Денис
Колчин

* * *

…Вот зеркальце сарматское. Твоё.

Червлёное, золотое,

Округлое, изящное литьё,

Чудеснейшее, донское…

* * *

Ни бессмертия, ни славы –

Ожидание, камедь…

Лёха вышел из подвала,

Снайпер выстрелил в ответ…

В чём победа, я не знаю.

Я от службы откосил…

У кого из нас, родная,

Никаких душевных сил?

* * *

Эти горы тебя изменили –

Твои мысли, причуды, поступки.

Не впервые, мой друг, не впервые.

Итого – бесполезно-подспудна

Обострённая краткая память.

«Эндери, Гергебиль, Серноводский…»

Корефан, извини, что упрямый –

Узнавать предлагаю наброски,

Из которых две трети – раскопки,

А последняя – видеокадры,

Офигенные чёрствые фотки…

Если честно, нисколько не храбрый.

Да, да, да. Ну а ты? Я серьёзно.

Изменили тебя, изменили

Гудермес, Новогрозненский, Грозный

(«попадалово»…«вешалка»… «вилы»…)

* * *

Сто лет безжалостных набегов,

Сто лет карательных походов.

Как будто – кроме быстрых предков –

Ни лжи, ни дома, ни свободы.

Цветенье, САУшки, аулы.

Одни и те же переводы.

Горянки так же тёмноскулы.

Пехота пыльная возводит

Блокпост. Подсолнечное небо

Везде – на чёрном перевале,

Руках коричневых и где-то

Ещё… Да нет, не прочитали

Толстого, Лермонтова, Потто…

Вернёмся вряд ли из последних

Бросков, лоснящихся от пота,

Разгромных лиственничных рейдов.

* * *

Хоть две строчки, хоть три, хоть четыре.

Никакого спасения нет.

Чахохбили? Давай чахохбили.

Неужели «прошествие лет»

Обязательно, чтобы увидеть?

Почему, дорогой? Потому

Надо будет поехать в Зугдиди,

Очамчиру, Цхинвал… На войну?

Вон туда – на распитие чачи.

Генацвале, кацо, азнаур,

Передай мне, пожалуйста, кстати,

Осетинский пирог… Чапаул* –

Вообще не про нас. И не нужно

Разделение вечной судьбы.

Оказалось, мы все – неуклюжи,

Распрекрасны, бессмертны, глупы.

---

*Чапаул (тюрк.) – грабёж.

* * *

Ватка с кровью. Мне взяли из пальца.

На сегодня – единственный подвиг.

Понимаю: не надо бояться.

Тем не менее, тело подводит –

Непременно лицо побледнеет,

Пятерня затвердеет внезапно…

По-иному совсем не умею.

А из вены – осталось на завтра…

В медсанбате зато високосней:

Окровавленных тряпок – навалом…

Ерунда для того, кто не в Грозном,

Для того, кто отделался малым.

* * *

За жестокость – с живых сдирают кожу.

Платят жестокостью, то бишь.

Зима хрустит над нижней Волгой,

Над нижним Яиком.

Междуречье пройти – себе дороже,

Носишь крест, или не носишь.

Свихнуться проще, если только

От волчьего рыка,

От верблюжьего рёва ранним утром.

Вечером – если отстанешь,

Качнёшься мельком, сбросишь сердце,

Узнав непогоду…

Междуречье обозначают юрты –

Киргиз-кайсацкие станы.

Зима хрустит. Её наследство –

Казачьи подводы…

А жестокость – ну, что же, злой обычай.

Самое верное средство

Добыть горячей жирной крови

Для пущей отваги.

А ещё – одинокий шелест птичий,

Вящее страшное бегство –

Прохладный взмах, свинец тяжёлый –

В башку бедолаги.

* * *

Бог ты мой… Ну, Боже мой… Ну, что ты?

Дорогая, поцелуй меня.

Видишь, я приехал. Чумоходы,

Кипарисы, универ – фигня…

…Ладно. Не фигня. Другое дело.

«Степь да степь», ж/д вокзал, Ростов…

Звёздочка, уралочка, «Омела»,

Я вернулся. Не грусти, любовь.

* * *

Пиши, Морриконе, пиши

Музыку для полного счастья.

Сегодня с утра – ни души.

Отлично. Куда уж пристрастней…

Пиши, Морриконе, пиши.

А что там ещё остается –

На фоне последних вершин,

Напротив заветного солнца?

* * *

Сердце декабря,

Льдистая заря,

Слабая луна,

Синяя сурьма,

Тонкое стекло

Лёгкого окна…

Только и всего,

Если – дополна…

Ветер высоты,

Вольные снега,

Хрупкие сады,

Синяя слюда,

Зимняя лоза,

Плавные меха,

Карие глаза,

Тёплая рука.

* * *

Пред лицом святых угодников,

Перед праведным судьёй

Ничего не будет новенького.

Успокойся, ё-моё.

Ты же знаешь всё заранее –

Сколько спрашивал себя…

Недовольство, наказание,

Умиленье, похвальба?

Ничего тому подобного.

Успокойся, паникёр.

Абсолютно не итоговый,

Распростейший разговор…

Только уж потом, на выходе,

Убедишься – почему,

Что тебе на долю выпало.

Прогундосишь: «Ну и ну».

* * *

Креветки, мидии… Палермо!

Сквозное Средиземноморье.

Идёт красивенькая шельма –

Курчавая Элеонора…

Повсюду – солнечные блики:

На куполах пурпурно-алых,

На влажных листьях базилика,

Среди расставленных бокалов

На эвкалиптовом подносе,

В тарелочке – среди оливок…

Моллюски на прилавках возле

Обветренных, неторопливых

Движений рук сицилианских.

Над ними – бежевые чайки…

Так быстро исчезают ранки –

Царапины и опечатки.

* * *

Серж эмигрировать мечтал,

Но вдруг менту по фейсу дал,

И сдал дела прокуратуре.

Боб умер, скурвился Вадим…

Борис Рыжий

Виталя умотал в Салду,

Вано поехал по контракту,

Митяй допился до инфаркта.

Наверное, сейчас в аду –

Провинция, война, медпункт.

Себе признаться: «Дурачина»

Хватает сил. «Made in China»

Затем проносится в мозгу.

В кинотеатре – чепуха.

Работа, сука, напрягает.

И только дочка вертухая

На самом деле дорога.

Искусство, прочее «the best»,

Что атипично для эпохи,

Осталось… Мы не так уж плохи.

Короче, никаких волшебств.

* * *

«В целой Африке нету грозней сомали…»

Повтори в декабре, поутру,

Во дворе, на Урале. Себя обмани,

Отмени вековую игру.

Наплевать на историю, опыт, судьбу.

Воплотились они у других.

У тебя – только Африка, рейд мангбету,

Белый Нил (произвол радуги).

* * *

Стикс протекает в центре города,

Развоплощается частями,

Четырнадцатию мостами.

На три-четыре водопровода –

В конце концов… Мы все – безмолвствуем,

Пересекаем ежедневно.

Произрастают наша молодость

И наша старость параллельно.

Из ряда прочь – не получается…

Вариативен, неизменен,

Стикс постоянно продолжается.

Вне переправ, по крайней мере.