* * *

Теряю свою независимость,

поступки мои, верней, видимость

поступков моих и суждений

уже ощущают уздечку,

и что там софизмы нанизывать!

Где прежде так резво бежалось,

путь прежний мешает походке,

как будто магнитная залежь

притягивает подковки!

Безволье какое–то, жалость...

Куда б ни позвали — пожалуйста,

как набережные кокотки.

Какое–то разноголосье,

лишившееся дирижера,

в душе моей стонет и просит,

как гости во время дожора.

И галстук, завязанный фигой,

искусства не заменитель.

Должны быть известными — книги,

а сами вы незнамениты,

чем мина скромнее и глуше,

тем шире разряд динамита.

Должны быть бессмертными — души,

а сами вы смертно–телесны,

телевизионные уши

не так уже интересны.

Должны быть бессмертными рукописи,

а думать — кто купит?— бог упаси!

Хочу низложенья просторного

всех черт, что приписаны публикой.

Монархия первопрестольная

в душе уступает республике.

Тоскую о милых устоях.

Отказываюсь от затворничества

для демократичных забот —

жестяной лопатою дворничьей

расчищу снежок до ворот.

Есть высшая цель стихотворца —

ледок на крылечке оббить,

чтоб шли отогреться с морозца

и исповеди испить.

1964