Евгений
Чепурных

 * * *

Договор между светом и тьмой,

Договор меж душою и телом,

Между мужем и падшей женой,

Меж системою и беспределом,

Меж надеждой и чёрной тщетой,

Меж дорогой и скукой сидельной,

Меж одной параллельной чертой

И другою чертой параллельной,

Между крестиком, что на груди

И крестом над соборною крышей,

Меж бродягой, уснувшим в грязи,

И младенцем, ниспосланным свыше.

Договор, что древнее всего,

О котором не шепчутся всуе.

Никогда не читал я его,

Но, наверное, он существует.

* * *

На берегу страны великой,

Страны почти уже безликой

Сидим и смотрим в облака,

Которые несёт, качая,

Река, великая такая,

Невосполнимая река.

И вся страна невосполнимо

Течёт с рекою мимо, мимо.

И мы – на чёрном берегу –

Две сироты или два брата.

И не хватает лишь заката,

Переходящего в пургу.

И Бог давно уже не с нами,

А в нас самих дрожит сердцами

И просит жить наоборот,

И знать, что призрачны заклятья,

И что не вечны все распятья,

И что вовек в России братьев

Не будет меньше, чем сирот.

* * *

На дворе дождишко редкий

Сыплет прямо на отца.

Он сидит на табуретке,

Чуть пообок от крыльца.

Он печален, как собака,

И седой, как Дед Мороз,

Он вот-вот готов заплакать,

Да, видать, стыдится слёз.

Рвусь отчаянно и смутно,

Безотчётно, как в бреду.

– Пропусти! – кричу кому-то, –

Дай-ка я к отцу пройду.

Видишь, там отец мой рóдный!

Одинок и изнурён.

Может, он сидит голодный,

Может, выпить хочет он.

Он пускает кольца дыма

Удивлённо в небосвод.

Ни страны своей родимой,

Ни меня не узнаёт.

Пропусти, страна родная,

Не толкай так больно в грудь.

Может, он меня узнает…

Может, вспомнит как-нибудь.

* * *

Константинополь, Царьград и Стамбул.

Волн средиземных стареющий гул.

Как ты блистал среди звёздных ночей,

Как распадался на сто миражей,

Сто минаретов и сто куполов –

Искус и приз для горячих голов,

Гибель и слава славянских сердец

И патриарший упавший венец.

Как ты манил, обещал и царил,

С Вещим Олегом на «ты» говорил

И испытал на себе неспроста

Силу меча его, тяжесть щита.

Русская сказка, старинная вязь,

Где началась ты, откуда взялась?

Кто научил нас с варяжеских пор

Часто и грустно глядеть на Босфор?

Словно несли мы в поющей крови

Вирусы чьей-то далёкой любви.

Словно предсказано вещим пером

Третьему Риму мечтать о Втором…

* * *

Аукнулись грозные дали

Разрухой и гулким свинцом,

Когда убивали в подвале

Его с венценосным отцом.

Его, не понявшего, в общем,

Зачем он на свет приходил.

Народ наш давненько не ропщет.

Убийц и убитых простил.

И нет об отмщении речи,

Но жалко ребёнка, как встарь,

А каждый убитый царевич

Народу милее, чем царь.

* * *

По небу синему лететь…

Лететь? Куда?

По-соловьиному свистеть…

Свистеть? Зачем?

Опять над окнами взошла

Одна звезда.

Опять одна,

Опять её не хватит всем.

Не хватит воли и небес,

И голосов,

На непонятном языке,

Несущих весть,

И ослепительная суть

Средь смутных снов

Тебе покажет,

Кто ты был

И кто ты есть.

Не чисти пёрышки свои

И дни свои,

Когда шатался пьян и сыт,

И натощак,

Когда женился по любви

И для любви,

Но не с любовью прожил жизнь,

А как-то так…

Не зря же высветилась даль

Средь смутных снов,

Куда стремится, шелестя,

Души струя,

Где много воли и небес,

И голосов,

И где похожи на меня

Мои друзья.

Друзья мои, простите мне,

В контрольный час

Хотя бы то, что я без вас

Неся свой грех,

С любовью или без любви

Похож на вас.

И то,

Что всех вас не люблю,

Но помню всех.

* * *

От свадеб драчливых и злых похорон,

От звёзд опрокинутых в старость,

От диких, счастливых, жестоких времён

Лишь слово «товарищ» осталось.

Суров и спесив ваш взыскующий взор,

В котором есть суть неживая.

Простите, товарищ,

Что я до сих пор

Товарищем вас называю.

«Товарищ!» – кричу я. И слышно стране.

«Товарищ…» – шепчу я убого.

А что ещё делать

Безгласному мне,

Чтоб нас уравнять хоть немного.

«Товарищ, а где наша спайка сердец?» –

Я думаю в странной обиде.

(Какой ты мне, на хрен, товарищ, стервец?

Я что? Настоящих не видел?

Тревожных и светлых, и чудных на вид,

Навек отделённых от стада.)

«Простите, товарищ».

Но он не простит.

А мне и не больно-то надо.

* * *

На честном слове держатся миры,

Души и плоти хрупкая основа.

Давно бы всё сошло в тартарары,

Но кто-то дал однажды это слово.

Меняются условия игры,

Хрустят, как стёкла, робкие надежды,

Трепещут и шатаются миры.

Но тот, кто слово дал,

Тот слово держит.

Презревший и хулу, и похвалу,

Он осеняет всякую обитель.

И знает он,

Что я тебя люблю,

И что тебя я никогда не видел,

Что ты устала ждать и я устал.

Стократно ты, а я тысячекратно.

Но он за нас с тобою слово дал,

А слов своих он не берёт обратно.

* * *

Спит старый холостяк и инженер,

Обняв руками русские сугробы,

Собой являя истинный пример

Презренной человеческой хворобы.

Как ему дорог сей невинный снег,

Так мягко обрамляющий дорогу,

Он, мудрый и печальный человек,

Всецело понимает, слава Богу.

Он не приемлет сон как злую тьму,

Как зверя в трёх шагах от остановки.

И кажется ему,

Что здесь ему

Немного лучше, чем в своей хрущёвке.

Нездешних скрипок искажённый звук,

Огней далёких смутной виденье.

Ах, если б вы представили, мой друг,

Всю красоту бесстыжего паденья.

Когда ты целый мир лобзать готов,

Нечаянно попав виденьям в сети.

Обстрел посольств,

Замена паспортов…

Да что они там, Господи, как дети?!

Свои герани ставят на окно,

Хранят вино для пришлых кавалеров –

Как это примитивно и смешно

Для всех холостяков и инженеров,

Пирующих в объятиях мечты,

Неслышно бормоча в бреду незрячем:

«И были наши помыслы чисты…»

Но это ничего уже не значит.