* * *

Вот человек, он робок, как и я,

он суеверен, крика воронья

боится, и такой же тихий страх

владеет им в присутственных местах,

где похоронный царствует уют,

висит портрет монарха в строгой раме

и клерки светлоглазые снуют,

увёртливыми ходят пескарями

над отмелью (а за окном – кларнет,

зелёный лист, случайный рыжий локон),

и весело в соседний кабинет

плывут метать чернильную молоку.

Там в воздухе рассеян тонкий яд,

там, сжав крестообразную награду

до боли в пальцах, наклонился над

тяжёлой папкой с надписью «К докладу»

старик Каренин. «Если эта связь

преступна, то она достойна кары»,

он думает, и «жизнь не удалась»

выводит вместо визы. Тротуары

просохли. Дёрнуть водки? Нет, винца.

Деревья, звери – кто ещё, скажи, мой

доносчик? – что-то просят у творца.

А он молчит в дали непостижимой.