В городском саду

Круглы у радости глаза и велики —

                           у страха,

и пять морщинок на челе

        от празднеств и обид...

Но вышел тихий дирижер,

но заиграли Баха,

и все затихло, улеглось и обрело

свой вид.

Все встало на свои места,

       едва сыграли Баха...

Когда бы не было надежд —

     на черта белый свет?

К чему вино, кино, пшено,

        квитанции Госстраха

и вам — ботинки первый сорт,

которым сносу нет?

«Не все ль равно: какой земли

       касаются подошвы?

Не все ль равно: какой улов

          из волн несет рыбак?

Не все ль равно: вернешься цел

или в бою падешь ты,

и руку кто подаст в беде —

товарищ или враг?..»

О, чтобы было все не так,

         чтоб все иначе было,

наверно, именно затем,

наверно, потому

играет будничный оркестр

привычно и вполсилы,

а мы так трудно и легко

все тянемся к нему.

Ах, музыкант, мой музыкант!

Играешь, да не знаешь,

что нет печальных, и больных,

             и виноватых нет,

когда в прокуренных руках

    так просто ты сжимаешь,

ах, музыкант, мой музыкант,

    черешневый кларнет!