Широка, необозрима...

Широка, необозрима,

Чудной радости полна,

Из ворот Ерусалима

Шла народная волна.

Галилейская дорога

Оглашалась торжеством:

«Ты идешь во имя бога,

Ты идешь в свой царский дом.

Честь тебе, наш царь смиренный,

Честь тебе, Давыдов сын!»

Так, внезапно вдохновенный,

Пел народ; но там один,

Недвижим в толпе подвижной,

Школ воспитанник седой,

Гордый мудростию книжной,

Говорил с насмешкой злой:

«Это ль царь ваш? слабый, бледный,

Рыбаками окружен?

Для чего он в ризе бедной?

И зачем не мчится он,

Силу божью обличая,

Весь одеян черной мглой,

Пламенея и сверкая,

Над трепещущей землёй?»

И века пошли чредою,

И Давыдов сын с тех пор,

Тайно правя их судьбою,

Усмиряя буйный спор,

Налагая на волненье

Цепь любовной тишины,

Мир живет, как дуновенье

Наступающей весны.

И в трудах борьбы великой

Им согретые сердца

Узнают шаги владыки,

Слышат сладкий зов отца.

Но в своем неверьи твердый,

Неисцельно ослеплен,

Все, как прежде, книжник гордый

Говорит: «Да где же он?

И зачем в борьбе смятенной

Исторического дня

Он проходит так смиренно,

Так незримо для меня,

А нейдет как буря злая,

Весь одеян черной мглой,

Пламенея и сверкая

Над трепещущей землей?»

(1858)