Жизнь и творчество
Будущий поэт родился в Москве в интеллигентной еврейской семье. Родители Пастернака, отец – художник, академик Петербургской Академии художеств Леонид Осипович (Исаак Иосифович) Пастернак (1862–1945) и мать – пианистка Розалия Исидоровна Пастернак (урождённая Райца Срулевна Кауфман, 1868–1939), переехали в Москву из Одессы в 1889 году, за год до его рождения. Борис появился на свет в доме на пересечении Оружейного переулка и Второй Тверской-Ямской улицы, где они поселились. Кроме старшего, Бориса, в семье Пастернаков родились Александр (1893–1982), Жозефина (1900–1993) и Лидия (1902–1989). Приблизительно до 1920 года Пастернак носил по документам отчество Исаакович.
Семья Пастернаков поддерживала дружбу с известными художниками (И. И. Левитаном, М. В. Нестеровым, В. Д. Поленовым, Н. Н. Ге), в доме бывали музыканты и писатели, в том числе Лев Толстой. В 1900 году Райнер Мария Рильке познакомился с семьёй Пастернаков во время второго визита в Москву.
падении с лошади сломал ногу и из-за
неправильного срастания (лёгкая хромота, которую Пастернак скрывал, осталась на всю жизнь) был освобождён от воинской повинности. В дальнейшем поэт уделял особое внимание этому эпизоду как пробудившему его творческие силы (он произошёл 6 (19) августа, в день Преображения).
25 октября 1905 года попал под казачьи нагайки, когда на Мясницкой улице столкнулся с толпой митингующих, которую гнала конная полиция. Этот эпизод войдёт в книги Пастернака.
Пастернак окончил гимназию с золотой медалью и всеми высшими баллами, кроме закона Божьего, от которого был освобождён. После ряда колебаний отказался от карьеры профессионального музыканта и композитора. В 1908 году поступил на юридическое отделение историко-филологического факультета Московского университета (впоследствии перевёлся на философское). Летом 1912 году изучал философию в Марбургском университете в Германии у главы марбургской неокантианской школы проф. Германа Когена. Тогда же сделал предложение Иде Высоцкой (дочери крупного чаеторговца Д. В. Высоцкого), но получил отказ, как описано в стихотворении «Марбург». В 1912 г
Первые стихи Пастернака были опубликованы в 1913 году (коллективный сборник группы «Лирика»), первая книга – «Близнец в тучах» – в конце того же года (на обложке 1914), воспринималась самим Пастернаком как незрелая. В 1928 половина стихотворений «Близнеца в тучах» и три стихотворения из сборника группы «Лирика» были объединены Пастернаком в цикл «Начальная пора» и сильно переработаны (некоторые фактически переписаны полностью); остальные ранние опыты при жизни Пастернака не переиздавались. Тем не менее, именно после «Близнеца в тучах» Пастернак стал осознавать себя профессиональным литератором.
В 1916 году вышел сборник «Поверх барьеров». Зиму и весну 1916 года Пастернак провёл на Урале, под городом Александровском Пермской губернии, в посёлке Всеволодо-Вильва, приняв приглашение поработать в конторе управляющего Всеволодо-Вильвенскими химическими заводами Бориса Збарского помощником по деловой переписке и торгово-финансовой отчётности. Широко распространено мнение, что прообразом города Юрятина из «Доктора Живаго» является город Пермь. В этом же году поэт побывал на Березниковском содовом заводе на Каме. В письме к С. П. Боброву от 24 июня 1916 г. (на следующий день после отъезда из дома во Всеволодо-Вильве) Борис называет содовый завод «Любимов, Сольвэ и К» и посёлок европейского образца при нём «маленькой промышленной Бельгией».
В 1922 году Пастернак женится на художнице Евгении Лурье, с которой проводит в гостях у родителей в Берлине вторую половину года и всю зиму 1922–23 годов. В том же 1922 году выходит программная книга поэта «Сестра моя – жизнь», большинство стихотворений которой были написаны ещё летом 1917 года. В следующем, 1923 году (23 сентября) в семье Пастернаков рождается сын Евгений.
На конец 20-х – начало 30-х годов приходится короткий период официального советского признания творчества Пастернака. Он принимает активное участие в деятельности Союза писателей СССР и в 1934 году выступает с речью на его первом съезде, на котором Н. И. Бухарин призывал официально назвать Пастернака лучшим поэтом Советского Союза. Его большой однотомник с 1933 по 1936 год ежегодно переиздаётся.
Познакомившись с Зинаидой Николаевной Нейгауз (в девичестве Еремеевой, 1897–1966), в то время женой пианиста Г. Г. Нейгауза, вместе с ней в 1931 году Пастернак предпринимает поездку в Грузию, где знакомится с поэтами Т. Табидзе, П. Яшвили. Прервав первый брак, в 1932 году Пастернак женится на З. Н. Нейгауз. В том же году выходит его книга «Второе рождение» – попытка Пастернака влиться в дух того времени. В ночь на 1 января 1938 у Пастернака и его второй жены рождается сын Леонид (будущий физик, ум. в 1976).
1942–1943 годы провёл в эвакуации в Чистополе. Помогал денежно многим людям, в том числе дочери Марины Цветаевой – Ариадне Эфрон.
В 1946 году Пастернак познакомился с О. В. Ивинской и она стала «музой» поэта. Он посвятил ей многие стихотворения. До самой смерти Пастернака их связывали близкие отношения.
О Господи, как совершенны
Дела Твои, – думал больной, –
Постели, и люди, и стены,
Ночь смерти и город ночной.
Кончаясь в больничной постели,
Я чувствую рук твоих жар.
Ты держишь меня, как изделье,
И прячешь, как перстень, в футляр.
«Доктор Живаго»
Публикация романа на Западе – сначала в Италии в 1957 году прокоммунистически настроенным издательством Фельтринелли, а потом в Великобритании, при посредничестве известного философа и дипломата сэра Исайи Берлина – привела к настоящей травле Пастернака в советской печати, исключению его из Союза писателей СССР, откровенным оскорблениям в его адрес со страниц советских газет. Московская организация Союза Писателей СССР, как и Правление Союза Писателей, требовали высылки Пастернака из Советского Союза и лишения его советского гражданства. Среди литераторов, требовавших высылки, были Л. И. Ошанин, А. И. Безыменский, С. A. Баруздин, Б. Н. Полевой и многие другие. Следует отметить, что отрицательное отношение к роману высказывалось и некоторыми русскими литераторами на Западе, в том числе В. В. Набоковым.
Нобелевская премия
Летом 1959 года Пастернак начинает работу над оставшейся незавершённой пьесой «Слепая красавица», но обнаруженная вскоре болезнь (рак лёгких) в последние месяцы жизни приковывает его к постели.
Дмитрий Быков, один из серьёзных биографов Пастернака, считает, что болезнь развилась на нервной почве во время травли и возлагает на власти ответственность за смерть Бориса Леонидовича. Пастернак умер 30 мая 1960 года в Переделкине. Сотни людей (среди них Б. Ш. Окуджава, Н. М. Коржавин, А. A. Вознесенский, Г. Б. Плисецкий) пришли 2 июня 1960 года на его похороны, несмотря на опалу поэта.
По материалам Википедии
«Мне четырнадцать лет»
Я впервые открыл Пастернака не в четырнадцать лет, а в двадцать один – осенью 1976, в днепропетровской городской библиотеке. Каждый вечер брал два тома из большой серии «БП» – Пастернака и Цветаеву – и читал до закрытия зала. Спрос был огромен: то и дело ко мне подходили с вопросом, не могу ли вернуть хоть одну из книг? Приходилось отказывать. А когда сам выступал в роли просителя, отказывали мне. Иногда мило улыбаясь при этом.
В обоих поэтов влюбился, Пастернака в юности просто боготворил. И стихи, которые писал, были старательным подражанием кумиру. Слишком старательным.
Сейчас, сорок лет спустя, не боготворю никого: ни Цветаеву, ни Пастернака. Но стихи их сопутствуют мне всю жизнь.
Пастернак слит с ранней юностью. Неважно, чьей: его ли, моей, весенней грозы за окном, столетия, планеты, мирозданья. Эти стихи «целебны» не только «для туберкулёза» (О. Мандельштам), но и для уныния и грусти. Все, целиком: от «Февраля», написанного «навзрыд», до «единственного» дня, который длится «дольше века». Запрограммированность на счастье, заложенная в Пастернаке от рождения, была настолько мощной, победительной, что опрокидывала горести и невзгоды. Даже разнузданная клевета, травля, «бездна унижений», омрачившие его последние годы, оказались неспособны изменить главный жизненный вектор. Они смогли лишь сократить физическое существование поэта. Только физическое.
Прощайте, годы безвременщины!
Простимся, бездне унижений
Бросающая вызов женщина!
Я – поле твоего сраженья.
Прощай, размах крыла расправленный,
Полёта вольное упорство,
И образ мира, в слове явленный,
И творчество, и чудотворство.
Читая эти строки, будто переносишься в пастернаковское «вечное детство» (А. Ахматова). Сколько б тебе ни было: четырнадцать, двадцать, шестьдесят. Какое бы ни было «тысячелетье на дворе»: второе, третье, любое.
июнь-июль 2016
Иллюстрации:
фото Б. Л. Пастернака разных лет;
фото родителей поэта; фото брата поэта Александра;
фото сыновей поэта Евгения и Леонида;
фото Е. В. Пастернак; фото З. Н. Пастернак;
фото О. В. Ивинской; фото А. А. Ахматовой; фото К. И. Чуковского;
автограф стихотворения «Быть знаменитым некрасиво»;
дом в Марбурге, в котором жил Пастернак;
Переделкинский кабинет поэта;
обложки некоторых книг Б. Л. Пастернака.
Источники: Д. Быков «Борис Пастернак» (серия «ЖЗЛ»), интернет...
Посвящения поэту
Борису Пастернаку
Рас-стояние: вёрсты, мили...
Нас рас-ставили, рас-садили,
Чтобы тихо себя вели
По двум разным концам земли.
Рас-стояние: вёрсты, дали...
Нас расклеили, распаяли,
В две руки развели, распяв,
И не знали, что это – сплав
Вдохновений и сухожилий...
Не рассорили – рассорили,
Расслоили...
Стена да ров.
Расселили нас, как орлов-
Заговорщиков: вёрсты, дали...
Не расстроили – растеряли.
По трущобам земных широт
Рассовали нас, как сирот.
Который уж, ну который – март?!
Разбили нас – как колоду карт!
24 марта 1925
Поэт (Борис Пастернак)
Он, сам себя сравнивший с конским глазом,
Косится, смотрит, видит, узнаёт,
И вот уже расплавленным алмазом
Сияют лужи, изнывает лёд.
В лиловой мгле покоятся задворки,
Платформы, брёвна, листья, облака.
Свист паровоза, хруст арбузной корки,
В душистой лайке робкая рука.
Звенит, гремит, скрежещет, бьёт прибоем
И вдруг притихнет, – это значит, он
Пугливо пробирается по хвоям,
Чтоб не спугнуть пространства чуткий сон.
И это значит, он считает зёрна
В пустых колосьях, это значит, он
К плите дарьяльской, проклятой и чёрной,
Опять пришёл с каких-то похорон.
И снова жжёт московская истома,
Звенит вдали смертельный бубенец…
Кто заблудился в двух шагах от дома,
Где снег по пояс и всему конец…
За то, что дым сравнил с Лаокооном,
Кладбищенский воспел чертополох,
За то, что мир наполнил новым звоном
В пространстве новом отражённых строф, –
Он награждён каким-то вечным детством,
Той щедростью и зоркостью светил,
И вся земля была его наследством,
А он её со всеми разделил.
19 января 1936 Ленинград
Памяти Бориса Пастернака
«...правление Литературного Фонда СССР
извещает о смерти писателя, члена Литфонда,
Бориса Леонидовича Пастернака,
последовавшей 30 мая сего года, на 71 году жизни,
после тяжелой и продолжительной болезни,
и выражает соболезнование семье покойного».
Единственное, появившееся в газетах, вернее,
в одной – «Литературной газете»,
– сообщение о смерти Б. Л. Пастернака.
Разобрали венки на веники,
На полчасика погрустнели...
Как гордимся мы, современники,
Что он умер в своей постели!
И терзали Шопена лабухи,
И торжественно шло прощанье...
Он не мылил петли в Елабуге.
И с ума не сходил в Сучане!
Даже киевские «письмэнники»
На поминки его поспели!..
Как гордимся мы, современники,
Что он умер в своей постели!
И не то, чтобы с чем-то за сорок,
Ровно семьдесят – возраст смертный,
И не просто какой-то пасынок,
Член Литфонда – усопший сметный!
Ах, осыпались лапы елочьи,
Отзвенели его метели...
До чего ж мы гордимся, сволочи,
Что он умер в своей постели!
«Мело, мело, по всей земле, во все пределы,
Свеча горела на столе, свеча горела..».
Нет, никая не свеча,
Горела люстра!
Очки на морде палача
Сверкали шустро!
А зал зевал, а зал скучал –
Мели, Емеля!
Ведь не в тюрьму, и не в Сучан,
Не к «высшей мере»!
И не к терновому венцу
Колесованьем,
А как поленом по лицу,
Голосованьем!
И кто-то, спьяну вопрошал:
«За что? Кого там?»
И кто-то жрал, и кто-то ржал
Над анекдотом...
Мы не забудем этот смех,
И эту скуку!
Мы поимённо вспомним всех,
Кто поднял руку!
«Гул затих. Я вышел на подмостки.
Прислонясь к дверному косяку..».
Вот и смолкли клевета и споры,
Словно взят у вечности отгул...
А над гробом встали мародёры,
И несут почётный...
Ка-ра-ул!
1960
Памяти Пастернака
Поэты, побочные дети России!
Вас с чёрного хода всегда выносили.
На кладбище старом с косыми крестами
крестились неграмотные крестьяне.
Теснились родные жалкою горсткой
в Тарханах, как в тридцать седьмом в Святогорском.
А я – посторонний, заплаканный юнкер,
у края могилы застывший по струнке.
Я плачу, я слёз не стыжусь и не прячу,
хотя от стыда за страну свою плачу.
Какое нам дело, что скажут потомки?
Поэзию в землю зарыли подонки.
Мы славу свою уступаем задаром:
как видно, она не по нашим амбарам.
Как видно, у нас её край непочатый –
поэзии истинной – хоть не печатай!
Лишь сосны с поэзией честно поступят:
корнями схватив, никому не уступят.
4 июня 1960
Школьник
Твой кумир тебя взял на премьеру.
И Любимов – Ромео!
И плечо твоё онемело
от присутствия слева.
Что-то будет! Когда бы час пробил,
жизнь ты б отдал с восторгом
за омытый сиянием профиль
в темноте над толстовкой.
Вдруг любимовская рапира –
повезло тебе, крестник! –
обломившись, со сцены влепилась
в ручку вашего кресла.
Стало жутко и весело стало
от такого событья!
Ты кусок неразгаданной стали
взял губами, забывшись.
«Как люблю вас, Борис Леонидович! –
думал ты,– повезло мне родиться.
Моя жизнь передачей больничною,
может, вам пригодится..».
Распрямись, мое детство согбенное.
Детство. Самозабвенье.
И пророческая рапира.
И такая Россия!..
Через год пролетал он над нами
в белом гробе на фоне небес,
будто в лодке – откинутый навзничь,
взявший весла на грудь – гребец.
Это было не погребенье.
Была воля небесная скул.
Был над родиной выдох гребельный –
он по ней слишком сильно вздохнул.
1960, 1977
В Переделкине
В гремящей небесной лохани
Подсинены белые тучи.
Покапало с них и подсохло,
И ветер обмёл все углы.
И вынутый мне попугаем
Закрученный трубочкой случай:
Пригорок спускается к соснам
И к серой плите из скалы.
О, дачных веранд запустенье.
Прихожая. (Раньше бы – сени).
И узкая лестничка круто
Приводит вас прямо туда.
По вымытым
в дождь непролазный,
По вытертым этим ступеням
Он в шлёпанцах – через ступеньки...
С обувки стекала вода.
А там – широко и высоко.
Простор поредевшей поляны.
Восток загляделся на запад,
И свет переменчив двойной.
На травах настоянный запах
Процежен сквозь марлю тумана,
И в блещущих стёклах сполохи,
И вечность бредёт стороной.
Там книги. Их меньше чем мало.
Там вдавленность узкой кровати.
Конторка его ожидает,
Запрятаны в ящик листки.
Повыросли быстро берёзы,
И, боже, берёзы некстати! –
Ведь застят любимое поле,
Дышавшее с правой руки.
Не диво, что угол поэта
Всему человечеству нужен.
Стихи его с музыкой мира –
Родня. Как полоска зари.
Смотрите, как вещного мало,
Как скупо,
как вольно снаружи,
Когда так без меры – навынос
И так безоглядно внутри.
Семен Липкин Борису Пастернаку 22 июня 2018 года
Добавить комментарий