Евгения Баранова

Евгения Баранова

Четвёртое измерение № 1 (26) от 10 января 2007 года

Подборка: Шерсть

* * *

 

Господи, что происходит?

Скажи мне,

что же?

Меня не читают.

Или не так читают.

Вскрывают стихи.

Берут перочинный ножик

и тоненько-тоненько рифмы себе срезают.

 

Везде расписание:

– в морге,

– в любви,

– в маршрутке.

Ты смотришь в глаза мне, а видишь масонские ложи.

Мы знаем, как вылечить страх.

Или боль в желудке.

А вылечить смерть почему-то никак не можем.

 

Ссоры, соринки и sorry метут из дому.

Скрещение судеб давно превратилось в узел.

Ладно, Господь,

            мне пора.

                передай другому

вечную память моих пожилых иллюзий.

 

* * *

 

Все корабли уходили в воздух,

все чудеса оказались былью.

Мир для тебя был, конечно, создан,

только его подарить забыли.

 

Ешь ананасы. Кури «кроссовки».

Переживай несчастливый случай.

Жадный хомяк изучал духовку,

Не дожидаясь, пока отключат.

 

Вот и живи. Зарывай, как знамя.

Как Мураками зарыл в себе же.

Делай что хочешь. Мы оба знаем:

всякий покой для тебя избежен.

 

* * *

 

День был обычный, спокойный и хмурый.

Такой нормальный,

что даже тошнит.

Вдруг вышел Закат, разложил партитуры

и начал играть свою пьесу навзрыд.

 

И все зарыдало, рыдало, рыдало,

пока от росы не остыла трава.

И прямо по телу немого журнала

опять проступили живые слова.

 

И страх был казнен,

по-английски,

как Кромвель.

И ты доверял свои губы моим.

Закат доиграл и ушел к себе в номер,

оставив коньяк и сюжеты другим.

 

М.А. Волошину – от меня

 

Тети.

Дяди.

Бляди.

Дети.

Чайхана чадит кофейней.

– Макс, пожалуйста, не верьте.

Это место коктебельней

 

даже сотни «Коктебелей»

Сердолик приклеен к шее,

 

как линолеум к прихожей.

Нео-

недо-

пере-рожи

 

в диалогах:

   «…Я потею…»

      «…Двести баксов за неделю…»

         «…Сколько стоит ваша дама ?...»

            «…Эй, козел, уйди с дивана…»

               «…Елы-палы! Дайте спичек »

                 «…Щас бы пару медсестричек…»

 

Разлетелись!

Слишком долго

отдыхают скал копыта.

– Макс,

        хотите,

            я двустволку

подарю вам для защиты?!

 

* * *

 

То, что я чувствую, это уже не стихи.

Это уже не слова, объяснимые сразу.

Холод под пальцами.

Скрытый за дверью архив.

Шелест и шелк

мимолетно не пойманной фразы.

 

То, что я чувствую, это уже не тоска.

Первая осень прошла, ничего не нарушив.

Это –

         вселенная вжалась в размер потолка.

Это –

         гора оказалась горою подушек.

 

То, что я чувствую, это уже не борьба.

Это попытка представить себя непохожей.

Высохнут реки.

Вздохнут и остынут хлеба.

А между нами останется то же – и то же.

 

* * *

 

Зачем?

Ну зачем ты мне делаешь больно – и снова больно?!

Не нужно тебя.

Не нужно!

Ты не ослышался.

Читаешь – Лукьяненко.

Смотришь – «Звездные войны».

Ты путаешь Курта Кобейна и Сида Вишеса.

– Никогда не курил;

– называешь друзей занудами;

– пророчишь мне СПИД;

– не выносишь духов и лаков.

Однажды в подарок купила пакет с верблюдами.

Так ты обижался и, кажется, даже плакал.

Зачем?

Ну зачем ты

кричишь,

улыбаешься,

ходишь по полу?

Зачем оставляешь под чашками круглые лужи?

Герой.

Героиня.

Истерика в стиле Копполы.

Зачем?

Ну зачем ты мне больше

– уже –

не нужен?!

 

* * *

 

Читаю Толстого.

Раньше казался скучным.

Поставила Linux.

Варю понемногу щи.

Знаешь, котенок, любовь – это меч двуручный,

поэтому глупо её одному тащить.

 

Попробуй понять:

я не стала любить больнее.

Просто понятие боли теряет вид.

Соседская девочка слушает группу «Звери».

И всё, что её касается, – предстоит.

 

Моё поколение слишком себя жалеет.

А тем, кто нас младше, сюда уже не пройти.

Читаю Толстого:

– сморюсь,

– становлюсь,

– старею

и перечисляю возможности не-пути.

 

* * *

 

Как вы осиротели: люди, книги,

меня по недосмотру не добив.

Кармен гадала глупому Цуниге,

а Гончаров дописывал «Обрыв».

 

Белел туман, застенчивый, как парус.

Волхвы бутыль делили на троих.

Своей судьбы ни капли не осталось.

Осталось жить приметами других.

 

Живут часы. И степь. И лист больничный.

На шеях нив живой дрожит ледок.

Душа ушла не пойманной с поличным,

но был побег ей, видимо, не впрок. 

 

½

 

посвящается ***

 

1.

 

Я хочу превратиться в тебя.

 

Ты опять превращаешься в воздух.

Или в звезды,

что тоже обидно.

Прокричавши которое «гибну»,

мир простыл,

мир контужен морозом.

Мир на розы и розги был роздан.

 

Я хочу превратиться – в тебя.

 

– Помешай мне, пожалуйста, в этом!

Не меняйся билетом

на этот

безнадежно просроченный скорый.

Раз-говоры и недо-говоры.

 

Я хочу. Превратиться. В тебя.

 

Не волнуйся,

я долго училась.

Твоих слов подростковая сырость

не нужна,

не видна,

как волна

волнорезом разбитая раньше.

Я хочу превратиться…

– Что дальше?

 

2.

 

Люби меня. Пожалуйста. Люби.

Люби мои любые проявленья.

И мелочность невсяческих обид,

и всяческие беды вдохновенья.

 

Люби меня: без горечи; без слов;

без праздности и правды неумытой.

Люби меня, как любит часослов

вечерние, неслышные молитвы.

 

Люби меня: как чаша! как змея!

Скрепленные отравой или травлей.

Люби меня. Пожалуйста. А я

не выдам, не отдам и не оставлю.

 

3.

 

– Привет.

– Привет...

………………………..

Готовьтесь к худшему!

Раз-

Рез.

Рес-

ницы задрожали.

Хватаюсь всем – руками, ручками

и миллиметрами печали.

Раз-

Рез.

За-

жим.

Сжи-

маю истины

стальной комок.

– Подайте жгут!

Как много в жизни было пристаней,

которые уже не ждут.

…А если ждут, то не случаются.

Не вымолишь: не суесловь.

Как жаль!

Опять не поправляется

больной по имени Любовь.

 

4.

 

Я хочу от тебя умереть.

Умирает же бомж от метила?

Ты – моя рукотворная бредь,

Ты – моё дождевое светило.

 

Ты – все то, без чего обойдусь,

потому что не жду повторений.

Ты – моя недалекая Русь,

застудившая где-то колени.

 

Ты – вся жизнь.

Ты – чужое пальто,

перешитое мне за небрежность.

Мой любимый.

Бессмысленный.

Тот,

для которого я – неизбежность.