Я у рудничной чайной...

Я у рудничной чайной,

у косого плетня,

молодой и отчаянный,

расседлаю коня.

О железную скобку

сапоги оботру,

закажу себе стопку

и достану махру.

Два степенных казаха

прилагают к устам

с уважением сахар,

будто горный хрусталь.

Брючки географини

все - репей на репье.

Орден «Мать-героиня»

у цыганки в тряпье.

И, невзрачный, потешный,

странноватый на вид,

старикашка подсевший

мне бессвязно твердит,

как в парах самогонных

в синеватом дыму

золотой самородок

являлся ему,

как, раскрыв свою сумку,

после сотой версты

самородком он стукнул

в кабаке о весы,

как шалавых девчонок

за собою водил

и в портянках парчовых

по Иркутску ходил...

В старой рудничной чайной

городским хвастуном,

молодой и отчаянный,

я сижу за столом.

Пью на зависть любому,

и блестят сапоги.

Гармонисту слепому

я кричу: «Сыпани!»

Горячо мне и зыбко

и беда нипочем,

а буфетчица Зинка

все поводит плечом.

Все, что было, истратив,

как подстреленный влет,

плачет старый старатель

оттого, что он врет.

Может, тоже заплачу

и на стол упаду,

все, что было, истрачу,

ничего не найду.

Но пока что мне зыбко

и легко на земле,

и буфетчица Зинка

улыбается мне.

1955