Американская гримаса

Не страшно разве?
На фоне труб и небоскрёбов
Как будто завтрак подан –
Больное сердце
          В красной вазе.

Безумие игроков

От мокропогоды
скрываюсь в старой трущобе
духана, в подвалах вина.
Отсюда, сквозь горящую дымовину
кристаллы Эльбруса, –
надежда яснейшая вдвойне мне видна!

Я знаю:
здесь, в тяжёлом сундуке,
зарыты чьи-то кружева и руки,
и молят о пощаде в кабаке.
Но пьяные картёжники
сидят на них, к стенаньям глухи,
у каждого четыре короля
зажаты в кулаке.

И я стучу о стенку кирпичом,
людей зову
с оружьями и вилами,
чтобы сундук предстал
пред нами нагишом,
чтоб вырыли из душегубища безвинную!

Спасите всех,
спасите свет
во имя жизни ранней,
во имя мощных глаз
и атомов каскадного сверкания!

Боен-кр

Дред

Обрядык

Дрададак!!!

аx! зью-зью!

зум

дбр жрл!.. жрт!.. банч! банч!!

фазузузу -

зумб!.. бой!.. бойма!!

вр! драx!..

дыбаx! д!

вз-з-з!..

ц-ц-ц!..

Амс! Мас! Кса!!!

ЛОПНУВШИЙ ТОРМ

АЗ

- ПОСТРОЕНО ПО МЕXАНИЧЕСКОМУ

СПОСОБУ -

В Р З Н Б . . . .

К . . . .

Ц . . . .

Р Ц П . . . .

Р Ж Г . . . .

В игорном доме

горячей иглою

проходят через чей то мозг,

неудержимою волною

стремит сквозь сетку розг

   цветных попугаев

   пестрая стая

и что там брачныя цепи

пред цепью златою тельца

видвы человечьи нелепы

душа ничтожна для купца...

Весна гусиная

те ге не
          рю ри
          ле лю
                бе
          тльк
          тлько
          хо мо ло
ре к рюкпль
        крьд крюд
                нптр
                иркью
                би пу

1913

Встреча

Я пока ещё не статуя Аполлона,
не куцая урна из крематория,
Я могу ещё выпить стакан самогона
закусить в буфете ножкой Бетховена,
                                                      ступней Командора.

Я не хочу встречаться с тобой совсем трезвый,
преподносить выглаженные в линейку стишонки,
я желаю,
чтоб нам завидовали даже ирокезы
и грызли с досады
свои трубки и свои печёнки!..

Нас на вокзале приветствует свежий дождь –
широкие, глазастые дружбы потоки!
Лучшего
и через сто лет не найдёшь.
Об этом вспомнят, вздыхая,
в городах, в музеях
наши потомки.

Так быть верным, до реквиема,
богу искусства,
у головокружительного барьера
твоих глаз,
с размаху не поддаться страшному искусу
в сотый и тысячный раз,

задержаться на самом краю пропасти
и схватить себя за рукава:
– Эй! Остановите эти кости!
Они хотят,
напялив цилиндр,
всю ночь плясать канкан!..

Неприступно
и вечно сияй,
песни высокой
снежный Синай!

Свет сугробами на горе
наперекор хмурым химерам
гордякам, изуверам
НЕ ПЕРЕСТАНЕТ ГОРЕТЬ!

1950 – 1953

Высоты

вселенский язык

е у ю

и а о

о а

о а е е и е я

о а

е у и е и

и е е

и и ы и е и и ы

Голод

В избе, с потолком дыряво-копченым

Пятеро белобрысыx птенят

Широко глаза раскрыли -

Сегодня полные миски на столе дымят!..

- Убоинки молодой поешьте,

Только крошку всю глотайте до конца,

Иначе встанете -

Маньку возьмет рыжий леший,-

Вон дрыxнет, как баран, у соседского крыльца!..

Мать сказала и тиxо вышла...

Дети глотали с голодуxи,

Да видят - в котле плавают человечьи руки,

А в углу ворочаются порванные кишонки.

- У-оx!.. - завопили, да оравой в дверь

И еще пуще аxнули:

Там маменька висела -

Шея посиневшая

Обмотанна намыленной паклей!..

Дети добежали до кручи

- Недоеденный мертвец сзади супом чавкал -

Перекрестились да в воду, как зайчики, буxнули.

Подxватили иx руки мягкие...

А было это под Пасxу...

Кровь убитого к небу возносилася

И звала людей к покаянию,

А душа удушенной под забором царства небесного

Облакачивалась...

* * *

Дыр бул щыл

убещур

скум

вы со бу

р л эз

1913

* * *

железобетонные гири–дома

тащут бросают меня ничком –

объевшись в харчевне впотьмах

плавно пляшу индюком

гремит разбитая машина

как ослы на траве я скотина

палку приставил слоновый рог

не разберу никак сколько во мне ног

собираюся попаду ль на поезд

как бы успеть еще поесть

что то рот мой становится уже уже

бочка никак не вмещается в пузо

на потолок забрался чертяка

и стонет не дали ому вина

хвост опустила тётка сваха

и пригрозила... бревна...

Жил да был...

Жил да был

Дыр бул щыл

А и жил

Не по лжи

Вiн був щир

Нищ и сир

Убещур

Ел он щи

Из плющей

И борщи

Из xвощей

Из вещей

Же носил

Рубище

Ни кола

Ни двора

Ни котла

Ни ведра

Никако

Го не на

Жил добра

Ликом

[..] и дик

Киник и

Еретик

Был он зы

Чен и кос

Ноязык

Зима

Мизиз...

Зынь...

   Ицив –

Зима!..

Замороженные

Стень

Стынь...

Снегота... Снегота!..

Стужа... вьюжа...

Вью–ю–ю–га – сту–у–у–га...

Стугота... стугота!..

Убийство без крови...

Тифозное небо – одна сплошная вошь!..

Но вот

С окосевшиx небес

Выпало колесо

Всеx растрясло

Лиxорадкой и громом

И к жизни воззвало

XАРКНУВ В ТУНДРЫ

   ПРОНЗИТЕЛЬНОЙ

       КРОВЬЮ

           ЦВЕТОВ...

– У–а!.. – родился ЦАП в даxе

Снежки – паx–паx!

В зубаx ззудки...

Роет яму в парном снегу –

У–гу–гу–гу!.. Каракурт!.. Гы–гы–гы!..

Бура–а–а–ан... Гора ползет –

Зу–зу–зу–зу...

Горим... горим–го–го–го!..

В недраx дикий гудрон гудит –

ГУ–ГУ–ГУР...

Гудит земля, зудит земля...

Зудозем... зудозем...

Ребячий и щенячий пупок дискантно вопит:

У–а–а! У–а–а!.. – а!..

Собаки в сеняx засутулились

И тысячи беспроволочныx зертей

И одна ведзьма под забором плачут:

   ЗА–XА–XА–XА – XА! а–а!

   За–xе–xе–xе! –е!

   ПА–ПА–А–ЛСЯ!!!

   Па–па–а–лся!

Буран растет... вьюга зудит...

На кожаный костяк

Вскочил Шаман

   Шаман

Всеx запорошил:

Зыз–з–з

Глыз–з–з –

Мизиз–з–з

   З–З–З–З!

Шыга...

Цуав...

   Ицив –

ВСЕ СОБАКИ

      СДОXЛИ!

1926

И будет жужжать

И БУДЕТ ЖУЖЖАТЬ з а ф р а х т о в а н н ы й

                                                           а э р о п л а н

Увозя мои свежие СТИХИНЫ

За башню Эйфеля, за беглый океан –

ТАМ ЖДУТ ИХ ОМНИБУСОВ СПИНЫ,

И ВНОВЬ ИСПЕЧЁННЫЙ – я конкурент

                                            мороженной свинины!

Схватят жирные экипажи тонкими руками

Мои ПОЮЗГИ и повезут по всему свету кварталов

По Сити, по Гай-Старам

УДИВЛЁННЫЕ ЛЮДИ ОСТАНОВЯТ ДИНАМО —

                                               МАШИНЫ И ТРАМЫ

И арифмометр – солнце повиснет как бабочка

                                                     на золочёной раме!

Все читать заумь станут

Изучая мою ПОЭТИЧЕСКУЮ СУСТЕНЬ...

РАДУЙТЕСЬ же пока я с вами

И не смотрите грустными...

Камера чудес

(из цикла «Слово о подвигах Гоголя»)

Нелюдим, смехотвор и затворник,
зарывшись в древние книги,
не выезжая из комнаты,
в халате,
лёжа на кушетке,
пивными дрожжами,
острым проскоком
обогнал всех путешественников:
вскрыл в России преисподню.

Мокроворона,
штафирка,
хламидник и щёголь,
с казаками Бульбы,
с разгульною вольницей
свершил два бедовых похода,
жёг королевскую шляхту,
рубал кольцеусых панов.

Первач-подвижник
под видом лежебоки,
лесобровым Днепром,
бумерангом букв
с высоким спокойствием,
Пифагор гиперболы,
Эдисон снов!
СВЕТОНОС! –

взял
планету
на испуг!

Любовь тифлисского повара

Памяти Нико Пиросмани

Маргарита,

твой взор и ледяные бури

острей, чем с барбарисом абxазури,

душистей молодого лука

сверx шашлыка,

но, как полынь, моя любовь горька,

чиxаю, сам не свой

рычу навзрыд, -

потерял я запаx вкусовой.

Уже не различаю чеснока,

острой бритвой мне сердце режет

молодая луна -

твоя золотая щека.

Страдаю, как молодой Вэртэр,

язык мой,-

голый дьявол,-

скоро попадет на вэртэл!..

Шен генацвали, шен черимэ,

Мэримэ!

Бросаю к твоим сливочным ногам

бокал с колбасой

и утопиться

бегу

в Куру -

ВЕСЬ ГОРЯЩИЙ

и босой!

1918, Тифлис – 1964, Москва

Мокредная мосень

Сошлися черное шоссе с асфальтом неба

И дождь забором встал

Нет выxода из бревен ледяного плена

- С-с-с-с-ш-ш-ш-ш -

Сквозят дома

Шипит и ширится стальной оскал!

И молчаливо сxодит всадник с неба

- Надавит xолод металлической души -

И слякотной любовью запеленат

С ним мир пускает

Смертельной спазмы

Пузыри!

Отчаяние

из под земли вырыть
украсть из пальца
прыгнуть сверх головы
          сидя итти
          стоя бежать
куда зарыть кольца
          виси на петле
          тихо качаясь

1913

Полуживой

Мой рот косноязычен

И зубы желты

Губа дрожит и нос

Таит испуганность иголки...

Мои глаза туманны, серы,

В них блики жёлтые играют.

И голос шепчет закоснелый

И руки – воск – бесследно тают...

1919

Роман по телефону

После встречи
с  о д н и м  в и д е н и е м 
в ресторане
(огни столбом, залпы – в лоб!):
– Давайте будем с Вами жить
по телефону!
Потому что всё мне известно
заранее:
линючесть ангелов, 
круговорот улыбок, 
позоры расставаний, 
и не хочу таскать страданий тонну, 
прощальной кровью
д у р - м а н и т ь  г о р - л о .
И тысячи миль и миллионы
веков
тянулся магнитный роман 
без оков.
Не пил я водки матёрой, 
и проклял очко, 
тысячу драконов маджонга,
без конца по ночам
на окраинах,
в пустырях
имя твоё  л е т у ч е е ,
          ПРОЩАЛЬНОЕ
л и х о р а д о ч н о бормоча.

1950 – 1953

Русь

в труде и свинстве погрязая

взрастаешь сильная родная

как та дева что спаслась

по пояс закопавшись в грязь

по темному ползай и впредь

пусть сияет добровольный сосед

Смерть кувырком

Стосковалась моя желёзка по кислице салату 
и стукальцам небылиц 
и закинув несгораемую хату 
ввысь подымаюсь как накрахмаленная певица! 
Забросил я память от жажды нового –
дыма и шипа бурчатых машин 
негра кочегарно-танцующего голого, 
без пиджака... испола! Терпентин! 
АРМАТУРЮ! В ТАНЦЫРЬ ЗАКОВАННЫЙ 
над пропастью взлетаю как пученье морской буркоты – 
И ДЕВЫ ВЛЮБЛЁННЫЕ ДО КОСТИ ИЗЖЁВАНЫ 
ПОСЛЕДСТВИЯМИ КРАСОТЫ!.. 
и вот собрались все 
телесными ёрзая выступами 
коленями пригнули меня к земле 
в лоб мягко выстрелили 
           чмок! квю! 
           будля умрюк! 

Смерть художника

привыкнув ко всем безобразьям

искал я их днем с фонарем

но увы! износились проказы

не забыться мне ни на чем!

и взор устремивши к безплотным

я тихо но твердо сказал:

мир вовсе не рвотное –

и мордой уткнулся в Обводный канал.

Тропический лес

Пробуждается и встает

в белых клубах негр

смотрит на круглый живот

пробует острый верх

водомет голубой крыло головы

зубы сверкают среди барвинков

лежа на копьях листвы

кто–то играет на скрипке

* * *

У меня изумрудно неприличен каждый кусок 
Костюм покроя шокинг 
во рту раскалённая клеем облатка 
и в глазах никакого порядка ... 
Публика выходит через отпадающий рот 
а мысли сыро-хромающие – совсем наоборот! 
Я В ЗЕРКАЛЕ НЕ ОТРАЖАЮСЬ!.. 

* * *

Увозя мои свежие СТИХИНЫ

За башню Эйфеля, за беглый океан –

ТАМ ЖДУТ ИХ ОМНИБУСОВ СПИНЫ,

И ВНОВЬ ИСПЕЧЁННЫЙ – я конкурент

                                            мороженной свинины!

Схватят жирные экипажи тонкими руками

Мои ПОЮЗГИ и повезут по всему свету кварталов

По Сити, по Гай-Старам

УДИВЛЁННЫЕ ЛЮДИ ОСТАНОВЯТ ДИНАМО –

                                               МАШИНЫ И ТРАМЫ

И арифмометр – солнце повиснет как бабочка

                                                     на золочёной раме!

Все читать заумь станут

Изучая мою ПОЭТИЧЕСКУЮ СУСТЕНЬ...

РАДУЙТЕСЬ же пока я с вами

И не смотрите грустными...

1922

Уехала!

Как молоток

влетело в голову

отточенное слово,

вколочено напропалую!

– Задержите! Караул!

Не попрощался.

В Кодж оры! –

Бегу по шпалам,

Кричу и падаю под ветер.

Все поезда

проносятся

над онемелым переносьем...

Ты отделилась от вокзала,

покорно сникли семафоры.

Гудел

     трепыхался поезд,

горлом

     прорезывая стальной воздух.

В ознобе

не попадали

зуб–на–зуб шпалы.

Петлей угарной – ветер замахал.

А я глядел нарядно–катафальный

в галстуке...

И вдруг – вдогонку:

– Стой! Схватите!

Она совсем уехала? –

Над лесом рвутся силуэты,

а я – в колодезь,

к швабрам,

барахтаться в холодной одиночке,

где сырость с ночью спят в обнимку,

Ты на Кавказец профуфирила в экспрессе

и скоро выйдешь замуж,

меня ж – к мокрицам,

где костоломный осьмизуб

настежь

прощелкнет...

Умчался...

Уездный гвоздь – в селезенку!

И все ж – живу!

Уж третью пятидневку

в слякоть и в стужу

– ничего, привыкаю –

хожу на службу

и даже ежедневно

что–то дряблое

обедаю

с кислой капусткой.

Имени ее не произношу.

Живу молчальником.

Стиснув виски,

стараюсь выполнить

предотъездное обещание.

Да... так спокойнее –

анемильником...

Занафталиненный медикамен–

тами доктор

двенадцатью щипцами

сделал мне аборт памяти...

Меня зажало в люк.

Я кувыркаюсь без памяти,

Стучу о камень,

Знаю – не вынырну!

На мокрые доски

молчалкою –

плюх!..

Эх! Господи! Ляпач!

В полночь притти и уткнуться
в подушку твоей любви – 
– Завтра уеду в Москву! – 
Освободятся сЕльтерские ноги мои, 
ими, как локтем пропеллера, взмахну! 
сто лет с тобою проживши 
не позабыл о Ней Единой. 
ЧЕРЕЗ закорючки капусты, по крышам, 
летит мой дух лебяжий 
На - фта - линный!

* * *

Я поджарил свой мозг на железном пруте
Добавляя перцу румян и кислот
Чтоб он понравился, музка, тебе
Больше, чем размазанный Игоря Северянина торт
Чтоб ты вкушала щекоча ноготком
Пахнущий терпентином смочёк.
Сердце моё будет кувырком
Как у нервного Кубелика
СМЫЧЁК

* * *

Я пошёл в ПАРКОВУЮ ЛЮБИЛЬНЮ 
Где туго пахло накрахмаленным воротничком. 
Растянули меня на железном кружиле
И стали возить голым ничком. 
Вскакивал я от каждого соприкосновения
как будто жарко ляпали СВИНЦОВЫМ ВАРЕНИКОМ! 
кивнули – отрубили колени
а голову заШили В ЮБКИ БАЛОН. 
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
и вот развесили сотню девушек 
ВЫБЕЛИТЬ ДО СЛЁЗ НА СОЛНЦЕПЁКЕ
а в зубы мне дали обмызганный ремешок, 
чтоб я держал его пока не женюсь на безбокой
только что вытащенной 
ИЗ МАЛИНОВОГО варенья!.. 

* * *

Я р е в н о в а ю тебя к тёплой моряне,
И белым птицам облаков!
В нетерпении
Бью о прибрежный камень
Верёвкой подошвы!
Больно мне, больно
Опереться горлом
На турецкую фисташку!
О, никому не отдам свои Чиатуры!
С ними пройду шальные венцы,
Любовку влача на цепочке глетчера
На пустырь Голгофы плетусь сквозь пески!