Я любил эти детские губы...

Я любил эти детские губы,

Яркость речи и мягкость лица:

С непонятною нежностью любят

Так березу в саду у отца.

Её легкая мудрость учила

Мою тёмную, тяжкую кровь,

Ибо если вся жизнь есть точило,

То вино - это только любовь.

Лишь порой этот ласковый говор

Отходил, замерев как волна,

Обнажая для солнца другого

Скорбный камень пустынного дна.

Сквозь беседы веранд многолюдных

Вспоминал я заброшенный путь

К ледникам, незабвенным и скудным,

Где от снежных ветров - не вздохнуть,

Где встречал я на узкой дороге

Белый призрак себя самого,

Небывало бесстрастный и строгий,

Прокаливший до тла естество...

И над срывами чистого фирна,

В негасимых лучах, в вышине,

Белый конус святыни всемирной

Проплывал в ослепительном сне.

Его холод ознобом и жаром

Сотрясал, как ударом, мой дух,

Говоря, что к духовным Стожарам

Узкий путь не назначен для двух.

И тогда, в молчаливом терпенье,

Ничего не узнав, не поняв,

Подходила она - утвержденье

Вековых человеческих прав.

И так сумрачно было, так странно

Слушать голос, родной как сестра,

Звавший вновь осушать невозбранно

Кубок радостной тьмы до утра.

1942