Евгения
Изварина

* * *

возможно журавли бросали

косые тени задевая

о свет неровно полосами

озёрная и дождевая

пересекаются быстрее

когда не думаешь о птицах

и только стебли постарели

нескошенные на границах

* * *

Не книга перемен упряма,

но отыскать бы – где стеклом

не полностью прикрыта рама,

и свет в окошке – телеграмма

от небывалого в былом… 

* * *

Пройдись по причалу, ночной караул,

взгляни из-под скрещенных крыл –

как Ноя топор между брёвен нырнул

и вслед за ковчегом поплыл;

как лотос и парус раскрылись внутри

друг друга и общей волны,

где твари по паре – земное пари

увидеться после войны… 

Пригород

Сцепления огней, где ветер прям

и поворотам трассы равен –

раскачиваясь, чалятся к цепям

фантомы торфяных окраин.

Растачивая местность изнутри,

бегут сквозь слёзы фары, фонари,

и влага раздвигает шоры света,

и Севера бетонные штыри

вонзаются под рёбра лета –

о эстакада, о страна внизу

и вечное в ночах: «не повезу»… 

* * *

всё дело в осени вся осень в сентябре

и загорелый на заборе виноград

усы и ягоды как точки и тире

так точно выжили братаемся камрад

мы были разные а стали где стоим

лозой повязаны да ягода на вкус

горчит на поминках по нашим и по ним

морская азбука из бессарабских бус

* * *

серебристое кино

мой мальтийский сокол

перстень постучит в окно

и не надо стёкол

только сумерки

прости

дёшево продашь их

по запястьям травести

чьи-то после наших

грозовые заодно

близость и прохлада

перстень постучит в окно

и руки не надо

* * *

Сверяются по звёздам поезда,

и дружат сумасшедшие домами…

Нам ближе – некуда,

нам чаще – никогда…

Спасибо –

кто-то третий между нами,

кто был вчера – ехидна,

                                    ящер,

                                            скат,

кто днесь – молитва весь и ворожба весь,

чей поезд отбывает на закат

ни мёртвых, ни живых не дожидаясь.

* * *

Нас берёт за подбородки,

поворачивает к юности лицом

дом, разбитый на созвездия и лодки,

вросший в облако расколотым торцом.

Нет вопроса без ответа.

Наши письма о молчанье золотом –

дом,

оставленный без света

на бессмертие,

                    на счастье,

                              на потом… 

* * * 

Цвіте терен, цвіте терен,
Та й цвіт опадає,
Хто в любові не знається,
Той горя не знає.

Столь же молчанием заговорён,

сколь достоверен, –

помнишь, как вниз по теченью времён,

цвiте где терен,

мы отпускали венок за венком

прочь от начала?

Я о тебе как никто ни о ком

жизнь промолчала.

* * *

На ощупь и руки – свои, и лица

родные – могли бы и не знакомиться:

не верится, где пройдёт граница,

но все эти годовые кольца,

все пояса эти часовые

в расплаве соли, в своей основе –

только связки голосовые

на самом деле,

на честном слове… 

* * *

Плоть – полость, где отгостевали,

но память – самородный свет,

что без огня не остывает,

и даже где надежды нет –

есть причитанья по привычке

и проблески в параличе:

над каждым плачущим – по спичке,

а над идущим – по свече…

* * *

Тот, кого не назову,

возит на небо золу,

хлопья пыльные сгребает:

видишь – дымная гряда

зимний свет перегибает

через рельсы в два ряда?

И куда ж мы опоздали –

что, родившись однова,

ходим между поездами,

ловим искры в рукава?

* * *

Время ревниво, но иногда

прорастает плавнями между плит

тихий час:

не течёт вода,

рана рябины не болит –

ветер перевязал порез

влажными прядями берёз,

словно свечу золотую – в лес

башню из листопада внёс…

* * *

тепла и тела

обманом выше

не задевая

вершины рушим

теснее не с кем

а тем и дышим

что небо впору

входящим душам

* * *

Разговаривали мало,

солнце убывало.

На волне его движенья

тени-отраженья

обнимались не крылами,

становились нами –

цвёл завидными словами

лес над головами.

…Искры сеяли рисково,

щурились устало,

как вода – светло и скоро –

время прибывало…

* * *

…– Куда уплыли – на словах плачевных,

на кораблях из покрывал парчовых?

Куда девались – в алых одеялах,

по облакам заломленных черёмух?

– Не спрашивайте, ближе подходите,

в тени от парусов – иное время:

вода стоит на огненном магните,

мы любим, не старея…

– Так только чайки – по солёной пене.

Так только перья – по размёту пыли.

Мы не могли дышать, когда вы пели,

но сердце пополам – когда уплыли… 

Волна

Гладь продольна и вольна

не дышать.

Но посерёдке

вдруг продёрнута волна

через две взаимных лодки.

Это

лента – или шрам?

Ожерелье – или привязь?

Кто им встречи пожелал?

Появились – как приснились…

* * *

После смерти будем птицы,

если жить не надоест.

Промерзая до зеницы,

око выковало крест.

И стоит он без наклона,

как без имени в миру, –

в белом небе Вавилона,

на безбашенном ветру. 

* * *

У чисто выметенных плах,

у обездвиженных кружал

стояли лодки на столах,

и в каждой кто-нибудь лежал,

и в каждой кто-нибудь один

у обесточенных колёс

живое время проводил

сквозь механический наркоз.

Вода верёвочкой вилась

сквозь лодок лунные тела,

и вот одна

приподнялась

и поплыла…

* * *

Уносит ветер имена с могильных плит.

Цветут созвездия по угольным полям.

Солёный привкус расставания сулит

неоперабельное счастье кораблям.

Волокна памяти, обратные словам,

полотна пламени, накрывшие причал… –

Кто облаками эту ткань зарисовал –

перед Собой за человека отвечал.

Он резал скальпелем, Он гладил по щеке,

стоял на паперти – кто за руку возьмёт…

Но время кончилось, как мелочь в кошельке,

одна с корабликом монетка – на развод… 

* * *

Вот всё, что есть:

немного влажной глины

и вид с преодолимой высоты

дождями размываемой долины,

где горестные пустоши густы.

Вот всё, что есть:

бестрепетная сила

преображенья – поперёк судьбе…

Помилуй, Боже, – сделай нам красиво

за то, что больно сделали Тебе.