Яшка

Учебно-егерский пункт в Мытищах,

     В еловой роще, не виден глазу.

     И все же долго его не ищут.

     Едва лишь спросишь - покажут сразу.

     Еще бы! Ведь там не тихие пташки,

     Тут место веселое, даже слишком.

     Здесь травят собак на косматого мишку

     И на лису - глазастого Яшку.

     Их кормят и держат отнюдь не зря,

     На них тренируют охотничьих псов,

     Они, как здесь острят егеря,

     «Учебные шкуры» для их зубов!

     Ночь для Яшки всего дороже:

     В сарае тихо, покой и жизнь...

     Он может вздремнуть, подкрепиться может,

     Он знает, что ночью не потревожат,

     А солнце встанет - тогда держись!

     Егерь лапищей Яшку сгребет

     И вынесет на заре из сарая,

     Туда, где толпа возбужденно ждет

     И рвутся собаки, визжа и лая.

     Брошенный в нору, Яшка сжимается.

     Слыша, как рядом, у двух ракит,

     Лайки, рыча, на медведя кидаются,

     А он, сопя, от них отбивается

     И только цепью своей гремит.

     И все же, все же ему, косолапому,

     Полегче. Ведь - силища... Отмахнется...

     Яшка в глину уперся лапами

     И весь подобрался: сейчас начнется.

     И впрямь: уж галдят, окружая нору,

     Мужчины и дамы в плащах и шляпах,

     Дети при мамах, дети при папах,

     А с ними, лисий учуя запах,

     Фоксы и таксы - рычащей сворой.

     Лихие «охотники» и «охотницы»,

     Ружья-то в руках не державшие даже,

     О песьем дипломе сейчас заботятся,

     Орут и азартно зонтами машут.

     Интеллигентные вроде люди!

     Ну где же облик ваш человечий?

     - Поставят «четверку», - слышатся речи, -

     Если пес лису покалечит.

     - А если задушит, «пятерка» будет!

     Двадцать собак и хозяев двадцать

     Рвутся в азарте и дышат тяжко.

     И все они, все они - двадцать и двадцать

     На одного небольшого Яшку!

     Собаки? Собаки не виноваты!

     Здесь люди... А впрочем, какие люди?!

     И Яшка стоит, как стоят солдаты,

     Он знает, пощады не жди. Не будет!

     Одна за другой вползают собаки,

     Одна за другой, одна за другой...

     И Яшка катается с ними в драке,

     Израненный, вновь встречает атаки

     И бьется отчаянно, как герой!

     А сверху, через стеклянную крышу, -

     Десятки пылающих лиц и глаз,

     Как в Древнем Риме, страстями дышат:

     - Грызи, Меркурий! Смелее! Фас!

     Ну, кажется, все... Доконали вроде!..

     И тут звенящий мальчиший крик:

     - Не смейте! Хватит! Назад, уроды! -

     И хохот: - Видать, сробел ученик!

     Егерь Яшкину шею потрогал,

     Смыл кровь... - Вроде дышит еще - молодец!

     Предшественник твой протянул немного.

     Ты дольше послужишь. Живуч, стервец!

     День помутневший в овраг сползает,

     Небо зажглось светляками ночными,

     Они надо всеми равно сияют,

     Над добрыми душами и над злыми...

     Лишь, может, чуть ласковей смотрят туда,

     Где в старом сарае, при егерском доме,

     Маленький Яшка спит на соломе,

     Весь в шрамах от носа и до хвоста.

     Ночь для Яшки всего дороже:

     Он может двигаться, есть, дремать,

     Он знает, что ночью не потревожат,

     А утро придет, не прийти не может,

     Но лучше про утро не вспоминать!

     Все будет снова - и лай и топот,

     И деться некуда - стой! Дерись!

     Пока однажды под свист и гогот

     Не оборвется Яшкина жизнь.

     Сейчас он дремлет, глуша тоску...

     Он - зверь. А звери не просят пощады...

     Я знаю: браниться нельзя, не надо,

     Но тут, хоть режьте меня, не могу!

     И тем, кто забыл гуманность людей,

     Кричу я, исполненный острой горечи:

     - Довольно калечить души детей!

     Не смейте мучить животных, сволочи!