Над зыбью стольких лет незыблемо одна...

Над зыбью стольких лет незыблемо одна,

Чьё имя я шептал на городских окраинах,

Ты, юности моей священная луна

    Вся в инее, в поверьях, в тайнах.

Я дерзок был и горд: я рвался, уходил,

Я пел и странствовал, томимый непокоем,

Я возвращался от обманчивых светил

    В твои душистые покои.

Опять твоих волос прохладная волна

Шептала про ладью, летящую над пеной,

Что мимо островов несётся, пленена

    Неотвратимою изменой.

Ты обучала вновь меня моей судьбе -

Круговращению ночей и дней счастливых,

И жизни плавный ритм я постигал в тебе -

    Приливы моря и отливы.

Союзу нашему, привольному, как степь,

Нет имени ещё на языке народном.

Мы не твердили клятв. Нам незнакома цепь,

    Нам, одиноким и свободным.

Кто наши судьбы сплёл? когда? в каком краю?

Туман пред-бытия непроницаем взору,

Но верность странную хранил я и храню

    Несказанному договору.

Неясны до конца для нас ни одному

Ни устье, ни исток божественного чувства,

И лишь нечаянно блик озаряет тьму

    Сквозь узкое окно искусства.

Да изредка в ночи пустынная тоска

Роясь, заискрится в твоем прекрасном взоре, -

Печаль старинных царств, под золотом песка

    Уснувших в непробудном море.

Тогда смущенье нас и трепет обоймёт,

Мы разнимаем взор, молчим, страшась ответа,

Как будто невзначай мы приоткрыли вход

    В алтарь, где спит ковчег завета.

Одна и та же мысль пронзит обоих нас,

И жизнь замедлит шаг – нежнее, чутче, строже,

И мы становимся друг другу в этот час

    Ещё дороже.

1936