Андрей
Крюков

Незнакомке

Незнакомке, с трудом пережившей мою 
     фамильярность, 
Впопыхах позабывшей в авто розовеющий 
     плащ, – 
Ваш последний порыв, обнаживший на миг 
     фрагментарность 
И духов, и одежд, – был по-своему смел 
     и пьянящ. 
Как затравленный зверь, голос ветра 
     почуявший шкурой, 
Огрызаясь и скулы худые сводя от тоски, 
Вы стремглав унеслись, и порывистость 
     Вашей фигуры 
На бескрайнем холсте превратилась в 
     скупые мазки. 
В том сезоне, чего уж стесняться, мне 
     не было равных, 
Мой мустанг, как посланник Судьбы, 
     вызывающе скор, 
И, сверкая моноклем, я Вас поджидал у 
     парадных, 
Водрузив свой цилиндр на дрожащий от 
     страсти мотор. 
Эту поступь пантеры и профиль с 
     горбинкой пикантной 
Отразит полированных крыльев холодная 
     сталь, 
И добычу свою пронесёт женолюб 
     импозантный 
Сквозь огни ресторанов и тонких бокалов 
     хрусталь. 
Но в чужих языках Ваш покорный слуга 
     как в потёмках, 
Элоквенции Ваши вводили меня в забытьё, 
Надо мной Вы кружили, и словно в 
     замедленных съёмках 
Опрокинувши воду, протяжно кричали: 
     «Mon Dieu!» 
Я встряхнулся и, предупреждая распад 
     мирозданья, 
Торопился испить этих пальцев тончайший 
     узор. 
Сокращались часы, приближая развязку 
     свиданья 
И сжигая огнём вожделенья нордический 
     взор. 
В наркотическом сне я ласкал Ваше 
     крепкое тело, 
Что уж мы вытворяли – звенело в шкафах 
     серебро! 
Между явью и новыми играми ночь 
     пролетела, 
И, халат подавая, я Вам улыбнулся 
     хитро. 
Вы вернулись из ванной, горели 
     венчальные свечи, 
В тишине колокольцем разлился Ваш 
     радостный смех, 
Я из тени возник и на белые томные 
     плечи 
Опустил леопардовых мантий искрящийся 
     мех. 
Этот барс был застигнут врасплох средь 
     предгорий Памира – 
И в любви, и в работе меня не подводит 
     чутьё, 
Тем обидней для тонкого слуха былого 
     кумира 
Ваш безжалостный выпад и крики «Убийца! 
     Mon Dieu!» 
Вы бежали… Казалось бы, горьких – 
     мужских – настоящих 
Слёз довольно пролили Тургенев, 
     Сервантес и Пруст. 
Что тут нового? – спросит читатель. Но 
     в розовый плащик 
Зарываюсь лицом, и рыданья срываются с 
     уст.