Фотоснимок
Эти волны теперь навсегда,
Как ни путайся времени пряжа.
Изумрудная бьётся вода
О пространства пустынного пляжа.
Чайки взмах и далёкий лесок,
Рябь на дюнах от ветреной дрожи.
Шелушится, сверкая, песок,
На ещё не облупленной коже.
Всё присвоит: от неба и гор
До легчайшего прикосновенья,
Поглотив этот пенный простор,
Неказистое наше мгновенье.
Так ли важно, – старинный штатив
Или цифры загадочных камер.
Видишь, мальчик, попав в объектив,
Вместе с нами в истории замер.
Солнце плавит весёлые сны,
Пробивая воронки в столетья.
Посмотри – ни беды, ни войны,
Ни разлук, – только море и ветер.
11.09.2005, Анапа.
* * *
Утром проснуться – и досчитать до ста
Прежде, чем день впустить за границы век.
Вот бы начать с нетронутого листа,
Чистого, как пока не пошедший снег.
Вот бы пропасть в сугробной его глуши,
Пусть не навек – до будущего утра.
Кто-то за локоть тронул, шепнул: «Пиши.
Это игра. А может, и не игра».
Это игра – ловить ускользнувший ритм,
И не игра, доводящая нас до бед.
Снег – ненадёжный или надёжный грим?
Снег проявляет или скрывает след?
Так выбирают завтрашние пути
На перекрёстке покуда пустого дня.
Кто-то за локоть тронет, шепнёт: «Гляди,
Не потеряй ни голову, ни коня!»
Только невыпавший снег остаётся чист,
Чтоб ни строки, ни пятнышка – красота!
Утром проснуться – и отодвинуть лист,
И удержаться – и досчитать до ста.
И ни строки, ни пятнышка, ни души…
Как удержать слова на конце пера?
Чёрным по белому, сквозь пустоту – пиши!
Это игра такая – и не игра.
5.11.2015
* * *
Август. Ощущение конца
Слишком задержавшейся эпохи.
Собираем в прѝгоршни по крохе
Мир наш, ожидающий гонца.
Нет, неправда! Мир гонца не ждёт
И в привычной августовской скуке
Лишь меняет статусы в фейсбуке:
«Санкции», «Пожары», «Дождь идёт»,
Между делом – «Ангел вострубил».
Только мы давно не слышим тру̀бы.
Средь листвы, заматеревшей, грубой,
Ливень бьётся из последних сил,
Зарево на дальнем рубеже, –
Тайный код морзянки, нам не внятной.
За спиною произносят: «Снято!» –
И опубликовано уже
Подтвержденьем ускользнувших лет,
Чтобы моментально кануть в Лету
Вместе с этим обветшалым летом,
Где бесследность – самый важный след,
Веха, что мерцает впереди…
Но ни сожалений, ни тревоги.
Август. Ощущение дороги
Перед обретением пути.
* * *
Пуще неволи утренняя мигрень,
Только проснулся, и сразу понятно – зря.
Время дрожит, сжимается, как шагрень,
Мечется в пепле поблекшего октября.
Медленный шаг превращается в нервный бег
За проходимцем, мессией, божком, вождём.
Не замечаешь, что дождь переходит в снег,
Чтоб через час обернуться опять дождём.
Всё уже было – сугробы, звенящий зной,
Горечь полыни, пыльная лебеда…
Ты покупаешь месячный проездной,
Лишь бы из этой осени – навсегда.
Разницы нет, овации или свист,
И наплевать – падение или взлёт,
Кабы не огненный, самый последний лист
Светом в окне, где тебя ещё кто-то ждёт.
Прогулка по Крагуевцу
Ах, какое поутру солнце!
Снег вчерашний сполз почти с крыши.
Верь – не верь, ничто не вернётся,
Даже если сам уйдёшь выше.
А из церкви перезвон, пенье.
Ледяной воды хлебну в чесме.
Ни надежды, ни обновленья, –
Только горе говорит честно.
Из гимназии сбежать – праздник,
Самый дерзкий и самый детский.
Я по городу брожу праздно.
Праздно значит «пусто» по-сербски.
Детям что бессмертные души!
Лишь теперь я сделалась взрослой,
Раз никто не спросит: «Катюша,
Я волнуюсь, ты не замёрзла?»
* * *
Эти чужие ёлки, чужие дети,
Хвоя в сугробе, пластмассовые гирлянды.
Каждый лоток в ответе за пропаганду,
Слоганы вечны: «Спешите, платите, верьте!»
Хоть в Санта Клауса, хоть в Рождество Христово,
В скидки, что в среду, пятницу, воскресенье.
Мир, начинался Словом, да нынче снова
Давится словом, торопится впасть в забвенье
Сей магазинной праздничной круговерти:
Самообманы, надежды и чувств отмазки.
Чьи-то чужие души, чужие дети
Верят по-прежнему и в чудеса, и в сказки.
И не укрыться, радостью ли, бедою…
Сила желания, ставшая силой Слова.
Но ничего не свято, ничто не ново –
Звёзды в витринах. И небо с одной Звездою.
* * *
Тени бродят по углам,
Пыль скрывает очертанья,
Обращая старый хлам
В летописные преданья.
Тлен и тайна – пополам.
Дуновеньем сквозняка
Времени прикосновенье.
Клинопись черновика, –
То, что было на мгновенье,
Оказалось – на века.
Прошлого глухой острог:
Может – малость, может – милость,
Что не назначает срок
Ни на выброс, ни на вырост
Кособокость детских строк.
Тлен и тайна выше сил –
Тени по углам на страже
Выцветающих чернил.
Драгоценная пропажа
Слов, что не произносил…
* * *
Жили, а как не жили –
Мимо и без возврата…
Снега не заслужили,
Раз уж и снег в награду.
Много не нагрешили,
Вовсе не надерзали.
Жили, а как не жили –
Маялись на вокзале.
Поезда ли, побега
Ждали, а вроде жили.
Господи, дай нам снега,
Хоть и не заслужили.
* * *
Солнце февральское так по-апрельски жарко.
То ли зима в агонии, то ли весна-калека…
Мальчик в автобусе: «Мама, а солнцу жалко
Снеговика с морковкой и просто снега?»
Мама молчит, на вопросы не отвечая.
Я понимаю – ну что тут ребёнку скажешь?
Мама молчит, а глаза у неё печальны,
Смотрит на снег пупырчатый в грязной саже.
Солнцу не жалко, малыш, не умеет солнце
Чувствовать чью-то боль, хоть бывает обманно-нежным.
Завтра умрёт снеговик, и трава прорвётся
К солнцу сквозь тлен – по правилам неизбежным.
Отплытие
Тесные стены, низкие потолки,
Да сквозняков разнеженная ленца.
Так вот: сведёшь концы с концами, раздашь долги –
А в зеркалах ни контура, ни лица
Собственного. Зудит надоевший ритм,
Этот мотив навязчивый – и размер.
Бредом гриппозным шальная весна горит,
В стенах же тесных мир заскорузл и сер,
Словно под слоем выморочной пыльцы.
Как тут расслышать дальние голоса?
Но Капитан прикажет – отдать концы,
И сквозняки ударятся в паруса.
* * *
Утро чадящее – станции, станции, станции,
Звуков огрызки в наушниках столпотворения.
Ветер останется – и что-то ещё останется,
Прикосновеньем случайным, строчкой стихотворения.
Город грохочущий – придавленная вселенная
Тяжестью камня, поддельной определённостью,
Что на века, но подвержена больше тлению,
Чем мартовский день тот с нелепой твоей влюблённостью.
И ни лица не вспомнить уже, ни глаз, ни голоса,
Лишь запахи неба под синью гулящей слякоти,
А сквозь неё проступали, сливаясь, полосы
Солнца. Взглянуть, и вдребезги, вдрызг, – потом заплакать и…
Что там случилось, теперь только мнится да чудится.
Что там случится – в пути через чад и станции?
Может, забудется, а может, и не забудется.
Ветер останется – и что-то ещё останется.
Юность
Мальчишка, в дырявых джинсах, смешной тужурке,
В каких эпохах ты юности моей сверстник?
Давай, сыграем! Прятки, а, может, жмурки?
Пока цыплёнок – будущий буревестник,
Пока мы сами с тобою почти цыплята…
Но манит нас порох всех мировых сражений,
Так упоительны будущие расплаты
Среди колов, экзаменов, упражнений.
Глаза зажмурим – наверно, ещё не поздно,
Дались нам эти тираны, вожди, державы!
Чтоб ни ногой в бомбисты да в «Млада Босну».
И сбой дыханья, и поцелуй шершавый,
И строки в рифму, рвущие интегралы.
Но вновь и вновь сквозь рифмы: «Вставай, проклятьем...»
А мы играем – в жмурки и в вышибалы,
И нам века раскрывают свои объятья.
* * *
Морем не пахнет пришедший с морей циклон,
Снѐга грязца и серых дождей свинец.
Мир сей – прогнивший мартовский Вавилон,
Так, до конца, не почуявший, что конец.
Всё как обычно, да не про нашу честь
Розы в букетах, в блескучей фольге халва.
А языков и башен уже не счесть
В городе, где никому не нужны слова,
Где небеса обрушатся на асфальт –
И ни сирены, ни прочих смешных затей
Про апокалипсис. А настоящий ад
В мерной привычности наших земных путей.
Столько руин – ну, вот и ещё одна
Средь новостроев яростной пестроты.
День этот выпить – на посошок – до дна,
До безразличной благостной пустоты.
Ну а приспичит за горизонт, за край,
В детский наш рай, где цела Ариадны нить, –
Мы подождём одиннадцатый трамвай,
Он увезёт нас куда-нибудь. Может быть…
* * *
А потом… А если потоп потом?
И до самого неба стоит вода,
А потом разорённый потопом дом –
Только твой. У других же всё, как всегда.
В их домах спокойствие и уют,
И вечерний свет – золотистый мёд,
Чай из праздничных чашек неспешно пьют,
Коль заглянешь – хозяйка тебе нальёт.
На потом пирожки, что пекла вчера,
И тебе, небось, завернут с собой,
Где у них вчера, у тебя – дыра.
И дыханья тягостный перебой.
Не конец – потоп, всё равно потом,
Прогорев, закат перейдёт в рассвет.
Настоящее чистым лежит листом.
Есть вчера и завтра, сегодня – нет.
Настоящее – это всегда фантом
И мгновенной памяти злой ожог.
Всё, что было заявлено на потом,
Запекли начинкою – в пирожок…
Вербное воскресенье
Зимние птицы-синицы
На вербе весенней.
Переступить бы границу
Вербного воскресенья.
Чьё-то дыхание глухо
И неодолимо
Тяжестью вербного пуха…
Иерусалима
Сгорблены плечи. А после?
Надежды слепы.
Тихо вступает Твой ослик
В тот город, где вербы
Не было – чай не в России.
А все-таки – праздник.
Мир в ожиданье мессии,
Спасения, казни.
Синий сквозняк вдруг сорвётся,
Ударится в раму.
Изгнанные торговцы
Давно в Твоих храмах.
Зимние птицы-синицы,
Продрогшая верба…
У самой уже границы
Ослик, бредущий в небо.
20.04.2019
* * *
Вечная пантомима
Вязкой весенней фальши.
Ты ли проходишь мимо,
Мир ли стремится дальше –
В плоского неба блюдце
С мелкой окрошкой звёздной.
Думаешь – обернуться,
Но понимаешь: поздно.
Сквозь повседневность быта
Чёрная горечь марта,
То, что дождём не смыто,
Будет забыто завтра.
Мир устремился мимо,
Не оставляя места.
Время неутомимо –
И ни следа, ни жеста.
© Екатерина Польгуева, 2005–2020.
© 45-я параллель, 2020.