Первая строфа. Сайт русской поэзии

Все авторыАнализы стихотворений

Елена Бондаренко

...крест

 

...до судорог. До рвоты. До – упора.

До горсти прелью пахнущей земли...

 

...потея скучным небом – за тобой,

За тусклым нимбом в путанице веток.

Останься, умоляю – без ответа,

Мне так приятно нянчить эту боль...

 

Липкими пощёчинами в лицо – снег.

Рыло Луны – в тазике с оливье.

Босая к боссу – бесу, лисой – в лес,

Если он даже во сне, и во сне – с ней.

 

Просекой, босиком, по узлам пней

Судорога – дорога ли…аз есмь?

Боже, помилуй мя, и во сне – с ней

Крест на груди – имя его, крест.

 

В чаше сырой чащи стажёр – бог,

Преданный бодиартингу и тату,

Пишет не акварель – мою боль

Розами, уходящими в черноту

Острых ключиц. Пень бы ему – в пасть,

Чтобы не крик…грех-то какой смех…

Что же мы де…(ла)дно, давай спать,

Поздно уже. Ночь на дворе… снег

Ветром – с крыльца… стыд-то какой, срам

Горе-гора храм на горе грех…

Горечь во рту… сам – то, поди, сам…

Лучше бы в печь…я постелю, мам,

Завтра чуть свет глянешь в окно – снег...

 

Мается за стеной, скулит Бьёрк.

Ночь на плечах хмель в голове дурь.

Мама, бросай пить, но вино – бьёт,

Хлещет из всех отверстий от всех пуль.

* * *

 

Арбузным соком сочится мякоть

Потёмок, брошенных в грязный кузов

Бахчи… и ты отчего-то в тягость,

И даже я становлюсь обузой

 

Земле с присохшей к груди коростой

Античной пудры – согдийской пыли.

Арбузы лопаются от злости.

До них нет дела, о них забыли.

 

На потных, вылинявших футболках

Покорно мнутся не наши лица.

На тонкий запах арбузной корки

Слетятся бабочки. Им – за тридцать.

 

Осиротевшие в зиму дачи

Берут в кавычки пустые пляжи.

Ты понимаешь, что это значит,

Но никогда, никому не скажешь,

 

Как, обжигая сопревший сумрак,

Пыхтит под крышкой уха сазанья.

Любовь на кислых овечьих шкурах

Не преступленье – без наказанья?

Астры

 

...и снова грусть-кормилица... откуда

Нам ведом свет неведомой звезды?

 

Nevermore… аллилуйя… never…

В душном пологе сентября

Гибнут астры. Ходить «налево» –

Интересней, чем под себя.

 

Мир тебе, одинокий пастырь.

Тени, выводками грачат

Разлетаясь, бликуют в астрах

На постели... вчерашний чай

Горек. Мне бы не смерти – денег,

Мне б туда, где сливовый снег

Пахнет ландышем и апрелем

И крадется лисёнок-время

В лес, где сосны – корнями вверх...

Бельевая мистерия (Прачка)

 

Бельевой карнавал... Налетая на рольставни,

Колотясь о судьбу на ветру, на беду,

Словно призраки, хлопают мокрые простыни

Отсыревшими крыльями, в белом бреду.

 

Подобрав под косынку копну неопрятных,

Потных прядей сирени, прилипших к плечам,

Побродяжка-Луна клонит выцветший, в пятнах,

Неотстиранный лик на дощатый причал.

 

Убиваюсь по юности, словно по Каю –

Безутешная Герда. Присев на постель,

Обреченно ссутулясь, тебя отпускаю

Вдаль, за тридевять самых прекрасных земель.

 

Чёрно-белая летопись грехопаденья...

Прислонившись тенями к щербатой стене,

На прищепках распятые, спят «привиденья»,

Спят и видят себя парусами во сне.

* * *

 

…издалека несмело машет мне

Солдатик в полинявшей гимнастёрке,

Давным-давно убитый на войне.

 

В льняном линялом платьице прильнуть,

Спасаясь детством? Бегством? – От внезапно

Нахлы… «Подай доспехи». – «На войну?..»

Из-под земли, усталые солдаты

 

Идут. На копьях – небо. С ними – ты.

Лицо – в тени, не найден… не опознан.

Промокшие заплаканные звёзды

В чужих колодцах ловят спёртый воздух,

Бессильно отворив немые рты.

 

Стряхнуть бы прошлогоднюю листву

С разбитых касок, выспаться, умыться…

Из лужицы во впадине глазницы

Лакает рысь приятную на вкус

Сырую воду. Тёмной вереницей,

Снарядами распаханные лица,

Текут… переливаются… плывут…

 

Обрывки шоу «Made in Hollywood».

 

Тяжёлая небритая щека…

Коснуться, хоть бы пологом кровати!

Поблескивают бронзовые латы.

Израненные злые облака

 

Текут дождём, за шиворот. Проснусь.

Заткну свинчаткой глотку, уши – ватой,

Вонзая ногти в лопнувшую грусть,

В сырую мякоть сочного заката,

 

В собачий вой не поднятых со дна,

В запретный плод с горчинкой-чертовщинкой…

А воздух не весной, а мертвечиной

Пропах. Тысячелетняя война

 

В плечо монастыря упёрлась рогом

Истаявшего месяца. Зурна,

Захлёбываясь небом, славит Бога.

И Троя дремлет, не покорена…

 

…и Троя дремлет, не покорена.

* * *

 

Во влажный грунт осевшие могилы…

Разбитая дорога за селом

Петляет между «не было» и « было».

«Уазик», на ходу теряя силы,

Чуть дребезжит надтреснутым стеклом.

 

Издалека несмело машет мне

Солдатик в полинялой гимнастёрке,

Давным-давно убитый на войне...

 

Глоток Луны из лужи… мокрый снег…

Гербарий снов… конфетные обертки…

Засушенная плоть лимонной корки…

Рифмованная грусть… не надо… не…

  

А грязь из под колёс летит в кювет,

В подол небес, надорванный по краю.

На лицах будней – обморочный свет

Усталости... А мне – тринадцать лет.

И – представляешь?.. Я тебя не знаю...

* * *

 

Выскочить бы из комнаты и – с разбега
Дунуть на одуванчики лунных пяток!
Бог пробивает звёздами ступни неба.
Небо не понимает – за что распято.

Вытертый плед... евангелие Джерома.
Сумрак течёт по венам миндальных веток
В стылое лоно заводи у парома.
Птицам – и тем не сладко вдали от дома.
Крылья... ветра... бессонницы... Где ты? –
                                                           Где-то...

Тихо-то как! И в лодке давно не трое.
Сколько тогда мне было... поди, пятнадцать?
Помнишь, до нашей эры мы жили в Трое?
Ты меня так любил, что решил... расстаться.

Задрапирую чисел пустые ниши
Саваном, занавесками или снами.
Мне бы тебя позвать на полтона тише,
Чтобы услышать тех, кто уже не с нами.

Геркуланум

 

И казалось: вот-вот заскрипят и откроются мёртвые двери,
Я войду во вчера, я вернусь, словно с дальнего фронта, домой.
Я им всё расскажу, расскажу, что с ним будет, и, может быть, кто-то поверит,
И удастся тогда хоть немного свернуть, хоть немного пройти стороной.

Андрей Макаревич

 

Я разгадала знак «бесконечность».

Земфира Рамазанова

 

…а утром не проснёмся. Нынче Ной –
Засранец перепутал чёрный ящик
С ковчегом, так что, «всяк, сюда входящий»,
Спокойной ночи Вам, спокойной но…

 

Взойдя на эшафот? На пьедестал? –
Везувий, взятый в клещи лунным гетто,
Любовь и Бог – Ромео и Джульетта
Уверенно позируют для «Times».

Ручная Вифлеемская звезда
(Сменить бы батарейки) крупным планом
Рисует портик, срезанный вулканом
До основанья. Пепел… манна… манна –
На выбритые головы. Нирвана…
Целую Вас, как сына, Геркуланум,
В глазницы гладиаторских казарм,
В плечо под иероглифом ремней
Ветхозаветных троп, поймавших вечер
В петлю развязки, знаком бесконечность
Смущающую город. Человече,
Ты нынче не в себе и не во мне.

Скажи на древнем ломаном наречье

Такое, чтоб расплакаться без слёз
Над теми, кто невидим и неслышим,
Солнечнокрылым бризом вознесён
Под светлые соломенные крыши,
Туда, где времена на ладан дышат,
Но знают обо всех и обо всём.
Чей ангел до сраженья при… Кадеше?
Риньяно?… отравившись прошлым… пришлым,
Взахлёб читал мне что-то из Басё
В уютной летней кухне под черешней?

Ветра качали трупы тополей
И высохшие плети винограда
Над островом, где дом в окладе сада
Как флаг на затонувшем корабле.

Он не во мне, а значит – не в себе.
Какая боль! Какая, блин, досада!

Разорванная нитка жёлтых бус
Вдоль моря… вожделенный тёплый берег,
Где всё быльем: и Тибр, и Тиберий…
Никем ещё не познанная грусть
Обмякла, подгребая мокрый снег
Щекой измятой, словно похоронка.
Догнать, загнав три тысячи коней!
До хруста. До ломоты в перепонках –
Визжать, орать: немедленно, неме…
… немея, голосить из-под обломков…
……………………………………………
Не парься. «На войне как на войне».
Неаполь* спит глубоким сном ребёнка,
Который не в себе и не во мне.

Серебряное звёздное каноэ
В подоле бухты, льнущей к побережью…
Спокойной ночи вам, спокойной но…
Спокойной ночи вам, спокойной. Но –
Последний день Помпеи неизбежен.

Он не во мне, и всё-таки… со мной,

Сбежавший от родителей, тинэйджер –
Нечёткий сон, виденье в стиле экшн,
Коленями расталкивая ночь…
Обманешь… не приснишься… чутко – нежен
За жалюзи – ресницами коттеджей
Неяркий свет, как лекарь над больной
Склонившийся. Камо… камо грядеши

За тем, кто не во мне и не со мной?

---

*Неаполь, третий по величине город Италии, расположен у подножья Везувия.

* * *

 

… ласкать висок осколками свинца.

Сверять часы с таблицей умноженья.
Соскабливать твои изображенья –
Со стенок матки и со стен дворца.

 

…останови, хоть выстрелом в затылок!

 

… и Темза – перечеркнута мостом.

 

…дрогнет пыльных ресниц кайма.

 

Ещё немного жалости к себе,
Любимой: разрядится, разреветься –
На бис. Кувшина глиняное сердце
Разбито. Как всегда, попутал бес,

Напрасно, безнадёжно и давно.
Полжизни – на ходатайства да иски
Потрачено. Сомкнули одалиски
Гранитные ресницы – обелиски.
На модном платье Моники Левински
Ничем не выводимое пятно,

Засиженное мухами. Луна
Терзает фараоновы могилы
Вдоль русла не разлившегося Нила.
Закапала голодная слюна
С клыков Тефнут. Виновен – климат? Климакс
Земли? Я – тоже… высохла, до дна.

Родной, с отбитым клювом, птичий царь,
Родить бы… чтоб не страшно было падать,
Туда, где чеснока вселенский ладан
Над пыльными руинами дворца,
За некогда роскошным, водопадом…

Огонь! – по керамическим сердцам.

Вакансия верховного жреца
Открыта. Малярия валит с ног.
Евангелие от Сафо, Софокла
И всё, что между нами пересохло,
Меняю – на арахис и чеснок.

Зарывший гениталии в песок
Анубис притворяется верблюдом.
Проклятье! Нам не выбраться отсюда,
Не «натянуть на шкурку волосок».

Смотри, оно растёт, как на дрожжах,
Червями фаршированное тело
Нефтиды. Онеме… окаменела
Хатор у алтаря. Любить… рожать,

Коснуться обездоленной реки,
Оттуда, где рукой подать до солнца.
Девчонка моет радугу в колодце,
Счастливая… побольше бы таких...

Изжога

 

…но я мудра,

…как старшая сестра.

 

Уже? Ещё успеем, не гони,

На мокрый мол, надкушенный цунами.

Война теней со снами… с нами… нами

Завершена. Меня забьют камнями,

Задавят корешками пыльных книг

 

У входа в никогда не бывший храм,

Под взглядом нарисованного бога-

Отшельника. Алтарь его – берлога.

Из-под земли: «Падам… падам… падам…»

Там от ума не горе, а изжога.

Полынь во рту… дожить бы до утра,

 

До заспанных составов на путях,

Отмыть мазутом пахнущие руки.

Обсосанные временем старухи

Досматривают сны в очередях

 

За пенсией, за хлебом, за… в пустых,

Остывших за ночь трубах – медный ветер.

Бредут чужие, брошенные дети

Вдоль полотна. Бумажные цветы –

 

В причёсках… вместо хлеба и любви –

Зубная нить тропинки, выше, в гору,

Туда, где Воланд в образе вахтёра:

В зубах – травинка, в лёгких – динамит,

 

Во лбу – звезда, в руке электрошок,

А вместо сердца – каменный мешок.

 

С утра морозный воздух, как наждак.

Каньон, а там – рукой подать до Рицы.

Кругом изжога. Впору – удавиться.

«Не пей вина, Гертруда», натощак.

 

Мелькают (слава Богу, отлегло)

Стволы самшитов, срубы лесопилок.

Останови! – Хоть выстрелом в затылок,

Чтоб стайкой мыслей – в потное стекло…

 

Тепло и плотно дышат поезда,

Размахивая стареньким кадилом

Вагонных топок. Я тебя забыла,

Минут на десять… лучше б – навсегда.

 

…«Падам, падам…» Пиаф… ребро винила…

Адамово ребро… «Падам… падам…»

* * *

 

...я тебе сегодня ночью сердце принесу.

Марина Цветаева

 

Коготками созвездий скребёт одиночество

Мою тень, что навек приросла к сентябрю.

Эх, когда же мы встретимся, Ваше Высочество?

Я тебе вместо сердца самшит подарю.

 

Сколько ж надо любви, чтобы столько столетий

Небосвод обнимать на студёном ветру,

Обращая в стихи хоровод междометий?!...

Ты один – не заметишь, когда я... умру.

 Колыбельная

 

– Мсье, Вы мой эскорт?

– Ваш конвой.

 Полина Калитина

 

…Полусухая полночь, как вино,

Затопит мой родной Аустерлиц.

Лада Пузыревская

 

Я убью тебя прежде, чем… а пока – спи.

 

На ветхом снимке – новенький трамвай,

Холодный чай на тумбочке и но-шпа.

Я буду спать, когда ты не проснёшься.

Когда ты – не, я – буду. Засыпай.

Когда ты «Не…», я – буду, слышишь? – Буду

Лежать, прижав фарфорового Будду

К чахоточной груди. Когда ты – не…

Трамвай уходит. Бог с ним, не последний.

Хромой кондуктор, чокнутый посредник,

Он всё, каналья, знает обо мне.

 

О чём-то перешёптываясь тихо,

На пыльных допотопных чердаках

Ворочаются сны, скребутся мыши

В шкафах... на кухне шорохи, ежиха -

Забавная толстиха-шебуршиха:)

Шуршит газетой. Капля молока

Спешит разбавить чай, давно остывший.

Шушукаются в тёмных тёплых нишах

За печкой домовые. Спишь, не слышишь,

Как звякнули монетки лунных бликов

И ведьмы опустили с потолка

Ходули – мегатени… Дремлет Вишну

Под вишней. Мы уснем… на облаках,

А утром не проснёмся. Нынче Ной-

Засранец перепутал чёрный ящик

С ковчегом, так что, «всяк, сюда входящий»,

Спокойной ночи Вам, спокойной но…

 

– А правду говорят, что не в деньгах,

Так в чём …? В здоровом теле? В «Харе Кришна?»

– Помрёшь – узнаешь… Главный олигарх

На роликах прочёсывает крыши

Созвездий (распотешился Всевышний

Для девочки со спичками и без,

По плечи вмерзшей в облако Оорта).

Пульсирующей ниточкой аорты,

Охапкой бледнолицых, дерзких, мокрых

Душистых лилий, всуе – о тебе…

* * *
 

Лена + Море… радостный полонез.
Не удержавшись, солнечный тёплый мяч
Шлепнулся, приземлившись на волнорез
Круглым румяным боком. Возьми меня

В осень, где утро моет у входа в дом
Ступни оттенка розового суфле.
Узкая, снегом пахнущая, ладонь…
Водоросли – не волосы ниже плеч,

Ландыши вдоль тропинки, скользнувшей вниз,
Мокрые шлёпки, музыка из окна…
Над окоёмом выгоревших ресниц –
Чайки. Они нас помнят – по именам.

Лена + Море…

* * *


Любишь – как бьёшь – без правил. Тяжёлый свет
Плазменного экрана воняет дробью.
Смуглый, привычно замкнутый, исподлобья
Ветхозаветный сумрак… дурная весть –
В родинке в форме птички над левой бровью,
В пахнущих черносливом ладонях. Крест-
Накрест пересекающие надгробья
Наших теней изографы – не прочесть,
Переписать бы заново… кто-то бродит
В приторно – душных зарослях табака,
Меряя одиночество мелким шагом:
Маленький принц, в траву уронивший шпагу?
Ветер, сбежавший с пыльного чердака?
Старый сверчок, сосущий речную влагу
С листьев кувшинок, каплями молока
Дерзко забрызгавших (чтоб им!..) клобук оврага?
Лунный пастух, ведущий в ночное август
Светлый, как Магеллановы облака…

* * *
 

На доски покосившейся скамьи
Легла июля тёплая ладошка.
По – стариковски, тополь у окошка
На солнышке пригрелся... и дорожку
Прилежно протоптали муравьи:
По дереву... по венам... понарошку,

А не взаправду, в кронах тополей,
По нотам в Лету канувшего детства,
Играет ветер сбивчивое скерцо,
Созвучное с дыханием полей.

В проёме равнодушного окна
Белеют занавески – недотроги.
В моей авоське: полдень... тишина...
Терпенье... муравьиные дороги.

Тепло древесной высохшей коры,
Шершавой, словно бабушкины руки...
Взрослеют дети... подрастают внуки...
Разлуки?.. – Перебьёмся... до поры.

Уставшие, стихают голоса.
Послушно льнут к земле густые тени.
Всё круче ветхой лестницы ступени...
Но – ближе, с каждым шагом – небеса.

Островное

 

Сквозь крёстный ход прибрежных тополей

И фрески снов в ожогах листопада

Увидеть бы (а, может быть – не надо?)

Тебя, минуя двадцать с лишним лет,

Уткнувшихся во влажный горизонт,

Где облаков обветренные кости…

 

Под утро тишина как на погосте.

 

Усталость мастерит себе гнездо

Под сводами часовни. Nostalgiе

По вещим птицам, сбившимся в обоймы.

Любовьмоялюбовьмоялюбовьмо…

Спаси меня, а лучше – накажи.

 

Как пёс на месяц, воет саксофон,

Всё выше, тоньше, горше, безнадёжней:

«Я Вас любил. Любовь ещё, быть может…»

От века к веку делаясь моложе,

Едва ли постижимая Сафо

Читает мысли, хлынувшие в дом

С окрепшим штормом. Лопнувшей перчаткой –

Подкидышем волны играют чайки,

И орден непорочного зачатья –

Луна над опрокинутым зонтом

Колотится в ослепшее трюмо,

Тревожа ветхий призрак флибустьера

С потопленной разбойничьей галеры.

 

Мой остров Лесбос – смуглая Ривьера.

Там тёплый ветер с моря, ветер с мо…

Передохнём?

 

Останови, хоть выстрелом в затылок,
Чтоб стайкой мыслей – в потное стекло…

 

Люби меня, пока не надоест,
Пока не рявкнешь: «Чтоб ты, курва, сдохла!»

 

…до рвоты, до озноба, до упора.
До горсти прелью пахнущей земли.


Вскипает ночь тревогой. За бортом –
Сопревшие обугленные сваи…
Огни на переправе… уповаю
На голос, замурованный в бетон,

Знакомый, многократно перебитый
Помехами, царапающий слух
Спасительным: «Ещё меня любите
За то, что я…» «… послушайте, послу…»

Споткнувшийся на выдохе зурны
О ветром перехваченное: «Хватит».
Бессильны, словно птицы на закате,
Прожекторами вспаханные сны,

В которых ты… не гневайся, но – будь,
На память обо мне: «…невинной, тонкой»,
Целуй – как шлюху, барышню, ребёнка,
Взахлёб, взасос, в отверстие во лбу,
Надежно опечатанном зелёнкой,
В «цыплячью», недоразвитую грудь…

Агония огней на берегу,

Поросшем кисло пахнущим быльём.
Грааль бессонниц пуст наполовину.
Чужая, колченогая судьбина,
Топорщится дубовым костылём.

Не передохнем – так передохнём?

Планета Х

 

Факел коптит всё жальче и одиноче.
Тени на перекрёстке скрестили сабли.
Кто ты, никем не названный тамагочи,
Выкормыш обречённости? – тень отца, блин.

 

Планета Х в созвездии Стрельца:

В густых, как земляничный соус «Calve»,
Потёмках, за буйками – поплавками
Смех бакенщицы… плот, спешащий в гавань,
Во княжество, где всё еще не царь –
Царевич, «Бедный Павел» – русский Гамлет
Командует потешными полками,
И тень неотомщённого отца
Подравнивает пышные кусты
Пионов-снобов… оборотень? Дворник?

Погонщик вещих снов и вящих птиц –
Повеса Нот, не вписываясь в дольник,
Играет с облаками в чехарду,
Метёт листву с крыльца подолом тоги.

Откуда, в самом деле, на роду
Автограф старой мойры?
…………………………… боги, боги…

Не дай вам Бог,

Присыпав пеплом Млечного Пути
Лесных проталин мокнущие ранки,
За осенью с повадками цыганки
И ликом богородицы, войти
В придел, где на курантах – мезозой,
И век не дотянуться до Биг-Бена…

Амфетамин – усталым ломким венам.

Смеркается. Так в час перед грозой
Темно и за мгновение до смерти.

В прохладных гулких недрах ветхой верфи
Томятся катера. Воняет нефтью
Затопленный баркас невдалеке
От маяка, чей глаз к рассвету вытек.

«Я к Вам пишу» травинкой на песке,
Не в силах изменить исход событий.

В глубоких мокрых дуплах дряхлых груш
Кузнечики вполголоса, вполсилы
Трещат промеж собой. Хоть раз помилуй,
Не важно: мя… меня? Какая чушь…
Какая грусть на вышитых крестом
Померкших лицах, в пролежнях проталин!

Меня в такой же вечер расстреляли.
Я до сих пор не ведаю, за что.

* * *

 

Радугами мыльных пузырей

Поманило детство ниоткуда...

На столе расставлена посуда.

Полдень копошится у дверей.

 

На ветру полощется бельё,

Словно паруса из сказки Грина,

Потолка убогая лепнина...

У камина – папино ружьё.

 

Я в тазу купаю облака...

Под рукой – пластмассовая рыбка .

Юной мамы светлая улыбка

Так непостижимо далека...

 

Плачу. Мыло капнуло в глаза.

Тру их покрасневшею ладошкой .

Вьётся виноградная лоза.

Жмурится лениво чья-то кошка.

 

Загремело старое ведро.

Зачерпнула воду из колодца

Бабушка, разбрызгивая солнце,

Превращая золото – в добро.

 

Загорают банки на плетне...

Только показалось почему-то:

Дольше века тянется минута,

А кино – совсем не обо мне.

* * *

 

Капитан, старик благообразный,
Гладит Смерть по синим волосам.

Михаил Дынкин


Распятье в головах, а за спиной –
Гигантские обглоданные шпроты,
Скелеты елей, вязкое пятно
Подёрнутого плесенью болота.
Там филины смеются до икоты
И, слава Богу, что не надо мной.

Черней земли – точёные черты
Торчащей из угла посмертной маски.
За то, что мы горды, как монегаски,
За то, что мы живучи, как скоты,
Нас высекут на псарне. Я – умру.
Ты будешь жить, мусоля, год за годом,
Подъеденный романтикой исхода,
Огрызок пуповины. На ветру
Подтаявший сугроб – гниющий труп,
Сочится тёмной жижей. В переходах –

Толкаются, меняют, продают,
Ругают: кто реформы, кто – погоду
Под оком окон, в радужных разводах,
Давно не мытых. К празднику – протрут.
Над призраком цементного завода –

Седая пыль со снегом… поутру
Угарный дух зимы – заложник труб
Ползёт по венам узких дымоходов

Куда-то, вверх… Небритая щека
Штакетника. На вспененной кровати,
Под флагом крепдешинового платья
В горошек… я люблю Вас, Океан…
А Вы?. а я… простите, что некстати…
Бесстрашные, как львы, морские тати,
В пути, да не оставит их Создатель
Своею мило... мрачен капитан.
Покрытые рапой обломки скал –
Двоюродные каменные братья
Тому, над кем сомкнулись облака,
Подрезанные крошечным распятьем,

Впечатанным в ладонь… А ты бы смог,
Утешившись в цепи реинкарнаций
Единственным звеном?… молчи… прижаться…
А помнишь, для тебя – «Моё богатство»,
На «Хит – FM»?… умора, да и то…
Вот так, ещё теснее… видит Бог:
Свобода – это то, что между ног.
Всё остальное – равенство и братство,
Оплаканный Вестминстерским аббатством,
Вчерашней Mirror фиговый листок,
................................
Лицом – к стене. Живее. Hände hoch!

Растительное: сирень, акации и всё такое…

 

Пою весь вечер, чем не Лорелея?

Про наш, порой не в меру шумный прайд

Под пейсами акаций во дворах.

Там мальчик из эпохи Водолея,

Апрель пускает слюни по утрам

И тополиный пух метёт аллеи…

 

…на ощупь, вдоль увиденных во сне,

Знакомых с детства выскочек-акаций

С тобой… всё поправимое и не –

Всего лишь искривление пространства,

 

Где катится игрушечный трамвай

С крутой горы из «Книжных обозрений».

Пожалуйста, напомни, наиграй

Московский блюз аккордами сирени.

 

Намазанный на кровли лунный джем

Падёт, не выдав тайны бутерброда,

На головы просящих в переходах,

Дающих – тоже, даже если – в морду.

Я не ещё… я, кажется… уже.

 

Всё крепче верю в Бога, в остальном –

Сплошные многоточия сомнений,

Окуренные ладаном сирени,

Сцепившей наши тени под окном,

Как клеммы детонатора… ладьи –

Ладони, остро пахнущие йодом…

 

Перед рассветом – как перед исходом.

 

Войди в меня, как в море или в … моду,

Ещё не поздно, Господи, войди.

* * *


С Tower Bridge сорваться не в Темзу – в Лету,
Наспех приладив крылья – страницы People
И, повернувшись в пол-оборота к лету,
На ММS-ки резать видео клипы,

Путая слайды, чаще всего, от скуки,
От состраданья к той, что привычно – странно
Взглядом побитой, вечно голодной суки
Светит тебе с иконы телеэкрана,

Смутно белея ликом, наводит порчу.
Из-под надгробий век мироточит таллий.
О, посмотри, как я не на углях, Отче! –
На пьедестале корчусь, на пьедестале.

* * *

 

Семь степеней бессонницы… безнадёга…
Уснёшь тут, пожалуй, когда ни тепла… ни денег.
Я выцветаю вместе с Луной на стогнах
Сумрачных городов, посвящённых в тени.

Россыпь открыток, в память о том вояже:
Берег, слегка побитый вчерашним штормом…
Тенью твоей бреду по сырому пляжу.
Серая накипь пены сродни попкорну.

Гор, неразлучных с морем, крутые груди,
В сахарной пудре снега казались чище.
Тени… они подобны пропавшим людям,
Списанным и забытым. Никто не ищет

Их на Земле, лишь тёплые крылья света
Мягко обнимут всех, испросивших мира.
Если б они могли уберечь от ветра
Тень, что скребётся в двери чужой квартиры…
……………………………………………………..

Может, и я, нарушив обет кашрута,
Острый салат из мидий возьму к обеду,
Выскочу из холодной, пустой маршрутки…
И обниму тебя… и укрою пледом.

Собака Пилата

 

…и ты сегодня ближе – на милю не протянутой руки.

Прямо к саду протянулась долгожданная прокуратором лунная дорога,

и первым по ней кинулся бежать остроухий пёс.

– Мне туда, за ним? – спросил беспокойно Мастер, тронув поводья.

– Нет, – ответил Воланд, – зачем же гнаться по следам того, что уже окончено?

                                                                          Михаил Булгаков, «Мастер и Маргарита»

 

На душе – холодок сентября,

        Ничего так, как было, не будет.

                                                                                                             Борис Березовский

                                                                          

  Отчего в заповедные дали

Улетают до самой весны

Перелётные птицы и сны?

Я не вынесу этой печали.

 

Мы – сиамские. Нас разделяют (терпи) – без наркоза.

 

Не будет? Почему? А босиком –

По мокрым листьям или – полетаем?:)

 

Бродячий пёс, отбившийся от стаи

Изношенных до срока облаков,

Гружёных, как цепной локомотив,

Обломками воскресного заката…

(Взгляни-ка, не собака ли Пилата

Подлизывает с Млечного Пути

Подсохшую сгущенку?) Sweet Way… Sweet…,

Сочащийся сквозь пальцы кипарисов,

Благоухает миррой. Подле пирса

Привычно повествует о любви

Гитара. У изножья маяка

С циклопьим взглядом чьи-то силуэты,

Закованные в медного быка

До срока угасающего лета

Соединили тени. Пахнет бриз

Ночной фиалкой с фрески Тициана.

Застрявшие в ключицах океана

Серебряные пули мелких рыб

Точны, как никогда. Позвольте, please,

Не пасть в бою неместного значенья.

Прожорливые клоны медных птиц

Болеют до весны невозвращеньем.

Мы тоже типа ангелы… Летим? –

«Вперёд и вверх», распугивая чаек:)

«Умрём, но не сдадимся» Обещаешь?..

 

О, мой сладкоголосый пилигрим,

 

Пожалуйста, откликнись же, откли…

Шафранноликим заревом настурций.

Отсюда в ночь уходят корабли,

Чтоб не вернуться, Свет Мой, не вернуться…

 

Куда нам, если даже корабли…

 

Неспешно подсыхают невода,

Развешанные, как на вернисаже

Полотна… Кот, уставший наблюдать

За горсткой отдыхающих на пляже,

Ушёл, зевая. Осень не спасти,

Как ломкий луч в окне пансионата.

Не проще ли по Млечному Пути

За Бангой и за Понтием Пилатом…

 

Ты как, свободен? Может, полетим?

Солнечные качели (Паранойя)

 

You can take a horse to the water

but you cannot make him drink.

Английская пословица


Светлые воды Мзымты поют о море.
Утро качает розовые качели.
Я о тебе читала в газетах, Торе...
Солнце, скользнув лучом по плечу апреля,

Сбросив с себя остатки ночного ига,
Сладко зевнув, раскрылось цветком граната.
Мама сварила чачу и мамалыгу.
Вечером будут гости. Боюсь, что сваты.

Свадьба. Жених – смеётся. Какой ценой я...? –

Кто бы меня спросил, да никто не спросит.
Икона с обложки бестселлера... паранойя…

С тёплым вечерним взглядом, со взглядом в осень.

Заполночь все разъехались, сыты-пьяны.
Слюбится мал-помалу...? В прекрасном «где-то»
Плакали самолёты в воздушных ямах...
На чердаке, в соломе, дремало лето.

Жёлтые пятки Солнца покрылись пылью.
Птицы слетелись с гор на вечерний саммит.
Приторно пахнет розами и ванилью.
Хлопает ветер алыми парусами.

Выдали замуж дочку, женили сына.
Носим, как прежде, воду на коромыслах,
Сушим хурму, бежим по утрам на рынок:
Так и живём. А ты... разве только – в мыслях?

Обугленной слева долькой, а может – долей,
Стынет Луна над морем, над взмахом вёсел.
Вот и поспели маки на минном поле.
Муж мой три дня – как мёртв, оттого и весел.

Траурный цвет... Он чем-то сродни неволе.
Чёрные воды вечно спешащей Леты
Тысячелетней пылью на антресоли
Лягут. Продам оливки – куплю билеты.

Солнце стоит на паперти. Я – в зените,
С полной корзиной смуглых, как ночь, оливок –

Наперевес. Казните меня, казните,
Те, кто безгрешен сам. На хребет прилива

Море возносит чаек. Но чайки – тонут,
С криком, роняя перья, во тьму, в поверья...
Буду стоять на мокрой спине понтона,
В шлёпках на босу ногу, весь день. Поверь, я

Не создавала образы, образами
Не украшала горницу. Но, взлетая,
Под невозможно алыми парусами
Над частоколом волн, ты шептал: «Святая...»

Выстрелил штормом ветер с Новороссийска.
Тяжко скрипят натруженными стволами
Груши. Стада спустились с лугов альпийских.
До холодов управиться бы с делами.

Вечностью дышат горы. Цветут Стожары
Над одряхлевшей лодкой с дырявым днищем.
Я зачерпну водицы из Авадхары,
Стану ещё моложе... желанней... чище...

Проводы... чемоданы... предтеча встречи –

Душное чрево ангела-самолёта...
С вечера заготовила в зиму лечо,
А поутру плетень починить – забота.

Встану пораньше, развешу укроп в чулане,
Сыр подкопчу, забью петуха к обеду...
Пчёлы седыми стали. Нектар желаний
Не обернётся мёдом. Зачем я еду?

Фрукты проворно рву, да пакую в ящик.
Переложу газетами: так надёжней.
Наши-то мандарины соседских слаще:
Сочные, ароматные, с тонкой кожей.

Родинка Солнца сделалась меланомой.
Сон был под утро странный, пожалуй – вещий.
Как рассвело, я выехала из дома,
В аэропорт. Мои документы, вещи

Кто-то украл. Видать, не судьба нам – слышишь? –

Вместе с листвой печалясь о блёклом лете,
Стариться под одной черепичной крышей.
Свидимся ли? Когда? На какой планете…


Сядем вот так, под вечер, нальём мацони
Или вина из лунного винограда.
Горы отсюда видно, как на ладони.
Жаль, что они не вместе, хотя и рядом.

* * *

 

Под флагом крепдешинового платья
В горошек я люблю Вас, Океан…

 

… а как жила – спроси у miss Tanget,
Кокетливой наложницы канкана.
«И в хвост, и в гриву», слышишь?! – с океаном,
Пока ты по пустыне… сорок лет…

В который раз, бросаешь на постель
Сырой, из бездны вынутый, Титаник.
Такой, на грани фола, адюльтер –
Коммерческая смерть без покаянья
На, снегом облицованном, кресте.

Вода, my dear, – злобная madam,
Из года в год, подтачивая сваи
Старинных акведуков… умираю,
Но, в этот раз… неужто – навсегда,

Прервав на полуслове полубред
Титаников, разбитых на эклоги?
И только дети – маленькие Боги
Ковчег для Ноя строят во дворе.

* * *

 

На ветхом снимке – новенький трамвай,
Остывший чай на тумбочке и но-шпа.
Я буду спать, когда ты не проснёшься.
Когда ты – не... я – буду. Засыпай.
Когда ты – не… я – буду, слышишь? – Буду
Лежать, прижав фарфорового Будду
К чахоточной груди. Когда ты – не…
Трамвай уходит. Бог с ним, не последний.
Хромой кондуктор, чокнутый посредник,
Он всё, каналья, знает обо мне.

 

До смерти залюбить бы, до неволи…

 

Утешно, подкупающе нежна
Надломленная грация балкона,
И пахнут одиночеством пионы,
Напыщенные, словно ордена.

 

… да нет, не притворяюсь. Просто лю…
Почти по Фрейду: жалко и жестоко
Нечаянно забрызганную соком,
Издалека похожую на клюв
Вороны тень. Исклёванная кисть
Плеяд скатилась вниз. На ребрах крыши
Неоновые призраки «Эль Вижн»
Танцуют, приподнявшись на носки,
Кошачий блюз. И ты сегодня ближе
На милю не протянутой руки.

Пою весь вечер, чем не Лорелея?
Про наш, порой не в меру шумный прайд
Под пейсами акаций во дворах.
Там мальчик из эпохи Водолея,
Апрель пускает слюни по утрам
И тополиный пух метёт аллеи…

Передохнём, усевшись на Луну,
Послушаем, о чем издалека мне
Скулит Муму, собака-оригами,
Сжимая талисман – Розетский камень
В зубах, цветами – лапками по дну
Перебирая, словно плавниками.
Когда-нибудь (эх, жаль – не дотяну…)
Расписывая танки облаками,
Останови, пожалуйста, войну.

 

…воистину: «Нет повести на свете…»…

 

Кораблик из айвового листа

Под парусом обёртки от конфеты

Покинул порт, где пахнет поздним летом

Арбузный ломтик. Тени от моста

Скрестили шпаги. Дайте сигарету,

Нет, лучше – крылья «... dancing on the sky?»

– Так точно, сударь… к дьяволу устав

И будь – что будет, только б не заметил

Нас вместе удирающий с поста

Полночный конвоир – библейский ветер,

Привыкший к одиночеству бастард,

Заботливый, как снятие с креста,

Как притча о непризнанном поэте,

Доверившем капризной лунной флейте

Податливые пряные уста.

Перебирая высохшие плети

Согдийских дынь, разнежившийся сад

Прикрыл чело чалмой из гибких веток

Ещё не старых яблонь. Тих и светел

От века недоступный Гулистан.

 

Румянец пыльных бурь – на скулах смерти.

«Оставь надежду, всяк сюда…» оставь…