

Еще ли ты того желаешь,

Чтоб осветилось для тебя

Недосягаемое оку,

Непостижимое уму?

Тебе начертанны границы,

Тебе закон в душе твоей;

Она гласит тебе немолчно:

Будь добр и будешь ты блажен!

Будь добр, правдив и правосуден

И страждущему сострадай,

Прими в покров твой нищих, сирых,

Невинных слабых защити!

Клянись быть другом человеков,

Будь только ненавистник злых.

Когда попрал ты предрассудки,

Терпимость мненьям дай людским

И уважай все их обряды!

Кто зиждет и объемлет вся,

Того обрядами не можешь

Ни ублажить, ни оскорбить:

К спасенью нет иного средства,

Как только добрые дела;

К молитве нет иного места,

Как только умиленный дух;

Восток и запад, юг и север

Пред Богом суть единый пункт,

И вся ему мечет вселенна.

Но данный мною алкоран

Обуздывает чернь строптиву:

Да будет же тебе он свят,

Хотя и темен бы казался,

Хотя б был пуст для мудреца;

Ты зришь на свете мало мудрых,

К юродивым же снисходи,

И знай, что паче всех юродив

Есть тот, кто неуместно мудр!

Неси с покорством иго обще.

Когда исполнишь долг святой,

Который совесть налагает,

Тогда к забавам ты теки

И к удовольствиям сердечным!

Влиявший в тварей чувства Бог

Не запрещает наслаждаться,

Приятны, кротки страсти в нас

Питают деятельность жизни,

Любовь нам от небес дана,

Чтоб усладить земное горе.

О юноша, пади к стопам

Любезной девы - будь с ней счастлив!

Вкуси, но мер не преступай,

Чтоб тем вкушать живее, доле.

Разборчив, нежен будь в любви,

Блюдись неистовства, разврата;

Раскаянье не ходит вслед

За удовольствием невинным;

Все то, что вредно, есть порок,

Не роскошь сладостная мудрых.

Храни же все сие в уме,

Благополучие обрящешь;

И наконец, когда отдашь

Обратно плоть свою стихиям,

Тогда бессмертная душа,

Очищенна и утонченна,

Переселится в небеса

И будет отчасу блаженней.

Ты ниспускающихся зришь

По лествице небесных гурий:

Они твоими будут все -

Непостижиму, вечну радость

Получишь за минутну скорбь

И за минутну добродетель».

Все скрылося - проснулся он

Сим чудным занят сновиденьем:

Еще он вечер думал зреть,

Мерцанье утреннее видя.

Но что еще увидел он?

Дражайшая его Азема

Летит в объятия к нему,

Сквозь слезы радостны пеняя.

Сия невольница млада,

Любима нежно господином,

Всю ночь Узбека своего

Искала, кликала вдоль брега

И на рассвете лишь нашла;

Еще в очах ее прекрасных

Прошедший страх написан был:

Но в случае любовь умеет

И робкому отвагу дать -

О сколько ж ты теперь, Азема,

За весь свой труд награждена

В Узбековых объятьях страстных!..

Обещанный пророком рай

Вы тут же оба предвкусили:

О восхищенье! О восторг!

Кустарники, цветы душисты

Связующих вас сладких уз

Одни свидетели немые.

Сей лес, священный перед тем,

Теперь сугубо освятился

Чрез наслажденье двух сердец,

Горящих чистою любовью!

Но оба наконец они

В свое жилище возвратились.

От сновиденья своего

Узбек переродился духом:

Уразумел он, что земля -

Обитель вечных заблуждений,

Что голос мудрых одинок

И что глупцам не внятен оный.

Узбек по-прежнему был добр,

Но не роптал уже на небо,

По-прежнему философ был,

Но вящее обрел спокойство.

Обман и глупость видя, он

Уже не столько раздражался

И никому не объявлял,

Что он не верит алкорану,

Жрецов, дервишей стал терпеть,

Оставил пьянствовать Иманов

И истину с тех пор искал

Во удовольствиях сердечных.

1805

Восторг желаний

Предметы сердца моего,

Спокойствие, досуг бесценный!

Когда-то обыму я вас?

Когда дадут мне люди время

Душе моей сказаться дома

И отдохнуть от всех забот?

Когда опять я не с чужими

Найду себя - златую лиру,

Венчанну розами, настрою

И воспою природу, Бога,

И мир, и дружбу, и любовь?

Ах, долго я служил тщете,

Пустым обязанностям в жертву

Младые годы приносил!

Нет, нет! - теперь уж иго свергну.

Надмеру долго угнетало

Оно мой дух, который алчет

Свободы! - о, восстану я!

Направлю бег мой к истой цели,

И презрю низких тварей цель.

Так, презрю все! - но кто меня

Обуздывает? - кто дерзает

Восторгу отсекать крыле?..

Не ты ль, судьба неумолима!

Не ты ли?.. Ах, и так мне снова

Тщеты несносной быть рабом!!

Спокойствие, досуг бесценный!

Когда-то обыму я вас?

Когда дадут мне люди время

Душе моей сказаться дома

И отдохнуть от всех забот?

1802

Гимн негодованию

Крилатое Негодованье!

        Строгоочита Правды дщерь!

        Жизнь смертных на весы кладуща,

Ты адамантовой своей уздою

        Их бег порывистый умерь!

        Не терпишь ты гордыни вредной

        И зависть черную женешь,

        А счастию, - отцу гордыни,

Таинственным твоим, вечнобегущим,

        Превратность колесом даешь!

        Невидимо следя за нами,

        Смирительница гордых вый,

        Склонив свои зеницы к персям.

Не престаешь неложным мерять лактем

        Удел комуждо роковый.

        Но и смягчись к проступкам смертных,

        Судяще жизнь их правотой,

        Крылатое Негодованье!

Тебя поем, тебя мы ублажаем

        С подругою твоей святой,

        Со Правосудьем грозномстящим!

        Его же приближенье к нам

        На крыльях, шумно распростертых -

Смирит и гордость, и негодованье:

        Ему послушен Тартар сам!

1807

Государю императору

Гряди в триумфе к нам, благословенный!

Ты совершил бессмертные дела.

Друг человечества! в концах вселенны

Гремит нелестная тебе хвала,

        Что одержав душою твердой

        Верх над неистовым врагом,

                Врагу же, благосердый,

                За зло отмстил добром.

И вождь царям противу новой Трои,

Стократ достойнее, стократ славней

Ты покорил ее. Сам ратны строи

Ведя на брань, средь тысящи смертей

        Ты шел спокойно, - к колеснице

        Своей победу приковал,

                Судьбы в своей деснице

                Царей и царств держал.

И вместо плена сладкий дар свободы,

И вместо смерти жизнь ты им принес.

Ты умирил, ущедрил все народы;

Но паче всех тобою счастлив росс.

        В восторге слов не обретает

        Всю силу выразить любви:

                "Ура! - он восклицает, -

                Наш царь-отец! живи!»

«Наш добрый гений! Царствуй многи лета!

О Александр! надежа государь!» -

Взывают так к тебе твои полсвета.

Ярчае огненных, цветистых зарь,

        К тебе усердьем пламенея,

        Они твой празднуют возврат

                Деяньями, - прочнее

                Столпов и пышных врат.

И так гряди в триумфе, вожделенный!

Не сих триумфов избегаешь ты:

Победны почести, тебе сужденны,

Отверг в смирении, не ищешь мзды

        За доблести! Но, муж великий,

        Блаженством нашим насладись:

                За доблести толики

                Веками наградись!

1814

Зима

От Ладоги на белых льдинах

Течет зима к нам по реке;

Глава сей старицы в сединах,

Железный скиптр в ее руке,

Куда его ни простирает,

Везде природа умирает,

Недвижим взор ее суров;

Трясет замерзлыми кудрями

И кроет снежными буграми

Увядший злак долин, лесов.

Течет, и льдами рассекает

Поверхность бурных невских вод,

И свой в триумфе продолжает

Медлительный и важный ход.

Пришла - и льды остановились,

Над влагой пенистой стеснились

И скрыли оную от глаз.

Вотще валы под льдами воют,

Сей кров, столь твердый, не пророют,

Что из воды же создал мраз.

Зима, печальна старость года,

Пришла по осени златой;

Осиротела вся природа,

Иванов, друг любезный мой!

Ах, скоро вечности пучина

Сего времян поглотит сына,

И сей уже не будет год!

К лапландцам мраз уйдет суровый,

Как Феникс, год родится новый

И узрит вновь весны приход.

И наших дней зима наступит,

И чувств огонь погасит в нас;

Ослабит память, ум иступит,

И разольет по жилам мраз.

Доколе смерть нас не изымет

Из уз телесных, и подымет

Пред нами вечности покров:

Мы там в странах святых вселимся,

Где с бедством, с нуждой разлучимся,

Где нет тиранов, ни рабов.

Но прежде претечем исправно

Начертанный судьбами круг;

Потщимся с пользой жить - и славно

Умреть потщимся, милый друг!

Пойдем дорогою прямою,

Она к душевному покою

Ведет под божеский покров.

Окажем к слабым снисхожденье,

К порочным жалость, к злым презренье,

А к добрым жаркую любовь.

Мой друг, ни пред каким кумиром

Не станем ползать мы змеей!

Но в мире уживемся с миром

В спокойной хижине своей.

Когда же гневными судьбами

Польется чаша зол над нами,

Сносить с терпеньем будем то:

Из сердца изженем роптанье

И взложим твердо упованье

На всеблагое Божество.

Теперь, Иванов, можем зваться

Весенними сынами мы;

Еще не скоро прикасаться

К нам хладу жизненной зимы:

И так прилежно ниву вспашем,

Чтоб в юношеском сердце нашем

Привязанность к добру росла;

Чтоб в жаркую годину лета,

Огнем благих страстей нагрета,

Плоды нам в осень принесла.

Теперь вкруг нас Амуры вьются,

Из свежих мирт венки плетут;

Все удовольствия смеются,

И все цветы забав растут.

Сорвем попавшуюся розу,

Но осторожно, чтоб занозу

Нам от шипов не получить:

А то, мой друг, и прежде сроку

Узнаем зиму мы жестоку,

И для болезней будем жить.

О нет! Умеренность благая!

Тебе потщимся мы внимать,

Твои законы соблюдая,

Болезней можем мы не знать;

И скуки, дщери пресыщенья,

Не устрашимся приближенья,

Твоим щитом ограждены:

Для нас здоровие небесно,

Сие твое дитя прелестно,

Продлит еще весенни дни.

Когда б сердечной симпатией

Подруга мила нам нашлась,

Которая б любви святыя

Влеченью с нами предалась!

Чтоб нам подпорою в напасти

Служила - в счастье и в несчастье

Чтоб верной спутницей была!

Взлелеяна для нас судьбою,

Не столько внешней красотою,

Сколь сердцем и душой мила...

. . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . .

Тогда-то буду наслаждаться

Возможным счастьем на земли!

И пусть бы с Нею мне скитаться

В степях, и в поте и в пыли:

Двух любящихся постоянство

Судьбины победит тиранство,

Превыше рока нас взнесет,

И смерть, пришедши к нам украдкой

И нас застав в дремоте сладкой,

В свои объятия возьмет.

Но все, мой друг, вменим во благо,

Всего спокойно будем ждать:

Сотворший нас не может злаго

Своим творениям желать!

И если Промыслу святому

Угодно положить препону

Желаньям юношеским сим,

В безмолвии пред ним приникну

И с теплой верою воскликну:

Велик Господь! Непостижим!

1799

Ибраим

Когда Фернанд благочестивый)

Еще в неистовстве святом

Не гнал род мавров нечестивый,

Тогда Гусмановым копьем

Омар младой повержен витязь.

В стране врагов страшась отмщенья

(Убитый знатен был, богат),

Бежал Гусман, и в утомленье

Перед собой увидел сад,

Высоким тыном огражденный.

Когда через сию ограду

С трудом гишпанец перелез,

Узрел хозяина он саду,

Который там в тени древес

Вечернюю вкушал прохладу.

Он о покрове умоляет

Весь в поте - эмир Ибраим

Его приемлет и сажает,

И спелы овощи пред ним

Со взором дружелюбным ставит:

«Ты гость мой, - старец рек почтенный, -

И будешь у меня укрыт;

Странноприимства долг священный

Тебе защиту дать велит, « -

И гостя лаской ободряет.

Но вдруг на время в дом свой вызван

Великодушный старец был;

И так, чтоб не был кем он признан,

Старик поспешно заключил

Его в садовую беседку.

В мучительнейшем ожиданье

Гусман в ней три часа сидел,

Пока при лунном он сиянье

Опять идущегоСМв4 узрел

Хозяина, который плакал:

«Жестокий, - рек он в сокрушенье, -

Убил ты сына моего!

Увы, хотя и сладко мщенье,

Но слаще во сто крат того

Быть верну в данном мною слове!

Перед садовыми вратами

Стоит мой лучший конь готов -

Беги, ты окружен врагами,

В Толедо, град твоих отцов!

Да будет Бог тебе защитник!»

О, зри героя в нем, читатель,

Благотворящего врагам;

Хотя б, кумиров почитатель,

Молился ложным он богам,

Но он есть друг творца вселенной.

1799

Изречения Конфуция

I

Пространству мера троякая:

В долготу бесконечно простирается,

В ширину беспредельно разливается,

В глубину оно бездонно опускается.

Подражай сей мере в делах твоих.

Достигнуть ли хочешь исполнения,

Беспрестанно вперед, вперед стремись;

Хочешь видеть все мира явления,

Расширяй над ними ум свой, - и обымешь их;

Хочешь постигнуть существо вещей,

Проницай в глубину, - и исследуешь.

Постоянством только цель достигается,

Полнота лишь доводит до ясности,

И в кладезе глубоком живет истина.

II

Трояко течение времени:

Наступает медлительно грядущее,

Как стрела пролетает настоящее,

И стоит неподвижно прошедшее.

Не ускоришь никаким нетерпением

Ленивый шаг грядущего;

Не остановишь ни страхом, ни сомнением

Быстрый полет настоящего;

Когда же станет прошедшее,

Ни раскаяньем уже, ни заклятием,

Его с места не подвигнешь, не прогонишь ты.

Если хочешь счастливым и мудрым быть,

Соглашай, о смертный! дела свои

С трояким течением времени:

С медлительногрядущим советуйся,

Но ему не вверяй исполнения;

Ни быстропроходящему другом будь,

Ни вечноостающемуся недругом.

1812

Изящнейшие феномены

Видел ли ты красоту, которую борют страданья?

        Если нет - никогда ты Красоты не видал.

Видел ли ты на прекрасном лице написанну радость?

        Если нет - никогда Радости ты не видал.

1802

История и баснь

Репнин, мой друг, владетель кисти,

Лиющей душу в мертвый холст!

Ты так как я, питомец Феба!

Подай же руку: вместе мы

Пойдем изящного стезею.

Тебе я тамо покажу

Достойные тебя предметы,

Которые вспалят огонь

В твоей груди, художник юный!

Два храма видишь ты на оной высоте.

Один, коринфскою украшен колоннадой;

Повсюду блещет там и злато, и лазурь,

В прелестных статуях паросский дышит мрамор.

Храм Басни то; а сей, на правой стороне,

        Есть храм Истории, и прост и важен:

В обширном куполе, которым он накрыт,

И в междустолпиях разлит священный сумрак.

        Мы оба храма посетим,

И оба божества мы жертвою почтим.

По прежде в сей войдем, который столь прекрасен.

        В широких белых ризах,

        Седой, почтенный жрец,

С главой завешенной, повязанной венцом,

Из полевых цветков, зеленых мирт и лавров,

        Облокотясь на златострунну арфу,

В преддверье, с важным нас приветствием встречает.

Сей старец есть Гомер, - Гомер, певец богов.

- Сподоби нам войти в святилище богини,

Зане причастны мы мистериям ее. -

        Священный к нам осклабя зрак,

        Дверь храма старец отверзает:

Восторг и трепет свят весь дух мой обнимает!

Я вижу прелести... Но нет, не описать

        Мне их словами, - ты, о живописец,

Изобразишь ли их художеством своим?..

        Какие виды

        И превращенья!

        Там брань мятежна,

        Борьба, ристанье,

        Здесь светлы лики

        И пляски нимф!

Неисчерпаемый красот, богатств источник! -

Бери скорее, кисть, палитру и пиши!

        Пиши

Богоглаголивой Додонской мрачности рощи,

        И Пифиин треножник злат,

        И восхитительну долину Темпе,

        И Гесперидский сад.

И пир богов пиши в чертогах Крониона,

        Огромных, созданных Ифестом.

Чтобы вкруг сладких яств отрадно возлегали

        Блаженны жители Олимпа

И простирали бы к трапезе вожделенной

        Десницы, на отца взирая;

Во осенении ж кудрей амвросиальных

        Чело державного Зевеса

Блистало б благостью. А Ира величава

        В златой бы зрелась диадиме,

С эгидой и с копьем владычица Паллада,

        С колчаном, с лирой светл Аполлон.

И ты, о мать утех, сладчайшая богиня,

        Имуща оный чудный пояс,

И ты бы зрелась там с собором юных Граций

        И со смеющимся Эротом.

О вид божественный! о дивная изящность!

        Там песни муз пленяют ухо;

Богиня младости льет в чаши сладкий нектар,

        И милый Ганимед разносит!

Но мы с надоблачных вершин Олимпа сходим

        В Троянские поля,

Где рать Ахейская одержит град Приамов,

Где Ксанфос трупы мчит, где Гектор и Ахилл

Свирепствуют. Оттоль с премудрым Одиссеем

В священный океан спускаемся и зрим

Циклопов, Сциллу, Ад, Цирцею, Навзикаю,

        И множество иных чудес.

Готов ли ты? - теперь пойдем к другому храму

        Сумрачным переходом сим,

Который лишь одна лампада освещает;

Здесь строга Критика имеет свой престол

И лже и истине границу полагает.

Ты был поэтом, - будь философом теперь!

На сих висящих дсках добро и зло читая,

Предметы избирать из них себе умей.

Великих и святых изобрази людей,

Которых победить не может участь злая.

        Искусной кистию своей

Яви добро и зло в разительных контрастах:

В страдальцах истины прекрасная душа

Сквозь всякую б черту наружу проницала, -

Сократ беседует с друзьями, смерть пия,

Правдивый Аристид свое изгнанье пишет,

        Идет обратно Регул в плен,

И верен истине Тразеа умирает.

А в недрах роскоши, среди богатств, честей,

Тиранов льстец, Дамокл, упоеваясь счастьем,

Возвел кичливый взор, но, над собой узрев

Меч остр, на волоске висящий, цепенеет.

Сколь благомыслящим утешно созерцать

Толь поучительны, толь сильные картины!

С Плутархом в них, Репнин, с Тацитом нам являй

Величие и низость смертных

И душу зрителей к добру воспламеняй.

1805

К А. Г. Волкову

Волков, милый певец! что ты молчишь тепе

Ты своею давно анакреонскою

Лирой нас не пленяешь

И парнасских не рвешь цветов!

Что ты, друг мой, молчишь, точно как летние

Птички зимней порой? Или под бременем

Тяжкой скуки страдаешь,

Спутан сетью забот лихих?

Сбрось их, юноша, с плеч! Жить независимо

Должен тот, кто любим чистыми музами:

Должен жить - наслаждаться

И нетщетно в груди питать

Огнь, влиянный в него небом на то, чтобы

Жар свой в ближних сердца, свет свой в умы их лил,

Волков! о, посети же

Круг приятный друзей твоих.

С ними можешь забыть всё, что крушит тебя,

Можешь перебирать резвыми перстами

Лиру, сладкие песни

Петь, любовь и весну хвалить!

Пусть декабрь оковал воды, в снега зарыл

Луг, на коем цвели розы и ландыши, -

Чаши налиты пуншем,

Щеки девушек лучше роз!

Декабрь 1802

К Аполлону

О чем в Аполлоновом храме

Усердно молится поэт,

При воскуренном фимиаме

Коль вина на алтарь лиет? -

Не для него в сардинских спеет

Благословенных нивах рожь,

Ниже калабрским богатеет

Руном он мягким овчих кож,

Не просит он сокровищ злата

И зубья индского слона,

И чтоб угодьями богата

Земля ему была дана:

Нет, пусть другим фалернских гроздий

Возделыванье вверит рок.

Купцы и корабельны гости

Бесценный оных выпьют сок, -

На сирски выменяв товары,

Из полных выпьют чаш златых

(Внегда фортунины удары

Щадят боголюбимцев сих,

И понт неверный их лелеет,

Летящих на корысть и смерть).

Мне маслина одна довлеет

И овощь легкая во снедь.

О Феб! дай смышленну и здраву

Мое стяжанье мне вкусить,

Не уронить ввек добру славу,

А паче лиру не забыть.

1805

К богине души моей

Где существуешь ты, души моей богиня?

        Твой образ в сердце у меня;

Везде ищу тебе подобных я красавиц,

        Но тщетны поиски мои.

Ищу везде, - прошу тебя у всей природы,

        Божественная красота!

Из тишины ночной тебя я иззываю;

        От трона утренней зари;

Из недра светлых вод, родивших Афродиту,

        Когда их ветерок струит,

Когда вечерний Феб поверхность их целует,

        И дальный брег в туманах спит.

Не в мирных ли лугах гуляешь юной нимфой

        Или во глубине пещер?

Не в горных ли странах свежеешь Ореадой,

        Превыше грома и сует?

Явись и осчастливь мой дух уединенный

        Любовью ангельской, святой;

Неисчерпаемых, небесных наслаждений

        Снеси мне розовый сосуд:

Томлюся и грущу, напиться оных жажду;

        Приди, утешь меня, напой!

Приди, и полными лилейными руками

        В объятья сладки заключи,

И нежно к моему биющемуся сердцу

        Девические перси жми -

Как агнец на лугах опочивает злачных,

        Так я на лоне у тебя;

Как пламя двух свечей, так наши обе души

        Сольются радостно в одну:

И если опоит нас нектар удовольствий,

        Венец всех благ такая смерть -

Приди! Я жду тебя с живейшим нетерпеньем,

        Невеста сердца моего!

Хранима для меня ты вышним Провиденьем,

        Того надеюсь я и жду!

Узрю ль твой кроткий взор, услышу ль нежный голос,

        Богиня моея души!

Среди красавиц всех тебя я распознаю:

        Твой образ в сердце у меня.

1801

К Борею

Борей! доколе будешь свирепствовать?

Дождь хладный с градом сыпать неустально,

        И даже снег! - зима престала;

        Злой истребитель! не тронь весну.

Нева давно уж урну оттаяла

От льдин: лелеет флоты в объятиях,

        И я давно алтарь Вулкана

        Чтить перестал всесожженьем дров.

Уже в эфире светло-лазоревом

Поюща радость птиц раздавалася;

        Лучами солнца растворенный,

        Воздух амврозией нас питал.

В прохладе струек тонких, невидимых,

Купал он нежно пляшущих девушек,

        И на брегах озелененных

        Слышимо было мычанье стад.

Все развивалось, полнилось жизнию,

Сошли с Олимпа смехи и Грации;

        Предтеча сладостной Венеры,

        Резвый Амур напрягал свой лук.

Но ты напал от севера с бурями,

И дунул хладом. Вдруг помертвело все:

        Младые почки древ поникли,

        В гнезда попрятались пташки все.

Весенни игры гонишь ты взмахом крыл,

Тиран! твои власы снегоносные

        Над Петрополем разлетелись,

        Светлого Феба закрывши лик.

Но се - страшися! он уж готовится

Карать тебя за дерзость. Лучи его

        Прекрасный запад осияли,

        Ты же, стыдом покровен, бежишь!

1802

К брату и сестре

Правым глазом Ванюша, Надинька левым не может;

        Впрочем пленяют они оба пригожством своим.

Ваня, голубчик! отдай-ка сестрице глаз свой здоровый:

        Будет Венерой она - будешь Амуром слепым!

1802

К Венере

Оставь блестящий храм Книдийской

И рощи Пафоса, спустись, Венера, к нам!

Мы с Клоей ждем тебя; алтарь и фимиам

Готов уже; приди, простой наш домик низкой

        Преобрати во храм!

Не позабудь при том Амура взять с собою

И пояс Грациям стыдливым развяжи;

Пусть смехи, игры к нам веселою толпою

С Эрмием притекут, и с младостью драгою

Которы без тебя, как будто без души.

1805

К Гарпократу

Священный бог молчанья,

Которому, увы! невольно я служу,

        Несчастлив я и счастлив,

Что на устах моих твою печать держу:

        Несчастлив, коль безмолвен

В беседе с добрым я и с умным. Ни излить

        Пред ним советно мысли,

Ни время с ним могу приятно разделить!

        Язык имея связан,

Истолкователя сердечных чувств и нужд,

        Я должен, сжавши сердце,

Полезных многих дел и радостей быть чужд,

        Которыми владеет

Последний из людей, когда он получил

        Божественный дар слова,

Сего слугу ума и движителя сил.

        Но мне, его лишенну,

Роптать ли и других завидовать судьбе?

        Нет, я не мене счастлив,

Что скрыться иногда могу в самом себе,

        С тобою, бог молчанья!

Когда злословием бываю оглушен,

        И диким пустословьем,

О радость! отвечать я им не принужден.

        Могу лишь помаваньем

Главы иль знаками отделаться от них,

        Ни в спорах бесполезных,

Ниже часы губя в учтивостях пустых.

        И от пороков многих,

Молчанья строгий бог, меня ты оградил;

        Я по неволе скромен,

Смирен и терпелив. Во мне ты притупил

        Сей обоюду острый,

Опасный меч, - язык. Ах! может быть во зло

        Он был бы мне и ближним?

Твое хранение меня от бед спасло.

        Из сети искушенья

Не ты ли отрока меня еще извлек,

        И в сень уединенья

Принес, и чистых муз служению обрек?

        Священный бог молчанья,

Которому, увы! невольно я служу,

        Несчастлив я и счастлив,

Что на устах моих твою печать держу!

1808

К другу

Осення ночь одела мглою

        Петрополь - шум дневной утих;

Все спит - лишь мне болезнь не хочет дать покою,

        И гонит сон от глаз моих!

        Не написать ли на досуге

        К тебе письмо, любезный мой!

Что может слаще быть, как помышлять о друге,

Который хоть вдали, но близок к нам душой!..

Сия приятна мысль теперь меня объемлет;

Держу перо в руке, а сам я вне себя;

В восторге кажется твой голос ухо внемлет

        И видит взор тебя.

В забвении ловлю сей голос жадным ухом

И призраком твоим свой томный тешу взор.

Не занесен ли ты из-за Валдайских гор

Ко мне каким-нибудь благим волшебным духом,

Который помогать любви и дружбе скор!

Или твоя душа, оставив члены тела

Усталые в Москве, в объятьях крепка сна,

Теперь, когда везде витает тишина,

Беседовать со мной в Петрополь прилетела,

В сии, обоим нам любезные, места...

Пребудь же долее, о званный гость, со мною!

Здесь долее пребудь, дражайшая мечта!

Я сердце все тебе стесненное открою

И облегчу его - в нем та же чистота,

        Оно тебя еще достойно,

Нo что-то уж не так теперь оно спокойно:

        Когда б природы красота

Несытых чувств моих подчас не занимала,

        Не знаю, что б со мною стало!...

- - - - - - - - - - - - - -  - - - - -

- - - - - - - - - - - - - -  - - - - -

- - - - - - - - - - - - - -  "Любить?..

        А ежели по сю пору предмета

Еще я не нашел себе, то как мне быть?»

«Ищи...» - Но где? ужель в шуму большого света.

        Где всяк притворство чтит за долг,

        Где всем поступкам ложный толк,

        Где любящее сердце стонет,

Зря всюду лед, и ах! само в ничтожство тонет?

Нет, лучше посижу я здесь, и потерплю;

Авось либо судьба, сия всемочна фея,

        Подчас и обо мне жалея,

Вдруг подарит мне ту, которую люблю,

Которую боготворю в воображенье...

        Ах, часто в райском сновиденье

Ее перед собой стоящую я зрел,

В ее стыдливые объятия летел -

И как соловьюшек весной для милой пел

Святую песнь любви, в сладчайшем восхищенье!

Мечтаю; но оставь меня, мой друг, мечтать:

Кто в сумерках блажен, тот белу дню не рад.

1802

К дщерям премудрости

Вера, Надежда, Любовь! Премудрости милые дщери!

Вами блаженствует смертный, и вами царства блюдутся.

Вы вливаете слабому непобедимую силу:

Он без страха сквозь огнь и воду и в лютых напастях

Без уныния с вами течет к божественной цели.

Вы в житейских пустынях хранители-ангелы наши:

Заблужденных на путь направляете, изнеможенным

Кладезь живой воды указуете в жажде палящей!

Если ж, у струй освеженный, путник под пальмой воздремлет,

Кто, как не вы, защитит его от льва и от змия,

Сильной рукой смеживши зев необузданной страсти

И отпугнув от сонного тайно вползающих в сердце

Гадов - злой эгоизм и всеискажающу гордость?

Вы помогли россиянам ныне во брани священной

Силы преодолеть и козни врага человеков.

Александр, человеков отрада, друг ваш и чтитель,

Вам обязан своими лаврами. С ним неразлучны

Были вы всегда в благой и противной фортуне.

Будьте ему еще помощницы в деле великом,

Возвратить народам мир, свободу, блаженство!..

Се из царевых уст вещает небесная Вера:

«С помощью Божией нет невозможного!» - Се ободряет

Нас Надежда, что Бог не оставит поборников правды;

Се, объяв, воскриляет души царя и народа

Пламенным рвением к благу Любовь, сильнейшая смерти!

Мы на алтарь ваш благоговейно приносим трофеи

Наших побед и молим вас, благодатные девы:

Даруйте в счастии скромность нам, в несчастье терпенье.

В сладком ли мире быть, иль еще в войне многотрудной,

Даруйте нам любить, уповать и веровать твердо!

1814

К зиме

Приди к нам, матушка зима,

И приведи с собой морозы!

Не столько их нам страшны грозы,

Сколь сырость, нерешимость, тьма,

В которых гнездится чума!

А от твоих лобзаний розы

У нас взыграют на щеках,

Из глаз жемчужны выжмешь слезы,

Положишь иней на висках,

И мы - как в сребряных венках.

Ах! долго ли нам грязнуть в тине

И мороситься под дождем?

Ноябрь у нас уж в половине:

Тебя теперь мы, зиму, ждем.

Приди, сбери в морщины строги

Умяклое лицо земли

И на святой Руси дороги

Пушистым снегом устели,

Чтоб наши радовались ноги.

Неву и Бельта воды бурны,

В которых, нынешней порой,

Не виден неба свод лазурный,

И Феб на кои взгляд понурный

Бросает, лучше ты покрой

Своей алмазною корой!

И дай нам странствовать по суху

Над пенной хлябию реки;

Подставив под ноги коньки,

Крылатому подобно духу,

Не уступать в бегу коням,

Катиться легким вслед саням.

Саням, усаженным четами

Младых красавиц, в соболях,

Под пурпуровыми фатами.

Они на новых сих полях

Явятся новыми цветами,

Чтоб царство украшать зимы;

И с ними не озябнем мы!

Дохни, Борей, на нас сурово

И влажный осуши эфир.

С тобою русакам здорово.

А ты, обманчивый Зефир,

Что веешь к нам с Варяжска моря!

Ты нам теперь причиной горя:

Ведь дождь и слякоть от тебя;

Поди ж и дуй своим поэтам,

Которы, и зимой и летом

Тебе похвальну песнь трубя,

Бесстыдно лгут пред целым светом.

Теплу и стуже время есть.

И то нам и другое в честь.

Не итальянцы мы, не греки,

Которым наших зим не снесть,

У коих не живут и снеги.

Они пусть хвалят злак лугов,

Журчащих ручейков прохладу,

И жизнь невинных пастухов,

И собиранье винограду:

Не чужды нам забавы их,

Но знают ли они отраду

Трескучих зимушек лихих?

Как под снегами зреет озимь,

Так внутрення в нас жизнь кипит

И члены ко трудам крепит.

Доколе бодрость в нас не спит,

Мы рук и ног не отморозим.

И русских удалых сынов

Так не обидела природа,

Чтоб им и помощь, и покров

Не дать от колких мразов норда.

В лесах надолго станет дров,

И есть полезны там соседи:

Лисицы, волки и медведи -

Для теплых шуб обильный лов!

С куниц и с соболей пужливых

Драгие мехи совлекут.

Дубравы целые ссекут

Для топли изб гостелюбивых.

И если не ущедрил Вакх

Студеный край наш виноградом,

Довольны русским мы Усладом

При добрых брагах и медах!

1808

К Иулу Антонию, о Пиндаре

Кто Пиндару во след дерзает,

        Тот восковым себя вверяет

         Дедаловым крылам -

И имя от него останется морям.

        Как с гор река бежит, проливным

        Дождем наводнена, - так дивным

         Витийством быстр, широк,

Из Пиндаровых уст Поэзьи реет ток.

        Не упразднит венец лавровый,

        Отважно ль в дифирамбах новы

         Он словеса родит

И стих от всякого размера свободит.

        Богов ли песнью величает,

        Сынов ли их он ополчает

         На достославный труд,

Кентавров и химер ужасных да сотрут.

        Тому ли кто в Элиде стяжет

        Награду поприщ, - он окажет

         Бессмертной песнью честь,

Которая столпов и статуй краше есть.

        Или по юноше льет слезы,

        Которого поблекли розы -

         Его приятность, нрав,

Возносит ко звездам, из Оркоса изъяв.

        Всегда Дирцейский лебедь равен,

        Легок в паренье, неослабен

         Держаться в высотах, -

А я подоблюся пчеле, что на цветах

        По лугу злачному гуляет,

        Со многим тщаньем собирает

         Из разных мед соков -

Тружусь над мелочным сложением стихов.

1805

К Каллиопе

Сойди с небес, царица Каллиопа!

Бессмертным пением свирель наполни,

        Или издай свой глас приятный,

        Или ударь во струны Фебовы.

Чу! слышите ли? либо я обманут

Мечтаньем сладким: глас ее и шорох

        В священной мню внимать дубраве,

        В журчанье вод, зефиров в веянье.

Еще я отрок был. На Апулийских

Горах я, утомясь, вздремал однажды

        От игр и беганья; в то время

        Меня приосенили голуби,

Священны птицы. И из сел окружных,

Из Ахеронции и из Форента

        Народ, во множестве собравшись,

        Дивился чудному видению,

Что сонного ни ползкий гад не тронул,

Ни хищный зверь, - и что кругом закладен

        Святыми лавров, мирт ветвями,

        Не без богов отважный отрок спит.

Я ваш, о музы! ваш я, где бы ни был,

На высотах Сабинских, иль в прохладном

        Пренесте; Тибура ль пригорок,

        Иль Байи взморие влечет меня!

Любителя парнасских вод и хоров

Ни битва во Филиппах не сгубила,

        Ниже паденье древа злого,

        Ниже в Сиканских Палинур волнах.

Ведомый вами, я могу пуститься

В пучину Босфора пловцом отважным,

        И по степям ассирским, жарким,

        Неутомимо пешешествовать.

Британцев видеть, к странникам суровых,

И пьющих конску кровь конканов зверских,

        И, невредим сквозь остры стрелы,

        Гелонян, и сквозь Скифский Понт тещи!

Когда великий Кесарь, после трудных

Походов, по градам расставит воев,

        Он к вам в пещеру Аонийску

        На сладкий отдых удаляется.

Благоотрадные! совет ваш кроток

И добр всегда. Еще мы помним буйных

        Титанов, коих сонм надменный

        Низложен, стерт палящей молнией

Из длани Зевса, предержащей землю,

Кротящей бурное в пределах море,

        Имущей вся, и ад во власти;

        Людьми; богами право правящей!

Хотя и зельный страх вселяла Зевсу

Сих облых юношей растуща сила,

        Как их два брата подвизались

        Поставить Пелион над Оссою:

Но что Тифей и броненосный Мимас,

И что Порфирион с грозящим зраком,

        И Рет, и Энкелад кичливый,

        Метатель древ с корнями вырванных,

Против Палладиной эгиды звучной

Могли содеять? Там, к сраженью жадный,

        Стоял Вулкан, там матерь Ира,

        И рамо тулом украшающий,

Власы же разрешаяй боголепны

Во омовении росой Кастальской,

        Лесов Ликийских покровитель,

        Аполлон, Кинфа бог и Делоса.

О Мудрость! без тебя не в пользу сила;

С тобою же она когда в союзе,

        Ей сами боги помогают,

        Но посрамят самонадеянье.

Свидетельствуют то Гигант сторукий

И оный оглашенный искуситель

        Дианин, Орион, - сраженный

        Стрелами девы целомудренной.

Еще своих земля чудовищ кроет

И сетует, что их небесна молнья

        Низслала в Оркус, - и не выел

        Доднесь надложенную Этну огнь.

Ниже оставит Титиеву печень

Служитель мщения клевать пернатый,

        И в триех стах лежит оковах

        Прелюбодейство Пирифоево.

1805

К Лицинию, о средственности

Равно бессчастны, о Лициний,

Кто тщится плыть против вершины,

И кто, страшася слишком волн,

Близ берега свой держит челн.

Ходяй срединою златою,

Не дружен смерди с чернотою,

Ниже завистный мещет взгляд

На велелепие палат.

Для древ высоких ветер страшен;

Главам превознесенных башен

Паденье злейшее грозит,

И в темя гор перун разит.

Но в бедствии не унывает,

А в счастии готов бывает

К пременам рока бодрый дух.

Вратится вечно счастья круг:

К нам зимы, весны дышат с неба!

Всегда ль в священной длани Феба

Звенит в погибель грозный лук -

И арфы нежной слышен звук.

Будь тверд в напасти, безбоязнен;

Но также, если ветр приязнен

Вздул туго парусы твои,

Благоразумно их сбери.

1805

К Меценату, о спокойствии духа

Премудро скрыли боги грядущее

От наших взоров темною нощию,

        Смеясь, что мы свои заботы

        Вдаль простираем. Что днесь пред нами,

О том помыслим! прочее, столько же

Как Тибр, измене всякой подвержено:

        Река, впадающая в море

        Тихо в иной день, брегам покорно;

В иной день волны пенисты, мутные

Стремяща; камни, корни срывающа;

        Под стоном гор, дубрав окрестных,

        Домы, стада уносяща в море.

Тот прямо счастлив, царь над судьбой своей,

Кто с днем протекшим может сказать себе:

        "Сегодня жил я! пусть заутра

        Юпитер черные тучи кажет,

Или чистейшу ясность лазурную, -

Но не изгладит то, что свершилося;

        Ниже отымет те минуты,

        Кои провел я теперь толь сладко.»

Фортуна любит мены жестокие;

Играет нами злобно, и почести

        Неверны раздая, ласкает

        Ныне меня, а потом другого.

А я бесскорбен: хочет ли инуда

Лететь, охотно все возвращаю ей;

        Своею доблестью оденусь,

        Правду свою обыму и бедность.

Когда от бурных вихрей шатаются

Со скрыпом мачты, - мне не вымаливать

        Себе драгих стяжаний целость;

        Мне малодушно не класть обеты,

Чтоб алчным морем не были пожраны

Мои товары дальнепривозные.

        За то проеду безопасно

        В самые бури на утлом струге!

1805

К россиянам

Година страшных испытаний

На вас ниспослана, россияне, судьбой.

        Но изнеможете ль во брани,

Врагу торжествовать дадите ль над собой?..

Нет, нет! Еще у вас оружемощны длани,

И грудь геройская устремлена на бой.

        И до конца вы устоите,

Домов своих, и жен, и милых чад к защите,

И угнетенной днесь Европы племенам

Со смертью изверга свободу подарите:

Свой мстительный перун вручает небо вам!

Вотще сей бич людей, одет в броню коварства,

Не могши лестью вас, как прочих, уловить,

Всю собрал мощь свою, все покоренны царства

Свои привел, чтобы Россию подавить.

Вотще граблением питает ратны силы,

Как саранчу пустив по селам, по градам:

Не снедь обильную они находят там,

        Но цепи и могилы, -

        Проклятие и вечный срам

        Сбирают в дань Наполеону!

Но Александру в дань - бесчисленных сердец

Любовь. Она есть страх, она подпора трону,

Когда царь не тиран, но подданных отец.

Не ты, о добрый царь, не ты для бренной славы

        Чингисов и Аттил

        Покой народов возмутил,

        Но твой противник, муж кровавый,

В вертеп разбойничий Европу обратил.

        Он утомил твое терпенье.

Друг человечества! Ты должен был извлечь

Молниевидный свой против злодея меч

И грозное свершать за всех людей отмщенье.

        Ты верный свой народ воззвал -

И мирный гражданин бесстрашный воин стал!

        Вожди явились прозорливы,

        И вражьи замыслы кичливы

Уничтожаются! - Кутузов, как Алкид,

Антея нового в объятиях теснит.

От оживляющей земли подъяв высоко,

Собраться с силами ему он не дает.

Стенающий гигант, вращая мутно око,

Еще упершеюсь пятою в землю бьет,

Дыханье трудно в нем, с него пот градом льет,

Еще последние он силы напрягает,

Из уст злохульных яд и пламень изрыгает,

Но сильная рука его отвсюду жмет.

        Чудовища ему послушны,

Подобье басенных кентавров и химер,

Лежат вокруг его, изъявлены, бездушны.

Там Витгенштейн троим драконам жало стер!

Но изочту ль вас всех, герои знамениты,

Которыми враги отражены, разбиты,

И коих доблестью Россия спасена!

        Священны ваши имена

У благодарного останутся потомства.

И вы, которые легли на брани сей,

Встречая славну смерть средь Марсовых полей,

Или от лютости врагов и вероломства

Стяжавшие себе плачевный мавзолей

Под пеплом городов! Усопших россов тени,

Вы с пренебесных к нам взираете селений

И утешаетесь, достойну видя месть

        Врагам, забывшим честь.

Мы оскверненную от них очистим землю

И возвратим себе и всем народам мир.

Трясыйся, хощет пасть страшивший их кумир.

                Я звук его паденья внемлю,

        Для слуха моего сладчайший лир!

С падением его подъемлется Россия,

Венчанна славою. Как солнце после бурь,

Яснее озарив небесную лазурь,

Прострет на все свои влияния благия:

Растенья нову жизнь в лучах его пиют,

Стада выходят в луг и птички вновь поют, -

Так оживем мы все, гремя победны песни

И прославляя мир, благое божество.

Тогда разделят все россиян торжество,

Тогда и ты, Москва, священный град, воскресни,

Как Феникс златокрыл, из праха своего!

1812

К солнцу

Светило жизни, здравствуй!

        Я ждал тебя;

Пролей мне в сердце томно

        Отрады луч!

Весь день холодны ветры

        Во мраке туч

Тебя от нас скрывали

        И лили дождь -

Уныла осень алчет

        Еще вкусить

Твое благое пламя,

        Душа планет!

Венчанный класом август,

        Серпом блестя,

Простер манящи длани

        Свои к тебе.

Он вопиет: помедли,

        Рассей туман,

Обрадуй зрелость года

        Еще собой! -

И я, светило жизни,

        Прошу тебя:

Помедли в теплотворном

        Сиянии!

Болю душой и телом,

        Целитель будь;

Согрей лучом отрады

        Скорбящу грудь.

1802

К строителям храма познаний

Вы, коих дивный ум, художнически руки

Полезным на земле посвящены трудам,

Чтоб оный созидать великолепный храм,

Который начали отцы, достроят внуки! -

До половины днесь уже воздвигнут он:

Обширен, и богат, и светл со всех сторон;

И вы взираете веселыми очами

На то, что удалось к концу вам привести.

Основа твердая положена под вами,

Вершину здания осталось лишь взнести.

О, сколь счастливы те, которы довершенный

И преукрашенный святить сей будут храм!

И мы, живущи днесь, и мы стократ блаженны,

Что столько удалось столпов поставить нам

В два века, столько в нем переработать камней,

Всему удобную, простую форму дать:

О, наши статуи украсят храм познаний,

Потомки будут нам честь должну воздавать!

Как придут жертвовать в нем истине нетленной

И из источников науки нектар пить,

Рекут они об нас: «Се предки незабвенны,

Которы тщилися сей храм соорудить;

Се Галилей, Невтон, Лавуазье, Гальваний,

Франклин, Лафатер, Кант - бессмертные умы,

Без коих не было б священных здесь собраний,

Без коих долго бы еще трудились мы».

Итак, строители, в труде не унывайте

Для человечества! - Кроме награды той

Котора в вас самих, вы смело уповайте

Узреть Апофеос в веках грядущих свой.

1804

К трехмесячной девочке

Намедни я зашел к Кларисе в гости,

        И что увидел я!

Красавица, приятно улыбаясь,

        С малюточкой сидит.

У милой матери на груди нежной

        Дитя сном тихим спит;

Она его косыночкой прикрывши,

        В объятиях своих

Тихонечко качает, будто в люльке,

        И смотрит на него.

«О, спи! - воскликнул я в восторге сладком, -

        Спи, милое дитя!

Покуда маминька у сердца держит

        И за тебя не спит.

Теперь ничто тебя смутить не может

        В невинности твоей;

Протянешься к сосцам, - и невозбранно

        Амврозию их пьешь;

Завопишь ли, - тебя ласкает, тешит

        Кларисин нежный глас,

Она прелестными руками нянчит

        И пользует тебя...

Дай Бог, чтоб Катинька, пришедши в возраст,

        Ты втрое воздала

Отцу и матери за все старанья,

        Была бы в радость им!

Дай Бог, чтоб расцвела душой и телом

        Как алинькой цветок;

Тогда, о Катинька, тому достанься,

        Кто будет так, как ты,

Чувствителен и добр, пригож и молод;

        Чтоб он тебя собой,

Себя тобой навеки осчастливил,

        И маминьке б дала

Ты полну горницу прекрасных внучат,

        Таких, как ты теперь!»

1802

К Хризанфу

Чем прекраснее цветочек,

Тем скорее вянет он.

Ах, на час, на мал часочек

Нежный Сильф в него влюблен!

        Как увянет,

        Он престанет

В нем искать утехам трон.

Счастлив, ежели посеян

Он на лучший кряж земли,

Кротким ветерком обвеян,

Не уведал ранней тли;

        Хладу, зною,

        Над собою

Не увидит николи.

И из недр своих прекрасных

Изливая райский дух,

Не столпит одних лишь праздных

Трутней, гусениц и мух:

        В век свой краткий

        Будет сладкий

Медотворным пчелкам друг.

Ныне ты, Хризанф мой милый,

Розою любви цветешь:

Огненной исполнен силы,

За версту сладчайши льешь

        Ароматы, -

        Силе траты

Будто ввек не наживешь!

Ныне радость златокрыла

По твоим парит следам.

Роскошь с Вакхом учредила

Пир ликующим гостям;

        Одр ночлега

        Стелет нега

Утомленным резвостям.

Ах, да будет сон их долог,

Упоительны мечты!

Утро сквозь тафтяный полог

Пусть в объятьях красоты

        Их застанет;

        Полдень взглянет

На измятые цветы!

Пользуйся, часов любимец!

Жизнию; - но не забудь,

Что небесный сей гостинец

Без примесу не дают

        Смертным боги,

        И что строгий

С оным смешивают труд.

Если в жертву не положишь

Пред Минервой благ своих

Должну часть, - не долго можешь

Надмеваться видом их:

        Но отыди

        В сень Эгиды,

И не бойся Гарпий злых!

1805

Листопад и цветень

Здравствуй, златое на западе солнце,

После осеннего, скучного дня!

Вдруг, разогнавши завистные тучи,

Бросило светлый ты взор на меня!

        Я вспоминаю весенни

                Дни золотые;

        Тешусь, живу вспоминаньем

                Радостей прошлых.

        Так! настоящее есть

        Неосязаемый пункт.

Вечная благость смертным дала

        В будущем жить и в минувшем.

        Двух им послала спутниц,

        Прекрасных Фантазии дщерей,

        Надежду и Память.

Одна перед нами во мгле нерешимой

        Высоко держит светильник;

        Путь усыпает цветами;

        И нудит гордый рассудок

                На помочах легких

                Идти за собой. -

        Но часто и встречные вихри

        От нас отрывают ее:

        Едва остается нам виден

                Пылающий факел ее,

                Как звездка вдали.

        Сестра же ее неотлучно

                За нами следит.

        Как даровитая осень,

                В венце из колосьев,

        У сердца держит снопы.

Прилежно цветы и плоды собирает,

А плевел и терние топчет ногой!

        Здравствуй же, солнце златое,

                В дни Листопада!

        Ты представляй мне живее

                Радостный Цветень!

1804

Любовь и мудрость

Неосторожное дитя,

        Амур однажды расшалился

И, темным вечерком за Нимфами бродя,

        Набрел на яму, оступился, -

И в яме он сидит. - Расплакался, взмолился

Минерве (а она поблизости спала

                В соседнем храме):

«Помилуй, помоги!» - На крик его пришла,

        Да только без свечи, Минерва к яме,

        И руку помощи подав божку:

«Не плачь, голубчик мой! - богиня говорила, -

        Охотно б я тебе и посветила,

                Любезному дружку,

                Да лих опасно:

        Ведь если б все тебе увидеть ясно,

Ты сердцу б приносил не радость, а тоску.»

1808

Мысли при чтении молитвы Господней

Лунам вокруг планет, вкруг солнц планетам,

Ав1 солнцам путь вкруг величайша солнца.

                Отче наш, иже еси на небесех!

        На сих бесчисленных, светящих

        И освещаемых мирах,

        Живут неравны силой Духи

        В разночувствительных телах,

        В едином том их чувства сходны:

Все Бога сознают и радуются Богу.

                Да святится имя Твое!

        Всевышний, Он, - всего себя

                Един могущ постигнут,

        И радоватися един

        Своей всей благости, всей силе,

        От века зиждет всем блаженство,

        Всем жителям своих миров.

                Да приидет царствие Твое!

        О, благо им, что не они

        Судьбой своею управляют,

А Он: о, благо всем! и нам на сей земли!

                Да будет воля Твоя, яко на небеси

                и на земли.

Он воздвизает клас на стебле, Он приводит

Златое яблоко и грозд багряный в зрелость;

На холме агнца Он пасет, в дубраве лань.

        Но Он и гром свой посылает

                На холмы и дубравы,

        И дар свой поражает градом

                На стебле и на ветви!

                Хлеб наш насущный даждь нам днесь.

Находятся ль и там, над областию грома,

        Жилища грешников и смертных?

Там дружба во вражду меняется ль как здесь?

        Смерть разлучает ли и тамо дружбу?

                Остави нам долги нашя, якоже и мы

                оставляем должником нашим.

Различные пути ведут к высокой цели,

                К блаженству. Некие из них

Пустынями ведут; но даже и на сих

        Цветут для странника цветы веселий,

И он, при сладостных забвения водах,

                Покой вкушает по трудах.

                Не введи нас во искушение, но избави

                нас от лукаваго.

                Тебе хвала и поклоненье,

                        Тебе,

Который солнцами, планетами, лунами

                Велико солнце окружил!

                Который создал Духи,

                И их блаженство зиждет,

                И дарует живот,

                И смерть ниспосылает;

Ведет стезей пустынной к цели,

Отраду путникам дая.

Тебе хвала и поклоненье!

                Яко твое есть царство, и сила, и слава.

                Аминь.

1807

На поражение Наполеона

Лети, желанный день отмщенья,

Добычу адову постигни, порази!

Ни сила тигрова, ни лисьи ухищренья

        Да не приносят ей спасенья:

Ты сетью пагубы закинь ей все стези!..

        Взыщи на ней всю кровь и все несчастья

Закланных ею жертв, опустошенных стран.

Всемирным бедствием искавший самовластья,

Всему бы миру дал за то ответ тиран!

С стыдом к подножию престола пригвожденный,

Где правосудие и благость восседят,

Свободы б видел он и мирных дней возврат

Всем людям, - лишь един сих благ святых лишенный,

И вид сей был бы в казнь ему тысящекрат.

        Но мы от заслуженной казни

        Тирана - взор свой отвратим,

Отверзем радостно сердца свои приязни

И всех племен людей в объятья заключим;

        С челом победы скажем им:

От Александра вам и от его народа

        Вот дар - блаженство и свобода!

Дотоль, желанный день! полет свой ускори.

        Гони, рази неутомимо,

        Да не падет удар твой мимо;

Сверши его! и дни блаженства водвори!

1813

На смерть воробья

Тужите Амуры и Грации,

И все, что ни есть красовитого!

У Дашиньки умер воробушек!

Ее утешенье, - которого

Как душу любила и холила!

А он - золотой был; он Дашу знал

Ну твердо как детушки маминьку.

Бывало сидит безотлучно все

В коленях у милой хозяюшки;

Скакнет то туда, то сюда по ним,

Кивает головкой и чикает.

Теперь вот он мрачным путем пошел,

Отколе никто не воротится.

Уж этот нам старый Сатурн лихой,

Что все поедает прекрасное!

Такого лишить нас воробушка!

О, жалость! о, бедной воробушек!

Ты сделал, что глазки у Дашиньки

Краснехоньки стали от плаканья!

1804

На смерть Шиллера

Куда сокрылся ты, божественный

        С твоим огнем животворным!

                Оставил ли оный кому?

        Чьи ныне смелые персты тронут

                Твою орфическую лиру,

Услаждение ушес и радость сердца?

                И кто обует твой котурн,

        Сущую обувь аттических муз,

                Мельпомены и Талии,

                        Иначе зовомых:

Сильная, поучительная Истина

Небесная, пленяющая Красота!

                Ах! с самого неба

        К чадам земли ты послан был,

                Да не падут они духом,

Утешителем быть и крепким вождем

        И сладким пророком изящности!

        И ты свершил свое послание:

Ни краткость дней твоих, ни гоненье тиранов,

        Не воспятили тебе, о гений,

Щедро излить из разжженного небом сердца

                        То,

                Чего многие веки

                        Ждали,

                Чего многим векам

                Не дано чувствовать.

        Блаженна Германия, родившая тебя,

                И язык тевтонов,

Его же ты объизяществовал и увековечил, -

        Ты, и предтечи твои, Виланд и Гете,

                Славный триумвират!

                Когда Клопшток,

        Серафимскими владеяй крилами,

        Скрывался в парении горнем,

Тогда Виланд, путем дольним ликуя,

Тевтонскую музу по цветам Эллады

                Ко храму Граций повел.

Гете собственные ей показал цветы,

        Прекрасные и благоуханные;

                Явился Шиллер,

                Факел неся Прометеев,

                И в каждый цветок

                        Душу влиял.

                Творения Шиллера

                Будут цвести в веках,

                Как в аере любезное солнце.

                        Но где он сам?

                        Сей ум исполинский

Истаял ли от рокового дыхания смерти,

                        Как холм снегу

                        От вешних Зефиров?

Сие огневместилище чувств (увы нам бедным!)

                        Червями снедаемо;

                Сей сосуд амврозии

        Сокрушен и попран тлением!

                Но чувства где теперь?

                Куда пролиялась амврозия?

                Не поверю, не поверю,

        Чтоб божественное было преходяще:

        Ты здравствуешь, Шиллер!

Так, - здравствуй, здравствуй на небесах,

Где простираются к тебе объятия днесь

                Любви ненарушимой,

        И дивномысленную открывают беседу

        С вожделенным пришельцем

                Оные Духи славы,

        Всякую тамо отложши зависть,

Эсхил, и Эврипид с Софоклом,

                Корнель с Расином,

                И Шекспир.

1805

Надежда

Молюсь споспешнице Надежде:

        Присутствуй при трудах моих!

        Не дай мне утомиться прежде,

        Пока я не окончу их!

        Так! верю я, что оправдится

        Твой утешительный глагол:

        Терпенье лишь - труд наградится;

        Безветвенный отсадок гол

Даст некогда плоды и листьем осенится.

1808

Неразрешимый узел

Славнее победить

Не острием меча, но силою душевной.

Что смертного рука могла соорудить,

То смертного ж рукой быть может сокрушенно.

        Где толща Вавилонских стен?

        Где Троя, Мемфис - грады славны?

        Распались, обратились в тлен.

        Помпеев, Брутов Рим державный

        Под новым Римом погребен...

Что строят смертные, подобно им все смертно.

        Падет, - иль случаем слепым,

Иль честолюбия рукой железной стерто,

        Или подкопано коварством злым.

        Вотще ж и ты, со многим тщаньем,

Фригиец, ободрен оракула вещаньем,

Трудился узел сплесть неразрешимый ввек!

        Се - дерзкий юноша притек.

Недолго думал он, как разрешить зарочный

Сей узел: он его мечом своим рассек!

Но мог ли б он и сей расторгнуть узел прочный,

Который, граждане, я предлагаю вам?

        Ударьте по рукам!

        Сплетитеся рука с рукою,

        И верой, правдою святою

        Клянитесь друг за друга стать!

Пусть Македонянин приидет расторгать

        Сей узел наш неразрешимый!

Единодушием связуемый, держимый,

И в мире, и в войне пребудет крепок он.

Не из ремней, ниже из вервия сурова,

        Из нежных прядей соплетен;

Они суть: совесть, честь, храненье данна слова -

Для благородных душ священнейший закон!

1812

Ода достойным

Дщерь Всевышнего, чистая истина!

Ты, которая страстью не связана,

Будь днесь музой поэту нельстивому,

        И достойным хвалу воспой!

Вы же, чада богатства и знатности!

Если вместо достоинств и разума

Слабость, глупость и низкие чувствия

        В вас - то свой отвратите слух.

К лаврам чистым и вечно не вянущим

Я готовя чело горделивое,

Только истину чту поклонением;

        А пред вами ль мне падать ниц?

Нет; - кто, видев, как страждет отечество,

Жаркой в сердце не чувствовал ревности

И в виновном остался бездействии, -

        Тот не стоит моих похвал.

Но кто жертвует жизнью, имением,

Чтоб избавить сограждан от бедствия

И доставить им участь счастливую, -

        Пой, святая, СМв1тому свой гимн!СМв1

Если мужество, благоразумие,

Твердость духа и честные правила

Совместилися в нем с милосердием, -

        Он воистину есть герой!

О, коль те в нем находятся качества,

Он составит народное счастие;

Поздних правнуков благословение

        Будет в вечность за ним идти.

Многих мнимых героев мы видели,

Многих общего блага ревнителей;

Все ли свято хранят обещание

        Быть отцами, закон блюсти?

Но кто к славе бессмертной чувствителен,

Тот потщится, о граждане, выполнить

Долг священный законов блюстителя,

        И приимет хвалу веков.

И такому-то, муза божественна,

О, такому лишь слово хваления,

В важном тоне, из устен рубиновых,

        Чистым рцы языком златым!

1801

Ода на день восшествия

С сугубой радостию встреть,

О муза, года обновленье,

И Александрово воспеть

На русский трон с весной вступленье,

И купно то воспеть: сей год,

С тех пор как зиждет наше благо

Романовых священный род,

Венец столетья есть втораго!

О чада добльственных славян!

О Русь! народ, избранный Богом,

Чтоб до последних норда стран,

До полюса, на хладе строгом

Природу жизни пробудить, -

Между нетаящими льдами

Эдем Господень насадить

Труда и разума плодами!

Распространяйте на земли

Блаженство: мир и просвещенье.

Вы больший путь уж претекли,

Свое свершая назначенье!

Узрев еще издалека

Священну цель, - вы к ней стремились;

Потщитесь! - и она близка:

И вы - бессмертьем наградились!

Уже над гидрою войны

Вы торжествуете стоглавой:

Уже и днесь облечены

Толикой силой вы и славой,

Что брань кровавую другим

Народам можете оставить

И миролюбием благим

И правдою себя прославить!

Цвет благости и правды цвел

На вашем корени издревле.

Для собственной защиты вел

Войны, - великий в ратном деле,

Но в мирном больший, славянин.

Родным своим доволен краем,

Он житель мирных был долин

Над Вислой, Одрой и Дунаем.

Смышлен, трудолюбив и добр,

Вводил он всюду кротки нравы,

Но дикий Готф, свирепый Обр

И Влах, развратный и лукавый,

Завоеватели земли, -

Как вихрем, реемы алчбою,

На славянина налегли.

И что ж? надолго ли собою

Во ужас приводили свет:

Как вихрем бурна мгла, промчались

Те варвары. Уже их нет!

Славяне на земле остались!..

И их обычай, их язык

Пришлец варяг сам принял гордый;

Луч общежития проник

От них в соседни дики орды.

За градом созидался град,

Весь север заселялся дальний,

Согрелися поля от стад,

Взрыл мерзлу землю лемех ральный.

Стеклись к славянам чудь и русь

Принять законы их благие,

И сей священнейший союз

Твое начало, мать-Россия!

Единством, правдою сильна

На свете всякая держава.

Доколь ты им была верна,

Твоя не померцала слава.

Когда же от своих ты чад

Растерзана была на части,

На брата ополчился брат,

И ты познала верх несчастий!

Нетрудной добычью врагам

Ты стала в ону злу годину!

Но ты загладила свой срам,

Подчинена царю едину,

Искоренителю крамол.

Сей, сокрушив ордынски цепи,

Свой монархический престол

Облек зарями благолепий.

И белокаменна Москва

Градов царицей нареклася,

И до небес ее глава,

Златовенчанна, поднялася!

Тогда Россию испытать

Еще определил Содетель,

Чтобы учились почитать

Не внешний блеск, но добродетель,

В одежде рабской, иль в венце. -

Изволил Бог на кратко время

От россов отвратить лице, -

И зла почувствовали бремя!..

О Боже! что мы без тебя?

Колеблемые ветром трости.

Земные благи возлюбя,

Работаем безумству, злости;

Стремимся к гибели своей

Божественным путем свободы;

И хуже диких мы зверей,

Не отстающих от природы!

Но ты всегда нам пестун будь,

Не знающим в свободе меры,

Да защитится наша грудь

От адских стрел бронею веры!

Мы зрели оным временам

Печальным ныне дни подобны,

Когда в Москву входили к нам

С войною самозванцы злобны!

Россия плавала в крови, -

Но жив был и тогда, как ныне,

В ней дух к Отечеству любви:

Он воспылал в россиянине.

Он Минину хоругвь вручил,

Пожарскому свои перуны...

И Русь свободна! Михаил

Венчается на царство юный.

Хотя дрожащею рукой

Жезл царский юноша приемлет,

Но подданных своих покой

Блюсти на троне не воздремлет:

В том Богу он дает обет, -

И почерпает свыше силу.

Садится мудрость с ним в совет,

Предъидет правда Михаилу.

Тогда рек Бог ему: «Твой род

Доколе севером владеет,

Дотоль роса моих щедрот

Над сей страной не оскудеет!

Но, умножая, превращу

Сию я росу в дождь на внуках,

Усилю их, обогащу,

В полезных вразумлю науках.

Еще столетию сему

Не истещи, и совершится

Глагол мой: внуку твоему,

Петру, вселенна удивится.

И паки протекут сто лет, -

Я злато искушу в горниле,

И узрит мир, средь вящих бед,

Российску доблесть в вящей силе.

И их я награжу царем,

Как ты, он упасет Россию,

С народов снимет он ярем,

И злобе ступит он на выю».

Так, Александр! Подобен ты

Днесь предку своему священну,

Доставив паки дни златы

Отечеству освобожденну.

Но к большей славе ты рожден:

На выю злобе наступивый,

Днесь идешь в путь благословен

Дать всем народам дни счастливы!

Иди! не острием меча,

Но благостию покоряя,

В подобье мудрого врача

Цели недуг, не изнуряя,

Но помогая естеству.

Иди! и скоро возвратися

Всеобща мира к торжеству:

Своей наградой насладися!

1813

Осеннее утро

Серы, волнисты, тучи дождливы

        Медленно сеются врознь;

Сребрено ложе флеровых облак

        Нежну покоит луну.

Мраки, редея, взору открыли

        Спящу природу везде;

Пенисты воды, с гор ниспадая,

        Кажутся млечным столпом.

Эхо утесов, карканье вранов

        Внемлющим вторит полям;

Впрочем, повсюду сон и безмолвье:

        Изредка слышится гул.

Мало-помалу холмы яснеют,

        Мраки уносятся в бор;

Петел гласящий дремлющи села

        К утренним кличет трудам.

Думы, заботы, горесть и радость

        В оных проснулись теперь:

Скрипнули створы, слышен уж частый

        Бой молотящих цепов.

К мрачным дубравам путь я направлю,

        К осени вниду во храм;

Ветер бушующ с свистом проносит

        Бурю сквозь ветви древес.

Мертвые травы, желтые листья

        Тщетно кропятся дождем:

Хладну лишь землю он напояя,

        Сячется тихо в нее.

Море туманов дол облегает

        Медленно к небу взносясь;

В сладком забвенье дух мой стремится

        Вместе с туманами вверх.

Плавает всюду, все обнимает,

        Легких касается туч;

Мчится с восторгом выше и выше,

        К дальним несется мирам.

Сколь бесконечно благо, премудро

        Создал вселенную Бог!

Неизмеримость звездами смотрит:

        Видит повсюду себя!..

Скоро пред утром скроются звезды

        Все в вышине голубой;

Ночи светило в тучах потопит

        Сребропомерклый свой шар.

Небо прияло утренню ясность;

        Бледна осення заря

Видит в унынье тучу, готову

        На весь день солнце закрыть.

Древо, склонивши голые сучья,

        Смотрит на листья свои,

Кои упали к корню и тлеют

        Подле родившего их.

Но в одеяле мягкого снега

        Землю они утучнив,

В соке живящем паки весною

        К стеблям своим востекут;

Паки расцветши, свежестью новой

        Чувства восхитят мои!

Все превращает вид свой в природе,

        Не исчезает ничто.

Матерь-природа! сколь благодатна

        Сколько ты к чадам щедра!

В осень сырую, в зиму сурову,

        Благословляю тебя!

Если б ненастья, бури и стужу

        Смертный не знал никогда,

Мог ли бы летом он наслаждаться,

        Сердцем весною цвести?

1800

Осень

Гонимы сильным ветром, мчатся

От моря грозны облака,

И башни Петрограда тмятся,

        И поднялась река.

А я, в спокойной лежа сени,

Забвеньем сладостным объят,

Вихрь свищущ слышу, дождь осенний,

        Биющий в окна град.

О как влияние погоды

Над нами действует, мой друг!

Когда туманен лик природы,

        Мой унывает дух.

Но буря паки отвлекает

Меня теперь от грустных дум;

К великим сценам возбуждает,

        Свой усугубив шум.

Не зрю ль в восторге: Зевс дождливый, 6)

Во влагу небо претворя,

С власов и мышц водоточивых

        Шумящи льет моря?

Меж тем к Олимпу руки вздела

От наводняемых холмов

Столповенчанная Цибела,

        Почтенна мать богов.

В глубоком сокрушенье зрится,

В слезах и в трепете она;

Ее священна колесница

        В водах погружена:

Впряженны в ону львы ретивы

Студеный терпят дождь и град;

Глаза их блещут, всторглись гривы,

        Хвосты в бока разят.

Но дождь шумит, и ветры дуют

Из сильнодышащих устен;

Стихии борются, бунтуют,

        О ужас! - о Дойен!

Изящного жрецы священны,

Художник, музыкант, поэт!

О, будьте мной благословенны!

        В вас дух богов живет.

Стократно в жизни сей печальной

Благодарить мы вас должны;

Вы мир физический, моральной

        Перерождать сильны.

Мой друг! да будет и пред нами

Раскрыта книга естества:

Прочтем душевными очами

        В ней мысли Божества.

Прочтем, и будем исполняться

Святым ученьем книги той,

Дабы не мог поколебаться

        Наш дух напастью злой.

Как бурных волн удар приемлет

Невы гранитный, твердый брег

(Их шум смятенный слух мой внемлет,

        Обратный зрю их бег), -

Так праведник, гонимый роком,

В терпенье облачен стоит;

Средь бурь, в волнении жестоком,

        Он тверд, как сей гранит.

Смотри, Теон, как все горюет!

Все чувствует зимы приход;

Зефир цветков уж не целует,

        И вихрь сшиб с древа плод.

Смотри, как ветви обнаженны

Гнет ветер на древах, Теон!

Не слышится ль во пне стесненный

        Гамадриадин стон?..

Лишь, кровля вранов, зеленеет

Уединенна сосна там;

Все блекнет, рушится, мертвеет

        Готовым пасть снегам.

О, сетуйте леса, стенайте;

Морозами дохнет зима!

Из устьев реки утекайте:

        Вас льдом скует она!

Но трон ее растает снова

Как придет милая весна;

Совлекшись снежного покрова,

        Воспрянет все от сна.

И обновится вид природы

И в рощах птички запоют.

В брегах веселых Невски воды,

        Сверкая, потекут.

Тогда с тобой, Теон любезный,

Пойдем мы на поле гулять!

Оставим скучный город, тесный,

        Чтоб свежестью дышать.

Тогда примите, о Дриады,

Под тень древес поэтов вы -

Воспеть весну среди прохлады,

        На берегах Невы!

1801

Парнас, или гора изящности

Огнекрылаты кони Феба

Спустились в западны моря,

С сафиром голубого неба

Слилася алая заря.

Прострясь холодными крылами,

Уснули ветры над валами;

Один в кустах Зефир не спит:

Кристальна зыбь чуть-чуть струится,

В нее лесистый брег глядится,

И с травок теплый дождь слезит.

Я, в размышлении глубоком

Вступив на моря брег крутой,

Носился восхищенным оком

По рдяной влаге золотой.

Мой дух светлел, как вод зерцало,

И сердце у меня играло,

Как яркая в струях заря.

«Очаровательные сцены!

Минуты сладки и бесценны! -

В восторге духа вскликнул я. -

Питомцы муз, сюда теките!

Сюда, изящности сыны!

И души ваши насладите,

Вам виды здесь посвящены.

Пусть дух, мечтами обольщенный,

Пусть сластолюбец пресыщенный

Без чувств при виде красоты;

Досуг божественный! питаешь

В пиитах жар.... и открываешь

Всегда им нову прелесть ты!

Блажен, в ком сердце не хладеет

Ко ощущенью сих красот;

Предохранять себя умеет

От скуки и разврата тот.

Коль дух в изящное вперяет,

Он истинную жизнь вкушает

И живо чувствует себя;

Он презрит злато, пышность, чести,

Не будет он поэтом лести,

Прямую красоту любя.

Он льет в согласны, звонки струны

Гармонию души своей.

Любим, гоним ли от фортуны,

Не раболепствует он ей;

Его природа не оставит,

Отрады сладкие доставит:

О благе чад, послушных ей,

Пекущаяся матерь нежна

И им всегда, во всем споспешна

От детства до преклонных дней.

Природа! днесь перед тобою

И я обет святый творю,

Что лжевествующей трубою

Вовек похвал не вострублю

Кумирам золотым, бездушным,

И что потщусь всегда послушным

Тебе, чистейшая, пребыть;

Что добродетель, правду вечну,

Ум, доблесть, мир, любовь сердечну

И дружбу стану я хвалить.

И ах, когда бы я стопою

Беспреткновенной мог пройти

Стезю, начертанну тобою,

И мог отверстую найти

Дверь храма твоего святого!

Всего бы, что красно и благо,

Упился жаждущий мой дух:

Я стал бы счастлив и спокоен,

Любви избранных душ достоин,

Всем Грациям, всем Музам друг!»

Я так вещал, - и опустился

В тени дерев на косогор;

Мой дух в забвенье погрузился,

На влаге опочил мой взор.

Она еще едва мерцала

В подобье тусклого зерцала,

И мгла синелася вдали

На гор хребте уединенном.

В безмолвном торжестве священном

Дубравы и поля легли.

Крылами мягко помавая,

Зефир прохладу в грудь мне лил;

С ветвей на ветви он порхая,

Тихонько листья шевелил:

Цветов ночных благоуханья

Вносил мне в нервы обонянья, -

Мои все чувства нежил он.

А с ним, скользнув под сени темны

И мне смежив зеницы томны,

Объял все чувства сладкий сон.

Лишь вдался я ему, чудесным

Меня восхитил он крылом

И перенес к странам безвестным.

Я смутный кинул взор кругом:

Везде равнины; лишь к востоку

Увидел гору я высоку

И к оной множество путей;

Из них одни вели лугами,

Другие блатами, буграми -

Сквозь дичь лесов, сквозь зной степей.

При оных мне путях стоящу

Предстала некая жена;

И я ее узрел, держащу

Обвитый крином скиптр. Она

В двуцветну ткань была одета,

На коей нежно зелень лета

Спряглась с небесной синетой.

Ступая ж поступью свободной,

Соединяла в благородной

Осанке важность с простотой.

Как нивами покрыты холмы

Волнуются от ветерков,

Так точно груди млекополны,

Которых скрыть не смел покров,

Дыханьем кротким воздымались,

И реки млечны изливались

Из оных, всяку тварь поя.

По прелестям ее священным

Блуждал я оком восхищенным

И в ней узнал Природу я.

Толико благолепна взору

Она явившись моему

И скиптром указав на гору,

Рекла: «Стремленью твоему

Ты видишь цель; по сим долинам,

Сквозь те леса, по тем стремнинам

Достигнешь на священный верх,

На верх возможного блаженства,

Изящности и совершенства,

Который лучше тронов всех».

«Но возвести мне, о Природа! -

Дерзнул я обратить к ней речь, -

На высоту сего восхода

Равно ли трудно всем востечь?

Или мне думать, что пристрастье

К иным ты кажешь; вечно счастье

И вечно им успехи шлешь?

Что ты, лишь только их рождаешь,

Любимцами предъизбираешь

И все таланты им даешь?

Ах нет! как смертному возможно

Тебя в неправости винить!

Открой мне, не сужу ль я ложно,

Потщись сомненье разрешить!»

На то богиня отвечала:

«Я всем живущим даровала

Органы, свойственные им,

Органы те благонаправить

Или в бездействии оставить -

Даю на волю им самим.

Дух смертных пашне есть подобен;

Он может все произрастить,

Лишь только б пахарь был способен

Его возделать, угобзить.

Предметов разных впечатленье

И разных случаев стеченье,

При воспитанье первых лет,

Нередко душу тлит, стесняет,

Иль в ней таланты развивает

И направленье ей дает.

Но человек не будет прямо

Во храм изящности введен,

Хотя б достиг к преддверью храма

Счастливым направленьем он.

Дальнейшее он воспитанье

И вящее образованье

Дать должен сердцу и уму,

Науку важную постигнуть,

Без коей никогда достигнуть

Нельзя в святилище ему.

Без коей все, тобою зримы,

Ведущи  на Парнасс пути,

Опасны, трудно восходимы:

Лишь  может тот один идти

Стезей, усыпанной цветами,

Между приятными кустами

В прохладе тихих, светлых рек,

Кто ту науку постигает:

Она все знанья заменяет,

Ее предмет есть человек!

Он сам, и дел мирских теченье,

Которы, все до одного,

Причину и происхожденье

Имеют  в сердце у него.

Вперяй же очи изощренны

В изгибы сердца сокровенны.

Терпением вооружась;

И в естество вещей вникая,

Сличая их и различая

Взаимну сыскивай в них связь.

Когда получишь разуменье

Во глубине сердец читать.

Их струны приводить в движенье.

Во все их сгибы проницать:

Тогда твой мощный дух обнимет

Все в мире вещи, - ум твой примет

Устройство лучшее и свет.

Чем больше мысль твоя трудится,

Тем правильнее становится

И тем яснее настает.

Итак, имеешь ли стремленье

На верх изящности взойти:

На нужное сие ученье

Себя во-первых  посвяти!

Тогда представится дорога

Неутомительна, отлога,

В цветах и злаке пред тобой;

Тогда ты вступишь в храм священный,

И Слава возвестит вселенной

Поэта звучною трубой! «

Рекла, - и с кротостью воззрела.

«Хочу, - примолвила она, -

Чтоб райского того предела

Была вся прелесть явлена

Твоим, о смертный, взорам бренным».

Я пал - и с духом восхищенным

Благодарить ее хотел.

Но божество внезапно скрылось,

Все вкруг меня преобратилось

И я - Парнаса верх узрел.

Там лавров, пальм и мирт зеленых

Кусты благоуханье льют;

В брегах цветущих, осененных,

Ручьи кристальные текут.

Там вечно ясен свод небесной.

В лугах и в густоте древесной

Поэтов сонмы я встречал;

Сотворший Илиаду гений

Над вечным алтарем курений

Во славе тамо председал.

Клопшток, Мильтон, в короне звездной,

Сияли по странам его.

Там Геснер, Виланд, Клейст любезной -

Поэты сердца моего.

Там Лафонтен, питомец Граций,

Анакреон, Насон, Гораций,

Виргилий, Тасс, Вольтер, Расин,

О радость! зрелись и из россов

Великий тамо Ломоносов,

Державин, Дмитрев, Карамзин. 5)

В приятной дебри, меж холмами,

Отверстый отовсюду храм,

Огромно подпертый столпами,

Моим представился очам.

Во оном трон младого Феба,

И муз, прекрасных дщерей неба.

Во оном славные творцы,

Друзья людей, друзья природы,

Которых память чтят народы,

Которы были мудрецы, -

Прямые мудрецы, на деле,

Не только на словах одних, -

В эфирном мне являлись теле,

В беседах радостных, святых,

Красно, премудро совещали

И взор любови обращали

На просвещенный ими мир.

Блаженством их венчались чела,

Божественность в очах горела,

Их голос - звон небесных лир.

Средь дивного сего чертога.

В соборе девственных сестер,

Изящности я видел бога.

На арфу персты он простер.

Из струн звук сребрен извлекая,

И с оным глас свой сопрягая,

Воспел бессмертноюный бог.

Я взор не мог насытить зреньем

Его красот, - ни ухо пеньем

Насытить сладким я не мог.

Власы его златоволнисты

Лились по статным раменам,

И благогласный тенор чистый

Звенящим жизнь давал струнам:

Он пел - и все вокруг молчало,

И все вокруг вниманьем стало;

Из алых уст его текла

Премудрость, истина и сладость,

И неизменна чувствий младость

В речах его видна была.

То вопль Сизифов безотрадный,

То зов Сирен, то Зевсов гром

Ловил в той песни слух мой жадный.

Воскликнуть, пасть пред божеством

Готов я был во исступленье,

И вздрогнул - сильное движенье

Меня отторгло вдруг от сна

На утренней траве росистой. -

То пели птички голосисты

Восшедшему светилу дня.

1801

Песнь луне

Приветствую тебя, о Цинтия младая!

        Исходишь из ночных печальных туч

        И, взор умильный осклабляя,

        Лиешь свой ясный, тихий луч

        На гор хребты, в поля безмолвны,

        На дремлющий в тумане лес,

И сыплешь на катящиеся волны

                Сребро свое с небес.

Какое зрелище, светил нощных царица,

Являешь ты моим восторженным очам:

Плывет твоя жемчужна колесница

        По сизым облачным зыбям.

И ночь от ней бежит - земля в своей дремоте

        Мечтает быти снова дню;

Но ты, о кроткая, претишь дневной заботе

        И любишь сладку тишину! -

        Теперь и ветерок с Сильфидой

        Шептаться в роще перестал:

        Волшебный зрак твой сребровидной

                Его очаровал.

        И нимфы сих потоков чистых,

        Твой образ девственный любя,

        Во осененьи древ ветвистых

        Являют на струях себя;

Нереид сонм средь морь изник в кругах струистых,

И роги раковин Тритон вознес, трубя.

        А здесь на ветке воспевает

        Среброгортанный соловей,

        И восхищенье изражает

                Он трелию своей.

        Фиалка кроткая, ночная,

        От сладких недр свой в жертву дух

        Тебе, богиня, воссылая,

        Росистый окурила луг.

        Лишь филин, сын угрюмой ночи,

        Твой ясный ненавидит свет;

        Он с трепетом, сжав мутны очи,

                В дупло свое ползет.

Луна, не истине ль подобна ты святой!

А птица темная - неправде, ибо той

                Противно просвещенье,

        Любезен лишь душевный мрак;

        Ей истины небесной зрак

                Наводит ослепленье.

        Но ах, за тучу скрылась ты:

Как дева скромная похвал себе стыдишься? -

        Нет! в новом блеске красоты

Явилась ты опять: в кристалл ручья глядишься.

С веселием ручей в себе твой образ зрит;

Он струйкам не велит игривым колыхаться,

И стелется стеклом, недвижимо лежит,

Чтоб доле зрелищем волшебным наслаждаться.

        Ах, никогда ты столь прелестна

        Мне не казалась, нежна луна!

        В блеске перловом убранства небесна

        Столь восхитительна, столько ясна!

Или, украсившись для пастуха любезна,

Течешь ты посетить его средь тонка сна?..

        На Латмосе многолесистом

        Твой милый спит Эндимион,

        И бурны ветры наглым свистом

        Его прервать не смеют сон.

                Амуры одр покойный

                Постлали средь цветов,

                Над оным в полдень знойный

                Сплели зеленый кров,

                Затем, чтоб жар полдневный

                Не жег его ланит;

                Эндимион блаженный,

                Храним любовью, спит.

        Он спит, сей юноша прелестный,

        Любимец чистой красоты;

        Он спит - веселия небесны

        Ему во снах являешь ты.

        Все радостью и счастьем дышит,

        Смеется все его вокруг;

        Он голос дев парнасских слышит

        И струн Аполлоновых звук.

                Видит пляску граций нежных

                Он на бархатных лугах,

                В элисейских, безмятежных,

                Восхитительных полях;

                Он амврозию вкушает,

                Нектар благовонный пьет;

                Жизнь божественну мечтает

        И спит, не чувствуя забот.

Спеши, Прекрасная, его умножить счастье,

В объятиях любви покоем насладись;

Бессмертны боги все любви покорны власти,

Носить оков ее приятных не страшись!

        На блещущем престоле возлегая,

        Глубокой ты внимаешь тишине

                И, свет волшебный разливая,

                Смеешься кротко мне!

        Волнистые вдруг тучи нагоняет

        Зефир, твой от меня скрывая взор;

        Но вот опять он резво увлекает

                Легкоплывущих облак флер...

Ах, не надолго! - ты уже свершить готова

Небесный путь; с тобой расстаться должен я!

        Се в недрах облака густого

Сокрылась, обелив одни его края...

И нощь свой черный скиптр уже приемлет паки,

        Чтобы покрыть природу мглой;

Блуждают призраки вокруг ее толпой

И тихий сон свои повсюду стелет маки.

                Все-все в молчанье!

        И соловей уж не поет;

        Лишь источника журчанье

        Сквозь кустарник в слух мне бьет.

        Ах прощай, светило ночи,

        Цинтия, поэтов друг!

        Зреть тебя стремятся очи,

        Петь тебя стремится дух.

Светила дневного златая колесница

Когда во океан вечерний погрузится,

Угаснут сумерки, и все обымет мгла, -

Тогда ты посети дубравы и луга;

Будь мне подругою в святом уединенье,

Забот моих туман лучом своим рассей

И вместе с оным мне в смущенну душу лей

                Бальзам успокоенья!

1798

Песнь русскому царю

Прими побед венец,

Отечества отец!

        Хвала тебе!

Престола с высоты

Почувствуй сладость ты

От всех любиму быть.

        Хвала тебе!

Не грозных сил стена

Властителям дана

        Защитою;

Но подданных любовь,

Свободных, не рабов, -

За ней ты, за стеной

        Гранитною.

Не угасай, живи,

Священный огнь любви

        К отечеству!

Пылающи тобой,

Идем в кровавый бой

И жизнь приносим в дар

        Отечеству.

Полезный спеет труд,

Сады наук растут

        В сени твоей;

В сени твоих щедрот

Заслуге лавр цветет,

Готовы подвигам

        Венцы честей.

О Александр, живи

И царствуй, царь любви!

        Хвала тебе!

Престола с высоты,

Всю радость чувствуй ты

Народу милым быть.

        Хвала тебе!

1813

Пиитическое созерцание природы

Огонь божественный, живящий

Пиитов силою своей,

В священный трепет приводящий!

Днесь в душу мне свой жар пролей:

Да вспыхнет оный со стремленьем,

Да излетит с таким же рвеньем,

Как из чреватых громом туч

Перуны грозны, прорываясь,

С усилием ветров сражаясь,

Струистый свой к нам мещут луч.

Пусть гласу хладных наставлений

Послушен будет робкий дух,

Но мой высокопарный гений

К сим тщетным увещаньям глух -

Над зевом страшных бездн несется!

То узря, слабый ужаснется,

Зане во прахе он ползет.

А мне, в жару святого рвенья,

Нельзя терпеть порабощенья,

Направлю выспрь орлин полет.

Празднолюбивый муж, проснися!

Ты в неге, в лености погряз;

Моим восторгом оживися,

Внуши мой вдохновенный глас!

На крыльях гения взнесенный,

Окинь очами круг вселенный

И виждь порядок чудный сей:

Сии огни, шары блудящи,

Миры, друг друга содержащи

Взаимной силою своей.

Узри под светло-синим сводом

Прекрасного царя планет,

Который неизменным ходом

Дню с ночию раздел кладет;

Зеленой ризой украшает

И златом жатв обогащает

Лицо лугов, полей, долин;

Супруг природы плодоносной,

На колеснице светоносной

Влечет сонм дней, недель, годин.

Се нощь покров свой расширяет,

На черных к нам крылах паря,

Лазурь небесну затмевает,

Объемлет сушу и моря.

Зрю звезд бесчисленных сверканье,

И метеоров облистанье

Почасту взор мой веселит;

В дремоту ж погрузяся мертву,

Земля паров нощную жертву

Из недр своих горе дымит.

А там теченьем неприметным

Выходит из-за гор луна.

По тучам катит бледноцветным

Колеса сребрены она

Своей жемчужной колесницы;

И меркнут звезды, блеск зарницы

На мрачном севере потух.

Луна во всей красе сияет...

Но в сени туч она вступает,

И паки мгла простерлась вкруг.

Но се уже заря, алея,

Из солнцевых исходит врат;

Хоть сладостная лень Морфея

Еще одержит пышный град.

Как утром Душенька младая,

От Лелева одра вставая,

Горит, стыдливостью полна,

Так нежная заря пылает,

Ковер цветистый расстилает

До самых полюсов она.

При взорах красныя денницы,

Струящих по эфиру свет,

Угрюма ночь, закрыв зеницы,

Во преисподняя течет.

Цветки возникли, оживились,

Лишь только светлой насладились

Улыбкою лица ея;

Сосудцев их полузакрытых,

Росою утренней налитых,

Блестят эмальные края.

И солнцем реки засверкали

В цветущей зелени брегов,

Листки дерев затрепетали

В объятье тонких ветерков.

Поля оживлены стадами;

И в воздухе, и над водами

Ликуют птичек голоса!..

Кто даст, кто даст мне кисть Апелла!

Но нет, - и та бы не умела

Сии предоставить чудеса!

Природа! сколько удивляешь

Меня в величии своем,

Когда громами ты вещаешь

И молнийным дождишь огнем!

В благоговенье созерцаю,

В восторге выше бурь взлетаю,

Пою светил теченье, блеск,

Живописую черны тучи,

Глашу шум волн и ветр ревучий,

Стихий мятежных грохот, треск.

О вы, что песнями своими

Очаровали древний мир,

Бессмертных муз сыны любимы!

Кто строил тоны ваших лир?

И сей небесный огнь священный,

С Олимпа вами похищенный,

Скажите, кто из вас исторг?

Природа. Вам она раскрылась,

И искра гения вспалилась,

И излился души восторг!

Се есть священное рожденье

Искусств приятных и драгих,

В которых смертным услажденье

От горестей житейских злых.

Так живописец нас пленяет,

Когда природе подражает

В ее изяществах для нас,

И стихотворец вдохновенный

Со звуком лютни сладкопевной

Спрягает свой высокий глас.

1804

Пир Александра или могущество музыки: Драйденова кантата

I

В тот царский, громкий день, когда Филиппов сын

                Низверг Персеполь в прах,

Во славе видим был ирой богоподобный,

                Судеб, народов властелин,

        Седящ на троне, пиршества в лучах;

                Вокруг его священный страх.

Стесненный сонм вождей облег степени трона,

        Все в розовых и миртовых венках

(Сей льготы требуют победоносцев чела).

                По сторону царя

                Таиса милая сидела,

В расцветшей младости, как нежная заря,

        И тысячью приятств владела.

                О блаженная чета!

Ироя одного достойна красота!

                 Х о р

                О блаженная чета!

                Ироя одного,

Его, его сия достойна красота!

II

        Выходит на среду певец,

        Всего гремяща хора вождь.

Еще перстом слегка перебирает струны,

Вдруг воскриляются симфонии перуны

                И грудь восторгом дмят.

        От Зевса начал песнь певец,

Оставльшего свое небесное селенье

(Толико мощно есть любви влеченье!):

Пламенордяного приемь дракона вид,

Отец богов свое парение стремит

        К Олимпиаде благолепной,

        Приник на лебедину грудь.

                Сугубо обвивает

                Ее прекрасный стан,

        С любовию впечатлевает

Подобие свое, - второго по себе

                Царя вселенной.

Весь в упоении сонм от дивной песни.

- Се бог! мы бога зрим! - мятежный шум возник,

И паки: - Се наш бог! - раздался громкий зык.

                Царь же склоняет

                Гордо слух.

                Чтит себя богом,

                Главой помавает

        И мнит, что мир поколебал.

                 Х о р

                Гордым ухом

                Царь внимает,

                Чтит себя богом,

                Главой помавает,

        И мнит, что мир поколебал.

III

        Но песнопевец гимн заводит Вакху

Вечномладому, вечнопрекрасному Вакху.

        Веселий бог исходит в триумфе,

        Трубы и бубны, возвысьте глас!

                Имеяй в ланитах

                Смеющийся пурпур,

Гремите валторны! идет! идет!

        Юный и прекрасный Вакх

        Дал нам чашу круговую!

Наше наследие в Вакховой чаше,

Пить из нее утешение наше!

                Что же и краше,

                Что же и слаще

Сей нам утехи по ратных трудах!

                 Х о р

Наше наследие в Вакховой чаше,

Пить из нее утешение наше:

                Что же и краше,

                Что же и слаще

Сей нам утехи по ратных трудах!

IV

Возликовал тут мыслию ирой,

Ряды побед своих воображает

И в памяти опять трикраты побеждает

Врага, которого сразил на трех боях.

        Певец искусный примечает,

Как ярость в нем растет, ретивый дух кипит

И очи мещут огнь, - переменяет

Вдруг песней тон, неистовство кротит.

        Теперь игрой унывной

        Льет в сердце нежну жалость.

        Монарха персов он поет;

Велик и добр, но ах, гоним судьбою.

        Пал, пал, пал, пал,

        С вершины самой пал,

        Тонул в крови позорно.

Оставлен в крайности от всех, кого любил,

        Во прахе он лежал простерт,

Доколе взор его без друга, без отрады,

                Померк.

        Ирой сидит, склонив печально

        Главу на перси, в мысль приводит

        Фортуны быстрый оборот;

        Извлекся тут усильный вздох,

        Затмился взор туманом слез.

                 Х о р

        Поникши скорбно, в мысль приводит

        Фортуны быстрый оборот.

        Извлекся тем усильный вздох -

                И полны очи слез.

V

        Художник тонко улыбнулся,

Он видит, что любовь под сим покровом дремлет.

        Чтоб возбудить ее, меняет тон;

                Лишь шаг от жалости к любви.

        Троньтесь, гусли эолийски!

        Нас лелейте в сладку роскошь!

        Брось, о витязь, бранну тягость.

        Слава не пузырь ли мыльный?

        Все растет, не наполняясь,

        Все борьба и разрушенье.

        Трудно мира покоренье!

        О, прими ж за то награду!

        Близ тебя сидит Таиса:

        В ней прими награду неба.

        Единогласный слышен плеск:

Хвала, хвала любви! музыке честь и слава!

Тут царь, свое уже скрывая тщетно пламя,

        На прелести, которыми пленен,

                Вздохнув, взирает,

        И паки смотрит, и паки вздыхает:

Сугубо ж обуян любовью и вином,

Победитель к Таисе на грудь упал побежден.

                 Х о р

        Тщетно пламя скрыть желает.

                Коим тает;

        К той, которою пленен,

        Страстны взоры посылает

                И вздыхает;

        И любовью и вином

        Неудержно быв влеком,

        К ней на лоно упадает.

VI

        Грянь, грянь, златыя арфы строй!

Шуми звучней, раздайся гласом бури!

        Расторгни дремоту его,

Взбуди, всколебни его ударом грома!

        Чу! чу! его огромил

                Ужасный пробуд.

        Восстает, как из недр могилы,

        Недвижный простирая взор.

- Мщения! мщения! мщенья давай! - все громко вопят.

        Виждь, как Фурия к нам приближается,

                Виждь, увита змеей,

                Крутится, шипит,

        Искры огня из очей летят!

        Что за бледные тени

Грозно в руках потрясают факел?

        Духи сраженных воев

        На ратном поле от вражья меча,

        Лишенны чести погребальной,

Вы жалуетесь нам на свой плачевный рок.

                Мщенья, мщенья дай

                Храброму войску, царь!

Смотри, как факел в руках раздувают обиженны тени!

        Манят пожар на гордый Персеполь!

На домы Сатрапов, на храмы ложных богов!

        Воспрядали с неистовым криком вожди,

И царь сам бедоносные факлы схватил.

                Таиса предводит,

                Подстрекает пожар;

                Для новой Елены

                Горит Илион.

                 Х о р

И царь сам бедоносные факлы схватил.

                С ним Таиса предводит,

                Подстрекает пожар;

                И для новой Елены

                Горит Илион.

VII

                        Так учреждал,

                Когда мехи еще не дышали.

                Уста же органов были немы,

        Древний эллин вздохи своих свирелей

                        С хором струн,

Киченье рода, и гнев, и жалость, и сладку любовь.

        С небес же к нам нисшед, Цецилия,

        Изобрела многогласный строй;

        Любимице святой фантазии,

Ей тесны прежние художества пределы:

        Распространяет пышно песнь хвалебну,

                Воспламененна духом свыше,

В звуки и в трели, в тысящегласный хор.

        Дай преимущество, о Тимотей,

                Перед собою ей!

        Но нет; венец делите оба!

        Тот смертных воскрилил до неба,

Та бога к нам свела гармонией своей.

                 Б о л ь ш о й  х о р

                Блаженная Цецилия

                Изобрела органов строй.

                Внимавша лики ангельски,

        Нашла предел земной музыки тесным,

                И, духом горним пламенея,

        Распространила пышно песнь хвалебну

В звуки и в трели, в тысящегласный хор.

        Дай преимущество, о Тимотей,

                Перед собою ей!

        Но нет; венец делите оба!

        Тот смертных воскрилил до неба,

Та бога к нам свела гармонией своей.

1804

Письмо о счастии

Во время, впору, кстати -

Вот счастия девиз. -

Иванов, что есть счастье?

Иметь покров в ненастье,

Тепло во время стужи,

Прохладну тень от зною;

Голодному хлеб-соль,

А сытому - надежду

На завтрашнее благо;

Сегодня ж - уверенье,

Что совесть в нем чиста,

Что он приятен людям,

Друзьям своим любезен,

Младой подруге мил;

Что он, не зная рабства,

Не обинуясь, может

Работать, отдыхать,

Копить и расточать,

Во время, впору, кстати.

Но кто научит нас

Все делать впору, кстати?

Никто иной как сердце,

Как собственное сердце;

Оно должно вести

Нас бережно и ловко,

Как хитрых балансеров,

По оной тонкой нити,

Которая зовется:

Во время, впору, кстати.

Протянута над бездной

Сия чудесна нить;

Над темной бездной скуки,

Душевной пустоты,

Где примет нас зевота,

Положат спать болезни,

И отвращенье в льдяных

Объятиях морит.

Но как нам уберечься,

Чтобы туда не пасть?

Спроси у философов;

Один тебе твердит:

«Не слушайся ты сердца,

А слушайся ума;

Сего имей вождем!»

Другой велит напротив,

А третий... Но не станем

Одни слова их слушать,

Посмотрим, как они

С хвалеными вождями

В пример пред нами пойдут -

Ах, бедные! в болото

На кочки, в грязь лицом!

Кто вел их - ум без сердца?

Иль сердце без ума?

Ах, может быть, и оба;

Но, омраченны лживым

Внушением Сирен,

Внутръюду заглушили

Природы глас - инстинкт,

Закон поры и кстати.

А мой совет таков:

Ум с сердцем согласи,

Но более второму

Всегда послушен будь,

За тем, что в нем природа

Свой внедрила инстинкт.

Конечно, ум есть жезл,

К которому должны

Привязывать мы сердце,

Как виноградну лозу

К тычинке, - чтобы вверх

Росла, не в прахе б стлалась:

Но может ведь лоза

Прожить и без тычинки,

Хотя и дико, криво,

И плод нести, хоть горький!

Тычинка ж без лозы -

Дреколье лишь сухое,

Таков без сердца ум.

Но мы ума не презрим, -

Когда ведет нас сердце

Естественной стезею,

Тогда идти уму

Пред нами со свечою -

Авось либо мы эдак

С пути не совратимся,

Держась поры и кстати,

На том балансируя.

Прими, любезный друг,

Сие мое кропанье

Без связи, без начала

И без конца - ты видишь!

Но мне какая нужда;

Я вылил на бумагу

Все то, о чем с тобою

Вечор мы толковали.

1805

Пленники

Однажды на Цитерском острове

Шалун Амур с своею братьею

Резвился целый день до устали,

И наконец унес у матушки

Тихонько пояс - побежал с ним в лес

И, скомкавши его подушечкой,

Постлал под голову и лег уснуть.

Случись гулять тут Хлое с Дафнисом,

И набрели они на спящего:

Дивятся мальчику прекрасному,

Который под кустом на травке спит

С полузакрытыми глазенками.

Он на бок лег; одна щека его

В подушку мягку погрузилася,

Другая ж выкатилась яблочком,

На коем пурпур разливается;

И, кротко ротик растворивши свой,

Он дышит сладостной амврозией.

Пастушка и пастух не знают, что

Начать! - уйти ли им, остаться ли!

Дитя такое миловидное,

Как он зашел сюда?.. какие он

Имеет золотые крылышки!

Тут обратились взоры Хлоины

На пояс - ах, какой узорчатый!

Что, если б ближе разглядеть его,

Но тише, чтоб не разбудить дитя.

Она тихонько наклоняется

С сильнотрепещущею грудию,

Но в замешательстве дотронулась

Не до подушки, до щеки его.

Он вздрогнул, встрепенулся крыльями,

Поспешно встал, взял пояс матушкин

И пастуха связал с пастушкою;

Потом с усмешкой торжествующей,

Ликуя, прыгая от радости,

Повел своих к Венере пленников,

Которые, познав приятность уз,

Без всякого сопротивления

Текли за милым победителем.

1802

Полинька

Пусть другие хвалят Киев-град,

Или матушку Москву белокаменну,

        Или Тулу, или Астрахань,

Или низовски края хлебородные;

        Не прельстит меня ни тихий Дон,

Ниже Волга, сто градов напаяюща;

        Всех приятнее Нева река:

На берегах ее живет моя Полинька,

        И струи ее лазоревы

Часто Полиньке моей служат зеркалом;

        Днем ли черпает прохладу в них,

Или утром красоте омовение -

        Встав с зарей, она к окну идет

Между розами вдохнуть свежесть утренню;

        Днем из терема отцовского

В легком платьице спешит в зелен сад гулять;

        Тихим вечером любуется

Вдоль по каменным мосткам. Но охотнее,

        В тишине тенистой рощицы,

На цветущих островах ходит Полинька,

        То с любезными подругами,

То задумчиво одна одинешенька;

        В светло-русых волосах ее,

Перехваченных венком, легкий резвится

        Ветерочек, навевает их

На прекрасные плеча, на высоку грудь;

        Прохлаждает щечки алые,

И дерзает - о, когда б ветерком я был! -

        Но на травку села Полинька,

Устремила, вздохнув, на Неву свой взор.

        Ах, по ком вздыхаешь, милая!

Отчего сия слеза в воду канула? -

        Не о суженом ли думаешь,

Не гадаешь ли уже о златом кольце?..

        Если б мне судьба позволила

Сцеловать с твоих ланит слезы девичьи

        И, прижав мое ретивое

Сердце к сердцу твоему, перенять твой вздох!

1807

Похвала баснословию

Счастливых вымыслов краса всегда младая,

        Которая, не увядая,

Являет памятник изящного ума!

Лучами своего бессмертного сиянья

        О древность, озари меня!

        Ты силою очарованья

        Умеешь все одушевлять

        И все цветами украшать.

Не беспорочная ли дева есть священный

Сей лавр, из коего венцы нам слава вьет!

        А здесь янтарны слезы льет

В кору соснову жрец Кибелин заключенный!

Сей ранний Гиацинт, исполненный красот,

        Есть милый отрок тот,

Любовью Фебовой прославленный красавец.

На розах Флориных блестящий сей румянец

        Зефир напечатлел,

И от Помониных лобзаний плод созрел.

Леса и недро вод, и горы, и долины

        Метаморфозами обильны:

        Я звероловца познаю

Младого в легком сем олене Актеона;

        Склоняю слух мой к соловью:

        Рожденная от Пандиона,

Мне Филомела часть плачевную свою

Вещает в трелях сих и в переливах тона.

Спустилось солнце в понт - с Фетидой опочить.

Венеры ль светлая покажется планета,-

В объятиях ее прекрасный Адонид.

А там, над полюсом, с Персеем Андромеда,

Средь вечных зим огонь любовный их горит.

Ирои влюбленны все небо населяют.

Какое зрелище они мне представляют.

        Какой волшебный вид!

Сколь феология мила мне Гезиода!

Началом всех вещей он полагал Эрота;

По мнению его, любовь всему отец,

        Всему источник и творец;

Сквозь огнь и воздух пролетает,

        Несется по водам

И хаос вещества всесильно расточает...

        Но с постным видом скажет нам

Несносный Пустосвят: «Вы чтете студ и срам,

Сих книг диавольских зело опасно чтенье!

Дивлюся, како их совсем не истребят

И како не наложат запрещенье

На всех читающих: они-то к нам разврат,

Они язычество и богохульство вводят...»

Не от невежества ль и злости происходят

        Такие речи, Пустосвят!

Ты умственных забав отнюдь не ощущаешь

        В душе стесненной и пустой,

И сладкой нам мечтой питаться запрещаешь

        Желая нас сравнить с собой...

Но не бывать тому, хлопочешь ты напрасно:

Тебе ли то затмить, что искони прекрасно?

Сотрешь ли гения бессмертного печать?

        Любить Омира будем страстно

        И музам эллинским внимать,

        А от твоих речей дремать.

1802

Похвала Вакху

В стремнинах дальних (веру дадите мне!)

Я видел Вакха, песноучителя,

        Дриад и Нимф, и козлоногих

        Сатиров, внемлющих ухом острым.

Эвое! смутным дух мой веселием

Объят. Волнуюсь; Вакхом исполнена,

        Моя трепещет грудь... пощады,

Либер)! пощады, грозящий тирсом!

Теперь я в силах петь о ликующей

Фиаде); петь, как млечные, винные

        Ручьи в брегах струятся тучных,

Каплют меды из древесных дупел.

Венец супруги), в звезды поставленный,

Чертог Пенфеев в тяжких развалинах,

        Фракийскому за злость Ликургу

        Смертную кару воспеть я в силах.

Ты держишь реки, море в послушности;

Тобой внушенна, в дебрях Вистонии)

        Свои власы дерзает Нимфа

        Связывать туго змией, как лентой.

Когда Гиганты горды воздвигнулись,

Тогда, защитник отчего царствия,

        Вонзил ты львины когти в Рета,

        Лютым его отразил ударом.

Хотя дотоле всякому мнилося,

Что ты рожден лишь к играм и пиршествам,

        Но ты явился сколько к мирным,

        Столько и к бранным делам способен,

Златым украсясь рогом, нисходишь ли

Во ад - внезапно Кербер смиряется;

        Ползет к тебе, хвостом ластяся,

        Ногу тремя языками лижет.

1805

Похвала Меркурию

О, краснобай Меркурий, внук Атлантов!

Ты диких был людей образователь;

Устам их подал речь, телодвиженьям

        Приятну ловкость.

Ты будешь мной воспет, богов посланник,

Чрепаховую изобретший лиру;

Ты все, что взглянется тебе, меж шуток

        Искусно крадешь!

Тебе, дитяте, грозно рек Аполлон:

«Не скрылась же татьба волов».. Но видя

Что и колчан пропал с рамен - от гнева

        Прешел ко смеху.

Не чрез тебя ли мог Атридов гордых

Богатый обмануть Приам под Троей,

Сквозь вражий стан, сквозь все огни и стражи

        Идущ к Ахиллу.

Благочестивых ты ведешь усопших

В поля блаженны - легким сонмам теней

Претишь златым жезлом; любезен в горних

        И в преисподних.

1805

Похвала россиянам

Стесняющих времен оковы,

О муза! ныне сотряси;

Сквозь одержания суровы

Поэта своего неси,

Куда его желает сердце!

Когда уж кроткий гений мира

От нас невольно отлетел,

Греми войну, златая лира!

Вторь шуму копий, свисту стрел,

Летящих в сердце супостата.

Хочу еще воспеть достойных

И твердогрудый россов род,

Там, на брегах Эвксинских знойных,

Здесь, у янтарных Бельта вод,

Стоявший за свою отчизну.

Огромна мочь Наполеона

Разбилася о камень сей.

Несокрушима оборона

Противу сил Европы всей

Здесь были русские, России.

А тамо варвары познали

Победоносную их длань.

Полки и грады упадали

Пред их оружием, и - брань

На суше, на море кипела.

Эгейский понт и Адриатский

Свидетель русских был побед.

Седой Кавказ и Араратский

От грома их дрожал хребет,

Юсуфова свидетель бегства.

Завистный рок чем боле ставит

Препятствий россам и трудов,

Тем боле только он прославит

Отважных севера сынов

И укрепит их добродетель.

Призрите, небеса благия,

На дом великого Петра!

Его любезная Россия

Была б цветуща и бодра,

И паче, паче б возвышалась!

Она достойнейших питает

От лона своего сынов.

Народ в ней добрый обитает,

Который жертвовать готов

Отечеству именьем, жизнью.

Се зрят в ней Мининых повсюду,

И не один Пожарский есть.

Сребро свое и злато в груду

Несут, себе оставя честь,

Любовь к отечеству и веру.

Но вы их доблесть наградите,

О небеса! желанный мир

Европе наконец дадите:

Весенний пусть дохнет Зефир

На всех приязнью, примиреньем!

1807

При известии о кончине

Когда в далекий край из отческого дому

Прекрасная текла вслед жениху младому,

Не смели мы роптать, что он ее увез;

Невесту, трепетной любовию ведому,

Сопровождали мы сердечным током слез,

        Но если б в ту минуту знали,

Что не супруг готов, готова алчна смерть

К ней хладные свои объятия простреть:

        Мы тщетных слез бы не роняли,

        Но грудью б за нее стояли.

1805

Проглоченный Леля

Леля, мастер превращаться,

Некогда над алой розой

        Мотыльком летал.

Я тогда не долго думал,

Но подкрался и лихого

        Хвать божка, поймал.

«Не уйдешь теперь, проказник, -

Молвил я и бросил в рюмку, -

        Потони в вине!»

Но не рад я стал победе,

Только лишь я рюмку выпил,

        Весь горю в огне.

1798

Прощание с 1812 годом

Как древле, бегствуя израильский народ

        К обетованному покою,

Пустыню, понт Чермный невлажною стопою

Прошел, - так мы, прошед, оставим за собою

        Сей лютый, но и славный год!

И на краю его, как на брегу спасенья,

Отцу всесильному алтарь соорудим;

        И жар на нем благодаренья

        В сторичных жертвах воскадим,

Что мы средь хлябей Им избыли потопленья,

От ига вражия освободились Им!

Уже текла на нас шумящими волнами

Пучина пагубы с той и с другой страны:

Но Бог десницею и шуйцею пред нами

        Раздвигнул море в две стены

        Кутузовым и Витгенштейном;

        Мы идем живы посреде, -

Протекшей мимо нас взираем вслед беде,

Не зная, верить ли очам!.. В благоговейном

Ко Богу чувстве днесь колена преклоня,

Воскликнем все: Господь Россию не оставил,

Неслыханных побед трофеями прославил,

Умножил радость нам торжественного дня,

Во онь же некогда ущедрил нас рожденьем

Любезна отрока, держаща росский трон.

Бог рек: да будет сей полсвета утешеньем!

Да будет адския каратель злобы он!

Исполнилось! и ты, о Александр счастливый,

Смиривши двадесят враждебных нам племен

И честолюбия сломивши рог кичливый,

Днесь будешь от самих врагов благословен.

Облобызают все твой скипетр справедливый;

Искорененные Беллоной, насадишь

        Повсюду мирты и оливы:

        Мир, мир Европе возвратишь!

И с человечества спадут постыдны узы.

Оно из рук твоих назад свои права

Приимет, как из рук благого божества,

И выше звезд твое поставят имя музы!

1812

Радклифская ночь

Заря вечерня угасает,

Агатну урну ночь склоняет,

        Росу и мраки льет.

При слабом свете звезд дрожащих,

Мечтаний, призраков парящих

        Толпу с собой ведет.

Те радуют и забавляют,

А те дивят и изумляют

        Меня в чудесных снах.

Другие ж в платье погребальном,

И в виде мертвом и печальном,

        Наводят чувствам страх.

Царица тихих размышлений

Богиня тьмы и привидений,

        О ночь, боязни мать!

Приятен мне покров твой темный,

Я вздохи, завыванья томны

        Ветров люблю внимать!

Когда в густейшие туманы

Оденешься и ураганы

        Ты катишь по скалам, -

Волна клокочет подо мною,

Дробится с бурею глухою,

        И нравится ушам.

Мила ты и в спокойных сценах,

Когда в летучих феноменах

        Сверкает твой фосфор,

И легки молньи не опасны,

И северны сиянья ясны

        Мой занимают взор.

О, сколь ты в те часы любезна,

Как зыблется пучина звездна

        Огнем несчетных волн!

Луга, тропинки мне являешь,

Во мраке рощу обнажаешь,

        В парах стоящий холм.

Тогда в кругу предметов разных,

Безъименных, страннообразных,

        Теряюсь взором я;

Давая волю кисти смелой,

Волшебное им пишет тело

        Фантазия моя!

Под кровом мрака заблуждаюсь,

В пустынях... на гору взбираюсь,

        Сажуся и внемлю:

Унылый ветер то вздыхает,

Он завыванием пронзает

        Всю внутренность мою.

Сколь меланхолия небесна

Тогда душе моей любезна!

        Лью сладких слез поток...

Так! - духи вкруг меня порхают,

Вздохну ль - мне также отвечают

        Чрез трогательный вздох.

О, чада теней и молчанья,

Бесчисленны очарованья!

        Вас кто не предпочтет

Существенным картинам бедным,

Которых взором охлажденным

        Узрю, как рассветет?

1802

Российские реки

«Беспечально теки, Волга матушка,

Через всю святую Русь до синя моря;

Что не пил, не мутил тебя лютый враг,

Не багрил своею кровью поганою,

Ни ногой он не топтал берегов твоих,

И в глаза не видал твоих чистых струй!

Он хотел тебя шлемами вычерпать,

Расплескать он хотел тебя веслами;

Но мы за тебя оттерпелися!

И дорого мы взяли за постой с него:

Не по камням, не по бревнам мы течем теперь,

Все по ядрам его и по орудиям;

Он богатствами дно наше вымостил,

Он оставил нам все животы свои!» -

Так вещали перед Волгою матушкой

Свобожденные реки российские;

В их сонме любимы ее дочери:

Ока, с Москвой негодующей,

И с чадами своими сердитый Днепр,

Он с Вязьмой, с Вопью, с Березиной,

И Двина терпеливая с чадами,

С кровавой Полотой и с Улою.

Как возговорит им Волга матушка:

«Исполать вам, реки святой Руси!

Не придет уж лютый враг вашу воду пить;

Вы славян поите, лелеете!»

1813

Сафо

О Хариты! ныне ко мне склонитесь,

Афродитин радостный трон оставив;

Вы к Фаону милому понесите

        Сафины вздохи!

Музы! вас прошу я, Сирен Пермесских!

Дайте Сафе вашего пенья сладость! -

Ты, уныла лира! служи мне ныне

        Отзывом сердца!

Омраченну грозною тучей небу,

Дуб нагорный столько ударам вихря

Не подвержен, сколько мое - биемо

        Страстию сердце.

Где девались красные дни, когда я

Зрела друга милого, мной плененна?

Ах! теперь не только любви лишает,

        Даже воззренья.

Я подруге верила и любила,

А она мне лютой изменой платит;

Льстит в глаза, но сердцу наносит рану

        Неисцелиму.

Но пускай Фаону в ее объятьях

Будет рай! - не все ли сердца под властью

Держишь ты, мой милый! вкушай блаженство,

        Чуждое Сафе.

Мне любить тебя, а тебе быть милым

Жребий дан: однажды, еще быв отрок,

Ты в венке из роз по водам кристальным

        Лодочку правил.

Вдруг Киприда с берегу в виде смертной

Просит, чтоб ее превезли на тот брег,

Ты ей место дал и повез с ней Граций,

        Игр и Амуров.

Взором ты своим приманил Амуров,

На уста к тебе прилетели смехи,

Окружив, Хариты тебя приятно

        Поцеловали.

Красоту тогда ты приял в награду.

«Мальчик милый, - молвила Афродита, -

Умащен амврозией, будь отныне

        Всех пригожее!»

Слыша то, Эрот воздохнул ревниво;

Я случилась там, он стрельнул мне в сердце:

«Красоту Фаона превзойдет, - рек он, -

        Сафина нежность!»

Ах, а ты жестокий меня покинул

В злой тоске; скажи мне, чего желаешь?

Чем любовь тебе доказать? пуститься ль

        В дикие степи?

В волны морь?.. Пойду и на край вселенной;

Я на все готова тебе в угодность.

Для тебя дерзну Цитереин пояс

        С неба похитить;

Чтоб сплестися нам неразрывной цепью,

Сердце с сердцем сжать и уста с устами.

Ах! по всем моим протекает жилам

        Пламя любови!

Горе мне! Несчастная, льстишься втуне:

Ты не сыщешь счастья, ищи покоя;

Здесь он ждет тебя, усыпитель скорбей,

        Камень Левкадский.

1802

Стихи в альбом

На низменных брегах песок, волнами рытый,

Бывает иногда и сух, но не надолго;

Успеет только луч на оный солнце кинуть,

И се уже опять грядуще с шумом море

По нем свои валы холодны расстилает.

Так точно человек небесну черплет радость

Тогда лишь, как волнам забот отлив бывает.

Но мы волнам оплот поставим твердость духа

И Философией душевный брег возвысим,

Чтобы не наводнял его прилив печалей

И чтоб покоилась на нем небесна радость.

1807

Телема и Макар

Телема живостью и красотой блистает,

        Нетерпелива лишь она;

Собою никогда довольна не бывает,

Всегда какой-нибудь мечтой ослеплена.

Телеме юноша понравился прекрасный,

Но только нрав имел он с нею несогласный;

        Всегда в чертах его лица,

        Веселость чистая яснеет,

                Влекущая сердца;

В очах его любовь сама свой трон имеет,

Который тихою улыбкой озарен.

За то уже печаль при нем и быть не смеет,

И даже от забав он шумных удален.

        Ах, как его спокоен сон!

        Ах, как приятно пробужденье!

Всечасно новое вкушает услажденье,

        Зовется же Макаром он.

        Нескромная его невеста,

        Когда-то, очень не у места,

Пастушку страстную задумала играть.

        Заахала некстати и замлела,

                Быть обожаемой хотела,

И ну в холодности Макара упрекать, -

        Что даже и ему нагнала скуку!

Он, смеючись, ее оставил и ушел

Неведомо куда; но через то навел

Бедняжке во сто крат несноснейшую муку:

Она без памяти пустилась вслед за ним

        По всем краям земным,

Не в состоянии переносить разлуку

        С непостоянным сим.

Во-первых ко двору Телема прискакала

И стала спрашивать у царедворцев всех:

        Могу ли здесь найти Макара?

Телему бедную все подняли на смех,

Когда услышали толь странное названье:

«Макар!.. Какой Макар?.. Да что он за созданье?

        Где затеряла ты его?

Ха-ха, желалось бы нам слышать описанье

                Про молодца сего.»

Она насмешникам со вздохом отвечает:

«Макар есть образец, пример для всех людей!

Он всяких вредных чужд пороков и страстей;

        Всегда он здраво рассуждает,

        Во всем себя умно ведет,

        От всех любовь приобретает,

        И вечно без забот живет».

        На это не с другого слова

                Сказали ей в ответ:

        "Голубушка, у нас здесь нет

        Макара твоего драгова;

        Во веки чудака такова

        Не видывал придворный свет.»

Телема в горести скорейшими шагами

        Оттуда к городу пошла,

И на дороге монастырь нашла:

        - Авось либо за этими стенами

        Запрятался любовник мой;

Здесь, сказывают, все простились со страстями,

Итак, здесь должен жить моей души покой! -

Подумав так, она с надеждою вступила

В обитель тихую затворников святых,

        И о Макаре вопросила.

«С которых пор уже, - в ответ игумен их, -

К себе Макара мы в обитель ожидаем;

Но ах! греховными увидеть очесы

        Еще поднесь не возмогаем

        Его божественной красы!

А в ожиданье плоть свою мы изнуряем,

        Бранимся, молимся, зеваем

        И тратим попусту часы.»

        Тут странствующей сей красотке

        Сказал, перебирая четки,

Смиренным голосом один сухой чернец:

«Сударыня!  Престань ты по свету скитаться!

Нигде тебе его, поверь, не доискаться;

Я слышал, будто бы скончался твой беглец».

        Телема гневом воспылала

                От дерзкой речи той.

        "Честной отец! - она вскричала, -

Ты ошибаешься, в живых любовник мой;

Он для меня рожден на свет, - во мне одной

Стихию лишь ему найти для жизни можно;

        Я в том уверена неложно;

        А кто вам иначе натолковал,

        Бесстыдно тот солгал...»

        Конечно он у философов,

        У умников и острословов,

Которы в книгах так превознесли его

        И часто так о нем твердили,

        Они, конечно, заманили

        К себе Макара моего! -

Но те на сделанный вопрос ей отвечали:

        "Макар нам, право, незнаком,

        И мы его своим пером

        По слуху только описали,

В лицо же никогда его мы не видали».

И, пригорюнившись, она от них пошла.

        К Фемидиной палате

Полюбопытствовать Телема подошла,

Но в двери - и назад, сказав: «Уж вот не кстати

Ему бы здесь часы драгие провождать!

        Вовек не будет в магистрате

        Макар мой милый заседать!»

        Искала нежная Телема

        Неверного сего и там,

        Талия где и Мельпомена,

        Имеют свой изящный храм,

Но нет, при зрелищах любезного Макара

        Телема не нашла отнюдь.

Она его не раз и в обществах искала,

        Которы лучшими слывут.

Казалось, на него там много кто походит

                На первый взгляд;

Но прорицательну Телему не приводит

В обман блестящая наружность и наряд:

Хотя поступки их и речи изъявляют,

Что им хотелось бы принять Макаров вид,

Но все они ему напрасно подражают,

        Никто себя с ним не сравнит.

Поездка тщетная Телему утомила;

                С горюющей душой

Тихонько бедная отправилась домой.

Но, въехавши на двор, лишь в горенку вступила

        Ей первый на глаза попал

Кто, отгадайте... тот, по ком она грустила!

Ах, самый тот!.. Он, сев на одр к ней, поджидал,

        Чтоб чрез внезапное явленье

Приятно привести Телему в удивленье.

«Живи, - обняв ее, с любовью он сказал, -

Отныне, милая, живи со мной спокойно!

        И если хочешь ты достойно

Всегда особою моею обладать,

        То за мечтою не гоняйся,

И утруждать меня о том остерегайся

Чего я сам тебе не властен дать!

                * * *

Теперь иной меня читатель вопрошает,

А что бы значил смысл обоих сих имен?

        Кто греческому обучен,

                Тот знает;

К нему-то обратись, читатель дорогой;

Тебе он скажет, кто Макар с Телемой,

И истолкует он тебе под сей эмблемой,

        К чему мы созданы судьбой. -

Макар! тебя, тебя мы все иметь желаем,

Тебя мы ищем все, находим и теряем.

Ты, кажется, теперь находишься со мной,

                Но не хочу хвалиться:

Кто трубит о тебе нескромной похвальбой,

                Не можешь с тем ужиться!

        Вот с кем ты любишь пребывать,

Кто пребывание твое прилежно тщится

                От зависти скрывать.

1802

Тленность

Среди шумящих волн седого океана

Со удивлением вдали мой видит взор

        Одну из высочайших гор.

Древами гордыми глава ее венчанна,

Из бездны вод она, поднявшись вверх, стоит

        И вкруг себя далеко зрит.

Огромные куски гранита,

Которых древняя поверхность мхом покрыта,

С боков ее торчат, навесясь на валы:

Чудовищным сосцам подобны те скалы;

Из оных сильные бьют с ревом водопады

И часто, каменны отторгнувши громады,

        Влекут на дно морей с собой;

        С ужасным шумом ниспадая,

        Всю гору пеной обмывая,

        Они рождают гром глухой.

        Пловец чуть-чуть от страха дышит,

        Он мнит во ужасе, что слышит

        Циклопов в наковальню бой -

        И кит приближиться не смеет

        К подножью тех грозящих скал,

        К ним даже, кажется, робеет

        Коснуться разъяренный вал.

        Стихий надменный победитель,

Сей камень как Атлант стоит небодержитель.

        Вотще Нептун своим трезубцем

        Его стремится сдвигнуть в хлябь.

        Смеется он громам и тучам,

        Эол, Нептун в борьбе с ним слаб.

        Плечами небо подпирая,

        Он стал на дне морском пятой

        И, грудь кремнисту выставляя,

                Зовет моря на бой.

                И бурные волны

                На вызов текут.

                Досадою полны,

        В него отвсюду неослабно бьют.

        И свищущие Аквилоны

На шумных крылиях грозу к нему несут:

                Но ветры, волны, громы

                Его не потрясут!

        Их тщетен труд,

        Перуны в тучах потухают,

        Гром молкнет, ветры отлетают;

Валы бока его ребристы опеняют,

                И с шумом вспять бегут.

        Я зрел: на сей громаде дикой

        Тысящелистный дуб стоял

        И около себя великой

        Шатер ветвями простирал.

        Глубоко тридцатью корнями

        В кремнистой почве утвержден,

        И день, и ночь борясь с ветрами,

        Противу их стал крепок он.

        Под ним покров свой находили

        Станицы многи птиц морских,

        Без опасенья гнезда вили

        В дуплах его, в ветвях густых.

        Столетья,  мимо шед, дивились,

        Его маститу древность зря;

Играла ли над ним румяная заря

Иль серебристы мглы вокруг его носились.

                Но дни его гордыни длились

Не вечно: ветр завыл, воздвиглися моря;

        Пучина вод надулась и вскипела,

        Густая с норда навалила мгла;

Тогда, казалося, от страху обомлела

До самых недр своих великая гора:

На дубах листвия боязненно шептали,

И птицы с криком в них укрытия искали,

Един лишь пребыл тверд их рождший великан.

        Но буря сделалась еще, еще страшнее;

Секома молньями ложилась ночь мрачнее,

        И гость ее, свирепый ураган,

Стремя повсюду смерть, взрыл к тучам океан.

Из сильных уст своих дыханием палящим

Он хаос разливал по облакам гремящим,

Волнуя и гоня и угнетая их.

        Дебелы трупы чуд морских,

Ударами его на самом дне убитых,

        И части кораблей разбитых

                Метал он по водам.

Могила влажная раззинулась пловцам,

И страшно вдалеке им буря грохотала.

Перунами она и тут и там сверкала,

И часто вся гора являлась мне в огне...

        Но не мечтается ли мне?

Вдруг с блеском молнии ударил гром ужасный

        И, раздроблен в щепы, лежит

Тысящелистный дуб, сей сын холмов прекрасный!

        О тленности прискорбный вид!

        Не тако ль низится гордыня?

        Объемлет гору вящий страх,

        И в каменных ее сосцах

                Иссякли водопады...

Еще  боязненны туда кидаю взгляды,

Ах, что... что вижу я! Громада та трещит:

        В широких ребрах расседаясь,

Скалами страшными на части распадаясь.

Она  как будто бы от ужаса дрожит! -

Землетрясение! дух, адом порожденный!

Сей победитель волн, боец неодоленный,

Который все стихии презирал,

        Против тебя не устоял:

                Он пал!..

Еще  в уме своем я зрю его паденье:

Удвоил  океан тогда свое волненье,

Удвоил вихрь свой свист, гром чаще слышен стал;

Навстречу к молниям подземный огнь взлетал,

Из недр растерзанных выскакивая горных.

        Уже в немногих глыбах черных,

        Которы из воды торчат

        И серный дым  густой родят,

        Той величавые громады,

Что нудила к себе всех плавателей взгляды,

                Остатки зрю.

        Она подобна есть царю,

Который властию заятою гордится,

        Но славы истинной не тщится

        Делами добрыми стяжать,

        И Бога правды не страшится

                Неправдой раздражать!

Но если б был знаком с своими должностями,

        Царь только над страстями,

        А пред законом раб;

Великим истинно он назван был тогда б.

        Тогда б не лесть одна его увенчивала

                Нечистым, вянущим своим венцом,

Сама бы истина Отечества отцом

И добродетельным его именовала.

Такого видели в Великом мы Петре

        И во второй Екатерине,

Такого приобресть желаем, россы, ныне

В новопоставленном у нас младом царе!

Без добродетелей и впрямь земной владыка

Есть та среди зыбей морских гора велика,

Которой вышина  и живописный вид

Вдали хотя пловца пленяет и дивит,

Но быстрых вод порыв, камения ужасны

Для судна мирного его вблизи опасны.

        Блажен, кто в жизни океан

        На суднышке своем пустившись,

И на мель не попав, к скалам не приразившись,

Без многих сильных бурь до тех доходит стран,

        Где ждет его покой душевный!

        Но ждет того удел плачевный,

Кто равен был тебе, низринутый колосс!

Чем выше кто чело надменное вознес,

                Тем ниже упадает.

Рука Сатурнова с лица земли сметает

Людскую гордость, блеск и славу, яко прах.

Напрасно мнят они в воздвигнутых столпах

И в сводах каменных тьмулетней пирамиды

Сберечь свои дела от злой веков обиды:

Ко всем вещам как плющ привьется едкий тлен,

        И все есть добыча времен!

Миры родятся, мрут - сей древен, тот юнеет;

И им единая с червями участь спеет.

        Равно и нам!

А мы, безумные! предавшись всем страстям,

Бежим ко пагубе по скользким их путям.

Зачем не держимся всегда златой средины,

На коей всякий дар божественной судьбины

        Лишь в пользу служит, не во вред -

        Коль продолжительности нет

Утехам жизненным, то станем осторожно

И с мерою вкушать, чтобы продлить, коль можно,

Срок жизни истинной, срок юных, здравых лет,

Способностей, ума и наслаждений время,

Когда нас не тягчит забот прискорбных бремя,

Забавы, радости когда объемлют нас!

        Не слышим, как за часом час

        Украдкою от нас уходит;

        Забавы, радости уводит:

А старость хладная и всех их уведет,

И смерть застанет нас среди одних забот.

Смерть!.. часто хищница сия, толико злая,

Молению любви нимало не внимая,

Жнет острием своей всережущей косы

Достоинства, и ум, и юность, и красы!

        Во младости весеннем цвете

        Я друга сердцу потерял!

        Еще в своем двадцатом лете

        Прекрасну душу он являл.

За милый нрав простой, за искренность сердечну

Всяк должен был его, узнавши, полюбить;

И, с ним поговорив, всяк склонен был открыть

Себя ему всего, во всем, чистосердечно:

Такую мог Филон доверенность вселить!

Вид привлекательный, взор огненный, любезный,

        Склоняя пол к нему прелестный,

        Обещевал в любви успех;

Веселость чистая была его стихия;

Он думал: посвящу я дни свои младыя

Любви и дружеству; жить буду для утех.

Какой прекрасный план его воображенье

        Чертило для себя

        В сладчайшем упоенье:

Природы простоту и сельску жизнь любя,

Он выбрал хижинку, при коей садик с нивой,

Чтоб в мирной тишине вести свой век счастливой.

Всего прекрасного Филон любитель был,

Так льзя ли, чтоб предмет во всем его достойной

        Чувствительного не пленил?

И близ себя, в своей он хижине спокойной

Уже имел драгой и редкой сей предмет!

Теперь на свете кто блаженнее Филона?

Ему не надобен ни скипетр, ни корона,

        Он Элисейску жизнь ведет!

        Увы, мечта! Филона нет!!

        Филона нет! - болезнь жестока

        Похитила его у нас.

        Зачем неумолимость рока

        Претила мне во оный час

        При смерти друга находиться?

Зачем не мог я с ним впоследние проститься;

        Зачем не мог я в душу лить

        Ему при смерти утешенье,

Не мог печальное увидеть погребенье

И хладный труп его слезами оросить!..

К кончине ранней сей, увы, и неизбежной,

Я так же б милого приуготовить мог,

        И из объятий дружбы нежной

        Его бы душу принял Бог.

        Когда, богиня непреклонна,

        Меня серпом своим пожнешь,

О, будь тогда ко мне хоть мало благосклонна,

И жизни нить моей тихонько перережь!

        Не дай, чтобы болезни люты

        В мои последние минуты

        Ослабили и плоть, и дух;

        До часу смерти рокового

        Пусть буду неприятель злого,

        А доброго усердный друг.

        Когда ж я, бедный, совращуся

        С прямого к истине пути;

В туманах, на стезю порока заблужуся, -

Тогда, о смерть! ко мне помощницей лети

И силою меня ко благу обрати!

Внемлю взывающих: все в мире вещи тленны,

        Не жалуйся, слепая тварь!

Вечна материя, лишь формы переменны:

Источник бытия, Вседвижитель, Всецарь,

        Есть вечная душа вселенной.

А ты смирись пред ним, безмолвствуй, уповай,

И с благодарностью участок свой вкушай!

1800

Три слова

Три слова важные скажу я вам,

Которы искони весь свет твердит и слышит;

        Нам не учиться сим словам,

Сама природа их у нас на сердце пишет.

И презрел сам себя, несчастен стал вовек,

Когда сим трем словам не верит человек:

Что создан он приять свободу, дар небесный.

Что для него всегда порядок и закон

        С свободой истинной совместны,

И только рабствуя страстям, несчастен он.

        Что добродетель есть не звук ничтожный,

И исполнять ее не выше наших сил;

К ней в храм, к божественной, путь смертному возможный

        Хотя б на каждом он шагу скользил;

И мудрость книжника над чем недоумеет,

        То исполнять дитя умеет

        Нередко в простоте своей!

        И что есть Бог, есть воля всесвятая

Нaд волей грешников, над бурею страстей;

        Высоко, над вселенной всей,

        Есть ум всезряй, всепромышляяй,

Ни времени, ниже пространству пригвожден;

        Есть в круге вечных перемен

        Дух, неизменен пребываяй!

        Мужайтесь, веруя сим трем словам!

Друг другу оные немолчно предавайте.

О них все возвещает вам,

И в собственной своей душе их почерпайте.

Свое достоинство не потеряет ввек,

Доколь хранит сии три слова человек!

1807

Услаждение зимнего вечера

Изолью ли на бумагу

То, что чувствует мой дух!

Я блажен неизъяснимо,

        О мой милый друг!

Здесь под вечерок беспечно

Я раскинувшись сидел,

Ясным оком и довольным

        Пред себя глядел.

Вкруг меня природа вянет,

А во мне цветет она;

Для других зима настанет,

        Для меня весна!

Грудь моя свободно дышит,

Чувством здравия горю...

И небесное явленье

        Пред собою зрю:

Белым платьем стан окинув,

Легкой поступью пришла,

И овал лица прекрасный

        Видеть мне дала.

О, гармония какая

В редкий сей ансамбль влита!

Сладкая улыбка кроет

        Розовы уста,

Из которых я услышал:

«Здравствуй, милый мой пиит!

Знать ты с музою в беседе,

        Что твой весел вид.»

О Филлида! я в восторге,

Я теперь совсем пиит,

Ибо Грация и Муза

        Предо мной стоит!

1803

Утро

Миртилл и Дафнис

Д а ф н и с

Откуда с посошком, Миртилл,

Бежишь так рано пред зарею?

М и р т и л л

        Меня ты, Дафнис, приманил

        Звенящих струн твоих игрою;

Я не спал. С час уже, как сон от глаз моих

        Был свеян ветерком прохладным:

        Молчало все, и лес был тих;

        Я слушал долго ухом жадным,

        Кто первый звук издаст! - и вот

        Наш Дафнис прежде птиц поет.

Д а ф н и с

Садись, мой милый, здесь. Послушай; мне внушает

        Природа майю гимн.

Недолго было ждать: в лесочках начинает

Пернатых хор брать верх над пением моим.

        Исшед из сени шалаша,

        Стою с желанием на праге,

Да окупается теперь моя душа,

Любезный месяц роз, в твоей эфирной влаге!

Смотрю вокруг: уже предшественница дня

Чертою пурпура цветит обзор небесный

И, тучемрачну ночь перед собой гоня,

Ее во адовы женет заклепы тесны.

Се, среброногое на дальних гор хребты

Вступило утро, лик оскабля свой златый.

Но дол и лес еще в тумане сон вкушают,

И, нежной почкою одеяны, цветы

Зефирам прелестей своих не обнажают.

Росою между тем медвяной омовенны,

Сколь трепетно они златого солнца ждут!

        Ах, ждут,

Чтоб поцелуй его живительный, священный

Раскрыл в них полную благоуханьем грудь.

И се свершается. Оно взошло; с окружных

Предметов мрачная завеса им снята.

        Простерлась в высотах воздушных

        Смеющаяся синета.

        В оттенках зелени приятной

        И в полном цвете лес и луг;

        И недро Теллы благодатной

        Орющих ощутило плуг.

        Усеялось стадами поле,

        И роща пастухов зовет,

        Где птичка радуется воле

        И красную весну поет.

М и р т и л л

Прекрасно. Песнь твоя сладка как мед; в ней сила

Огнистых вин, в ней ток прохладных ручейков.

Не муза ли тебя Пимплейская учила,

        Или сама любовь? -

Любовь, я слышал, есть всегдашняя подруга

Зефирам и цветам, и без любви весна

        Была б не так красна.

        Вчера мне на пригорке луга

Случилось сесть, и там мой старший брат сидел

С Аглаею. Он ей об этом песню пел;

Я помню лишь конец, - спою, коли угодно.

Д а ф н и с

Послушаю охотно.

М и р т и л л

        "Ах, у кого друг милой есть,

                Тот может петь весну!

        Есть с кем весенни дни провесть,

                С кем чувствовать ему;

        Не на ветер веночек сплесть,

                В лугах не одному

        Под тень на мягку травку сесть;

                Ведь у него друг милой есть!

Он может петь любовь и радостну весну.»

Д а ф н и с

И ты прекрасно спел. Конечно,

        Весна любовию цветет,

И воспевать ее один лишь может тот,

        В ком чувствие сердечно

        Разверсто для красот. -

И пусть все милое проходит скоротечно:

        Когда понасладимся им

Хоть миг, не будем ли равны богам самим?

        Блаженство бесконечно

        Мы в миг один вместим!

Вон идет резвый полк красавиц в лес гулять,

        Влиянье Майя принимать.

И мы туда, Миртилл! - Смотри: уже палящи

Свои к нам солнце шлет лучи с небовысот;

        Томятся жаждою волы бродящи.

И белый агнчий сонм прохладных ищет вод.

1803

Фантазия

Тебе, Олимпа дщерь священна,

Тебе, Фантазия, мой глас

И звучна арфа посвященна!

На что крылатый мне Пегас?

Здесь можешь ты в сени укромной

Явить мне Пинда верх огромной,

Кастальский ток, жилище муз!

Уже восторгом дух пылает,

Твоей амврозии алкает

И рвется вон из плотских уз.

Спустися мглами или тучей,

Наляг, наполнь собою лес!

Раскинь рукой своей могучей

Прохладну тень густых древес

Шатром над головой моею;

Чтоб ключ, крутящейся стезею,

Гремя по камням, вниз бежал,

Пустынным гулом повторяясь

И листвий с шорохом мешаясь,

Твое присутство б возвещал.

И ветры б свирепеть престали,

К земле со скрыпом древо гнуть;

Одни зефиры б лобызали

Младой весны цветущу грудь.

В твоем присутствии, Богиня,

И африканская пустыня

Творится садом Гесперид!

И дебри финнов каменисты,

И северны поморья льдисты

Теряют свой унылый вид.

Грядущих в дальности сумрачной

Столетий ряд моим очам

Яви сквозь твой покров прозрачной!

Что зрю? - сон скиптрам и мечам!

Орел, терзавший Промефея,

Отогнан. Се грядет Астрея!..

О преблаженный смертных род!

Любовью, миром наслаждайся,

Дарами естества питайся,

Сбирай с земли сторичный плод.

Земной превыше атмосферы

Взносись, Царь мира, человек!

Расширил ты познаний сферы,

К началам всех вещей востек;

Стрелой парит твой взор сквозь бездны,

Ты круги облетаешь звездны,

Их испытуя вещество;

Тобою взвешен мир, измерен,

Высок твой ум, рассудок верен,

Свое постиг ты естество!

Пороки все искоренились,

Иссяк тлетворный оных яд;

С рассудком страсти помирились,

Устроясь во взаимный лад:

Прямое счастие познали,

И ангелами люди стали!

Но сбудется ль сие, иль нет?..

Вникать глубоко не желаю,

К другим предметам направляю

С тобой, Фантазия, полет.

С тобой я на Кавказ взбираюсь

И в жерло Этны нисхожу,

В моря шумящие пускаюсь

И в тишине пустынь брожу.

Исполненный благоговенья,

По необъятностям творенья

Я на крылах твоих парю!

Во океане звезд купаюсь -

Но вверх лечу ль, иль вниз спускаюсь,

Брегов и дна нигде не зрю.

С тобой люблю я в мыслях сладких

Собрать, устроить, просветить

Народы - тигров, к крови падких,

В смиренных агнцев превратить.

С тобой я извергов караю

И добродетель награждаю,

Достойным скиптры раздаю,

А угнетенным всем свободу,

И человеческому роду

С Сен-Пьером вечный мир даю! 1)

Тебе стихии все послушны,

Послушны небеса и ад.

Там строишь замки ты воздушны,

А там садишь Армидин сад.

Махнешь - и Граций узришь пляски;

Воскликнешь - божества Парнасски

Сладчайшу песнь тебе гласят.

Фантазия многообразна,

Всегда нова, всегда прекрасна,

Ты тьму нам даруешь отрад!

Коснися мне жезлом чудесным,

В забвенье сладко погрузи,

К святым селениям небесным

На крыльях ветра понеси.

Пусть сладость рая предвкушает,

Пусть в море счастья утопает

Мой дух, исполненный отрад!

Да отженется всяка скверна;

Прочь ненависть, прочь зависть черна,

Коварства, льсти и злобы яд!

Вселивыйся в стране блаженной,

В нее же возбранен вам ход,

Совлекся я одежды бренной

Взнестися к Центру всех доброт.

И се... вознесся, - наслаждаюсь!

Озрелся вкруг и восхищаюсь,

Повсюду совершенство зря!

Ко мне сюда не приближайтесь,

Но в мире дольном оставайтесь:

Отвергла вас душа моя!

Все то, что стройно и согласно,

Слиялось здесь в моих ушах;

Все то, что благо и прекрасно,

Увидел взор мой в сих местах.

Все то, что душу возвышает

И с божеством ее сближает,

Чрез нервы все я внутрь беру;

Ах, льзя ль мне днесь землей прельщаться,

Тщете, неправде поклоняться?

Пусть в сих восторгах я умру.

Но что?.. ужели исчезает

Питавшая мой дух мечта?

От уха пенье утекает,

От взоров - райска красота!

Я с содроганием очнулся,

Кругом печально оглянулся

И зрю лишь дикий темный лес.

В ответ на вздох мой ветр ревущий

И ключ, в гранитно дно биющий,

Шумят сквозь ветвие древес.

Почто, Фантазия всесильна,

Покров снимаешь с глаз моих!

Печалей жатва столь обильна,

А роза-радость - вянет вмиг!

Но должно ль из того терзаться

И плакать? - нет; мы будем знаться,

Посланница небес, с тобой!

Когда ко мне с улыбкой входишь,

Ты всякую печаль отводишь

И в душу сладкий льешь покой.

Что есть жизнь смертных? - сон единый.

Блажен, приятно кто мечтал;

Кто избегать умел кручины

И счастливым себя считал!

Кто мог, сомкнув охотно вежды,

Держася об руку надежды,

Прейти отважно жизни путь;

И не заботясь по-пустому,

Подобно отроку младому,

Играть, играть... да и заснуть.

Итак, приятными мечтами

Почаще дух мой услаждай;

Живыми, нежными цветами

Дорогу к смерти усыпай

И будь мой ангел-благодетель!

Ты облекаешь добродетель

Небесных Граций в злат хитон,

И нас красой ее пленяя,

Велишь, Фантазия благая,

Любить святой ее закон.

1798

Царство очарований

Меж тем как мрачна ночь в долинах распростерлась,

Я по ступеням скал взношусь на темя гор.

Юдоль воздушного пространства мне отверзлась,

В неизъяснимостях блуждает смутный взор:

Не зрю ль Царя духов чудесные чертоги?

Там свод из жемчугов, столпы из кристалей;

Но к ним туманные и зыбкие дороги

Возводят лишь одних духов и мощных фей

        Волшебством окриленны ноги.

Какой блистательный, великолепный вид!

        Я зрю там пляски Сильфов и Сильфид,

        Там облаки, разостланы ветрами,

        Волнуются сребристыми коврами

        От легкого прикосновенья их.

О, можно ль выразить всю прелесть плясок сих?

        При сладком вздохе флейт эфирных,

При звуке нежных цитр, и арф гремящих, сильных,

        Взаимно руки их сплелись;

        Они как молнии взвились

        В мистическом круженье быстром,

                При лунном свете чистом.

Протяжен вдруг настал, величествен их ход.

Подъявши взор и слух вперяя в звездный свод,

        Гармонии текущих сфер внимают,

И шествие хорное к ним применяют. -

Но се, рассыпавшись, как резвы мотыльки,

С Зефиром взапуски стремятся на цветки,

                Туда, сюда виляют,

Как лебеди плывут, как голубки порхают,

И, погружаяся в серебряной росе,

Милуются в своей божественной красе.

        Держа волшебные жезлы в десницах,

Очарователи, в агатных колесницах,

Таинственных торжеств, гремя, въезжают в храм.

Несутся в тишине прекрасны феи там;

                Белоатласных одеяний

                В покров они облачены,

                Пиют источник волхований

                Из рога полного луны.

        На возвышенных грудях их

От вздохов движутся черноогнисты зоны;

        Таинственно обвивши оны

        Вкруг чресл, вкруг поясниц своих,

Спешат в глубокий нутр чертогов тех чудесных.

Священный ужас зрю на лицах их прелестных,

Дрожаща меж ресниц слеза у них видна,

Которую сребрит смеющаясь луна!

        Паки внезапно арфы играют,

        Слаще и слаще флейты вздыхают,

                Весело цитры бренчат.

        Сильфы, Сильфиды, где ни взялися,

        Паки в круженье быстром взвилися,

                Вихрями воздух крутят.

Раскрылися врата мистических чертогов,

И бархатны ковры с серебряных порогов

        Катятся с шумом вниз;

        По оным в торжестве снеслись

        Волшебников, волшебниц сонмы,

        Духов несчетны миллионы...

Сей милый юноша, конечно, Оберон

                С жезлом своим лилейным?

Все шествуют за ним с лицом благоговейным,

Читая письмена своих волшебных зон.

        Сколь важен, сколь прелестен он!

Достойно Виланд лишь или Шекспир опишет

Царя волшебников бессмертну красоту!

Когда сам Оберон мне сил не вложит свыше,

        Где слов для мыслей обрету? -

                Блистающ, приятен,

                Осанист и статен,

                Он юностью цвел;

                Благим и умильным,

                Божественно сильным

                Он взором смотрел;

                Триумфом одеян,

                В путь златом усеян

                Он с важностью шел.

Титания в венце из алых роз нетленных

        Выходит вместе с ним;

И тихая любовь в ее очах священных -

        Она гордится дорогим!

                * * *

Под звуком горних струн они по тучам ходят.

Туманы в дальность их глубокую уводят;

        И тихнет понемногу голос лир,

И исчезает легкокрылых Сильфов шорох;

Склоняю слух: еще несет ко мне Зефир

        Дрожащи, тонки звуки дальних хоров;

Склоняю паки слух: немая тишина.

За темный горизонт скатилася луна.

Где Обероновы волшебные палаты?

        С кристальными столпами храм?

Поля воздушные, волнистой мглой объяты,

Являют хаос лишь блуждающим очам.

Любезны призраки, куда, куда вы делись

От оживляющей фантазии моей?

Луна сокрылася - и вы сокрылись с ней,

Парами тонкими мгновенно разлетелись.

        Не ты ли мать фантомов сих,

                Луна, волшебств богиня!

        Когда сребром лучей твоих

Осветится небес окружность темно-синя,

Низведши кроткий взор на землю и моря,

В лишенья солнца их улыбкой утешаешь

И, тысячи существ из зыбкой мглы творя,

С воображением моим играешь!

Благодарю тебя, о мой эфирный друг!

Питай меня всегда амврозией мечтаний,

        Переноси мой чаще дух

                В страну очарований,

В воздушны теремы, где радости одни,

Куда бы злых забот и скуку не впускали.

        Стократно счастлив тот, чьи дни

Суть продолжительны, волшебны, сладки сны,

        Он чужд снедающей печали.

1800

Цирцея

На сером камени, пустынном и высоком,

Вершина коего касалася небес,

Цирцея бледная в отчаянье глубоком

                Лила потоки горьких слез.

Оттуда по волнам глаза ее блуждали;

Казалось, что они Улисса там искали.

Еще ей мнится зреть героя своего:

Сия мечта в ней грудь стесненну облегчает,

                Она зовет к себе его,

И глас ее стократ рыданье прерывает:

                "Виновник моего мученья!

                Ах! возвратись в страну сию;

                Не о любви тебя молю,

                Приди, хотя из сожаленья,

                Кончину ускорить мою!

        Хоть сердце бедное мое сраженно

        Есть жертва пагубной к тебе любви.

        Хотя обмануто тобой, презренно,

        Но пламень злой еще горит в крови.

        И - ах! ужели нежность преступленье,

        Чтобы толикое заслуживать презренье?

                Виновник моего мученья!

                Ах, возвратись в страну сию,

                Не о любви тебя молю:

                Приди, хотя из сожаленья,

                Кончину ускорить мою!»

Так в жалобах она скорбь сердца изливает;

Но вскоре к своему искусству прибегает,

Чтоб возвратить назад любви своей предмет;

Все адски божества она к себе зовет:

Коцит и мрачный Стикс, Цербера, Тизифону,

Злых Фурий, грозных Парк, Гекату непреклонну.

Кровавы жертвы уж трепещут на кострах,

И вмиг их молния преобращает в прах!

Тяжелые пары свет солнца затмевают,

Боязненно свой бег планеты прерывают,

Река со ужасом к вершинам вспять бежит,

И сам Плутон в своих убежищах дрожит.

                Глас ее страшный

                Двигнул весь ад;

                Громы ужасны

                Глухо гремят;

                Облаки мрачны

                Ясный день тмят;

                Земля трепещет,

                Страхом полна;

                Яростно плещет

                Бурна волна;

                С ужасом мещет

                Взор свой луна.

И тени адские, вняв яры заклинанья,

Из бездны сумрака, бледнея, поднялись.

Их протяженные, унылы завыванья

Далеко в воздухе со стоном раздались, -

И ветры с наглостью заклепы гор прорвали,

И с плачем трепетным и страшным тем смешали

        Свой шум, и рев, и вой, и свист!

Усилья тщетные!... Любовница несчастна,

Ты над всесильною любовию невластна!

        Хоть землю можешь потрясти

        И ад в смятенье привести,

Того не сделаешь ты яростью ужасной,

                Чего твой взор прекрасной

                Не мог произвести!

        Так, независим Купидон.

        Свои права он защищает,

        Не терпит принужденья он,

        По воле смертных наделяет,

        Предписывая всем закон,

        Законов сам ничьих не знает.

        Где трон стоял зимы седой,

        Туда Зефиров легкий рой

        С прекрасной Флорой возвратится.

        Эолу Алкион отдаст

        Свою над морем кратку власть,

        Но паки ею насладится;

        Но никогда, никак, ничем

        К себе опять не привлечем

Любовь, которая однажды удалится!

1805

Шишак

Марс в объятиях Киприды

Забывал кроваву брань:

Около прелестной выи

Ластилася мощна длань;

Грудь, твердейшую металла,

Взор Венерин растопил;

Сладкому огню Эрота

Жар сражений уступил...

Вкруг четы богоблаженной

Резвится любовей рой;

Марсов меч, копье дебело

Служит шалунам игрой;

Растаскали все оружье,

Веселясь добыче сей:

Нами Марс обезоружен,

В нашей власти бог смертей!

Вся забылася природа

Посреди утех и игр,

Подле агниц беззащитных

Засыпал свирепый тигр.

Ястреб горлицам на ветке

Целоваться не мешал,

И, казалось, самый воздух

Тонким пламенем дышал.

Но Марса вдруг опять зовет

Звук труб, орудий глас гремящий;

Летит победа, подает

Ему копье и щит блестящий,

На коем изваян герой,

Презревый сладкие забавы,

Томящу негу и покой

Для многотрудных лавров славы.

Свой долг на оном Марс прочел,

Отторгся от любви, вспрянул и полетел

Вооружить себя, - но в шишаке блестящем,

У ног богининых лежащем,

Ах, что военный бог узрел?

        Гнездо двух нежных горлиц. -

        Они под сенью крылий

        Усыпили птенцов.

        Друг друга милованье

        И сладко воркованье -

        Троякая любовь!

        Какая власть посмеет

        Тронуть рукою дерзкой

        Ковчег святыни сей?...

Остановился Марс. Дивится, смотрит.

Смягчается при виде сей четы:

Уже его и слава не пленяет;

Он страстно пал в объятья красоты

И гласу труб зовущих не внимает.

        Веленьем матери своей

        Амуры всех оттоль прогнали

        Литаврщиков и трубачей,

        И все орудия попрали

        Сих нарушителей утех;

        На место ж грубых звуков тех

        Златые лиры и цевницы

        Любезный мир превознесли.

                * * *

        Не Афродитины ли птицы

        Тогда от браней свет спасли?

1798

Эпитафия Михаилу Ивановичу Козловскому

Здесь Козловского гроб, ваятеля. Юный художник!

        С чувством облобызай славного Мастера лик.

И из урны к себе вызывай Козловского гений,

        Или же оный лови в произведеньях его:

В сладких ли мыслях над бабочкой юная Психе мечтает,

        Или Эротов брат, нежный горит Гименей

В мягкой работе резца; дает ли резец сей Ираклу

        Править Фракийским конем, челюсти львины терзать;

Росский ли явлен Иракл, царей защитник - Суворов, -

        Стань пред образы те, в них-то Козловский живет!

1803