* * *

сочинил бы что-нибудь, но увы

и слова мертвы и звуки мертвы

так письменник кокетничает, хитрюга,

впрочем, тут же в руки берёт бутыль

открывает кильку в томате иль

режет козий сыр, а его подруга

(совершенно новая) говорит,

что всегда ценила стихи навзрыд,

скажем, мужа Лары Живаго (Отто

Ларинголога), о тщете труда

и любови. Знаете, господа

звёздный страх предутреннего полёта

над цветущим киевом – спуск, подъём,

керосинки чиним, старьё берём,

в переходах подземных сладко

и прохладно но разве ты видишь их?

ты высоко среди живых, негустых

облаков с серебряною подкладкой

а бутыль из беспошлинного ларька

в ней вода горька и печаль крепка –

гаснет свет – подсолнечный, тонкорунный –

об одной струне в молодой ночи,

где медсёстры стонут, и спят врачи,

по притонам шляется тень Гаруна

аль-Рашида боже нехорошо

отбирать подаренное (ещё

неразвёрнутое) нечестно даже

этот сыр и хлеб и любовь взаймы

лишь бы их хватило до дна зимы

до петушьего крика до третьей стражи