Венеция

1

В развалинах забытого дворца

Водили нас две нищие старухи,

И речи их лилися без конца.

«Синьоры, словно дождь среди засухи,

Нам дорог ваш визит; мы стары, глухи

И не пленим вас нежностью лица,

Но радуйтесь тому, что нас узнали:

Ведь мы с сестрой последние Микьяли.

     2

Вы слышите: Микьяли... Как звучит!

Об нас не раз, конечно, вы читали,

Поэт о наших предках говорит,

Историк их занес в свои скрижали,

И вы по всей Италии едва ли

Найдете род, чтоб был так знаменит.

Так не были богаты и могучи

Ни Пезаро, ни Фоскари, ни Пучи...

3

Ну, а теперь наш древний блеск угас.

И кто же разорил нас в пух?- Ребенок!

Племянник Гаэтано был у нас,

Он поручен нам был почти с пеленок;

И вырос он красавцем: строен, тонок...

Как было не прощать его проказ!

А жить он начал уже слишком рано...

Всему виной племянник Гаэтано.

4

Анконские поместья он спустил,

Палаццо продал с статуями вместе,

Картины пропил, вазы перебил,

Брильянты взял, чтоб подарить невесте,

А проиграл их шулерам в Триесте.

А впрочем, он прекрасный малый был,

Характера в нем только было мало...

Мы плакали, когда его не стало.

5

Смотрите, вот висит его портрет

С задумчивой, кудрявой головою:

А вот над ним - тому уж много лет,-

С букетами в руках и мы с сестрою.

Тогда мы обе славились красою,

Теперь, увы... давно пропал и след

От прошлого... А думается: всё же

На нас теперь хоть несколько похоже.

6

А вот Франческо... С этим не шути,

В его глазах не сыщешь состраданья:

Он заседал в Совете десяти,

Ловил, казнил, вымучивал признанья,

За то и сам под старость, в наказанье,

Он должен был тяжелый крест нести:

Три сына было у него,- все трое

Убиты в роковом Лепантском бое.

7

Вот в мантии старик, с лицом сухим:

Антонио... Мы им гордиться можем:

За доброту он всеми был любим,

Сенатором был долго, после дожем,

Но, ревностью, как демоном, тревожим,

К жене своей он был неумолим!

Вот и она, красавица Тереза:

Портрет ее - работы Веронеза -

8

Так, кажется, и дышит с полотна...

Она была из рода Морозини...

Смотрите, что за плечи, как стройна,

Улыбка ангела, глаза богини,

И хоть молва нещадна,- как святыни,

Терезы не касалася она.

Ей о любви никто б не заикнулся,

Но тут король, к несчастью, подвернулся.

9

Король тот Генрих Третий был. О нем

В семействе нашем памятно преданье,

Его портрет мы свято бережем.

О Франции храня воспоминанье,

Он в Кракове скучал как бы в изгнаньи

И не хотел быть польским королем.

По смерти брата, чуя трон побольше,

Решился он в Париж бежать из Польши.

10

Дорогой к нам Господь его привел.

Июльской ночью плыл он меж дворцами,

Народ кричал из тысячи гондол,

Сливался пушек гром с колоколами,

Венеция блистала вся огнями.

В палаццо Фоскарини он вошел...

Все плакали: мужчины, дамы, дети...

Великий государь был Генрих Третий!

11

Республика давала бал гостям...

Король с Терезой встретился на бале.

Что было дальше - неизвестно нам,

Но только мужу что-то насказали,

И он, Терезу утопив в канале,

Венчался снова в церкви Фрари, там,

Где памятник великого Кановы...

Но старику был брак несчастлив новый».

12

И длился об Антонио рассказ,

О бедствиях его второго брака...

Но начало тянуть на воздух нас

Из душных стен, из плесени и мрака...

Старухи были нищие,- однако

От денег отказались и не раз

Нам на прощанье гордо повторяли:

«Да, да,- ведь мы последние Микьяли!»

13

Я бросился в гондолу и велел

Куда-нибудь подальше плыть. Смеркалось...

Канал в лучах заката чуть блестел,

Дул ветерок, и туча надвигалась.

Навстречу к нам гондола приближалась,

Под звук гитары звучный тенор пел,

И громко раздавались над волнами

Заветные слова: dimmi che m’ami.*

14

Венеция! Кто счастлив и любим,

Чья жизнь лучом сочувствия согрета,

Тот, подойдя к развалинам твоим,

В них не найдет желанного привета.

Ты на призыв не дашь ему ответа,

Ему покой твой слишком недвижим,

Твой долгий сон без жалоб и без шума

Его смутит, как тягостная дума.

15

Но кто устал, кто бурей жизни смят,

Кому стремиться и спешить напрасно,

Кого вопросы дня не шевелят,

Чье сердце спит бессильно и безгласно,

Кто в каждом дне грядущем видит ясно

Один бесцельный повторений ряд,-

Того с тобой обрадует свиданье...

И ты пришла! И ты - воспоминанье!..

16

Когда больная мысль начнет вникать

В твою судьбу былую глубже, шире,

Она не дожа будет представлять,

Плывущего в короне и порфире,

А пытки, казни, мост Dei Sospiri -

Всё, всё, на чем страдания печать...

Какие тайны горя и измены

Хранят безмолвно мраморные стены!..

17

Как был людьми глубоко оскорблен,

Какую должен был понесть потерю,

Кто написал, в темнице заключен

Без окон и дверей, подобно зверю:

«Спаси Господь от тех, кому я верю,-

От тех, кому не верю, я спасен!»

Он, может быть, великим был поэтом,-

История твоя в двустишьи этом!

18

Страданья чашу выпивши до дна,

Ты снова жить, страдать не захотела,

В объятьях заколдованного сна,

В минувшем блеске ты окаменела:

Твой дож пропал, твой Марк давно без дела

Твой лев не страшен, площадь не нужна,

В твоих дворцах пустынных дышит тленье...

Везде покой, могила, разрушенье...

19

Могила!.. да! но отчего ж порой

Ты хороша, пленительна, могила?

Зачем она увядшей красотой

Забытых снов так много воскресила,

Душе напомнив, что в ней прежде жило?

Ужель обманчив так ее покой?

Ужели сердцу суждено стремиться,

Пока оно не перестанет биться?..

20

Мы долго плыли... Вот зажглась звезда,

Луна нас обдала потоком света;

От прежней тучи нет теперь следа,

Как ризой, небо звездами одето.

«Джузеппе! Пеппо!» - прозвучало где-то..

Всё замерло: и воздух и вода.

Гондола наша двигалась без шума,

Налево берег Лидо спал угрюмо.

21

О, никогда на родине моей

В года любви и страстного волненья

Не мучили души моей сильней

Тоска по жизни, жажда увлеченья!

Хотелося забыться на мгновенье,

Стряхнуть былое, высказать скорей

Кому-нибудь, что душу наполняло...

Я был один, и всё кругом молчало...

22

А издали, луной озарена,

Венеция, средь темных вод белея,

Вся в серебро и мрамор убрана,

Являлась мне как сказочная фея.

Спускалась ночь, теплом и счастьем вея;

Едва катилась сонная волна,

Дрожало сердце, тайной грустью сжато,

И тенор пел вдали «О, sol beato»...**

1874