* * *

До дна, до соломинки вымыт –

полынь молодая горька –

померкшие сраму не имут

сквозь лаковые облака.

Язык, вездесущий с пелёнок.

Колодец. Амбарный замок.

Как жил, так и умер в зелёных

краях, где репейник и мох

в нетопленой роще спесивой

опять под русалочий свист

склоняются перед осиной,

роняющей цинковый лист.

Напившийся уксуса с жёлчью

посмотрит ли на облака

жуком, выползающим молча

из спичечного коробка?

Нет – лишь возопит безответно.

Любой обречённый привык

листать расписание ветра,

срывающегося на крик.

Ах, ангел мой, лучше бы сразу,

покуда гроза начеку…

что – молния честному глазу,

его золотому зрачку?