У римской забытой дороги

У римской забытой дороги

недалеко от Дамаска

мертвенны гор отроги,

как императоров маски.

Кольца на солнце грея,

сдержанно скрытноваты,

нежатся жирные змеи —

только что с Клеопатры.

Везли по дороге рубины,

мечи из дамасской стали,

и волосами рабыни,

корчась, ее подметали.

Старый палач и насильник,

мазью натершись этрусской,

покачиваясь в носилках,

думал наместник обрюзглый:

«Пусть от рабочей черни

лишь черепа да ребра:

все мы умрем, как черви,

но не умрет дорога...»

И думал нубиец-строитель,

о камни бивший кувалдой,

но все-таки раб строптивый,

но все-таки раб коварный:

«Помня только о плоти,

вы позабыли бога,

значит, и вы умрете,

значит, умрет и дорога...»

Сгнивали империи корни.

Она, расползаясь, зияла,

как сшитое нитками крови

лоскутное одеяло.

Опять применяли опыт

улещиванья и пыток.

Кровью пытались штопать,

но нет ненадежней ниток.

С римского лицемерия

спала надменная тога,

и умерла империя,

и умирала дорога.

Пытались прибегнуть к подлогу.

Твердили, что в крови, когда-то

пролитой на дорогу,

дорога не виновата.

Но дикой травы поколенья

сводили с ней счеты крупно:

родившая преступленья,

дорога сама преступна.

И всем палачам-дорогам,

и всем дорогам-тиранам

да будет высоким итогом

высокая плата бурьяном!

Так думал я на дороге,

теперь для проезда закрытой,

дороге, забывшей о боге,

и богом за это забытой.

1967, Дамаск