Верю гению самому

Когда говорят о талантах и гениях,

     Как будто подглядывая в окно,

     Мне хочется к черту смести все прения

     Со всякими сплетнями заодно!

     Как просто решают порой и рубят,

     Строча о мятущемся их житье,

     Без тени сомнений вершат и судят,

     И до чего же при этом любят

     Разбойно копаться в чужом белье.

     И я, сквозь бумажную кутерьму,

     Собственным сердцем их жизни мерю.

     И часто не только трактатам верю,

     Как мыслям и гению самому.

     Ведь сколько же, сколько на свете было

     О Пушкине умных и глупых книг!

     Беда или радость его вскормила?

     Любила жена его - не любила

     В миг свадьбы и в тот беспощадный миг?

     Что спорить, судили ее на славу

     Не год, а десятки, десятки лет.

     Но кто, почему, по какому праву

     Позволил каменья кидать ей вслед?!

     Кидать, если сам он, с его душой,

     Умом и ревниво кипящей кровью,

     Дышал к ней всегда лишь одной любовью,

     Верой и вечною добротой!

     И кто ж это смел подымать вопрос,

     Жила ли душа ее страстью тайной,

     Когда он ей даже в свой час прощальный

     Слова благодарности произнес?!

     Когда говорят о таланте иль гении,

     Как будто подглядывая в окно,

     Мне хочется к черту смести все прения

     Со всякими сплетнями заодно!

     И вижу я, словно бы на картине,

     Две доли, два взгляда живых-живых:

     Вот они, чтимые всюду ныне -

     Две статные женщины, две графини,

     Две Софьи Андревны Толстых.

     Адрес один: девятнадцатый век.

     И никаких хитроумных мозаик.

     Мужья их Толстые: поэт и прозаик,

     Большой человек и большой человек.

     Стужу иль солнце несет жена?

     Вот Софья Толстая и Софья Толстая.

     И чем бы их жизнь ни была славна,

     Но только мне вечно чужда одна

     И так же навечно близка другая.

     И пусть хоть к иконе причислят лик,

     Не верю ни в искренность и ни в счастье,

     Если бежал величайший старик

     Из дома во тьму, под совиный крик,

     В телеге, сквозь пляшущее ненастье.

     Твердить о любви и искать с ним ссоры,

     И, судя по всем его дневникам,

     Тайно подслушивать разговоры,

     Обшаривать ящики по ночам...

     Не верю в высокий ее удел,

     Если, навеки глаза смежая,

     Со всеми прощаясь и всех прощая,

     Ее он увидеть не захотел!

     Другая судьба: богатырь, поэт,

     Готовый шутить хоть у черта в пасти,

     Гусар и красавец, что с юных лет

     Отчаянно верил в жар-птицу счастья.

     И встретил ее синекрылой ночью,

     Готовый к упорству любой борьбы.

     «Средь шумного бала, случайно...» А впрочем,

     Уж не был ли час тот перстом судьбы?

     А дальше бураны с лихой бедою,

     Походы да черный тифозный бред.

     А женщина, с верной своей душою,

     Шла рядом, став близкою вдвое, втрое,

     С любовью, которой предела нет.

     Вдвоем до конца, без единой ссоры,

     Вся жизнь - как звезды золотой накал,

     До горькой минуты, приход которой,

     Счастливец, он, спящий, и не узнал...

     Да, если твердят о таланте иль гении,

     Как будто подглядывая в окно,

     Мне хочется к черту смести все прения

     Со всякими сплетнями заодно!

     Как жил он? Что думал? И чем дышал?

     Ответит лишь дело его живое

     Да пламя души. Ведь своей душою

     Художник творения создавал!