Бар-Иегуда Пражский

Ветер свищет и гуляет сквозь чердак.

На гвозде чернеет тощий лапсердак.

Жизнь - как гноище. Острупела душа,

Скрипка сломана и сын похоронён...

Каждый вечер, возвращаясь без гроша,

Я, как Иов прокажённый, заклеймён.

Даже дети сквозь кухонный гам и чад

«Вон, явился Богом прОклятый!» - кричат.

И за милостыней рынком семеня,

Гневом Вышнего терзаем и травим,

Я кусаю руку, бьющую меня,

Как бичуемый пророком Мицраим.

А в колодце полутёмного двора -

Драки, крики, перебранка до утра.

Разверну ли со смирением Талмуд -

Мудрость праотцев строга и холодна:

Точно факелоносители идут

С чёрным пламенем святые письмена.

И тогда я тайну тайн, врата ворот,

Разворачиваю книгу Сефирот.

К зыби символов в двоящемся стихе

Приникаю, как к целебному ключу,

Имя Господа миров - Йод - хэ - вов - хэ -

Онемевшими устами лепечу.

Так сегодня я забылся, и во сне,

Вот, виденье громовое было мне.

Видел я одновременно все края,

Всё, что было и что будет впереди...

Синим сводом распростёрт над миром Я,

Солнце белое горит в моей груди.

Мириады светоносных моих рук

Простираются в волнующийся круг,

Свет и жар - неистощимые дары -

Мечет сердце, как бушующий костёр,

И, рождаясь, многоцветные миры

Улетают в раздвигаемый простор...

Я проснулся, полумёртвый. Тьма везде.

Лапсердак висит, как тряпка, на гвозде.

1935