* * *

Как стали дни мои тихи…

Какая жалость!

Не в масть поре мои стихи,

как оказалось.

Для жизни надобно служить

и петь «тарам-там», –

а как хотелось бы прожить

одним талантом.

Махну, подумавши, рукой:

довольно бредней, –

не я единственный такой,

не я последний.

Добро ль, чтоб голос мой гремел,

была б охота,

а вкалывал бы, например,

безмолвный кто-то?

Всему живому друг и брат

под русским небом,

я лучше у церковных врат –

за нищим хлебом.

Пускай стихам моим пропасть,

без славы ляснув, –

зато, весёлым, что им власть

мирских соблазнов?

О, что им, вольным, взор тупой,

корысть и похоть,

тщеславье тех, кто нас с тобой

берёт под ноготь?

Моя безвестная родня,

простые души,

не отнимайте у меня

нужды и стужи.

В полдневный жар, в полночный мрак,

строкой звуча в них,

я никому из вас не враг

и не начальник.

Чердак поэта – чем не рай?

Монтень да тюлька.

Ещё, пожалуйста, сыграй,

моя свистулька.

Россия – это не моря,

леса, долины.

С её душой душа моя

неразделимы.  

1965