Живописцу моему

Искусно ты меня, художник, написал,

Со светом купно тень волшебно сочетал,

И сам чрезмерно рад, что кончил труд счастливо.

Любуясь, на него ты смотришь горделиво

И громко говоришь: ступай теперь, Хвостов,

Награду получить достойную трудов;

Стань смело на ряду с бессмертными творцами {9}

И, скромность отложа, красуйся их венцами.

Там, зри, наставник твой, Омир полночных стран,

Там Русский Златоуст, бессмертный Феофан,

Венчатели заслуг, гонители пороков,

Там громкий Пиндар наш, там Феспис - Сумароков;

Они средь хладных стран, средь темноты ночей

Простерли далеко сияние лучей.

Так точно, Апеллес! с тобою я согласен,

Удачен образ мой, твой труд был не напрасен.

Не мни, что подарил ты лавр бессмертный мне,

Меня изобразив хитро на полотне;

Коль тайны истощил всех живописных правил;

Ты только лишь себя, а не меня прославил;

Ты будешь, может быть, искусства образец,

А я остануся посредственный певец.

Нельзя прославиться чужими нам трудами;

Виной себе хулы, или похвал, мы сами.

Пусть образ мой внесут туда, где Россов Царь

Щедротою своей воздвиг для Муз олтарь;

Где в ярости Сатурн, внимая песни громки,

Бросает, утомясь, косы своей обломки.

Согласен, - буду там; скажи, что пользы в том,

Что я с Державиным столкнусь лице с лицом?

Все Музы ведают, Гораций сей Российский

То на горы взлетит Кавказски и Алпийски,

То строит ревностно великолепный храм

Царице, что вела нас к славе по цветам;

То, приглася к себе певца Анакреона,

Амура славит с ним, Царя утех и стона,

Голубку приманит с руки своей клевать,

И сладко на его коленях засыпать.

Пусть там подле себя увижу я Хвостова,

На стенке, в рамочке, точь-в-точь как бы живого;

Сей острый родич мой вдруг видит свет и тень;

Его Пирроном быть не допустила лень;

На долгих на Парнасе, судей бояся строгих,

Скорей других попал, и далее был многих.

В соседстве у меня является Шишков,

Страж добрый языка и нрава праотцов.

Зачем лице его задумчиво и строго?

Он мало говорит, но размышляет много;

Перо Шишкова - бич несмысленным певцам

И вкуса нового негодным образцам.

Что вижу близ меня! мой охранитель Гений,

Наперсник мудрости, почтеннейший Евгений,

Который, кажется, беседуя со мной,

Мне громко говорит: любитель Муз, постой,

Коль хочешь ты себя через стихи прославить,

Старайся в полном их сиянии представить.

Пекись, коль лирой мнишь хвалы приобретать,

Ты вдохновение с искусством сочетать;

Знай, дар как молния блеснет и исчезает,

Искусством подкреплен, как солнце, он сияет

Дар может щеголять страничкою одной;

С искусством дар не зрит границы никакой.

Желаем мы смотреть на образ Кантемира;

Хотя уже давно его умолкла лира,

Но лишь не умолчит в своих сатирах он.

А мне зачем лететь на Росский Геликон?

Скажи, зачем, коль путь к нему утесист, скаток

Потомству отдавать лице свое в задаток?

При жизни похвала, без лести говоря,

Сиянья вечного единая заря.

Беда, когда хвалы потомки мне умалят!

Бессмертен тот певец, кого по смерти хвалят.

О! Музы! вами я с младенчества любим,

Тому свидетели Афины, древний Рим.

Люблю отечество, люблю язык природный,

Богатый наш язык, и звучный, и свободный.

Я, к Музам, к родине в душе питая жар,

Дерзаю приносить им в жертву скудный дар;

Всегда прелестны мне Парнасских дев союзы:

Всегда родят восторг божественные Музы;

И в недре праздности, и посреди трудов

Ищу отрад в тени священных их лесов.

Российский Богатырь молниеносных взоров,

Когда здесь умственно, пример вождей Суворов,

Среди Петрополя Европу облетал,

Где должен грянуть гром, как Зевс, располагал,

Оплотом заградил к нам льва набеги смелы,

Готовил, яростный, на чалмоносцев стрелы,

Премудрости рукой водя, как на войне,

Герой участие в сих тайнах вверил мне.

Я в Трою мысленно тогда летал без страху,

И выгадал часок похитить Андромаху.

Пусть на меня за то неложный Фебов сын,

Наперсник славный Муз, рассердится Расин;

Я справедливого не опасаюсь гнева.

Равно и не боюсь зоилов лютых рева.

Пускай озлобятся, терзаются, шипят,

Пускай в неистовстве льют смертоносный яд;

Они, как вранночный, угрюмы, мрачны, грубы;

Что нужды до того? пусть изощряют зубы;

Люблю священных дев, люблю питомцев их,

И не смотрю на вопль детей Парнасса злых;

Но естьли скажут мне: толпа их встанет снова,

Чем оправдаешься, что им в ответ? - ни слова!

Моя в беседе Муз приятно жизнь течет;

Признаюсь, для меня Зоилов в свете нет.

Когда я чистых дев вниманья удостоен,

Между Зоилами остануся спокоен.

Я знаю - нравам нет, ни обществу вреда

От моего в стихах безвинного труда.

Себя в досужный час стихами забавляю,

Читателям мою оценку оставляю;

Пекусь с приятельми представить набело

Законодателя в поэзьи Буало.

Что можно, делаю, а естьли не умею,

От сердца чистого без желчи сам жалею.

Не столь я знаменит, чтоб древних по следам

При жизни воздвигать себе бессмертья храм.

Что нужды? пусть пишу для пользы, для забавы;

За труд не требую и не чуждаюсь славы.

1812