Александру Александровичу Писареву

Лучами Феба озаренный

Ко мне ты дружество питал;

К тебе в пределы отдаленны

Я часто грамотки писал.

Любя Российска Пинда славу,

Себе в урок, другим в забаву,

Законы критики гласил.

Пусть скуден дар, горящим духом

Я пел вселенной перед слухом

Непобедимость Росских сил;

Европы всей внимая стону,

Железную срывал корону

Со святотатственной главы.

Мне, робкому певцу с Невы,

Скажи, возможно ли стремиться

Сочесть бесчисленность побед?

Пегас крылатый утомится,

Летая за орлами вслед.

На Вислу лиру устремляю,

А мне вдруг говорят: спеши,

На Эльбе Росса опиши.

По Лейпцигу когда гуляю

И мост во пламени являю,

Моих друзей я слышу суд:

Оставь, певец, напрасный труд;

Нет нужды в Одере, ни Мейне,

Ты знай, что Александр на Сейне

Трубу гремящую оставлю,

А лучше друга я прославлю,

Носяща в брани _благодать_.

Имея разум просвещенный,

Звездою перси украшенны,

Привыкнув лавры пожинать,

Когда тиран искоренится,

Спеши в сень к Музам возвратиться,

Друзей в Петрополе обнять.

Среди торжественной беседы

Все ваши подвиги, победы,

Искорененно Россом зло,

Прославят лирой Музы сами,

И победителей чело

Украсят свежими цветами.

1814

Александру Федоровичу Воейкову

Воейков! любишь ты по разуму хвалить,

Иль основательно Поэзию хулить.

Разумно говорил родитель нашей сцены

(Но сей несчастливый наперсник Мельпомены

В чертогах у нее пусть только _лепетал_,

Удачливо подчас Зоилов щекотал):

_Достойной похвалы невежды не умалят,

А то не похвала, когда невежды хвалят_.

Напрасно отвергать нам правду этих слов:

Все наши похвалы в журналах наших, брани

Суть просто дружеству иль ненависти дани;

Но где, скажи, когда в беседе знатоков

Без желчи оценить могли живых певцов?

Везде пристрастно Муз венчают или вяжут:

То Греки, Римляне, Французы нам покажут.

Я сам, последнейший из Фебовых сынов,

Слыхал себе хвалы, ругательства без меры;

Середки нет: здесь все _врали_ или Вольтеры!

Питомец глупости, приветливый Минос,

Готов писателю кадить некстати в нос;

А если в ссоре с кем, в минуту без препоны

Он Богдановича разжалует в Прадоны.

Ты, взяв Жуковского в число своих друзей,

_Хвалою дорожи разборчивых людей_.

Пусть мнимых знатоков нелепые здесь сонмы

Бросают лавр друзьям, а на таланты громы:

Что нужды до того? Прошло почти сто лет,

Как Ломоносова сияет чистый свет;

Но разве Лирика бессмертного Зоилы

В досаду истине щадили до могилы?..

Без убыли речей, без траты образцов

Оставим воевать мы с Музами глупцов!

Пусть Геллерт басенку старинную расскажет,

И языки пустых хвалителей привяжет...

8 декабря 1823

Алкивиады

Алкивиады все красиво пишут много,

Но к исполнению не приступают строго.

В Афинах издан был указ,

О чем? не знаю.

Не знаю то ж, какой писал приказ;

Но только утверждаю,

Что это был закон

Для Спарты польз не сручен он.

Посол Лакедомонской

Отправил вмиг гонца

К Ликургу самому, чтоб до его лица

Скакал всей прытью конской.

Ликургов был ответ: пиши, указ какой -

Короткой иль большой?

Коль в лист, иль в два, иль в пять, пускай

и чист и ясен,

Указ тот не опасен,

А ежель в трех строках, -

По справедливости в тебе рождает страх.

1812

Болван и Богомольцы

Болван пожалован был негде в боги,

Готов ему олтарь, курение и жрец;

Готовы и мольбы от искренних сердец.

Текут толпы народа многи;

Как люди, тот зимы, тот просит теплых дней;

Один воды, другой огня.

Болвана моего лелеют и ласкают

И пыль в глаза пускают;

Все малы, как сверчки, и мыслят, что болван

Пред всеми великан.

Кадят болвана в нос, и кровь от жертвы льется,

Болван не ворохнется,

Болван болваном остается;

Молебщики увидя то,

Смекнули, что

На смех народу

Болвана бросить в воду,

Сказав ему: изволь Нептунов сок сосать;

Ты не возмог казнить и не умел спасать.

Вельможи

С таким божком не редко схожи.

1809

Бочка

У погреба пустых лежало бочек много;

Когда напиток весь из бочки взят до дна,

Она

Уж боле не нужна;

За бочкою пустой не смотрят строго.

Из них одна

Была пред тем полна

Венгерского вина;

Как выше сказано, вся выпита до дна,

И в бочке не было ни капельки вина.

Старуха пьяница там к бочке прибежала,

Как розу нюхала, и вкус свой раздражала,

И говорила так:

Ты лучше Нектара, я чувства услаждаю,

Когда лишь тень твоих доброт встречаю;

Вино твой должен быть не оцененный смак,

Когда твои остатки

Так сладки!

1810

В летах моих унылых, поздних...

В летах моих унылых, поздних,

Покрытый сединой давно {7},

Я жив... Но много жертв достойных

Недуга пало под косой;

Кто здесь Отечеству полезен,

Тот в гроб всегда нисходит рано,

Ловя последний сердца луч,

Певец и скорби и печали,

Могу соземцев на гробницах,

Могу еще я слезы лить.

1831

В. Л. Пушкину на пребывание в Костроме

Благополучию, забаве

Нигде всемирных громов нет.

Живущий в пышности и славе

Нередко горьки слезы льет,

А Тирсис, сельский обитатель,

Пастушки милой обожатель,

Веселье в розовом венке

На бархатном лужку встречает,

В восторге сладком утверждает:

Оно вот здесь -- при ручейке.

На Темзе пышную столицу

Ты, Пушкин, странствуя, видал;

И вкуса Роскоши столицу,

Чудесную Лютецу 1 знал.

Средь вихря радостей пременных

Не мог ты в мыслях восхищенных

Насытить чувствие и взор:

По утру Фидиас прельщает...

А там «Меропа» восхищает...

Или -- гремит небесный хор.

Иное Комус прихотливый

Дает великолепный пир,

А после яств слова игривы

И песни сладкострунных лир

Тебя в чертог возносят Феба.

До высоты достигнув неба,

Ты Мерсие, Дюсиса зришь

И с ними Томсона читаешь

Или к Филиде страсть питаешь

И о романах говоришь.

Ты, возвращенный вновь пенатам,

На Волге зришь Пермесский ток,

Грозишь на лире супостатам,

Сулишь россиянам венок.

Секваны, Темзы удаленный,

Средь Норда муз не отчужденный,

На Волге любишь с ними быть,

Где хитрыми они руками

Военны лавры с их цветами

В один венок могли вместить.

Хоть милость Фебову ты носишь,

Но дар умеешь величать,

Творца безделок 2 превозносишь,

Спеша везде его венчать,

И не смущаешься в досаде,

Когда холодных стран в наряде

По-русски видишь Буало,

Как гласных он спешит расставить,

Стеченья грубые бесславить,

Прося, чтоб было всё как скло.

Шумяща быстрыми волнами

Огромный Волга кажет вид,

Она восточных стран дарами

Россию щедро богатит.

Речной играет ветер злобно,

Веселье, труд текут подобно,

Равно в Париже, в Костроме

Несчастие людей терзает,

Но где ж блаженство обитает?

В спокойной совести, в уме.

Имея нежно сердце, чувство,

Хоть пышных видов удален,

Хотя чудесное искусство

Не ловит душу, мысль в плен,

Ты в розах видишь всю природу,

Там светлую встречаешь воду,

Развесисты древа близ рек.

Когда цветы где обретаешь,

Тогда как бабочка летаешь

И их сбираешь целый век.

1805

Весна в Петрополе 1829 года

По льду Невы, любуясь бегом,

В собольей шубе Клим катит,

Озябла мурава под снегом,

И жизни дух в деревьях спит.

Вязанку дров взваля на плечи,

Простолюдины жарят печи,

Дым стелется поверх домов.

Я сам, окутав ноги, шею,

Для поклонения Борею,

Скачу гулять в Катерингоф.

На сроки ждать весну напрасно:

Лишь солнце вступит в знак Овна,

Мы взапуски кричим согласно:

Порадуйтесь! весна! весна!

Хотя зефиры в самом деле,

Средь Юга, нежася в постеле,

Забыли Севера страну;

Гуляя, грязь глотаем, топчем,

На тротуарах мы хлопочем

Чужую праздновать весну.

1829

Гавриле Романовичу Державину

Министр, герой, певец! блажен, кто духом силен;

Планетам таковым заката в мире нет;

Кто дарованием и чувствами обилен,

Без опасения, как вождь светил, течет,

Сияньем землю озаряет, --

Огонь святый не угасает.

Орел, которому земли в пределах тесно,

Являет крепость сил и мужество чудесно;

Среди юдольных стран он селянин небес;

Открыл повсюду путь наперснику Зевес,

Взвился, и высочайши горы

И солнца дом объяли взоры.

Певец! ты лепоту и стройность видел мира,

Движение планет в обители эфира,

Где звезды странствуют, бросая свет в ночи,

Где преломленные в дол сыплются лучи;

Ты видел, как орлы парили

И солнце крыльями закрыли.

Приемля дар и кисть, не скрой злодейств картины.

Под игом уз земной нередко страждет шар,

Кровь смертного пиют поля, морей пучины,

Наносит властелин бессильному удар.

Глагол небес -- молчат законы,

Нередко слышен вопль и стоны.

Священной истины живописуй уставы,

Род смертных покажи среди счастливых дней,

Представь сияние неложной в мире славы,

Любовью дышащих изобрази царей.

Певец! ты был внутри чертога,

Ты видел ангела и бога.

Воспламененных лир паря далече струны,

Гремят сквозь цепь веков, как грозные перуны.

Да будет песнь твоя священной правды храм,

Твои стихи -- закон народам и царям;

Изобрази красы прелестны,

Представь Петра труды чудесны.

Неутомимого представь орла в полете,

На суше и водах, вверху кремнистых гор,

Который, плавая лучей в горящем свете,

На беспредельный круг бросает быстрый взор,

Оттоле жертвы похищает,

Птенцов лелеет и питает.

1804

Голубка

Из рук Анакреона

Всегда я хлеб клюю;

Вино с ним вместе пью.

Когда сыта, довольна,

То на плечо скакну,

То пальчик ущипну;

Потом с покоем, в мире

По златострунной лире

Я крылья разверну,

И сладко тут засну.

1805

Грабитель

Один грабитель

Чужих сокровищей любитель

В великолепные чертоги пригласил

Друзей к обеду,

На знатную беседу. -

Смотрите, братцы, я как прежде жил,

И ныне как живу, кичливо говорил.

И то, что есть у вас у многих,

Всех добродетелей любимцев строгих,

Как знатный Господин,

Имею я один. -

Ответы на вопрос услышал он такие:

Конечно у тебя все вещи дорогие;

Но только не твои; - чужие. -

Когда стихов творец,

Не ведав своего искусства правил,

Из разных лоскутков творения составил;

Кто скажет, чтоб он был творения отец?

Тогда стихи прекрасны,

Когда свободны, чисты, ясны;

Тогда читателей на похвалы влекут,

Когда из собственна источника текут.

Выкрадывать стихи не важное искусство: -

Украдь Корнельев дух, а у Расина чувство.

1809

Два голубя

Я лаком до чужова -

Держуся слова

Творца того,

Который говорил, чт_о_ хорошо, его -

Но то опасно,

Чтоб не украсть муки пшеничный напрасно,

И чтоб пирог затеян мной

Не вышел оржаной.

Два были голубя друзья сердечны

И провожают дни приятны и беспечны.

Один постарей был, другой

Был молодой;

Весну прелестную лишь видел он однажды;

Их дело было то, чтоб вместе ворковать

И вместе поклевать

И вместе на ручей для утоленья жажды.

Однако ж молодой затеял голубок

Лететь за море;

Другому голубю то было горе; -

Был голубь опытен и ум имел глубок,

И говорил товарищу любезну:

Ты не хорошу мысль питаешь, не полезну;

Готовишь множество себе печалей, бед;

Зачем летать! здесь тот же солнца свет.

Осиротею, я начну терзаться,

Худое о тебе мне будет все казаться,

Что голоден, не сыт, что без покрова ты,

Пускай мечты,

Но сердцу нежному гораздо больны.

Кто странствовал, беды тот претерпел довольны.

Что шаг,

То враг;

Глубоки воды,

Небесны непогоды

И коршун и орлы

Изображения во сне представят злы.

Что Ментор ни поет, все было то бесплодно;

Незрелый любит ум лишь поступать свободно.

Так голубь молодой

Нашел причины многи,

Достаточны предлоги,

И говорит: одной

Весной

Путь кончу свой.

Чрез путешествие хочу себя наставить,

Как голуби живут, и там и сям узнать;

Худое пренебречь, что хорошо занять;

Рассказом, возвратясь, тебя хочу забавить.

Я молод и в поре,

Я голубь, а не крот, мне стыдно жить в норе;

И наконец - пришлося расставаться,

Слезами обливаться.

И голубь молодой в минуту полетел,

Куда хотел.

Оставил он гнездо, спустился в поле,

Помахивал крылом мой голубок на воле.

Случились там поставлены силки,

Куда несмысленны, валятся голубки.

В них голубок попал, сидел в темнице,

Кой-как разгрыз зубами узелки

И волю получил, не даром птице

Она пришла.

Оставил перушки мой голубь из крыла;

А что он в полону силковом находился,

Ногой с веревкою сцепился

И как цепь во изобличение унес,

Когда опять летать пустился.

Лишь голубь осмельчал, там гнев небес

Постиг его: и дождь и град жестокой

Пробили до костей, и листьев кров широкой

На дереве не спас; - страдает голубок.

Едва обсохнул лишь, пустился ястребок

За ним на ловлю;

Напасти бегая, в деревне сел на кровлю.

Робенок камешек схватил

И в голубя пустил.

Пошла стрела в свою дорогу

И прямо к голубю в крыло и в ногу;

Хоть камень голубя не сшиб,

Попал ноги он в самый сгиб.

Несчастный голубок терпя судьбину строгу

Хромой

Летит домой

И крылышко таскает,

О путешествиях и рта не разевает.

1812

Два Друга

Два друга были

И жили,

Как Лафонтен сказал, отсель

За тридевять земель.

Один из них в середке ночи

С постели скок, что было мочи,

И к другу прибежал,

Который, пробудясь, пришедшему сказал:

Зачем ты изменил Морфею?

Когда обижен кем - пойдем отмщать злодею!

Нет денег у тебя - вот кошелек, возьми;

А если уловлен любовными сетями,

О друг любезный!

Не тратя час полезный,

Поговорим с родней

Красавицы твоей.

Другой в ответ: ты мне привиделся печален.

Не в правду ль было то - узнать я захотел

И прилетел.

Который более из двух пример похвален,

Сам Лафонтен решить не смел!

Друг верный на земле - бесценная отрада!

Он уловляет мысль, читает тайну взгляда;

Он о желаниях не ждет ни просьб, ни слов,

У друга в сердце их отыскивать готов.

Забота никогда о милых не напрасна:

Тут даже - страшен сон, безделица - ужасна.

1815

Два плешивые

Два шли плешивые, один на переди,

Другой шагает позади.

По встречному пути лежит гребенка, -

Передний хвать лызгачь*, а задний там -

Находка пополам, -

Я чаю брат, ты ухватил цыпленка.

Другой в ответ:

Находка хороша, да нам в ней нужды нет.

Друзья не спорятся и люди тамо дружны,

Где вещи встретятся их прихотям не нужны.

1810

Две сумы

Когда Зевес род смертных сотворил,

Двумя сумами он людей всех подарил.

Одну суму повесил за плечами,

Другую пред очами.

Пороки собственны в суме, что за спиной;

В суме перед лицом порок чужой.

Мы недостатки все у ближнего встречаем,

Своих не примечаем.

Короче заключить, читатель! я и ты

Мы рыси для других, а для себя кроты.

1814

Две трапезы

Кричит какой-то стиходей,

На праздник приглася премножество людей:

«Я две трапезы дам для милых мне гостей -

Сперва духовную, потом плотскую.»

Сказали гости все: «Мы будем на вторую!»

1780

Дворец у Льва

Самоуправный Лев, четвероногих царь,

Указы распустил, чтобы тотчас с поклоном,

Его величества пред троном,

Явилась вся подвластна тварь,

В собрание народно.

Дозволил в свой дворец вход подданным свободно.

Пришли тигр, барс, медведь, мартышка, волк с лисой,

Зверей премножество, и всякий примечает,

Что запах во дворце дурной.

Медведь всех прежде нос свой лапой закрывает,

Приметя это, Лев при всех его терзает.

Мартышка хитрая трусливо утверждает,

Что розы во дворце и лилии одни,

Царь Лев Нерону был с родни,

Мартышку жизни в миг за подлу лесть лишает,

Потом Лисе наедине

Сказал: чем пахнет здесь, скажи открыто мне,

Я правды только жажду?

Лиса в ответ царю - три дня насморком стражду

Иносказательных уроков

Учитель первый Сумароков

Сказал: коль правдою не можешь отвечать,

Полезнее всего молчать.

1815

Евсевию Ивановичу Лялину

В Кронштате с Музами свиданье

Поэта юного хвалю;

Увидеть Пинд твое желанье

И плавные стихи люблю.

Ты справедливо прославляешь

Сиянье пламенных певцов,

Любимцев Аонид, жрецов,

Напрасно только прицепляешь

За блеск сценической игры

К орлам Невы певца Кубры!..

Питомец грозного Нептуна!

Тебе сопутник сам Борей;

Пусть не трепещешь стрел Перуна,

Поверь - опаснее морей

И бурь Парнасские Сирены;

Всех в мире тяжелее путь

До верха Пинда досягнуть.

Там часто вянет лавр зеленый,

Там рядом с током Иппокрены

Песчаный, дикий Леты брег;

Там гром и дождь, там иней, снег. -

Хотя у нас в теплицах розы

Цветут в крещенские морозы;

Но шепот зависти и месть

Поносят вместе дар и честь.

Большие, право, нам проказы:

Вопль, брань, и толки, и рассказы,

И клеветы дух часто злой -

Тебя погонят с гор долой.

Коль кто, не убоясь стремнины,

И побредет - и то скользя -

Столкнут утеса с половины,

А бросить якоря нельзя!..

Цветущих лет весну сретая,

Изящным дух и мысль питая,

На стебле розу ты видал, -

По ней, быть может, и страдал?..

В лице иль Дафны, иль Филлиды

Нес жертвы на олтарь Киприды!..

Что ж там узрел? - одну напасть! -

Иль гордую нередко власть.

Стыдливость, ревность и желанье

Твой измеряли каждый шаг:

Капризы часто на свиданьи

Блеск отравляют мнимых благ.

Красавиц прихотливей Музы:

Беда, коль ступишь невпопад!

У них все чинно, стройно в лад;

На все закон, порядок, узы!

Число, местоименье, род -

Какое множество хлопот!

А к ним прицепятся глаголы

И за фантазию расколы;

От Муз и Шиллер и Бейрон -

И даже в старину Марон -

Слыхали часто пересуды.

У девяти Парнасских дев

На прилагательные гнев,

Кричат... (на все свои причуды)...

_Алмазный_ перст, _стеклянный_ брак,

_Двуносый_ дуб, _стыдливый_ рак -

Пускай кудрявы и прекрасны;

В стихах не звучны и не ясны.

Внимая моря бурный рев,

Послушен будь всегда досугу;

Пиши стихами только _к другу_,

Забыв напрасный Музы гнев;

Неробким духом и рукою

Старинной, новою стопою

Стихи под молнией пиши;

Коль вытекают из души,

Они, конечно, хороши.

Поэзия - восторг высокой

И дух премудрости глубокой,

Пространней видимых морей;

Она всех боле Океянов;

Нет только пристани у ней;

Довольно летом Ураганов.

Подводных камней и мелей,

Водоворотов и бурунов,

И тьмы лжекритиков-Перунов;

Она - сказать ли наконец? -

_Язык чувствительных сердец_!

13 октября 1823

Жених и две невесты

Был некто молодец середних лет,

Ни белокур ни сед,

Жениться захотел, но чудною судьбою

Он двух невест имел на выбор пред собою,

Одна была чрезмерно молода,

Другая напротив почти седа,

Одна вдовица,

Другая скромная девица

Когда наедине жених

Случался с ними,

Он был почтителен и тих,

Они меж ласками своими

У жениха из каждого виску

Щипали мастерски всегда по волоску.

Старуха волосы все русые щипала;

А девушка точь в точь с седыми поступала,

И торопились так в удобный час и день,

Что сетовать на них никто не смел за лень,

И ремесло свое дней с сотню продолжая,

Одна перед другой усердье умножая,

Так жали ревностно, что он хоть не старик,

Но принужден надеть парик.

Смекнул жених, что каждая супруга

Желает своего любезна друга

Принудить жить на свой лишь образец;

И, - выбросил с тех пор из мыслей он венец.

1816

Живописцу моему

Искусно ты меня, художник, написал,

Со светом купно тень волшебно сочетал,

И сам чрезмерно рад, что кончил труд счастливо.

Любуясь, на него ты смотришь горделиво

И громко говоришь: ступай теперь, Хвостов,

Награду получить достойную трудов;

Стань смело на ряду с бессмертными творцами {9}

И, скромность отложа, красуйся их венцами.

Там, зри, наставник твой, Омир полночных стран,

Там Русский Златоуст, бессмертный Феофан,

Венчатели заслуг, гонители пороков,

Там громкий Пиндар наш, там Феспис - Сумароков;

Они средь хладных стран, средь темноты ночей

Простерли далеко сияние лучей.

Так точно, Апеллес! с тобою я согласен,

Удачен образ мой, твой труд был не напрасен.

Не мни, что подарил ты лавр бессмертный мне,

Меня изобразив хитро на полотне;

Коль тайны истощил всех живописных правил;

Ты только лишь себя, а не меня прославил;

Ты будешь, может быть, искусства образец,

А я остануся посредственный певец.

Нельзя прославиться чужими нам трудами;

Виной себе хулы, или похвал, мы сами.

Пусть образ мой внесут туда, где Россов Царь

Щедротою своей воздвиг для Муз олтарь;

Где в ярости Сатурн, внимая песни громки,

Бросает, утомясь, косы своей обломки.

Согласен, - буду там; скажи, что пользы в том,

Что я с Державиным столкнусь лице с лицом?

Все Музы ведают, Гораций сей Российский

То на горы взлетит Кавказски и Алпийски,

То строит ревностно великолепный храм

Царице, что вела нас к славе по цветам;

То, приглася к себе певца Анакреона,

Амура славит с ним, Царя утех и стона,

Голубку приманит с руки своей клевать,

И сладко на его коленях засыпать.

Пусть там подле себя увижу я Хвостова,

На стенке, в рамочке, точь-в-точь как бы живого;

Сей острый родич мой вдруг видит свет и тень;

Его Пирроном быть не допустила лень;

На долгих на Парнасе, судей бояся строгих,

Скорей других попал, и далее был многих.

В соседстве у меня является Шишков,

Страж добрый языка и нрава праотцов.

Зачем лице его задумчиво и строго?

Он мало говорит, но размышляет много;

Перо Шишкова - бич несмысленным певцам

И вкуса нового негодным образцам.

Что вижу близ меня! мой охранитель Гений,

Наперсник мудрости, почтеннейший Евгений,

Который, кажется, беседуя со мной,

Мне громко говорит: любитель Муз, постой,

Коль хочешь ты себя через стихи прославить,

Старайся в полном их сиянии представить.

Пекись, коль лирой мнишь хвалы приобретать,

Ты вдохновение с искусством сочетать;

Знай, дар как молния блеснет и исчезает,

Искусством подкреплен, как солнце, он сияет

Дар может щеголять страничкою одной;

С искусством дар не зрит границы никакой.

Желаем мы смотреть на образ Кантемира;

Хотя уже давно его умолкла лира,

Но лишь не умолчит в своих сатирах он.

А мне зачем лететь на Росский Геликон?

Скажи, зачем, коль путь к нему утесист, скаток

Потомству отдавать лице свое в задаток?

При жизни похвала, без лести говоря,

Сиянья вечного единая заря.

Беда, когда хвалы потомки мне умалят!

Бессмертен тот певец, кого по смерти хвалят.

О! Музы! вами я с младенчества любим,

Тому свидетели Афины, древний Рим.

Люблю отечество, люблю язык природный,

Богатый наш язык, и звучный, и свободный.

Я, к Музам, к родине в душе питая жар,

Дерзаю приносить им в жертву скудный дар;

Всегда прелестны мне Парнасских дев союзы:

Всегда родят восторг божественные Музы;

И в недре праздности, и посреди трудов

Ищу отрад в тени священных их лесов.

Российский Богатырь молниеносных взоров,

Когда здесь умственно, пример вождей Суворов,

Среди Петрополя Европу облетал,

Где должен грянуть гром, как Зевс, располагал,

Оплотом заградил к нам льва набеги смелы,

Готовил, яростный, на чалмоносцев стрелы,

Премудрости рукой водя, как на войне,

Герой участие в сих тайнах вверил мне.

Я в Трою мысленно тогда летал без страху,

И выгадал часок похитить Андромаху.

Пусть на меня за то неложный Фебов сын,

Наперсник славный Муз, рассердится Расин;

Я справедливого не опасаюсь гнева.

Равно и не боюсь зоилов лютых рева.

Пускай озлобятся, терзаются, шипят,

Пускай в неистовстве льют смертоносный яд;

Они, как вранночный, угрюмы, мрачны, грубы;

Что нужды до того? пусть изощряют зубы;

Люблю священных дев, люблю питомцев их,

И не смотрю на вопль детей Парнасса злых;

Но естьли скажут мне: толпа их встанет снова,

Чем оправдаешься, что им в ответ? - ни слова!

Моя в беседе Муз приятно жизнь течет;

Признаюсь, для меня Зоилов в свете нет.

Когда я чистых дев вниманья удостоен,

Между Зоилами остануся спокоен.

Я знаю - нравам нет, ни обществу вреда

От моего в стихах безвинного труда.

Себя в досужный час стихами забавляю,

Читателям мою оценку оставляю;

Пекусь с приятельми представить набело

Законодателя в поэзьи Буало.

Что можно, делаю, а естьли не умею,

От сердца чистого без желчи сам жалею.

Не столь я знаменит, чтоб древних по следам

При жизни воздвигать себе бессмертья храм.

Что нужды? пусть пишу для пользы, для забавы;

За труд не требую и не чуждаюсь славы.

1812

Заичьи уши

Толкнул когда-то льва рогами зверь;

Царь лев прогневался: сей миг, сей час, теперь

Чтоб в царстве у меня рогов ни крошки боле!

Пришел о том указ

В приказ.

Рогатые спешат оттоле: -

Коровы и быки, бараны и слоны,

И рогоносцы все, сколь было, сосланы. -

За ними заяц прыг - ему в глаза лисица,

А ты куда спешишь, комола заяц птица?

Боюсь прищепок я, боюсь судей, судов

И их крючков. -

Опомнись куманек, как счесть рогами уши? -

Я робок, а притом подьяческие души

Легко произведут в оленьи их рога;

Мне жизнь всемерно дорога;

И так в запас - прощай. - Простился

И долго он домой не возвратился.

1810

Ивану Васильевичу Слёнину

Вот Сленину посланье,

А вместе и желанье

Иметь большой доход

От Эпиграмм и Од.

Загадки и Шарады,

И проза, и Баллады,

Досуг и славный дар,

И новые безделки,

И Драмы-скороспелки

Валятся в твой анбар;

Все рядышком, степенно

На полочках стоят,

Покупщиков смиренно

Изволят ожидать;

Нередко и живые,

Толкуя о Батые,

Стекаются Судьи. -

Тот Ламартина просит,

Тот Фосса превозносит,

Платя рубли свои.

Карп в Инвалиде жаждет

Узнать лет древних весть;

Сысой о Климе страждет,

Зачем он пишет лесть;

Журнальные статейки,

Любимый всех предмет;

Влас разбирает змейки

И хвалит переплет;

Младенцы Геликона

С румянцем на щеках

В печатных ждут листках

Указ от Аполлона.

Являлся Борей,

Кричит: мне друг _Хорей_!

Я дружбу защищаю;

Хочу друзей хвалить,

И модных запрещаю

Писателей хулить.

Лавр свежий окружают,

Певцы спеша на срок;

Все дерево качают,

Затем что Лавр высок;

Друг другу лишь мешают

Сорвать себе венок.

Ты мнишь, тебе доходы

Мои доставят оды?..

Худой барыш от них.

Все просто, складно, ясно;

Но только не прекрасно?..

Без _молний_ бурь густых!..

Притом же в громкой оде -

Толкуется в народе:

Шампанское вино,

Забыв бутылки дно,

Внутрь хрусталя звездится,

И пеной вверх ложится!..

В посланиях - увы! -

Ямбические строки,

Старинные уроки;

Нет слез, ни муравы;

А басни все без толка:

Лисица трусит волка,

Бот хочет в корабли,

К Дельфинам в Короли.

Ты, Оленин осторожный,

Попал в силки неложны,

Стихов моих взяв пук:

Не скоро спустишь с рук!..

В них плавность не по моде;

По _былой_ я методе

Старинных Пиерид,

Карабкался на Пинд;

Потомства не увижу,

И с ним тебя не сближу. -

Начто тебе портрет?

Начто мое творенье?..

Оно в реку забвенья

Не медля попадет. -

Я сам отворотился

От племя моего;

Предать в печать его

Некстати, знать, решился!..

19 мая 1822

Ивану Ивановичу Дмитриеву

Давненько Буало твердил, что целый век

Сидеть над рифмами не должен человек;

Я признаюсь, себя тем часто забавляю,

Что рифмы к разуму, мой друг, приноровляю.

Пускай водимые враждебною рукой

Досады спутствуют с забавою такой;

Пусть Музы иногда мне самому суровы,

На Пинде нахожу себе веселья новы;

Но больше бы стократ любил я Геликон,

Когда б не столько строг к певцам был Аполлон

Сей лучезарный Бог искателю здесь славы

Назначил тесный путь и тяжкие уставы;

Он требует, чтоб мысль писателя была,

Как чистый солнца луч, безмрачна и светла;

Чтобы в стихи слова не вкралися напрасно,

И представлялась вещь с природою согласно,

И дар везде сиял, и быстрый огнь певца,

Разлившися, зажег читателей сердца;

Чтобы паденье стоп, со смыслом неразлучно,

Для слуха нежного гремело плавно, звучно,

Чтобы... Но кто сочтет неисчислимость уз?

Кто может угодить разборчивости Муз?

Я первый волю их нередко нарушаю,

И воду из Кубры в Кастальский ток мешаю.

То изломаю ямб, то рифму зацеплю,

То ровно пополам стиха не разделю,

То, за отборными гоняяся словами,

Покрою мысль мою густыми облаками;

Однако Муз люблю на лире величать;

Люблю писать стихи и отдавать в печать!  -

Строками с рифмами, скажи, кого обижу?

И самому себе от них беды не вижу. -

Не станут их хвалить, мне дальней нужды нет;

Их Глазунов продаст, а Дмитриев прочтет.

Когда мои стихи покажутся в Столицу,

Не первые пойдут обвертывать корицу.

Мне старость грозная тяжелою рукой

Пускай набросила полвека с сединой;

Поверь, что лет моих для Музы не убавлю,

И в доказательство я Буало представлю

В мои года писал стихами Буало,

Шутил затейливо, остро, приятно, зло.

Себя не ставя в ряд певцов, венчанных славой,

Довольно, что стихи считаю я забавой.

Хвала правительству! - На рифмы пошлин нет!

Ничей от них меня не отвратит совет.

Как может Бабочкин, с поблеклыми власами,

Климене докучать свидания часами?

С подагрой, кашлем он к Амуру подлетя,

Пугает иль смешит коварное дитя.

В Петрополе Бичев, явясь из края света,

Сияет на бегу, как новая планета,

И вихрем носится, ристанья чин храня;

Он, выю извернув ретивого коня,

Мечтает, что ему завидуют и Боги,

Коль бегуна его резвее прочих ноги.

Обжоркин каждый день для всех твердит одно,

Что сытный был обед и вкусное вино;

Изволит завтракать бифштексом и ростбифом;

Потом в Милютины, не справяся с тарифом,

Отколе и когда приходят корабли,

За кажду устрицу бросает два рубли.

Готовясь пировать на свадебном обеде,

Успеет завернуть пить шоколад к Лареде.

Он счастлив, вне себя за лакомым столом;

Он любит перигю; он с стерлядьми знаком; -

Глазами жадными все блюды пожирает:

На гуся целит, ест пирог, форель глотает,

Котлетов требует, или заводит речь,

Чем сдобрить винегрет, как вафли должно печь;

А после кинется на виноград и сливы,

На дули, яблоки, на сочные оливы.

Там время полдничать, там ужинать пора;

Он упражнен едой до полночи с утра. -

Обжоркину жена, и совесть, и рассудок,

Дары и почести один его желудок.

Шаталов, тот слуга покорный всех вельмож,

Он только рассевать привык повсюду ложь;

В восторге, в радости, при музыкальном громе,

Про вести скажет: «Их я слышал в знатном доме.»

Для дел и для забав у всякого свой вкус,

В их выборе отнюдь не налагают уз;

Что Бабочкину здесь, Шаталову возможно,

Тем пользоваться мне зачем, скажи, не должно?

Так; - каждый для себя веселье изготовь;

Их забавляет бег, стол, вести и любовь.

Пусть тешатся они в сей жизни шумом, стуком;

Я веселюсь твоим приятным, Муза, звуком. -

Мне в Федре басенки отрадно прочитать;

Люблю переложить на Русскую их стать;

Люблю, склоняя слух к Расина скорби, стону,

Принудить у Невы кружиться Гермиону;

Люблю Горация высокой мысли гром

Своим на Севере изображать пером;

Но песнопения болезнию не стражду

И лавров на главу зеленых я не жажду.

Случалось, несколько текло на свете лет,

Что сам я забывал о том, что был поэт;

Не мня, что скудный дар отечеству заслуга,

Я посещать люблю Парнасе в часы досуга.

Надеюсь, - может быть, в числе стихов моих

Внушенный Музами один найдется стих;

Быть может, знатоки почтут его хвалами,

Украсят гроб певца приятели цветами

И с чувством оценят не мыслей красоту,

Не обороты слов, но сердца простоту.

1810

Из Псалма XXI

Моей молитве, Вседержитель,

С эфирной области внемли;

Или, мой Бог и Покровитель,

Не слышишь вопля от земли?

Средь многих бед, скорбей и стона

Утехи жду в сени закона;

Едва блеснет поутру день,

К Тебе единому взываю,

К Тебе обеты воссылаю,

Когда наступит ночи тень.

Печаль, гонения, напасти

С младенчества за мной текут;

Напрасно в злополучной части

Уста отрадный день зовут:

Болезнью лютой отягченный,

Сетьми коварства окруженный,

Я - поругания залог,

И посмеянья стал виною;

Вещают в слух с улыбкой злою:

«Его спасти пусть придет Бог!»

Тобой, Господь, я исторгался

Из чрева матери моей,

И от ея сосцов питался

Млекоточивою струей.

Звездами полный свод небесный -

Ручитель мне надежды лестной...

Ты, Боже, щит мой и совет!

Средь злоключений повседневных,

Среди утрат, скорбей душевных

Заступника другого нет.

Десницею необоримой

От светлых небеси высот,

Творец Святой, непостижимый!

Ты осеняешь смертных род.

Я - червь, ничто перед Тобою,

Но движуся Твоей рукою.

Мне близок был последний час; -

К Тебе, мой Бог, вознес я взоры,

И Ты, в бедах Помощник скорый,

Мой не отринул слабый глас.

Как вол стремится разъяренный,

Добычу в ясный день гоня,

И в дебри лев ожесточенный

Рыкает, с зубом зуб стесня:

Мучительной болезни силы

В неисходимый ров могилы

Мне дверь готовились отверзть;

Уже когтями плоть терзали,

Уже и кровь мою сосали,

Состав преобращая в персть.

С лучами солнца разлученье

Смиренный дух крушило мой;

Я видел смерти приближенье

Нетихою ко мне стопой;

Как ночь, мне зрелось дня светило,

И сердце скорбное уныло

Переставало трепетать,

И мысль живая отлетала,

И с костью кость сойдясь, стучала,

И отреклись уста вещать.

Тогда молитвы сострадания

К Престолу Твоему текли.

Ты, Боже, радость, врачеванье

Сынов покорных на земли.

Как луч царя светил отрадный,

Как дуновеньем ветр прохладный

Всех былий освежает род:

Ты милость мне свою прибавил,

Еще здесь возгласить оставил

О множестве Твоих щедрот.

1810

Июль в Петрополе 1831 года

Ступил на Север зверь крылатый,

Лия мгновенно смерти яд,

Язык горящий омокает

В потоки быстрые Невы;

Река, лишась прохладной неги,

В себя прияв недуга семя,

Внутри питает зной и жар;

Струя, подобна белизною

Златой Аравии жемчугу,

На воздух стелет смрадный дым.

Единственный Петрополь, славный,

Краса Европы городов!

Пошто твои унылы стогны,

Не слышно стука колесниц?

Вздремали быстрых рек проводы,

В дубравах соловьи умолкли,

В кустах за милого дружка

Средь полдня горлица томится,

Трепещет горестных свиданий,

Вздохнув, пускает тяжкий стон.

1831

К Г. Расилову

Я в сказочке урок прекраснейший читал,

Что батюшка сынку, изобретая средство

Упрочить счастие в законное наследство,

Удачливым путем путь глупости считал. -

Расилов! так и ты вопрос мне сделал чудной,

Как имя получить дорогою нетрудной.

Судейства бегаешь, чтоб скорою рукой

Подобного себе не поиграть судьбой.

Кричишь, что на войне нередко полубоги

От ядер и свинца теряют руки, ноги.

Желаешь, чтоб тебе я звание избрал,

Где б ты со славою беспечность сочетал;

Избытком нежимый, забытый в жизни роком,

От лени мог прослыть в углу своем пророком,

Уважен в обществе, с вельможами знаком. -

Скажи, намерен ли быть светским мотыльком?

Коль так - употреби заботливость большую

Колесами стучать всегда о мостовую.

Исправен будь платить визиты - не долги;

Знай вести; коль их нет, выдумывай и лги.

Умей за ужином игривыми словами

Равняться выслугой с бессмертными умами;

Толпу прелестну зря, зефира представляй;

Лови приятеля и вскоре с ним скучай.

Средь жизни удаля деятельность унылу,

Младенцем опустись при старости в могилу.

Иль, карты полюбя, будь записной игрок;

Разыгрывать мизер открытую жесток.

Коль будут приходить мизеры часто в руки,

Не будешь вечно знать ни голода, ни скуки.

Сидя с хозяйкою за ломберным столом,

Средь общества игриц ты прослывешь орлом.

Мурныча песенку, ты взятки будешь числить,

Не много говорить, гораздо меньше мыслить.

Но осторожным будь, и, не смотря на шум,

Ты помни тройки все, в туза впери свой ум.

Соскуча роскошью и негою зловредной,

К природе обратись средь отчины наследной.

Где будешь выездом ты псовым щеголять,

Животных гибелью себя увеселять.

Где слуг полдюжины, с чиновными и боле,

Тебя торжественно сопровождают в поле.

Стремянный смешливый, вздев шапку набекрень,

Блюдет, чтоб милый пес не наскочил на пень.

Где все охотники великолепным строем

_Рыссой_ под острова текут перед героем.

Когда ты знак подашь, то, внемля звук рогов,

В минуту гончие спускаются с смычков.

Дубравы красные, места покоя, мира,

Где лист колеблется лишь веяньем зефира,

Внимают визг и лай, и ржание коней,

И разных звуков смесь, и хлопанье бичей;

Но шум, смятение с необычайным свистом

Вещают, что уже зверок на поле чистом:

Борзые, гончие, выжлятники, псари

Несутся кучею; там крик: «Сюда! - смотри!» -

Там всадник всадника во всю прыть конску гонит

От топота копыт земная тяжесть стонет.

А, наконец, когда затравленный зверок

Любимым псом твоим повергнется у ног;

Настанет торжество и громко восклицанье,

Начнут, сойдясь в кружок, о славе состязанье,

Тот _Искре_ лавр дает, тот, время улуча,

К тебе ласкается хвалою _Сорвача_!

Охотник тот, чьи псы без славы день скакали,

Обратный правит путь, склонив главу в печали.

Но, гневный на меня ты обращая взор,

Кричишь, что мой тебе наскучил разговор;

Что травлей забавлять себя теперь не время,

Что Россов тяготит войны свирепой бремя,

Что наших праотцев под гробовой доской

Стопами вражьими нарушен мир, покой.

Что Лены с берегов, с подошвы Чатыр-даха,

Текут отмстители, не ощущал страха.

Все Россы воины: олтарь, соха, весы,

Все, духом возмужав в ужасные часы,

Воспомня древний град, отмщением пылают;

Любимому Царю, усердствуя, вещают:

«Москва уж не в Москве, Москва вся там, где ты -

Наполнясь Твоего мы духа высоты,

Отмстим торжественно свирепому тирану,

За принесенную Москве болезнь и рану;

Закроем льва сего ненасытимый зев -

Ударим, поразим - пусть наша месть и гнев

Россию не одну спасет и воспрославит,

Европу целую поносных уз избавит;

И царства и цари - все совосплещут нам!

Все придут льва терзать и рушить по частям.

Но мы, питая гнев неукротимый, ярый,

Мы первые дадим жестокие удары!

Злодея окропим мы каменным дождем,

Пусть лижет персть, пусть он, с поруганным хребтом,

Едва дыша, бежит сквозь лес, чрез бурны воды;

Тогда познают все стесненные народы,

Что сей вселенной бич, толь славимый в боях,

Для малодушных был на Юге диво, страх.»

Мешает коль болезнь мне тигра видеть травлю,

Я с зайцами войной себя не воспрославлю.

Расилов! оценя похвальный твой ответ,

Я вновь осмелюся тебе подать совет,

Узнай, что в жизни сей есть ново состоянье,

Удобное обресть от общества вниманье.

Грехи писателей суди и объявляй,

На счет трудящихся ленивых забавляй.

И, оградя себя Фреронов злых щитами,

Играй бестрепетно лавровыми венцами.

Будь Пинда вывеской, и вкуса будь послом,

Сияя в круглый год двенадцать раз умом.

Не мни, что надобно познание глубоко,

Ума обширного парение высоко; -

Фрерон покажет вмиг, как помещать в разбор

Не доказательство, но ловкий разговор.

Как, книги не читав, о ней судить исправно,

Как современников своих язвить забавно,

Мысль бедную пестрить излишеством цветов,

Рассудок заменять набором колких слов.

Замысловатое суждение, игриво

Понравится, хотя оно не справедливо.

Греми и обличай, постылых не жалей;

Но жалуй в умницы себя, своих друзей.

Будь в способах богат, и колкости французски

На счет природных Муз переводи по-Русски.

Пусть в прозе и стихах ты сам не образец;

Чужой лавр ощипав, сплетешь себе венец.

Нет нужды, что подчас и ум и вкус обидишь;

Потомства не страшись, его ты не увидишь.

Коль не понравится последний сей совет,

Как хочешь - у меня другого лучше нет.

Что слава на земли? не дар поносной лести,

Не пища гордости, венец за подвиг чести. -

Но славы суетной блестящие венцы

Не прочны, если их здесь носят зла творцы.

Безумный Герострат, Аттилла зверонравный

И изверг Бонапарт, хоть громки, но неславны.

Потомство поздное их клятвой тяготит.

Аврелий с ужасом от гроба их бежит.

Так лучше, удаля от мыслей звуки славы,

Вкушай семейну жизнь, невинные забавы.

Свой круг животвори, лелея мирный кров,

И окрест рассыпай избытки от цветов.

Коль будешь ближнему, Расилов, ты полезен,

То будешь в обществе и славен и любезен.

сентябрь 1812

Катерине Наумовне Пучковой

Пучкова, исполнять приятелей желанье,

Давно ты ведаешь, что я всегда готов;

И с берегов Кубры пишу тебе посланье;

Но что представлю в нем? Нет мыслей, ни стихов

Мне, спутнику дождя, с починенной коляской

Мысль к мысли подвести, угладить рифмы тряско

Там горы, там песок, а там в болоте вязко,

И недосуг ловить замысловатых слов.

Разумной, городской и барышне любезной,

С которой Музы все и Аполлон знаком,

Осмелюсь ли послать нескладной стих, железной

И незатейливым начертанный пером?

Пусть солнце опишу, как яркими лучами,

С быстротекущими сливался волнами,

И в капле даже вод

Являет сонм красот;

Иль огнь Всевышнего, крылатой гром чудесной,

Который, с высоты спускаясь ближе к нам,

Воюет жестоко средь области древесной,

И звук удару вслед катится по листам;

Иль ароматными цветами испещренный

При шуме ручейка приятнейший лужок,

Где в час уединенный

Поет любовь и грусть унылый пастушок.

Ты в сонме лир, забав искусственных на лоне

Уже читала то в _Делилле_ и _Томсоне_!

Тебе отчета я о солнце не даю;

Что живо чувствую, то просто и пою.

Хотя бы невзначай случилося на диво,

Что прелесть естества изображу счастливо;

Но сельский может ли понравиться Омир,

И забавлять стихом большой в столице мир?...

Умеет ли придать румяный цвет он иве; {18}

Былинке повелеть весь день плясать на ниве;

Заставит ли хоть раз могущего вола,

По жердям прыгая, опередить козла?

Фортуне жертвуя, все жители в столицах

Пируют иногда Фантазии в границах.

Среди волнения и радостных сует

Чужого праздника большой не любит свет;

Нередко судит он, забыв Поэтов славу,

Не по словесности, бостона по уставу;

Тех думает хвалить и кстати приласкать,

Кому удастся раз с вельможей пошептать.

Большею частию в столицах лицемерят;

Немногие у вас и Журналистам верят.

Заботясь семь недель исполнить твой приказ,

О странствиях теперь пускаюся в рассказ.

Знай, в Пошехонские пределы я помчался,

И, к сожалению, с Поэтом {19} не встречался,

Который, Талии любя прелестный дом,

Представил _Какаду_ искусно и с умом.

Не попадался мне родня и мой приятель, {20}

Расину счастливый в Эсфири подражатель;

Но видел дедушкин в моем поместье кедр, {21}

Который посадить для внука сам трудился,

Когда он с Минихом от Турков возвратился.

Давно садитель спит в объятьях земных недр;

А древо ветвями по воздуху играет,

И в честь ему плодом потомство награждает!

Я Нила Русского по красным берегам

В село Темирино {22} на чернозем стремился;

И с Ярославлем лишь и Костромой простился,

У праха Минина на ярмарке явился.

Торговли внутренней там создан пышный храм,

Над коим зодчества искусный дух трудился.

Не может с кораблем сравниться малой чёлн!

Изобразителю Кубры смиренных волн

Пристойно ли, скажи, петь Волгу _величаву_?

Питомцы сей реки ея вещали славу;

Но Музе здесь моей, Симбирских гостье стран,

Другой полет сужден и дар скуднее дан;

Ей можно объявить, заботою объятой,

Что на Суре она увидела богатой

Отличных стерлядей в одежде золотой.

Когда ж тебе читать поход не скучно мой;

Вообрази, где был воспитанник Парнасса:

Пешечком улицы обмерял Арзамаса;

Там общество гусей он видел у реки;

Но жаль, что не нашлось меж них бойца прямого!

Обыкновенные, как и везде, гуськи;

Такие именно, как в басенке Крылова. {24}

Ну право, не смотря на множество похвал,

Я таковых гуськов и при Неве встречал.

Свидание с родным и другом мне отрада

Среди престольного Владимирова града.

Там Клязьма, славная по древности река,

С которой в Волгу пасть сливается Ока;

Там удивленные пришельца видят взоры

Пространные поля, ручьи, долины, горы;

Там пахарь за сохой с веселием идет,

И плена от Орды к себе уже не ждет,

Там златоверхий Кремль луч солнца отражает

И домы на холмах покатых озаряет.

От Киева прияв владычества венец,

Сей град величеством Москве был образец.

Кто веры воспитал в душе святые чувства,

Тот средь Владимира зрел торжество искусства;

Какая в лицах жизнь, какая в красках тень!

Там старец с юношей, с младенцам мать, там дева,

Все, духом возмужав парения Царева,

Текут к святым водам, в отрадный сердцу день;

Разнообразия владычествует тень.

Своею прелестью все виды восхищают;

Одежда с наготой равно красой сияют,

И Живописец сам - благодаренья в дань -

Как древний Славянин, возносит к небу длань.

Род поздний будет здесь благоговеть, дивиться;

Артисты и певцы у Тончия учиться.

К Кубре ли обращусь: предметы вижу там,

Приятные моим от юности очам.

Природной прелестью хотя обогащении,

Очарования мне кажутся лишенны:

Пусть прежнею они сияют красотой;

Нет Муз присутствия, - волшебной жизни той,

Лиющей радости, когда я был моложе,

Когда здесь были те, _кто мне всего дороже_.

Напрасно жду Харит, скитаясь по горе,

Взываю к холмику, взываю я к Кубре:

Кубра безмолвствует и мне не отвечает;

Поэта своего огнем не наделяет!

К березкам я моим, прекраснейшим древам,

Вещаю: «Вы забав свидетелями были;

Не прекословили вы юности играм,

И тень прохладную средь летних дней дарили;

Но скоро может час приближаться, настать,

Что будете мой холм могильный осенять!»

Боясь перед тобой, щеголеватым светом

Сентиментальности открыть себя Поэтом,

Угрюмой старости я оставляю тон:

Надежда и любовь да будут мой закон!

Я умозрения плод горький отвергаю;

Приятным случаем письмо к тебе кончаю:

Поэту-старику на берегу Кубры

Со дружбой искренность несли свои дары;

И снова светскости свиданье посвятили:

Играли в вист, бостон и вальсов не забыли.

1821

Когда зимы между коврами...

Когда зимы между коврами

Отрадные повеют сны,

Проталинка перед глазами

Вещает языком весны.

Прошедшего остаток лета

Еще и в зелень не одета,

Под снегом травка лишь мелькнет -

Явленье Флоры величаю,

Невольно, при восторге, чаю,

Что зяблик на кустах поет.

Лети на крылиях зефира

Весна Петрополя в Предел;

Вещай, греми златая лира

Пиры и пляски Русских сел.

Там лодка ждет струистой влаги,

Из хлева вол через овраги

Спешит быстро на свежий луг.

Я сам весною согреваюсь,

Лучами солнца озаряюсь,

Спешу гулять, когда досуг.

1827

Кошка Невеста

Влюбился в статую - кто? Царь Пигмалион,

Как уверяет нас затейливый Назон;

Так для чего, скажи, и в кошку не влюбиться?

А правда или ложь - я не могу божиться.

Любовник умолял богов,

Чтоб в женщину его красотку превратили.

Олимпа жители о том поговорили,

Согласны сделались - указ готов,

Часы желанны наступили.

Жених, гордясь своей судьбой,

Пирует с милой красотой.

В чертоге радости - в кровати мышь мелькнула,

С кровати барыня спрыгнула

И стала на часах, чтоб мышку изловить.

Природных склонностей нельзя переменить.

1814

Лев на войне

Прославить свой народ

Желая гордый Лев пред целым светом,

Военным повелел советом

Зверям итти в поход.

В совете должности зверям распределили,

Осла и зайчика из списков исключили,

Что не способны были:

Осел по глупости болтлив,

А зайчик чересчур труслив.

Но лев тогда сказал: нам в подвиге великом

Полезен сам осел своим нелепым криком;

Он будет на врагов страх, трепет наводить,

А заяц мой приказ в отряды разносить.

Тот царь, который ум имеет,

Всех подданных своих употреблять умеет;

Все в деле у него;

Нет лишних никого.

1815

Лев состаревшейся

Всему есть мера, вес, всему конец.

Был Лев герой, героям образец,

Стал стар и ни куда он не годится;

Без силы мудрено гордиться.

Лев жалок стал, Лев плачет за углом;

Лев ноет и лежит в пещере,

Как Иов, в море зол, а не в высокой мере.

Приходит конь ко Льву, не бить челом, -

Копытом Льву туза, а бык рогами,

Собака Льва зубами

Не сотни, миллион;

И звери все, что прежде на поклон

Ко Льву ходили,

А нынче бить бессильна рассудили:

И наконец осел, в пещеру скок;

Но Лев ему сказал: я чувствую мой рок,

Для всякого смерть злостна,

Но твой удар снести сугуба смерть, поносна.

1809

Летучая мышь

Мышь некогда была,

Летучая, на все смышленая дела -

Зверок и птица!

Летала, как синица,

Как мышь - ходить легка.

Когда проворными ногами

Бежит кот за мышами;

На воздух даст она стречка,

И смело говорит: я не боюся кошки.

Как кошка ни прытка,

Крылатому везде окошки,

И если коршун злой,

Вияся в воздухе стрелой,

Над нею оказать свое захочет барство,

Нырнет в мышачье царство;

Покажет лапочки, почванится носком -

Так воздух и земля ей постоялый дом:

Везде летуча мышь счастлива!

Пусть скажут мне: таков весь свет;

По мне, душа не очень в том красива,

Который так живет.

1814

Могущего отверсты храмы...

Могущего отверсты храмы,

Уста Пресвитеров гремят;

Се зрелище великолепно!

Первосвященники грядут,

Грядут с хоругвями смиренно

И, полня славословьем стогны,

С земли возносят к небу глас.

Там пастыри среди народа,

Горящим сердцем в звучном лике,

Святую сеют благодать.

Дружина Македонян в древность,

Без опасения меча,

Врагам казалася стеною,

Неразрушимою ничем;

В России чада Иппократа

Питомцы мудрости, науки -

Бесстрашные богатыри,

Болезнь в ущельях достигают,

Из пасти льва приемлют жертвы

С восходом солнца и в полночь.

1831

На самого себя

Поэт, который век с Пегасом обходился

И в рифмах возглашал земель дальнейших весть,

Сорокалетний, он, желав на лошадь сесть,

Садясь, не совладал и - до смерти убился.

март 1797

Найденный топор

Два Русских мужика однажды в торг ходили,

О барышах своих дорогою судили.

Лежит топор,

Один его поднял и говорит не в спор: изрядно!

Находка счастлива; другой ему: ну ладно,

Нам нужен был топор и мы его нашли;

А тот: не ты, а я приметил, брат, в дали

Сокровище такое

И я его поднял, не доходя корчмы,

Так я один - не двое,

Оставь меня в покое,

Пожалуй, не мешай не кстате слово мы.

Друг другу, рассердясь, в пути не поттакнули;

Кричав, пришли в село - тут больше вышел спор.

Из этого села пропал вчера топор.

Крестьяне говорят: где вы топор стянули?

Друзей толкнули,

Хотят вязать,

Примерно наказать.

Один кричит: топор нашли глухой порою,

Мы оба у реки в кусточках под корчмою.

Другой ему в ответ:

Оставь меня в покое,

Ты прежде сам кричал - нашли топор не двое;

Так мне в побоях доли нет.

1815

Николаю Ивановичу Гнедичу

Вступя с Парнасскими богинями в союз,

Ты, Гнедич, показал свои дары и вкус.

С Омиром ли поешь для Россов древни брани,

Или с чувствительных сердец сбираешь дани,

Вольтера дивного стремяся по следам,

Везде ты плавен, чист и близок к образцам;

Ты сам поэт в числе поэтов вдохновенных,

Не собиратель рифм и фраз обыкновенных.

Ты должен ведать то (твой разум просвещен),

Какими безднами путь к Пинду прегражден.

Препятствий тьма в делах Беллоны и Фемиды,

Не меньше трудностей встречают Пиериды.

Пусть представляют их, сидящих у холмов,

Спокойно внемлющих журчанье ручейков,

Пусть ревностны певцы о Геликоне пишут,

Что там прохладные зефиры только дышут,

Что вкупе собраны натуры красоты,

Что царствует весна, одни растут цветы,

Что не является туда мороз суровый,

Что Музы там, резвясь, плетут венцы Лавровы;

Коль спросит тех, кому сияет Фебов свет,

Нам Ломоносовы другой дадут ответ,

Признаются, что есть на Пинде тучи черны,

И часто вместо роз там прозябают терны.

Пусть за упрямство рифм, как за ужасно зло,

Пенял садовнику шутливый Буало;

Но справедливее от нас должны быть пени

За рослые слова, длиною в полсажени.

Чей может ум, перо, дар превосходный чей

(Хотя б в Петрополе родился вновь Орфей),

_И сенолиственно и благопокорливо_

Включить в одном стихе искусно и счастливо?

Бесспорно, наш язык - язык самих Богов;

Но мы еще на нем значенье, силу слов

Доселе не могли определить законом:

Все пишем, как хотим, шутя над Аполлоном.

Не только мысли блеск, по лености своей,

Заемлем из чужих для прихоти ключей,

Мы черплем оборот из Тасса иль Мильтона,

Или из Геснера, или из Кребильона,

Бродя по образцам несродных нам чудес,

Не можем языку дать настоящий вес.

Пускай ты ниспроверг посредством дарований

Неисчислимости Парнасских препинаний,

Постигнул звуков чин, разумный слова склад

И мыслям чрез слова пристойный дал наряд;

Положим, что в стихах, чрез хитрое искусство,

С воображением совокупил и чувство,

То право приобрел на лавровый венец;

Но чуть поставишь ты внизу стихов конец,

Забота новая тебе, поэт, родится;

Толпа читателей, как пчельный рой, плодится;

Твое творение весь город полюбя,

Читать твои стихи к себе зовет тебя.

Сияют храмины кинкетов, люстр огнями,

Сидят ценители за круглыми столами,

И мыслят прорицать священных дев закон;

В толь день торжественный оставлен и бостон.

Уже ты стих прочел, и критика готова,

Без порицания не пропускают слова.

Иной стишок им тускл, а тот незвучен стих,

Глаголы гонят прочь, шумят на запятых,

Не терпят древних слов, а паче усеченных.

Писатель! берегись в восторгах дерзновенных,

Ко существительным, хотя бы и под стать,

Ты прилагательны для рифмы прибирать.

Занявшись судии толь мелкими вещами,

Не могут озарять нас истины лучами:

Тот просит громкости, цветочных уз другой,

Тот сладкозвучия, Риторики иной;

Хотя вопросами писателя замучат,

На век Поэзии Поэта не научат.

Привыкнув спрашивать условной красоты,

Не спросят одного: Поэт ли, Гнедич, ты?

О тщетной гладкости хлопочут только, мыслят,

Кто гладко пишет здесь, того пророком числят;

Иным писателям и я скажу без льсти:

По гладким их стихам хоть шаром покати.

Во мзду трудов Фрерон, с ослиными ушами,

Поставит в ряд тебя с негодными писцами;

И даже критики не сделав никакой,

Решит, что дурен ты и хуже, чем другой.

Скажи, иль думаешь средь тягостных занятий,

Что ты, досады зря на Пинде от собратий,

Терпеньем утомя и зависть их и месть,

Себе и своему доставишь роду честь;

Что жизни выгоды, богатство, славу мира

С собою принесет Поэту громка лира?

Коль мыслишь, то оставь сии приятны сны,

Какая встарь была, нет той дарам цены.

Великий твой Омир пускай воскреснет ныне,

Не станут о его рожденьи иль кончине

Семь спорить городов, {16} ниже одно село

Не возгремит, что в мир певца произвело.

Поэт во древности Олимпа собеседник,

У Римлян, Греков он был славы проповедник;

Полезны истины на лире возглашал,

Хвалил полубогов, а смертных просвещал.

Не нужны боле нам певцы замысловаты;

Познания без них открылся ключ богатый;

Поток высоких дум, благодаря судьбе,

Покажет, изъяснит какой-нибудь Абе.

Что ныне лавр певца, что ныне громка лира?

Навыкла презирать их большая часть мира.

Не лучше ли, Поэт! за чистый взяться ум?

Оставя лирный звук и ключ богатых дум,

В бездумно откупов переселиться царство?

О жизнь откупщиков! прямое в мире барство!

О Вакхов славный жезл, волшебный, золотой!

Ты расточаешь в мир веселие рекой;

Твои наперсники в каретах все и сыты;

Власы супружниц их алмазами увиты.

Но только ль то, что жизнь приятной он творит?

Самой натуры нам сокровища дарит.

Скажи, где откупщик не мил и не прелестен?

Где неразумен он, неловок и нечестен?

Где без ходатайства, без ближних, без друзей?

Скажите, кто ему не отопрет дверей?

Как солнца светлый лик все звезды помрачает,

Червонцев сладкий звук таланты заглушает.

Что делать? на земли уже такой закон;

Покорны Плутусу Феб, Марс и Купидон;

Все Плутус в мире сем, и по его днесь власти

Текут в своей чреде огромны мира части.

Когда Поэтом быть велит твоя звезда,

Строй лиру, не щади безмерного труда,

Дерзай, питомец Муз, светить земному кругу

В честь самому себе, отечеству в услугу.

От Музы жди венца, с Омиром лавр возьми,

От современников себе досады жди.

1809

Николаю Михайловичу Языкову

Пускай летал иль только лазил

Я без удачи на Парнасе,

Коль зависти лукавый глаз

Моей поэзии не сглазил,

Прими, восторга сын, Поэт,

Которому я благодарен,

Прими классический совет:

Он простодушен, не коварен,

Ты говорил про Муз завет:

«Что слава? - Суета сует».

С тобой, Языков, я согласен,

Поэту лести дым опасен,

Но здесь о славе речи нет.

Марон, настроя глас свирели,

Румянцем юности горя,

Как летом ясная заря,

Не миновал далекой цели,

Услыша гром, увидя кровь,

Воспел и благость и любовь.

Будь сердца пламень чист в поэте,

Внимая чистых хор певиц,

Он Лавр забыл, забыл о Лете;

Природы царству нет границ.

Коль взял волшебный жезл природы,

Земля и ад, эфир и воды

В движенье быстром и борьбе,

Языков, рабствуют тебе.

Мир видимый и мир возможный

Умом своим создаст Поэт,

Но будет труд его ничтожный,

Коль благодатной искры нет.

Пускай земною славой дышит,

Прелестно чувственность опишет,

Ему не внемлет песней бог,

Один наперсник Муз восторг

Отсель на небо преселяет;

Там звезд пылающих чертог,

Там жизни дух все оживляет;

Там вечно-юный дар певца

Влечет к себе умы - сердца.

Новграда бард, не медли боле!

Представь премудрость на престоле,

Греми Екатерины меч;

На Альпы стань, когда Суворов,

Герой молниеносных взоров,

Вещал устами грома речь!

Пускай Афинян басни, драки

Отринул вкус, безмерно строг,

Представь Эдипа жалкий рок

От рук свирепого Шемяки!

Кто стал людских дурачеств враг,

Забыв о гордой Мельпомене,

Заметным хочет сделать шаг

В гостиной Талии, на сцене,

Тому Кутейкин-верхолет -

Живой перед лицом совет.

Коринда, друг любви мечтанья,

Таит у светлого ручья

Приют, где прелестей семья

Амуру шепчет час свиданья;

Живописуй, коль можешь ты,

Филлиды милой красоты,

Вверяя воздуху стенанье;

Той резвой юности игры

И хороводы и пиры;

Пусть пробка с потолком сразится,

Веселый теша уголок,

Где в чистом хрустале струится

Вина шипящего поток.

Певец, постигши цель искусства,

Славь добродетели цветок,

Гони смешное и порок!

Тебе любви высокой чувства

Откроют истины предел,

Где Пиндар брал запасы стрел.

Языков, не проси совета

У старика глубоких лет,

Но, если нужен, - вот совет:

В десницу взяв доспех Поэта,

Напрасно время не губи

В обителях и Муз и света,

Советодателя люби.

1827

Нил и собака

Река, которая Египет весь питает,

Вся крокодилами полна бывает.

Ужасен крокодил там псам,

Как древле был Аттилла сам;

И чтоб избавиться от зева крокодила,

На краешке брегов лакают псы,

Не смеют запустить подалее усы.

Пришла собака пить на берег Нила,

Ее увидел крокодил,

К ней ближе подходил

И разговор водил,

Сказал: на берегу воды остатки;

В средине у реки струи гораздо сладки;

Иль вкус хороший не любя,

Боишься утолять ты жажду?

А пес ему на то: от жажды стражду;

Но сладку воду пить, боюсь тебя.

1814

Новому лирику

Скорее в погреб, не ленися,

Подай шампанского, Степан,

С бутылкою Аи явися,

Налей, не пеня, мне стакан.

О верны други Аполлона!

На холмах светла Геликона

Осушим всю бутыль до дна;

Се новый Флакк, любимец Неба,

Украшенный дарами Феба,

Взлетел на Пинд, вспрянув от сна

Ты счастлив стал, известен свету

В печати и знаком с молвой;

Твой дух, твоя хвала Поэту

Летят в обертке голубой,

Державина порывом полны,

На отдаленны Псела волны,

Родительский утешить дом;

Но сам в коричневом жилете,

Забыв о злой поэтам Лете,

Бредешь в присутствие пешком.

Восторгом сладким упоенный,

При звуке громогласных лир,

На розах возлежа, волшебный

Перед собою видишь мир!

Пусть зависть жнет певцов отрады,

Косые обращая взгляды,

Шипит и по следам ползет;

Тебя шипеньем оглушает,

Надежду лестну отгоняет

И яд на лирны струны льет.

Пусть алчет Фурия всечасно

Огонь небесный потушить:

Она терзается напрасно -

Нельзя послушным Музе быть.

Пусть кроют солнца блеск туманы,

Пусть каркают ночные враны

В глухой обители гробов:

Поэт, имущий остры стрелы,

Обняв чудесности пределы,

Парит в сообществе орлов.

1817

О красоте Российского языка

По-Русски сочинять возможно чисто, плавно,

И при Неве стяжать бессмертно имя славно.

Препоны нет к тому. - Ужель единый Галл

Лавровые леса себе отмежевал?

Ужели он один ток светлый Иппокрены

Умел соединить с струями чистой Сены?

Не спорю - многие французские певцы

Приобрели давно бессмертные венцы;

Но сколько и у них на Пинде захромали

И, Муз искав, весь век в глаза их не видали?

Котинов множество, Прадонов бедных тьма;

Язык не виноват, коль нет в творце ума;

И естьли в голове не лягут мысли ладно,

Как ревность ни пылка - ты петь не будешь складно.

Мне скучен, надоел без доказательств крик,

Что груб, невычищен и беден наш язык;

Что нам возможно петь Царей, Героев, Бога,

Но что шутливого не достает нам слога;

Нет той веселости, той нежности в речах,

Какими славятся Певцы в других странах;

Что длинные слова, реченья стародавни

Не могут быть легки, затейливы, забавны;

Что менее ста лет у нас поют Певцы;

Что мы наставники себе и образцы.

Бесспорно - наш язык богатый, сильный, стройный,

Всем мыслям, чувствиям и лицам всем пристойный,

Являет способы обильные певцам

Греметь победну песнь Героям и Царям.

Коль Россам свойствен дух Виргиния, Мильтона,

Почто быть может чужд им дух Анакреона?

И резвый купидон, и общество зверей,

И острый Мома двор, и Флора средь полей

В России множество наперсников имели,

Которые луга, кустарники воспели;

И, тайные открыв натуры красоты,

На Северных снегах рассыпали цветы.

Потомству огласят Квинтилианы строги:

Здесь милой Душеньки построены чертоги.

Французы! ваш язык не то, что прежде был;

Свой блеск и красоту от Муз он получил.

Корнелий мыслию высокой удивляет,

Расин приятностью и чувствами пленяет,

Зрит тайны Молиер сокрытые сердец,

Берет Де Ла Фонтен за басенки венец.

Не сам язык возник, но разумы крылаты,

Но огненны сердца, но чувствия богаты

Удобны сообщить ему безмерный вес

И молнии рождать, и гром свести с небес.

У нас Мароны все, и все восторгом дышут;

Возьмут чернильницу, перо, бумагу - пишут.

В искусстве не узнав ни правил, ни конца,

Печатают стихи и ждут от Муз венца.

Но естьли бредни их венчает смех народный,

Творец не виноват; - а кто ж? - язык бесплодный!..

Не диво, что у нас стихов негодных тьма,

В которых смысла нет, ни вкуса, ни ума.

Тот хочет быть высок, другой быть хочет сладок,

Совсем не ведая, что слог и что порядок.

Один, из старины тяжелый взяв запас,

Которого поднять не в силах сам Пегас,

Чтоб вежливей сказать, сплести любви веночки,

Любезной говорит: _мы быхом голубочки_!

Тот к другу в грамотке, прияв нам чуждый тон,

_Из Киева в Москву приходит на поклон_; {7}

И, оборот схватя несвойственный и бедный,

Приносит языку красы в подарок вредны.

Мне скажут вопреки: «Отколь примеры взять?

Где в слоге оборот красивый почерпать?»

Творцу искусному не может быть препоны;

Гласит он языку, как Царь, свои законы.

Из груба вещества, из мраморных столбов

Бессмертный Фидиас образовал Богов.

Гораций - славный Муз любимец и любитель,

Совместник Пиндара, Поэтов просветитель,

Давно прекрасными стихами возвестил, {8}

Что рок здесь всем вещам пределы положил;

Что горы рушатся и понты иссыхают,

Подобно так слова конец себе сретают.

Употребленье, Царь всевластный языков,

Приемлет новые на место старых слов.

И ты, певец, не чти в числе красот великих

Невнятный никому набор речений диких;

Согласно с временем, речь плавну избери,

Как нежны Грации, стихами говори.

Так Римлян Флакк учил, так поучает Россов

Наш Северный орел, великий Ломоносов,

Он древня языка проник высокой дух,

Но оскорблять не смел ни разум наш, ни слух.

Как гордая река, стремяща быстры волны,

Так он, величеством и светлым духом полный,

Определяет цвет и виды всем вещам,

Прельщает звуками и вес дает словам.

Венчают похвалой его потомки поздны,

Певцам судьи сии неумолимы, грозны.

Он знал высокой дух искусством подкреплять

И слово каждое где должно поставлять.

Коль спросишь: где язык? - возьми Славянски книги,

И их не почитай за тяжкие вериги;

Они светильники, хоть от премены лет

Их луч не теплоту, а блеск единый льет.

Бессмертны красоты в сатирах Кантемира,

Но слог подвергнулся премене общей мира.

Бери сокровища из древней кладовой,

Придав им новые и образ и покрой;

Располагай стихи ты правильно по-Русски;

Ни мысли не слагай, ни речи по-Французски.

Не спорю я о том, хорош чужой язык,

Но, с Русским смешанный, несвойствен, груб и дик;

Хотя исполнен ты, Пиит, огня и дара,

Без знанья в языке не мчись вослед Пиндара;

Когда язык себе чрез труд не покорил,

На подвиг не дерзай, - в тебе не станет сил.

Душа поэта дар - я утверждаю смело;

Но краски где возьмешь очам представить тело?

Готовы бытия природы на руке;

Но дар их оживлять - искусство в языке.

Как Ариадны нить влюбленному Тезею,

Язык поэту вождь, какой идти стезею.

Местоимение, Наречие, Глагол,

Пускай бессмыслицы - вина пииту зол.

Соединение меж рифмы и рассудка

Покажется смешно, однако, и не шутка.

На Пинде множество преславнейших певцов,

Слог чистый не блюдя, мрачили блеск венцов.

Виргилий и Расин язык не оскорбляли,

И слога чистотой читателей пленяли.

Коль знаешь свой язык, дерзай бесстрашно в путь:

Попутный ветр тебе приятно будет дуть;

Ты быстро пролетишь места, где гор вершины

Грозят обрушиться морских валов в пучины,

Где бурей грозных Царь, где яростный Борей

Двумя стихиями разит среди морей.

Коль в мысли дерзостной предпримешь подвиг звучный

Потрясть Олимпа свод, как Бриарей сторучный,

Тебя не устрашит ни гнев морских валов,

Ни пламень тартара, ни грозный треск громов.

Коль дух твой угнели явления ужасны,

Предстанет пред тебя натуры лик прекрасный:

Там холмик, там ручей, там кроткий василёк,

Там Сильвия плетет для милого венок,

Зефиры нежатся, поверх воды порхают,

Лилеи с розами, сцепясь, благоухают;

Стекается красот многообразных тьма

Для мысли пламенной, для сердца и ума.

Будь мыслями высок, а в слоге чист и плавен,

Тогда твой будет стих величествен, забавен;

Тогда бери кинжал, или с зверьми шути:

К Кастальскому ключу другого нет пути.

Коль чужд тебе язык, иль скуден дар природный,

Простися с Музами, твой будет труд бесплодный.

От стихотворного отстань ты ремесла;

Ползущих на Парнасе не умножай числа.

1803

О наводнении Петрополя

О златострунная деяний знатных Лира!

Воспламеня певца безвестного средь Мира,

Гласи из уст его правдивую ты речь.

Я волн свирепство зрел, я видел Божий меч.

Владыка бурь восстал и сел на колесницу;

В Европе славную и первую столицу

Облек в унынье он, неизъяснимый страх;

К могиле близкие, младенцы в пеленах,

Все видят смерть, все зрят косы ее размах.

Вдруг море челюсти несытые открыло,

И быструю Неву, казалось, окрылило;

Вода течет, бежит, как жадный в стадо волк,

Ведя с собою чад ожесточенных полк,

И с ревом яростным, спеша губить оплоты,

По грозным мчит хребтам и лодки и элботы;

Растя в мгновение, приливная гора

Крутит водовики, сшибает катера

И одаль брызгами высоко к небу хлещет,

На камень, на чугун бесперестанно плещет.

Екатеринин брег сокрылся внутрь валов;

Мы зрим, среди Невы стоят верхи домов;

Непримиримые, бунтующие волны,

Из ложа выступя, порабощают стогны;

В частицах мелких пыль от влаги над рекой

Слилася в воздухе густою вскоре мглой;

По каменной стезе внезапно многоводной

Судам тяжелым путь уставился свободный.

Там ветры бурные, союзники реке,

С порывом ухватя плывущих на доске,

Сокроя от очей предметы им любезны,

В пределы мрачные свергают лютой бездны.

Все тонет, плавает по улице, рекам,

Спасенья нет коню, пощады нет волам.

При бурь владычестве лишь ветры грозно свищут,

Они среди пространств за добычею рыщут

И, уловя ее, бросают наугад;

Там кровля здания, там корабля снаряд.

Хоромы, с родины снесенные ветрами,

Стоят на пустырях с окошками, трубами

Решетке Бецкого дивился Альбион;

Через гранит с Невы, нависнув, плоскодон,

В нее нахлынул, пал и запер мостовую;

Волнуют ветры снедь и утварь золотую.

Свободе радуясь, средь накопленных вод

Летает огненный, шумливый пароход;

Но видя мост, дерзнул, - и путь найдя стесненный,

Ударился - и стал к нему, как пригвожденный.

Отважится ли кто, чей может сильный дух

О смерти бедственной вещать потомства в слух?

Цветущие красой три юные девицы

От страха мертвые лежали вдоль светлицы,

Хотя в нее еще не ворвалась река;

Одна в своей руке держала голубка,

И смерти вместе с ним подсечена косою.

Там старец мрачный - жив - терзался тоскою,

Средь разрушения блуждает будто тень

И вопиет: «Где ты, любезная мне сень?

Где дочь и сыновья; где ты, моя супруга?

Без дома, без детей, лишенный сил и друга,

Среди печали злой, отчаяния сын,

Связь с миром перервав, скитаюсь я один.»

Приятность островов Петрополь украшала,

Окрестности его и Муза возглашала;

Все быстрое стекло любили Невских вод

И Феба из морей торжественный восход.

Но там свирепое явяся наводненье,

Отягощая мысль, не утешает зренье.

Пред днем молитвенным бесплотных в свете сил,

В твой навечерний день, Архангел Михаил,

С Петрополем в полдни событие ужасно,

Повсюду зрится вод скопление опасно.

Хотел могущий Бог нас гневом посетить,

И в то же время зло щедротой прекратить;

Водами ополчась по беспредельной власти.

Он сердце людям дал ценить других напасти.

Все кинулись к судам, все, окрылясь, бегут,

Все жизнь, жизнь ближнего, как жизнь свою брегут;

Текут с стихией в брань, призвав на помощь Бога,

Сам сердобольный Царь от высоты чертога,

Покорности к Творцу, любви к народу полн,

Послал жертв исхищать из уст свирепых волн.

Посланник воин был, и близ царя в сраженье

Зрел смерть лицем к лицу, зрел ужас, истребленье;

Ступя на бурный вал, до катера достиг,

Схватил его, летел, в час гибельный и миг

Догнал он водовик, на коем утопали;

Пусть волны злобные к нему не допускали,

Мужаясь в подвиге, усердием горя,

Спас погибающих, - и спас в глазах Царя.

Коль злополучие Петрополя известно,

То исцеление, поистине чудесно,

Ты, лира, огласи на крылиях молвы

По красным берегам и Волги и Москвы.

Быть может, возвратясь из океянов дальних,

Иной, услыша весть о бытиях печальных,

К речам свидетелей не преклоняя слух,

Вещает: «Не был здесь явлений бурных дух,

К Петрополя красе мрак не касался ночи,

Меня обманывать мои не могут очи,

Здесь прежний царствует порядок и покой;

Петрополь осмотря, я был и за рекой,

На стогнах чистота, по-прежнему громады,

По-прежнему мосты, по-прежнему ограды;

Где наводненья след и где свирепость волн?

Весь град движения, занятий мирных полн

Кто стогны очищал, где от хором обломки?

Вулкана древнего по-прежнему потомки,

С железом ратуя, взялись за крепкий млат,

Я вижу в мастерских орудиев снаряд.

Обуревание жестокое природы,

Которое едва ль исправить могут годы,

Так скоро здесь могло успехи приобресть,

Что гости за моря отрадную шлют весть?

Или покрытый град свирепою водою

Возобновился вдруг волшебною рукою?»

Ах нет! Петрополь цел от бедоносных вод

Зефира кротостью, наитием щедрот.

Кто помощи других себе в напасти просит,

Благотворителю мольбы свои приносит.

А здесь несчастному не слезы нужно лить,

Чтоб сострадание в соотчичей вселить;

Благотворения великое здесь дело

Текло прямой стезей, достигло цели смело

В бедах не надобно предстателя искать,

Здесь ищут тех, кому потребно помогать.

Умолк на Бельте рев и онемели стоны,

Посыпалися здесь с престола миллионы;

Среди Петрополя от ярости злых вод

Пусть есть погибшие, - но, верно, нет сирот.

Любовью чистою, небесною согреты

Все у пристанища, упитаны, одеты,

Все, благости прияв священнейший залог,

Рекут: «Средь тяжких зол есть милосердый Бог.»

ноябрь 1824

Огромны здания больницы...

Огромны здания больницы,

Полмертвые пьют жизни сок,

Граждане знатные, вельможи,

От смерти входы сторожат;

Сугубя миг, врачи всечасно

Пространство облетают града,

Их ум крылатый, быстрый взор,

Под кровом хижин и в чертогах

Страдальцев бедных видят муки

И облегчение несут.

Отцов и матерей лишенны

Покров младенцы обрели,

Благотворенья длань открыта,

Сирот встречая колыбель.

Кто на умерших кинул взоры,

Кто обеспечил их в могиле? -

Великодушный Царь-отец:

Отвсюду полилося злато,

Святому следует примеру

Сословие купцов, Бояр.

1831

Осень

Борей свирепыми крылами

Шумя, в подсолнечной летит,

Колеблет гордыми дубами,

Ярится, злобствует, свистит;

Природу люто обнажает,

Ея всю прелесть поражает,

Ковры зелены и цветы

Лишаются сиянья, блеска

Средь звуков грома, молний треска

Грядешь на царство, Осень, ты.

Умолкли птичек нежны хоры,

Лишь глас совы поет в ночи,

Увяло царство красной Флоры,

И томно не журчат ключи;

Нахмурились угрюмо воды,

В лугах престали хороводы,

Веселье скрылось и любовь,

Бегут резвясь игры и смехи;

Прощайте на земле утехи,

Доколь весна не придет вновь.

Угрюмо царство и сурово

Приносишь, осень, ты земле;

Сковать природу все готово.

В порфире бурь, дождей во мгле

Мертвит и твой приход, и сила;

Натура в сиротстве уныла

Беспечной томною рукой

Тебя без радости сретает,

И пир богатый учреждает,

Скопленный летом и весной.

Пришла - и бури за тобою!

Наперсник ближний твой Борей,

Стихии радуясь борьбою,

Ревет в лесу, среди морей,

И флоты в бездну повергает,

И сонмы кедров низлагает,

Шутя погибелью, бедой,

Когда все истощив угрозы,

Ведет во след снега, морозы

С зимою хладною, седой.

Но пусть натурою играешь,

Блюдя установленный чин; -

Ее всегодно ты караешь

По власти Вышнего судьбин:

Весна и лето вновь родится,

Собой природа возгордится,

Когда восчувствует их власть,

И солнце пышно пред очами

Явится с жаркими лучами

Свершать определенну часть.

Но придешь ли ко мне обратно

Ты, время сладостно весны?

О время быстро и приятно!

Твои мечтания и сны

Утехой душу наполняют;

Сокровища не заменяют

Игрушек вешнего часа.

Где взять восторги те сердечны,

Минуты радостны, беспечны?

Где скрылася весны краса?

Весна моя свой круг свершила,

Уже и лето протекло;

Своих ты радостей лишила;

Я твой полет не чту за зло.

Спокоен в осень, равнодушен,

Судьбине, благости послушен,

На малой ладие теку,

Осенню песнь на лире строю,

Невинной тешу мысль игрою

И в осень дни отрадны тку.

1816

Отпускная

Нептун, свирепый бог морей,

Которого на гнев привел Борей,

Трезубцем дно стран влажных раздирает

И люто корабли несчастны пожирает.

Матросы, кормчие и спутники, смотря,

Что гневались моря,

В несноснейшей печали

Молитвой небеса и стоном отягчали.

Один глупец хотел отпускную писать;

Служитель был охоч свой язычок чесать

И говорит в ответ: Нептун, Фетида

Слугу и барина готовы взять без вида.

1812

Позднее взывание к музе

Пернатые Орфеев хоры

Меня восхитили теперь;

Леса, поля, долины, горы

Открыли в храм Фантазьи дверь;

Богатые красы природы,

Цветы, ключей шумящих воды,

Густая рощей мирных тень,

Мой нежат слух, прельщают очи;

Луны мерцание средь ночи

Мне представляет Музы сень.

Уже в сиянье багряницы

Полмира снова Феб облек,

Овечки кроткие, телицы

Толпятся у прохлады рек;

Уже пастушки голос нежной

Твердит о страсти неизбежной;

И солнечный слабея свет,

Скользя веселых нив по злату,

Поспешно клонится к закату,

Но музы предо мною нет.

Кубры излучистой по брегу

Хариту мыслю я обресть;

Вкушая ароматов негу,

Желаю жертву ей принесть.

Пастушка Лиза мне сказала:

«Прохожий! у меня пропала

Из стада белая овца,

Ее сыскать пекусь всечасно.

Кубра! ты не грусти напрасно».

Ласкает юного певца.

Не могут звуки громкой лиры

Томимый скорбью дух согреть,

Коль нет со мною здесь Темиры;

В разлуке с ней о ком мне петь?

Все радости река глубока

Влечет далече от потока,

Веселия мгновенен час,

Проходит счастья скоро время,

Утех воспоминанье - бремя

Отягощает только нас.

Восторги юности питала

Кубра, виясь внизу села,

Жезлом волшебным чаровала,

С струями радость унесла.

Куда ни обращаю взоры,

На испещренный луг и горы,

Везде один, везде грущу;

Среди печальных дум и слезных,

Друзей, родителей любезных

Напрасно при Кубре ищу.

Крылатый властелин природы

Прообразует вечность нам;

Земля и звезд блестящих своды -

Движения текущий храм;

Непостоянству все подвластно.

Прошедшее вещает ясно

Неисчислимость перемен;

Где гор чело, где были селы,

Являются морей пределы,

Ревет бурливых вождь премен.

Окрестности Пергама наги;

Рушитель царств и городов

Средь блат, в развалинах Карфаги

Герой таится от врагов*.

Роскошный сад Семирамиды,

Златые капища Авлиды

Травою, мохом поросли.

Петра воздвигнуты рукою,

Омыты здания Невою

Чело за облака взнесли.

Все изменяется всечасно,

Все гибнет, возрождаясь вновь;

Одно изящество прекрасно

Не истлевает, и любовь;

Надзвездные оставя сферы,

На крыльях пламенныя веры

Оне, при звуках громких лир,

Спускаются с высот небесных,

В различных образах прелестных

Утешить преходящий мир.

Я зиму на главе являя,

Не чаю Музой быть любим;

Но сердца огнь внутри пылая,

Уже талантом стал моим.

Оставя скоро дол глубокий,

Я вознесусь на холм высокий

От зримых далеко веществ,

Светил сияньем озарюся,

В реку восторгов погружуся,

Услышу гимн Творцу существ.

1816

Почувствуя Холеры тягость...

Почувствуя Холеры тягость,

Спешит на торжищи народ {1};

Не постигая скорби корня,

Тоскует лакомств вредных раб:

Обители забав закрыты,

Не веют в тростнике зефиры;

Увяли на лугах цветы,

Пресеклись съезды и гулянья;

При встрече бар, простолюдинов,

О черной немочи запрос {2}.

Царь Россов бодрствует, не дремлет,

Унынья, страха чужд... Он рек!..

Одушевились миллионы {3},

Пред небом выю преклоня,

Мгновенно пали на колена,

Рыданья воссылают к Богу,

Спасенья просят у Творца.

Как благовонный дым кадила,

Огонь молитвы теплой, чистой,

Лазурный проницает свод.

1831

Проповедник Пифагора

Самопожалован мудрец,

Который всех наук начало и конец

С собой на языке всечасно носит,

И слушать только просит;

Всегда кричать готов,

Что Пифагор великий философ,

И вопрошает всех: какое знатно слово

Так славно мудрецу дает величье ново;

Каким он правилом заставил отличать

Себя? В ответ ему: умей - молчать.

1812

Прощание

Я слезы зрел твои! и знаю их причину:

Ты в жертву их несла Киприды хитрой сыну.

Я видел, чувствовал - счастливый в жизни час! -

Как перлы чистые катилися из глаз

И на уста мои горящие спадали,

И прохлаждали их, - и вдруг воспламеняли.

Питая вместе грусть и сладостный восторг,

Волненья чувств моих я различить не мог;

Не знал, мне должно ли прощаньем веселиться,

Или в разлуке злой печалию томиться?

2 августа 1823

Птицы Законоположители

Задумал птичий род вновь сделать уложенье,

На что вельможи, знать, к чему полезен трон?

Все птицы собрались дел знатных в уваженье,

Хотели издавать закон.

Разумные, разумно предлагали,

А птицы крикуны их толк опровергали;

Вороны каркали: на что Орлы,

И соколы?

Они горды и злы.

Дела свои решить мы и без них умеем,

И птиц разбойников казнить мы смеем.

Воронам коршун так: пускай, закон

Извольте утверждать, как вам угодно,

Свободно;

Но толковать закон,

Ни к делу допускать - нельзя ворон.

1812

Реке Кубре

Кубра! ты первая поила

Меня пермесскою водой,

Младое чувство возбудила

Прельщаться греков простотой.

Я на брегу твоем высоком

Всегда спокойным сердцем, оком

Ловил природы красоты;

Не знал кумиров зла, ни мести,

Не зрел рабов коварства, лести,

И собирать хотел цветы.

Хотел, подруги Феба, Музы,

По вашим странствовать горам,

Нося прелестные мне узы,

Курить пред вами фимиам

И воду пить пермесских токов,

Как Ломоносов, Сумароков,

Парил я в мыслях на Парнасе,

Дерзал стремиться вслед Гомера;

Но вдруг представилась Химера,

Исчезла мысль, и дух погас.

Кубры оставя ток прозрачный

Приятных и спокойных вод,

В предел я поселился мрачный,

В превратный пояс непогод,

Где светлый жезл куют морозы,

Весной дышать не могут розы,

И где сердитый царь Борей,

Неистовым свирепством полный,

Далече посылает волны

Губить богатый злак полей.

Кубра, виясь кольцом и ныне,

Спешит мои березки мыть,

Течет торжественно в долине.

Зачем не суждено век жить

Мне там, Кубра, твое где ложе,

Где те, кто мне всего дороже,

Где я без желчи воду пил,

В восторге радостном и мире

Играл среди весны на лире,

И сладость бытия вкусил.

Хребет свирепого Нептуна

Пловец стремится попирать,

И стрелу грозную Перуна

Средь бурь дерзает отражать.

Когда смирятся моря бездны,

Весельем дышит брег любезный,

Наскучит смертоносный вал,

К пенатам кормчий возвратится;

Раскаянье в душе родится,

И подвиг славы скучен стал.

В игривых мне волнах являет

Кубра обилие чудес,

И мысль крылатая летает

На свод лазуревый небес.

Далече простираю взгляды:

В эфире плавно мириады

Своей катятся чередой;

Громады гор, вод быстрых бездны

И смертного труды полезны

Теперь сияют предо мной.

Что протекло, возобновляю

По воле в памяти моей;

С Сократом вместе обитаю

Благотворителем людей.

Дух любопытственный насытить

И созерцанием восхитить -

Источник истинный утех;

На мир раскинуть мысль свободну,

Постигнуть красоту природну -

Веселие превыше всех.

Пускай Кубры прозрачной воды

Мне в сердце радости вольют,

И лет моих преклонных годы

Без огорчений протекут.

Она мила между реками:

Приятно щедрыми судьбами

Я совершаю срок годов.

Я начал здесь играть на лире,

Засну, оконча песнь Темире,

При шуме от ея валов.

1803

Рифмушкину

Рифмушкин говорит:

«Я славою не сыт;

Собранье полное стихов моих представлю,

По смерти я себя превозносить заставлю,

Изданье полное - прямой венец труда!

Нет нужды в справке,

Остаться я хочу, остаться навсегда...»

Приятель возразил: «У Глазунова в лавке.»

1804

Русская песня

Слава Матушке Царице!

Русский жалует народ,

Соблюдая и поверье,

Любит нашу старину,

И кокошник надевает,

И Царевен наряжает

В сарафаны и фату.

Слава Матушке Царице!

Русский жалует народ.

Чудотворца Николая

Величает церковь день,

Вместе празднует Россия

День любимого царя:

Жен и дочерей Боярских

Много, много в храм вступило

В платье Русском давних лет.

Слава Матушке Царице!

Русский жалует народ.

Люд рабочий, православный

Вкруг подъездов у дворца

Стал о празднике толпиться,

С земляками толковать:

«Вот наряды, как в деревне,

Ну, Боярыням спасибо,

Вновь теперь мы видим Русь.»

Слава Матушке Царице!

Русский жалует народ.

Обитая в сердце, радость

Выступает на лицо,

Все исполнены восторга

И друг другу говорят:

«Мы слыхали дедов речи,

Что святое предков слово

Крепко, твердо без порук.»

Слава Матушке Царице!

Русский жалует народ.

Нужны ль прихоти чужие

Где сияет красота,

Как в ночи звезда небесна?

Под повязкой парчевой,

Восхитительна, прелестна,

Лучше, нежель под беретом,

Роза без прикрас мила.

Слава Матушке Царице!

Русский жалует народ.

6 декабря 1833 г

Сверчок

Бессмертный Сумароков

Российский Лафонтен,

Гонитель шалостей, пороков!

Твой слог легок и быстр, не пышен, не надмен;

Природы простоте свободно подражает;

Осла во льва, слона в крота не наряжает.

Пристойной рисовал ты кистью все лица:

Твой нагл Борей, кротка овца.

Позволь и мне в звериной коже

Изобразить порок.

Подай урок,

Как свойство всякое представить мне похоже?

Равно как Лафонтен, постигнул ты

Натуры красоты

В убранстве простоты.

Позволь, преславна тень бессмертными трудами,

Мне робко притчи плесть, твоими лишь следами;

Позволь сверчку предстать к читателю на суд;

Нелепость не казать за Аполлонов труд.

Кто душу нежную имеет,

Ценить достоинства умеет;

Не диво, что охоч до песней соловья,

Орфей, поя,

Приятность томную во сердце вложит;

Восхитит чувствия и сладостно тревожит.

Таков у соловья был господин, был он,

Как древний Меценат певцу весны прекрасной,

И труд имел всечасной,

Чтобы в довольстве жил дубравный Амфион.

Сверчок у Соловья хотел доход убавить,

Себя прославить,

Хозяина и соловья глушил,

Нескладным голосом всегда он петь спешил.

Хозяин сам, наскуча криком,

Он в сердце превеликом

Туда, где был сверчок, полез,

И соловью сверчка, как Марция*, принес.

1812

Свою увидим на престоле...

Свою увидим на престоле,

Когда обсохнут рек брега,

Блеснут цветочки в чистом поле,

Зазеленеются луга.

Обремененная снегами

И льдов зубчатых остреями

Одежду зимнюю Нева

Когда с рамен струистых сбросит

И льдины гордые разносит

Туда, где Бельта скиптр, права.

Какой степей ледяных житель

Весну без умиленья зрит?

Чье сердце, лютости вместитель,

На пир натуры не спешит!

Вещуньи ласточки явленье,

Над Смольным первое круженье -

Волнует сердцем и умом.

Весну к себе уже приближу,

Когда я жаворонка вижу

На воздухе, не за столом

1827

Снега

Однажды было то зимой,

Когда снега обильны

И ветры сильны,

Лука, Матвеев сын, мой мальчик крепостной,

Дитя десятка лет в избе играл, резвился,

С палатей на порог, с порога на крыльцо

Шагнул, прыгнул, как яйцо скатился,

И в роще из избы в минуту очутился.

Случился в роще вор,

И он с Лукой имел недлинный разговор;

Конец был тот, в слезах мальчишка

Пришел домой без кафтанишка,

И ну бранить зиму, снега,

И говорит: зима строга,

В сугробах у себя таит для нас врага,

Но вскоре

Забыл мальчишка горе;

Меж тем проходит год и два и три и пять,

И в рощу мальчик тот идет зимой опять.

Не вора в роще он находит, но Анюту,

И ну у ней там поцелуи брать,

И волю дал рукам и грабить и орать.

Лука с Анютою возился не минуту,

Имел предлинный разговор;

Когда в деревню возвратился

Хвалить пустился

Снега, зиму,

И говорит с подругою прекрасной:

Куда как хорошо под вечер, в день ненастный

Зимой быть в роще одному.

1806

Собака без ушей

О горесть! о беда! свирепы души

У датска кобеля отрезали вмиг уши.

Тоскует, плачет пес,

Пришло мне спрятаться в дремучий лес;

Как я таким уродом

Предстану пред народом?

Собака бедная, пожалуй ты не вой!

Еще не короток век твой;

Пусть уши у тебя, собака, не велики,

Привыкнут видеть их;

А ты вперед и в случаях таких

Останешься как конь, век права без улики.

1809

Сократов дом

По тщетной пышности мы судим о вещах;

Будь честен, будь мудрец, когда не на коврах

Ты спишь, на золоте стола ты не имеешь,

Напрасно ты титул примать достоинств смеешь!

Все ведают о том,

Что был Сократ с умом,

Сократ построил дом,

Сократово строение поносят,

Гостиной длинной просят,

А галерея-то не очень глубока;

Наружность, внутренность все кажется мелка;

И говорят, не все у нас Сократы,

Как он, для знатна мудреца

Почтенного лица

Потребен храм, органные палаты.

А им Сократ в ответ: наружность лишь обман;

Для истинных друзей доволен и чулан.

1809

Соловей в Таврическом саду

Пусть голос соловья прекрасный,

Пленяя, тешит, нежит слух,

Но струны лиры громогласной

Прочнее восхищают дух.

Любитель Муз, с зарею майской

Спеши к источникам ключей:

Ступай подслушать на Фурштатской,

Поет где Пушкин-соловей.

июль 1832

Старик и Три Юноши

Сад начал разводить - кому то в мысль придет -

Старик осмидесяти лет,

Которому тогда три юноши сказали:

Избавь себя печали;

Дождаться сих дерев - тебе надежды нет;

Брось, дедушка, затеи все пустые,

Пекися о душе, оставь другим

Надежды дальние и замыслы большие.

На это старичок советникам своим

Разумно отвечает:

Все тихо здесь растет и скоро исчезает;

Полезно провести оставший в жизни день

Никто меня лишить здесь не имеет права;

Потомству моему труды мои - забава,

Я внучатам готовлю тень.

Вы завтра мните жить, как можно поручиться,

Что завтра то опять к нам возвратится?

Ни вам, ни мне оно,

Поверьте, в крепость не дано.

От всех закрыт поход на берег Ахерона;

Ни сроку назначать, ни дня нельзя учесть.

Случится, может быть, что на ладью Харона

Мне дряхлу старику удастся после сесть;

Быть может, что мой взор померкший и унылой

С зарею встретится над вашею могилой.

И подлинно случилось так:

Погибли юноши! - один дурак влюбился

И застрелился,

Другой ухлопан на войне,

А третий жизнь скончал морей на дне.

Старик доколе жив остался,

О них воспоминал - и часто сокрушался.

1815

Старуха и две служанки

Старуха некогда служанок двух имела

И от того считать барыш свой разумела.

Их часть

Была усердно прясть,

И Парки адские, известны пряхи в свете,

Их хуже знали толк. Ложились не в подклете;

С хозяйкой рядышком, чтоб дело шло скорей;

Работу в руки им - и всякой час твердила,

Лениться незачем! - Пред утренней зарей

Их всякий день будила.

Лишь златовласый Феб с одра -

И им вставать пора;

А между тем петух, злонравный вестник,

Как свет стоит, Аврорин друг, наперстник,

Часа не промигал.

Старуха с петухом согласна,

И на плеча шугай: уже петух кричал,

Как барыня сердита, самовластна.

Пойдет гонять с постели девок прочь:

Уже давно был свет; исчезла ночь. -

То девкам не мило; умыслили сестрицы

К Плутону петуха отправить петь,

Чрез день петух попался в адску сеть,

И больше не поет, нет голоса у птицы;

Но девкам от того не лучше стало жить.

Старуха рассудила:

Нет пользы о певце тужить;

И девок до свету за час всегда будила

1814

Стихи на Новый 1804 год

На светозарной колеснице

Летит поспешно новый год:

Он держит пальмы, лавр в деснице

И множество Парижских мод;

На землю сыплет к нам беспечность,

И сам без устали летит,

Летит в пределы те, где вечность

Для всех людей кровать хранит.

Слетел! - Веселья люди полны,

Как в море быстры скачут волны,

Шумят, текут: иной коней

Готов отпрячь от колесницы,

Другой кататься хочет в ней;

Прельщен тот блеском багряницы,

Что радости торжеств виной,

Что ближе люта смерть с косой.

От колыбели до могилы

В уме лишь царствуют мечты;

Нам всем страстей предметы милы;

Они нам кажутся цветы.

Ползем, - а мыслим, что летаем;

Призрак за сущность лиц хватаем,

Как ловит мух дитя весь день,

Так мы веселья ловим тень.

Тот давит злобно мостовую,

Стучит, как в древности Вулкан,

Огневу искру золотую

Из камня рвет колесный стан;

Пустой обряд сочтя законом,

Летит в переднюю с поклоном,

И то себе вменяет в честь,

Когда привратник златовидной,

С холодной гордостью обидной

На лестницу откажет лезть.

А тот не установит рожи

За ласковый прием вельможи;

Иной ценит нарядный цуг

В числе отечеству заслуг.

Тот записав себя в Париды,

Взять хочет яблоко Киприды.

Мизеры славнейший герой

Бостонной занят век игрой.

Пиит без жара и без силы,

Увы! питомец Муз постылый,

Лететь с Корнелем хочет в ряд.

Друзья! все это маскерад

Напрасно взапуски стремиться

Мы все за временем хотим,

Оно в своем кругу вертится, -

А мы прямой чертой летим

Мы Новым годом все напрасно

Двулична бога день зовем;

В мечте мы движимся всечасно,

Родимся так - и так умрем

1803

Топор

На берегу реки мужик дрова рубил;

Нечаянно топор он в воду уронил:

Прелютой мучится крестьянин мой тоскою,

И воет над рекою.

Прости топор, простите и дрова!

Куда теперь пойдешь, о бедна голова?

Пришло мне утопать, топор, с тобою;

Но всякая болезнь имеет врачество. -

Какой-то счастливой судьбою

Простосердечного пришло спасть божество.

Зевесовой сказатель власти,

Меркурий прилетел, и все напасти

В крестьянине пресек,

Сказав: я знаю дно глубоких самых рек.

Туда я для тебя с охотою спущуся,

И с топором твоим оттоле возвращуся. -

Не мудрено богам - несчастным помогать;

Не стал он боле отлагать.

В реку - и вытащил секиру не простую,

Секиру золотую.

Крестьянин говорит: не ту я потерял,

Но бог ему серебрену являл;

Мужик: не спорю в том, что топоры богаты;

Однако [же] не мой; своей ищу я траты. -

Железну наконец секиру бог явил.

Вот мой топор, - бедняжка возопил! -

Колико щедры боги!

И у Меркурия целует ноги. -

За то, что правду он сказал,

Богаты топоры ему Меркурий дал. -

Лишь разнеслись в соседстве эти вести,

Все захотели равной чести. -

Меркурий к ним опять с небес долой,

И вытащил сперва топор он золотой;

Не заикнувшися все закричали: мой!

Но бог, уверяся в их алчности и лести,

Богатым топором им дал по тумаку,

И опустил его в реку.

1816

Туча, Гора и Куча

Два шли прохожие - друг другу так сказали,

К ночевке вечером склоняя разговор:

Вот туча впереди - поход не будет спор,

И так между собой о туче толковали:

Как хлынет дождь, ударит гром;

Беда идти пешком!

Идут и кропчутся, но бури не встречали.

Где тучу видели - там гору примечали,

И ну опять судить:

Трудненько будет нам всходить,

У нас ослабли ноги.

Идут - нет нигде крутой дороги,

До места добрели.

Где видели Кавказ и тучу,

Лишь там стоглазые нашли

С песком большую кучу.

Подобно мы

Заботой тяготим умы.

На что мечтать, что нас постигнет время злое?

Не лучше ль быть в покое,

Чем краткой жизни сей скользя по берегам,

Не рвать в пути цветов, печальным веря снам?

Мечтатель бед себя напрасно беспокоит:

Воображение нередко замки строит.

1815

Уже истощеваясь в силах...

Уже истощеваясь в силах,

В обратный путь стремится Лев;

Уже к Неве спустилась Дева -

Посланница святых небес {6},

Она Отечеству обильно

Подаст богатство, славу, радость.

Сам Бог России твердый щит:

Он в бурях жизни - избавитель;

Но мирных дней благополучных

Создатель - кроткий, добрый Царь.

Средь рева бурь, средь искушений,

Непобедимый в мире Росс,

Святою Верой огражденный

На Бога крепко уповай.

Друг человеков, муж правдивый,

По сердцу Бога венценосец,

К тебе любовью полный Царь,

Твоим оплотом вечно будет;

Смотри, тупеет смерти жало,

Сияет снова твой Сион.

1831

Холера 1830 года

Свирепое исчадье ада!

Восстал неукротимый змей,

Шипя, на воздух льет отраву;

Плечист, огромен и крылат,

Внезапно с берегов Евфрата

До Каспия проник и Волги;

Где он, там сокрушенье, страх;

Там бич несытыя холеры

И смертных тысячи валятся,

Друг другу прививая смерть.

Поток с кремнистых гор лиется,

Грозя покрыть водой поля,

Недуг - враг тайный человеков

Распространяет гибель вмиг,

Сугубя жар, ослабя нервы,

Течение сгущает крови.

Больной, почувствуя внутри

Страдание неизъяснимо,

Испустит яд и дух последний

На перси кровных и друзей.

1830

Человек победитель Льва на картине

Мужик представлен на картине;

Благодаря дубине,

Он льва огромного терзал, -

Все зрители в овине

Сплетали множество художнику похвал.

Тут лев, и лев живой, случился мимоходом,

Сказал перед народом:

Вас живописец обманул, -

Все это сказки;

Не так бы кистию махнул,

Когда бы львы взялись за краски.

Писавши эту баснь, неужели смекнул

Эзоп и в прежни годы

Про наши оды.

1815

Червяк и Собака

Был молодец червяк, - в чертогах у вельможи,

Известно там,

Род сильный червякам;

Известно, на кого все червяки похожи.

Ползуча тварь, - червяк

Искусно лапкой загребает;

Иное за столом, как гость, хлебает.

Червяк ползет вперед, не так,

Как рак.

Ползет - и вполз на чашу не простую,

На чашу золотую.

Уселся червячок и говорит,

Увидя, что лучи от солнца возблистали,

На гладком золоте струей огни метали,

Смотри: коликой свет и луч червяк творит!

Собачка червяку премудро отвечала:

Не чудо то отнюдь, всех лет веков с начала

То было, будет впредь, о чем болтать?

И право отдано не втуне

И солнцу и фортуне,

Что могут червяков заставить - возблистать.

1812

Черепаха и Селезни

Скажу, как Лафонтен, лишь бы скорей начать;

Не худо говорить, а лучше помолчать.

Два ловки селезня однажды согласили

Мать черепаху в путь

И заключили:

Ты не успеешь и мигнуть,

Россию облетаем.

Мы оба, с двух концов, положим палку в рот,

Зубами схватишь ты средину без хлопот;

Тебя по воздуху - уж любо покатаем,

Покрепче! милая! Лишь пустимся в поход,

За палку уцепися

И веселися

Лугами, рощами и широтой морей,

Твердили долго ей:

Без страха

На все смотри

И ничего не говори.

Охоту странствовать имея, черепаха,

По дружбе селезней, летит;

Народ сбегается, кричит:

Вот, на! диковинка - летает, а не птица!

Смотрите пристально, меж уток - не орлица!

Летунья мнимая тут отворила рот,

Промолвя с радости: дивися мне, народ!

Я первая царица

Из рода черепах!

Но сверху разом вниз слетела,

О камень треснулась - и вся расшиблась в прах.

Не скоро и нашли царицы этой тела!

1815

Якову Борисовичу Княжнину

Княжнин! ты поприще просторное избрал;

Мой друг, исполни то, что тесть твой обещал.

Театра нашего основанное зданье

Усовершенствовать ты приложил старанье.

Красы всеобщие пленяют каждый век,

Коль их постиг, списал великий человек.

Ум, сердце всем даны, -- не климат и не реки

Виною, что в стихах столь превосходны греки;

В туманном Лондоне большие есть умы;

Коль дар с наукой в нас, -- быть славны можем мы

Ты сам «Дидоною» Петрополь восхищаешь,

У зрителей своих слез токи извлекаешь,

Огонь постигнул муз в сердечной глубине

И доказал своей примерами стране,

Что скуден хладный ум трагедию составить,

И нужно чувствовать, чтоб чувствовать заставить,

Обязан трагик нам в известные часы

Являть на зрелище высокие красы,

Чтоб действие текло, и были все пружины

Искусно сцеплены огромнейшей машины.

Зря «Ифигению», забыл я, кто Расин.

Перед меня предстал Фетидин в гневе сын;

Увенчанную зреть любовь его желаю,

С ним исступление, с ним горесть разделяю;

Состраждя, купно с ним пускаю тяжкий стон,

Чтоб хитростный Улисс иль сам Агамемнон

Царевну юную не предали на жертву;

Ее, как сродницу, боюсь увидеть мертву.

Искусство ужасать и умилять сердца --

Искусство первое трагедии творца.

Пусть лица в действии законами искусства

Свои врожденные представят нравы, чувства.

Любовь и ненависть по воле к ним вселяй,

Но их природных свойств отнюдь не истребляй;

Ты всё распоряди, чтоб в сладости забвенья

Я зрел событие, не плод воображенья;

Увидеть не хочу нигде страстей твоих,

Себя сокрой, представь героев нам своих.

Представь, Княжнин, себя, чужие зря напасти,

Умей их описать, как собственные страсти;

Забудь вселенную, и, взяв криле ума,

Пари без робости, да муза пусть сама

Один твой будет вождь. Стихи всегда прекрасны,

Коль с чувством, нравами писателя согласны.

Искусства красоты -- хвала родившим их;

Творца не поведет чужой к бессмертью стих,

И если зрителя мгновенно обольщает,

Восторг и похвалу потомства уменьшает.

Богатый духом муж не ждет чужих подпор,

Его душа ему родит красот собор;

Сраженья в лютый час сын Марса не стремится

Вобану, Гиберту, Полибию учиться;

Не время занимать, чем славится герой,

Он сам распорядит тогда к победе строй.

Природы красоты в душе своей питая,

Расина нежность, дух Корнеля ощущая,

Ты внедри их в себя, будь сладостен, высок;

Их дары совместив в души своей поток,

Разлей в творения повсюду изобильно,

Влеки и восхищай ты зрителей насильно,

Забудь Корнеля, дай мне видеть Княжнина,

Пусть будет чувствами душа твоя полна.

Кто хочет славен быть, будь славен сам собою;

Нет двух в одном лице, -- так суждено судьбою.

Пусть страсти у людей с начала лет одни,

Расин и Эврипид -- одно в различны дни;

Пускай различен век, различны их язы?ки,

Но чувствования у обоих велики.

В Расине сила, дух, речь плавная в стихах

Была примером бы в блистательных веках.

Воскресни Эврипид, не боле он Расина;

Различен образ их, хотя одна картина.

Как Эврипидовы Расин понять:

Он кисть им дал свою, свой узел завязал;

Он в «Ифигении» боролся с славным греком,

Как рыцарь доблестный с великим человеком:

В едином подвиге одной стезей летел,

Не крал его стихи, а превзойти хотел.

Дух подражания к победе поощряет,

Границы иногда в искусстве расширяет.

Будь подражателем не в дробных мелочах, --

В высоком, в нежности и плавности в стихах.

Кто мыслит победить Расина без препоны,

Тот в Пирре опиши гнев страстный Гермионы;

Своей красой пленяй, сам сделайся творец,

Коль хочешь приобресть бессмертия венец.

На Геликоне Тасс с эпической трубою

Необозримое зрит поле пред собою;

Покорствуют ему все части естества,

Все твари, виды все, и сами божества;

Желая произвесть огромное творенье,

Он может даровать жизнь, чувство и движенье

Круг трагика тесней: пускай летит до звезд,--

Он должен сохранять, блюсти единство мест,

Единство в действии, единство в прилепленье,

Чтоб к одному лицу стремилось сожаленье;

И правду строгую себе в предмет избрав,

Он должен представлять героев страсть и нрав.

Французский Эврипид, певец злосчастной Федры,

Проникнул в самые сего искусства недры;

Он смертных срисовал в трагедиях сердца,

В себе вмещая дар писателя-творца.

Искусство редкое, великое искусство --

Приятной звучностью склонить, растрогать чувство,

Сокрытой прелестью, пленяющею слух,

Вливаясь внутрь сердец, возвысить сильный дух;

А плавностью стихов сиять, греметь всеместно --

Искусство, одному Расину лишь известно.

Представь, Княжнин, представь ты Мельпомену нам;

Теки без робости в ее чудесный храм.

Пускай дух зависти, враждебный и лукавый,

Лиющий каждый час поэта в грудь отравы,

Творения твои стремится помрачать, --

Великого певца не может огорчать;

Пускай открытым ртом без смысла толки сеет, --

Святая истина торжествовать умеет.

Прадона увенчал в Париже наглый крик;

Прадон теперь забыт, -- Расин всегда велик.

1784