Осеннее вступление

Развяжи мне язык, Муза огненных азбучищ.

Время рёв испытать.

Развяжи мне язык,

                       как осенние вязы

                                              развязываешь

в листопад,

как, принюхиваясь к ветру,

к мхам под мышками голых берёз,

воют вепри.

Значит, осень всерьёз.

Развяжи мне язык – как снимают ботинок,

чтоб ранимую землю осязать босиком,

как гигантское небо

                       эпохи Батыя

сковородку Земли,

обжигаясь,

                       берёт языком.

Освежи мне язык,

                       современная муза.

Водку из холодильника в рот наберя,

напоила щекотно,

                       морозно и узко!

Вкус рябины и русского словаря.

Онемевшие залы я бросал тебе под ноги вазами.

оставляя заик,

как у девки отчаянной,

                       были трубы мои

                                              перевязаны.

Разреши меня словом. Развяжи мне язык.

И никто не знавал, как в душевной изжоге

обдирался я в клочья –

                       вам виделся бзик?

Думал – вдруг прозревают от шока!

Развяжи мне язык.

Время рёва зверей. Время линьки архаров.

Архаическим рёвом

                       взрывая кадык,

не латинское «Август», а древнее «3 а р е в»,

озари мне язык.

Зарев

        заваленных базаров, грузовиков,

зарев разрумяненных от плиты хозяек,

зарев,

когда чащи тяжелы и пузаты,

а воздух над полем вздрагивает, как ноздри,

в предвкушении перемен,

когда звери воют в сладкой тревоге,

зарев,

когда видно от Москвы до Хабаровска

и от костров картофельной ботвы до костров Батыя,

зарев,

когда в левом верхнем углу жемчужно-витиеватой березы

замерла белка,

алая, как заглавная буквица

Ипатьевской летописи,

                       ах, Зарев,

                                      дай мне откусить твоего запева!

Заревает история.

                       Зарев тура, по сердцу хвати.

И в слезах, обернувшись, над трупом Сахары,

львы ревут,

           как шесты микрофонов,

                       воздев вертикально

                                         с помпушкой хвосты –

Зарев!

Зарев сброшенных груш,

                       кабинетов министров,

перезрелых на зависть,

зарев голой страны,

                       как деревья без листьев,

                                                              зарев.

«Ну да. Зарев слушает. Я – товарищ, Зарев, Петр Захарьевич.

Да,

в ночь на первое августа. Еду со смены, дальний свет

переключил. И все – будто кто меня окликает.

«Зарев, Зарев!» – кричат, как эхо, разными

колокольчиками, или бубенчики звенят:

«За-а-рев, За-а-рев...»

Чёрный был телефон – белый стал телефон.

Замы вырастут в завов.

И кочующей кеты на юг,

                                     под углом

ультразвуковый зарев.

Дружный зарев семьи,

                       отхватившей по займу

                                                          «Москвич»,

«Волгу» б зараз!

Ярославна в «высотке» всё себя не сумеет постичь –

Зарев.

Зарев счастья встречаний,

праздник новых одежд,

женский зарев прощальный

с детством первых раздежд.

Мы лесам соплеменны,

в нас поют перемены.

Что-то в нас назревает.

Человек заревает.

Паутинки летят. Так линяет пространство.

Тянет за реку.

Чтобы голос обресть – надо крупно расстаться,

зарев,

зарев – значит «прощай!», зарев – значит

                                                                     «да здравствует

завтра!».

Как горящая пакля, на сучках клочья волчьи и пёсьи.

Звери платят ясак за провидческий рык.

Шкурой платят за песню.

Развяжи мне язык.

Я одет поверх куртки

                       в квартиру с коридорами-рукавами,

где из почтового ящика,

                       как платок из кармана,

                                              газета торчит,

сверху дом,

                как боярская шуба

                каменными мехами,–

развяжи мне язык.

Ах, моё ремесло – самобытное? нет, самопытное!

Оббиваясь о стены, во сне, наяву,

ты пытай меня, время, пока тебе слово не выдам.

Дай мне дыбу любую. Пока не взреву.

Зарев новых словес. Зарев зрелых предчувствий,

революций и рас.

Зарев первой печурки,

красным бликом смеясь...

Запах снега

                  Пречистый,

изменяющий вас.

Человечьи кричит на шоссе

белка, крашенная, как в Вятке,–

алюминиевая уже,

только алые морда и лапки.