* * *

Любому веку нужен свой язык.

Здесь Белый бы поставил рифму «зык».

Старик любил мистические бури,

таинственное золото в лазури,

поэт и полубог, не то что мы,

изгнанник символического рая,

он различал с веранды, умирая,

ржавеющие крымские холмы.

Любому веку нужен свой пиит.

Гони мерзавца в дверь – вернётся через

окошко. И провидческую ересь

в неистовой печали забубнит,

на скрипочке оплачет времена

античные, чтоб публика не знала

его в лицо, – и молча рухнет на

перроне Царскосельского вокзала.

Ещё одна: курила и врала,

и шапочки вязала на продажу,

морская дочь, изменница, вдова,

всю пряжу извела, чернее сажи

была лицом. Любившая, как сто

сестёр и жён, верёвкою бесплатной

обвязывает горло – и никто

не гладит ей седеющие патлы.

Любому веку... Брось, при чём тут век!

Он не длиннее жизни, а короче.

Любому дню потребен нежный снег,

когда январь. Луна в начале ночи,

когда июнь. Антоновка в руке

когда сентябрь. И оттепель, и сырость

в начале марта, чтоб под утро снилась

строка на неизвестном языке.