Гумилёв

...Ах, зачем эти старые сны:

Бури, плаванья, пальмы, надежды,

Львиный голос далекой страны,

Люди чёрные в белых одеждах...

Там со мною, как с другом, в шатре

Говорил про убитого сына,

Полулёжа на старом ковре,

Император с лицом бедуина...

Позабыть. Отогнать. У ручья

Всё равно никогда не склониться,

Не почувствовать, как горяча

Плоть песка, и воды не напиться...

Слышу подвига тяжкую власть

И душа тяжелеет, как колос:

За Тебя - моя ревность и страсть.

За Тебя - моя кровь и мой голос.

Разве душу не Ты опалил

Жгучим ветром страны полудённой,

Моё сердце не Ты ль закалил

На дороге, никем не пройдённой?

Смертной болью томлюсь и грущу,

Вижу свет на бесплотном Фаворе,

Но не смею простить, не прощу

Моей Родины грешное горе.

Да, одно лишь сокровище есть

У поэта и у человека

Белой шпагой скрестить свою честь

С чёрным дулом бесчестного века.

Лишь последняя ночь тяжела:

Слишком грузно течение крови,

Слишком помнится дальняя мгла

Над кострами свободных становий...

Будь спокоен, мой вождь, господин,

Ангел, друг моих дум, будь спокоен:

Я сумею скончаться один,

Как поэт, как мужчина и воин.

1935