Конец месяца апреля

Сборник «Открытие мира»

Тихо сгасли звезды-недотроги

по ручьям, разбившим легкий лед.

Зяблики спустились на дороги

и совсем забыли про полет.

Скоро вся окрестность похмелела,

солнце становилось на ребро,

и шатались сосны, по колено

в снежной пене горных погребов.

Закачалась речка, льды срезая,

переправы руша, и на льду

заметался, закружился заяц,

зимогор, почуявший беду.

Грудь разбил и окровавил губы

и от боли лег, а из-за скал

грозно выходили лесорубы,

город мой дымил в крутые трубы,

синим пеплом снег пересыпал.

Дом мой ледоколом на причале

лег от города и до реки.

Ровно в полдень в двери постучали

легким топорищем земляки.

Самый старший повстречал поклоном,

поднял зайца со своей груди,

отдал мне и наказал спокойно:

— Зверь исходит кровью. Отходи...

Только и сказал я: — Не просите...

В дом прошел; не слыша никого,

зайца положил на синий ситец,

на подушки, к солнцу головой.

Приходил с забоев вечерами

и сидел над койкой до утра,

в белые повязки кутал раны,

в желтые листы целебных трав.

А об этом со смешною лаской,

тихо, тихо, будто не дыша,

матери рассказывали сказки

всем светлоголовым малышам.

В полдень приходили металлисты,

школьники кричали у дверей,

и дарили ягодник-трехлистник

девушки с цветных оранжерей.

В полночь в окнах просыхали стекла,

и, шаги прохожих затая,

до зари заглядываясь в окна,

город весь на цыпочках стоял.

А часы стучали, льдины прели,

десять раз по ним прошла заря,

в комнате остались от апреля

серые листки календаря.

На заре проснулся длинноухий:

выгнул спину, к солнцу прыгнул сам,

длинные повязки легким пухом

разметал по каменным углам.

В эту пору площади дрожали

от колес саженных и подков.

В праздничных нарядах горожане

рудобоев в горы провожали

открывать созвездья рудников.

Через все мосты и перевозы,

через каждый лог и перевал

понесли железные обозы

черный хлеб и белый аммонал.

Самородным золотом каймлены,

плыли ровно, ветру вперекат,

длинные багровые знамена

у пехоты горной на руках.

А посбочь дороги, через скалы,

через ямы, не касаясь дна,

пыль вилась да вершники скакали,

кайлами звеня о стремена.

И когда сирены протрубили

далеко, у самых облаков, —

увидали все на битой пыли

изразцовый след автомобилей,

гусениц рубцы да сечь подков.

Был короткий от разлуки вечер,

незаметно канувший во тьму;

полушалками окутав плечи,

удивились женщины ему.

Школьники вернулись в стежки улиц

и не замечали сгоряча,

что эскадры в лужах потонули,

мельницы разбились на ручьях.

Но уже в кострах на горных тропах

обтекали пеной котелки.

Будто в день всемирного потопа

диким спотыкающимся скопом

звери пробивались на белки.

Бурей завывали волчьи стаи,

лось ревел, и задыхалась рысь

так, что в красных глотках клокотали

пеной отраженные костры.

И, гремя моторами, по следу,

через все разливы полых рек

шел на труд, на битву и победу

нежный-нежный сердцем человек.

1935