* * *

Я почуял беду и проснулся от горя и смуты,

и заплакал о тех, перед кем в неизвестном долгу, –

и не знаю, как быть, и как годы проходят минуты...

Ах, родные, родные, ну чем я вам всем помогу?

Хоть бы чуда занять у певучих и влюбчивых клавиш,

но не помнит уроков дурная моя голова,

а слова – мы ж не дети, – словами беды не убавишь,

больше тысячи лет, как не Бог нам диктует слова.

О как мучает мозг бытия неразумного скрежет,

как смертельно сосёт пустота вседержавных высот.

Век растленен и зол. И ничто на земле не утешит.

Бог не дрогнет на зов. И ничто в небесах не спасёт.

И меня обижали – безвинно, взахлеб, не однажды,

и в моём черепке всем скорбям чернота возжена,

но дано вместо счастья мученье таинственной жажды,

и прозренье берёз, и склонённых небес тишина.

И спасибо животным, деревьям, цветам и колосьям,

и смиренному Баху, чтоб нам через терньи за ним, –

и прощенье врагам, не затем, чтобы сладко спалось им,

а чтоб стать хоть на миг нам свободней и легче самим.

Ещё могут сто раз на позор и на ужас обречь нас,

но, чтоб крохотный светик в потёмках сердец не потух,

нам даёт свой венок – ничего не поделаешь – Вечность

и всё дальше ведёт – ничего не поделаешь – Дух.

1978