Пятно

Я понимаю гнев и страстность укоризны,

       Когда, ленива и тупа,

Заснувшей совестью на скорбный зов отчизны

       Не отзывается толпа.

Я понимаю смех, тот горький смех сквозь слезы,

       Тот иногда нещадный смех,

Что в юморе стиха иль в желчной шутке прозы

       Клеймит порок, смущает грех.

Я понимаю вопль отчаянья и страха,

       Когда, под долгой властью тьмы,

Черствеют все сердца и, словно гады праха,

       Все пресмыкаются умы.

Но есть душевный строй, который непонятен...

       Возник он в наши времена,

И я не нахожу, меж современных пятен,

       Позорней этого пятна.

Чем объясняются восторги публициста,

       Лишь только весть услышит он,

Что вновь на родине нечестно и нечисто,

       Что попирается закон?

Меж тем как наша мысль все никнет понемногу

       И погружается во тьму,—

Он в умилении твердит: «И слава Богу!

       Ум русским людям ни к чему.

На воле собственной мы немощны и жалки;

       Нам сил почина не дано;

А станем нехотя работать из-под палки —

       И дело ладится умно».

Встречал я нищего на людном перекрестке.

       Чтоб убедить, что он не лжив,

И зная, что сердца людей счастливых жестки,

       Он плакал, язвы обнажив.

Но русский публицист ликует, выставляя

       Болезни родины своей...

Что ж это? Тупость ли? Политика ли злая,

       Плод крепостнических затей?

Недаром, доблестью хвалясь пред нами всуе,

       Властям он лестию кадит

И лжет, в пленительных чертах живописуя

       Былых времен порочный быт.

1893, Стенькино