* * *

Птичий рынок, январь, слабый щебет щеглов

 и синиц в звукозаписи, так

продолжается детская песня без слов,

так с профессором дружит простак,

так в морозы той жизни твердела земля,

так ты царствовал там, а не здесь,

где подсолнух трещит, и хрустит конопля,

образуя опасную смесь. 

Ты ведь тоже смирился, и сердцем обмяк,

и усвоил, что выхода нет.

Года два на земле проживает хомяк,

пёс – пятнадцать, ворона – сто лет.

Не продлишь, не залечишь, лишь в гугле найдёшь

всякой твари отмеренный век.

Лишь Державин бессмертен и Лермонтов тож,

и Бетховен, глухой человек.

Это – сутолока, это – слепые глаза

трёх щенят, несомненно, иной

мир, счастливый кустарною клеткою, за

тонкой проволокою стальной.

Рвётся бурая плёнка, крошится винил,

обрывается пьяный баян –

и отправить письмо – словно каплю чернил

уронить в мировой океан.