Таллинн

У Бога в каменной шкатулке

есть город тёмной штукатурки,

испорошившейся на треть,

где я своё оставил сердце –

не подышать и насмотреться,

а полюбить и умереть.

Войдя в него, поймёте сами,

что эти башенки тесали

для жизни, а не красоты.

Для жизни – рынка заварушка,

и конной мельницы вертушка,

и веры тонкие кресты.

С блаженно-нежною усмешкой

я шёл за юной белоснежкой,

былые горести забыв.

Как зябли милые запястья,

когда наслал на нас ненастье

свинцово-пепельный залив.

Но доброе средневековье

дарило путников любовью,

как чудотворец и поэт.

Его за скудость шельмовали,

а всё ж лошадки жерновами

мололи суету сует…

У Бога в каменной шкатулке

есть жестяные переулки,

домов ореховый раскол

в натёках смол и стеарина

и шпиль на ратуше старинной,

где Томас лапушки развёл.

За огневыми витражами

пылинки жаркие дрожали

и пел о Вечности орган.

О город готики Господней,

в моей безбожной преисподней

меня твой облик настигал.

Наверно, я сентиментален.

Я так хочу вернуться в Таллинн

и лечь у вышгородских стен.

Там доброе средневековье

колдует людям на здоровье –

и дух не алчет перемен.

1970