Альбаум

Когда аемны оставишь царствы,

Пойдешь в Эдем, иль Элизей,

Харон вопросит иль мытарствы

Из жизни подорожной сей, -

Поэтов можешь одобренья

В альбауме твоем явить,

Духам отдав их для прочтенья,

Пашпорт твой ими заменить.

По них тебя узнают тени,

Кто ты и в свете как жила;

Твои все чувствы, помышленьи

Раскроются, как солнцем мгла.

Тогда ты можешь оправдаться,

И ах! - иль обвиненной быть,

В путь правый, левый провождаться,

Святой иль окаянной слыть:

Тогда черта, взгляд, вздох, цвет, слово

Сей книги записной в листах

Духовно примут тело ново

И обличат тебя в делах,

Во всех часах твоих, мгновеньях;

Ты станешь на суде нагой,

В поступках, мыслях и движеньях

Мрак самый будет послух твой.

Поэт, тебя превозносивший,

Прямым заговорит лицом,

Порок иль добродетель чтивший

Своим возопиет листом.

Лист желтый, например, надменность

Явит, что гордо ты жила;

На синем - скупость вскрикнет, ревность,

Что ты соперниц враг была;

На сребряном - вструбит богатство,

Что ты в свой век прельщалась им;

На темном - зашипит лукавство,

Что в грудь вилась друзьям твоим;

На алом - засмеется радость,

Что весело любила жить;

На розовом - воспляшет младость,

Что с ней хотела век свой длить;

На глянцеватом - самолюбье

Улыбкою своей даст знать,

Что было зеркало орудье

Красот твоих, дабы прельщать;

Надежда на листках зеленых

Шепнет о всех твоих мечтах;

На сереньких листках смиренных

Печаль завоет во слезах.

Но гений, благ твоих свидетель,

На белых листьях в блеске слов

Покажет веру, добродетель

И беспорочную любовь.

1808

Амур и Псишея

Амуру вздумалось Псишею,

Резвяся, поймать,

Опутаться цветами с нею

И узел завязать.

Прекрасна пленница краснеет

И рвется от него;

А он как будто бы робеет

От случая сего.

Она зовет своих подружек,

Чтоб узел развязать;

И он своих крылатых служек,

Чтоб помощь им подать.

Приятность, младость к ним стремятоя

И им служить хотят;

Но узники не суетятся,

Как вкопаны стоят.

Ни крылышком Амур не тронет,

Ни луком, ни стрелой;

Псишея не бежит, не стонет,

Свились, как лист с травой.

Так будь, чета, век нераздельна,

Согласием дыша:

Та цепь тверда, где сопряжение

С любовию душа.

1793

Анакреон в собрании

Нежный, нежный воздыхатель,

О певец любви и неги!

Ты когда бы лишь увидел

Столько нимф и столько милых,

Без вина бы и без хмелю

Ты во всех бы в них влюбился;

И в мечте иль в восхищеньи

Ты бы видел, будто въяве:

На станице птичек белых

Во жемчужной колеснице,

Как на облачке весеннем

Тихим воздуха дыханьем,

Со колчаном вьется мальчик,

С позлащенным легким луком,

И туда-сюда летает;

И садится он по нимфам,

То на ту, то на иную,

Как садятся желты пчелы

На цветы в полях младые.

Он у той блистал во взглядах,

У иной блистал в улыбке

И пускал оттуда жалы,

Как лучи пускает солнце.

Жалы были ядовиты,

Но и меду были слаще,

Не летали они мимо,

Попадали они в душу,

И душа б твоя томилась,

Уязвленная любовью;

Лишь Паллады щит небесной

Утолил твои бы вздохи.

1791

Анакреон у печки

Случись Анакреону

Марию восещать;

Меж ними Купидону,

Как бабочке, летать.

Летал божок крылатый

Красавицы вокруг,

И стрелы он пернаты

Накладывал на лук.

Стрелял с ее небесных

И голубых очей,

И с роз в устах прелестных,

И на грудях с лилей.

Но арфу как Мария

Звончатую взяла

И в струны золотыя

Свой голос издала, -

Под алыми перстами

Порхал резвее бог,

Острейшими стрелами

Разил сердца и жёг.

Анакреон у печки

Вздохнул тогда сидя,

«Как бабочка от свечки,

Сгорю, - сказал, - и я».

1795

Анакреоново удовольствие

Почто витиев правил

Мне вьючить бремена?

Премудрость я оставил:

Не надо мне она.

Вы лучше поучите,

Как сок мне Вакхов пить;

С прекрасной помогите

Венерой пошутить.

Уж нет мне больше силы

С ней одному владеть;

Подай мне, мальчик милый!

Вина, хоть поглядеть;

Авось еще немного

Мой разум усыплю:

Приходит время строго,

Покину, что люблю.

1802

Ареопагу был он громом многократно...

Ареопагу был он громом многократно,

По смерти же его поставили кумир.

Вельможам вместе быть с ним было неприятно:

Не терпит правды мир.

Между 1803 и 1816

Аристиппова баня

Что вы, аркадские утехи,

Темпейский дол, гесперский сад,

Цитерски резвости и смехи

И скрытых тысящи прохлад

Средь рощ и средь пещер тенистых,

Между цветов и токов чистых, -

Пред тем, где Аристипп живет?

Что вы? - Дом полн его довольством,

Свободой, тишиной, спокойством,

И всех блаженств он чашу пьет!

Жизнь мудрого - жизнь наслажденья

Всем тем, природа что дает.

Не спать в свой век и с попеченья

Не чахнуть, коль богатства нет;

Знать малым пробавляться скромно,

Жить с беззаконными законно;

Чтить доблесть, не любить порок,

Со всеми и всегда ужиться,

Но только с добрыми дружиться, -

Вот в чем был Аристиппов толк!

Взгляните ж на него. - Он в бане!

Се роскоши и вкуса храм!

Цвет роз рассыпан на диване;

Как тонка мгла иль фимиам,

Завеса вкруг его сквозится;

Взор всюду из нее стремится,

В нее ж чуть дует ветерок;

Льет чрез камин, сквозь свод, в купальню,

В книгохранилище и спальню

Огнистый с шумом ручеек.

Он нежится, - и Апеллеса

Картины вкруг его стоят:

Сверкают битвы Геркулеса;

Сократ с улыбкою пьет яд;

Звучат пиры Анакреона;

Видна и ссылка Аполлона,

Стада пасет как по земле,

Как с музами свирелку ладит,

В румянец роз пастушек рядит:

Цветет спокойство на челе.

Иль мирт под тенью, под луною,

Он зрит, на чистом ручейке

Наяды плещутся водою,

Шумят, - их хохот вдалеке

Погодкою повсюду мчится,

От тел златых кристалл златится

И прелесть светится сквозь мрак.

Всё старцу из окна то видно;

Но нимф невинности не стыдно.

Что скрытый с них не сходит зрак.

А здесь, в соседственном покое,

В очках друзей его собор

Над книгой, видной на налое,

Сидит, склоня дум полный взор,

Стихов его занявшись чтеньем;

Младая дщерь на цитре пеньем

Между фиялов вторит их.

Глас мудрости живей несется,

Как дев он с розовых уст льется,

Подобно мед с сотов златых.

«О смертные! - поет Арета, -

Коль странники страны вы сей,

Вкушать спешите благи света:

Теченье кратко ваших дней.

Блаженство нам дарует время;

Бывает и порфира бремя,

И не прекрасна красота.

Едино счастье в том неложно,

Коль услаждать дух с чувством можно,

А все другое - суета.

Не в том беда, чтоб чем прельщаться,

Беда пороку сдаться в плен.

Не должен мудрым называться,

Кто духа твердости лишен.

Но если тело услаждаем

И душу благостьми питаем,

Почто с небес перуна ждать?

Для жизни человек родится,

Его стихия - веселиться;

Лишь нужно страсти побеждать.

К в счастии не забываться,

В довольстве помнить о других;

Добро творить не собираться,

А должно делать, - делать вмиг.

Вот мудра мужа в чем отличность!

И будет ли вредна тут пышность,

Коль миро на браду занес

И час в дом царский призывает,

Но сирота пришел, рыдает, -

Он встал, отер его ток слез?

Порочно ль и столов обилье,

Блеск блюд, вин запах, сладость яств,

Коль гонят прочь они унынье,

Крепят здоровье - и приятств

Живут душой друзьям в досугах;

Коль тучный полк стоит в прислугах

И с гладу вкруг не воют псы?

Себя лишь мудрый умеряет

И смерть, как гостью, ожидает,

Крутя, задумавшись, усы».

Но вдруг вошли, пресекли пенье

От Дионисья три жены,

Мужам рожденны на прельщенье:

Как нощь - власы, лицом - луны,

Как небо - голубые взоры;

Блеск уст, ланит их - блеск Авроры,

И холмы в дар ему плодов

При персях отдают в прохладу.

«Хвала царю, - рек, - за награду;

Но выдьте вон: я философ».

Как? - Нет, мудрец! скорей винися,

Что ты лишь слабостью не слаб

Без зуб воздержностью не дмися:

Всяк смертный искушенья раб.

Блажен, и в средственной кто доле

Возмог обуздывать по воле

Своих стремленье прихотей!

Но быть богатым купно святу

Так трудно, как орлу крылату

Иглы сквозь пролететь ушей.

1811

Арфа

Аспазии

Блещет Аттика женами;

Всех Аспазия милей:

Черными очей огнями,

Грудью пенною своей

Удивляючи Афины,

Превосходит всех собой;

Взоры орли, души львины

Жжет, как солнце, красотой.

Резвятся вокруг утехи,

Улыбается любовь,

Неги, радости и смехи

Плетеницы из цветов

На героев налагают

И влекут сердца к ней в плен;

Мудрецы по ней вздыхают,

И Перикл в нее влюблен.

Угождают ей науки,

Дань художества дают,

Мусикийски сладки звуки

В взгляды томность ей лиют.

Она чувствует, вздыхает,

Нежная видна душа,

И сама того не знает,

Чем всех больше хороша.

Зависть с злобой содружася

Смотрят косо на нее,

С черной клеветой свияся,

Уподобяся змее,

Тонкие кидают жалы

И винят в хуле богов;

Уж Перикла силы малы

Быть щитом ей от врагов.

Уж ведется всенародно

Пред судей она на суд,

Злы молвы о ней свободно

Уж не шепчут - вопиют;

Уж собранье заседало,

Уж архонты все в очках;

Но сняла лишь покрывало -

Пал пред ней Ареопаг!

1809

Атаману и войску Донскому

Платов! Европе уж известно,

Что сил Донских ты страшный вождь.

Врасплох, как бы колдун, всеместно

Падешь как снег ты с туч иль дождь.

По черных воронов полету,

По дыму, гулу, мхам, звездам,

По рыску волчью, видя мету,

Подходишь к вражьим вдруг носам;

И, зря на туск, на блеск червонца,

По солнцу, иль протйву солнца,

Свой учреждаешь ертаул

И тайный ставишь караул.

В траве идешь - с травою равен;

В лесу - и равен лес с главой;

На конь вскокнешь - конь тих, не нравен,

Но вихрем мчится под тобой.

По камню ль черну змеем черным

Ползешь ты в ночь - и следу нет.

По влаге ль белой гусем белым

Плывешь ты в день - лишь струйка след.

Орлом ли в мгле паришь сгущенной -

Стрелу сечешь ей в след пущенной

И, брося петли округ шей,

Фазанов удишь, как ершей.

Разил ты Льва, Луне гнул роги,

Ходил противу Солнца в бой;

Медведей, тигров средь берлоги

Могучей задушал рукой:

Почто ж вепря щетино-черна,

Залегшего в лесах средь блат,

С клыков которого кровь, пена

Течет - зловоние и яд -

От рыла взрыты вкруг могилы,

От взоров пламенны светилы

Край заревом покрыли весь,

Арканом не схватил поднесь?

Что ж стал? - Борза ль коня не стало?

Возьми ковер свой самолет.

Ружейного ль снаряду мало?

Махни ширинкой - лес падет.

Запаса ли не видишь хлебна?

Гложи железны просфиры.

Жупан ли, епанча ль потребна?

Сам невидимкой всё бери.

Сапог нет? - ступни самоходны

Надень, перчатки самородны

И дуй на огнь, на мраз, на глад:

Российской силе нет преград.

Бывало, ведь и в прежни годы

Взлетала саранча на Русь,

Многообразные уроды

Грозили ей налогом уз.

Был грех, от свар своих кряхтели,

Теряли янством и главы, -

Но лишь на бога мы воззрели,

От сна вспрянули будто львы.

Был враг чипчак - и где чипчаки?

Был недруг лях - и где те ляхи?

Был сей, был тот - их нет; а Русь?..

Всяк знай, мотай себе на ус.

Да как же это так случалось?

Заботились, как днесь, цари;

Премудро всё распоряжалось,

Водили рать богатыри:

При Святославиче Добрыня

Убил дракона в облаках;

Чернец Донского - исполина

Татарского поверг во прах.

Голицын, Шереметев, Львовы

Крушили зубы в дни Петровы;

Побед Екатерины лавр -

Чесма, Кагул, Крым, Рымник, Тавр.

Неужто Альпы в мире шашка?

Там молньи Павла видел галл;

На кляче белая рубашка

Не раз его в усы щелкал, -

Или теперь у Александра

При войске нету молодца?

С крестом на адска Саламандра

Ужель не сыщется бойца?

Внемли же моему ты гласу:

Усердно помоляся Спасу,

В четыре стороны поклон -

И из ножон булат твой вон!

И с свистом звонким, молодецким,

Разбойника сбрось Соловья

С дубов копьем вновь мурзавецким

И будь у нас второй Илья;

И, заперши в железной клетке,

Как желтоглазого сыча,

Уранга, сфинкса на веревке

Примчи, за плечьми второча.

Иль двадцать молодцов отборны::,

Лицом, летами, ростом сходных.

Пошли ты за себя за злым;

Двадцатый хоть - приедет с ним.

Для лучшей храбрых душ поджоги

Ты расскажи им русску быль,

Что старики, быв в службе строги,

Все невозможности чли в пыль:

Сжигали грады воробьями,

Ходили в лодках по земле,

Топили вражий стан прудами,

Имели пищу в киселе,

Спускались в мрачны подземелья.

Живот считали за безделья;

К отчизне ревностью горя,

За веру мерли и царя.

Однако ж, чтоб не быть и жертвой,

Ты меч им кладенец отдай,

Живой водой их спрысни, мертвой

И горы злата обещай;

Черкесенок, грузинок милых,

У коих зарьные уста,

Бровь черна, жил по телу синих

Сквозь виден огнь и красота;

А на грудях, как пух зыбучих,

Лилей кусты и роз пахучих

Манят к себе и старцев длань, -

Ты, словом, всё сули им в дань.

Я дочь свою и сам крестову,

Красотку юную, во брак

Отдам тому, кто грудь Орлову

На славный сей отважит шаг;

Денисовым и Краснощеким,

Орловым, Иловайским вслед,

По безднам, по горам высоким

В дом отчий лавр кто принесет;

Девицы, барыни донские,

Вздев платья русские, златые,

Введут его в крестов чертог

И воспоют: «Велик наш бог!»

Под вечер, утром, на зарянке,

Сей радостный услыша глас,

Живя уединенным в Званке,

Так-сяк взбреду я на Парнас

И песню войску там Донскому,

Тебе на гуслях пробренчу:

Да белому царю, младому,

В венце алмазы расцвечу.

Пусть звук ужасных днешних боев

Сподвижников его героев

Мой повторяет холм и лес,

И гул шумит, как гром небес!

1807

Афинейскому витязю

Сидевша об руку царя

Чрез поприще на колеснице,

Державшего в своей деснице

С оливой гром, иль чрез моря

Протекшего в венце Нептуна,

Или с улыбкою Фортуна

Кому жемчужный нектар свой

Носила в чаше золотой -

Блажен! кто путь устлал цветами,

И окурил алоем вкруг,

И лиры громкими струнами

Утешил, бранный славя дух.

Испытывал своих я сил

И пел могущих человеков;

А чтоб в дали грядущих веков

Ярчей их в мраке блеск светил

И я не осуждался б в лести,

Для прочности, к их громкой чести

Примешивал я правды глас;

Звучал моей трубой Парнас.

Но ах! познал, познал я смертных,

Что и великие из них

Не могут снесть лучей небесных:

Мрачит бог света очи их.

Так пусть Фортуны чада,

Возлегши на цветах,

Среди обилий сада,

Курений в облаках,

Наместо чиста злата

Шумихи любят блеск;

Пусть лира тг.ровата

Их умножает плеск, - Я руки умываю

И лести не коснусь,

Власть сильных почитаю,

Богов в них чтить боюсь.

Я славить мужа днесь избрал,

Который сшел с театра славы,

Который удержал те нравы,

Какими древний век блистал;

Не горд - и жизнь ведет простую,

Не лжив - и истину святую,

Внимая, исполняет сам;

Почтен от всех не по чинам.

Честь, в службе снисканну, свободой

Не расточил, а приобрел;

Он взглядом, мужеством, породой,

Заслугой, силою - орел.

Снискать я от него

Не льщусь ни хвал, ни уваженья;

Из одного благодаренья,

По чувству сердца моего,

Я песнь ему пою простую,

Ту вспоминая быль святую,

В его как богатырски дни,

Лет несколько назад, в тени

Премудрой той жены небесной,

Которой бодрый дух младой

Садил в Афинах сад прелестной,

И век катился золотой,

Как мысль моя, подобно

Пчеле, полна отрад,

Шумливо, но не злобно

Облетывала сад

Предметов ей любезных

И, взяв с них сок и цвет,

Искусством струн священных

Преобращала в мед:

Текли восторгов реки

Из чувств души моей.

Все были человеки

В стране счастливы сей, -

На бурном видел я коне

В ристаньи моего героя;

С ним брат его, вся Троя,

Полк витязей являлись мне!

Их брони, шлемы позлащенны,

Как лесом, перьем осененны,

Мне тмили взор. - А с копий их, с мечей

Сквозь пыль сверкал пожар лучей;

Прекрасных вслед Пентезилее

Строй дев их украшали чин;

Венцы, Ахилла мой бодрее,

Низал на дротик исполин.

Я зрел, как жилистой рукой

Он шесть коней на ипподроме

Вмиг осаждал в бегу; как в громе

Он, колесницы с гор бедрой

Своей препнув склоненье,

Минерву удержал в паденье;

Я зрел, как в дыме пред полком

Он в ранах светел, бодр лицом,

В единоборстве хитр, проворен,

На огнескачущих волнах

Был в мрачной буре тих, спокоен,

Горела молния в очах.

Его покой - движенье,

Игра - борьба и бег;

Забавы - пляска, пенье

И сельских тьма утех

Для укрепленья тела.

Его был дом - друзей.

Кто приходил для дела,

Не запирал дверей;

Души и сердца пища

Его - несчастным щит;

Не пышные жилища -

В них он был знаменит.

Я зрел в Ареопаге сонм

Богатырей, ему подобных,

Седых, правдивых, благородных,

Весы державших, пальму, гром.

Они, восседши за зерцалом,

В великом деле или малом,

Не зря на власть, богатств покров,

Произрекали суд богов;

А где рукой и руку мыли,

Желая сильному помочь,

Дьяки, взяв шапку, выходили

С поклоном от неправды прочь.

Тогда не прихоть чли - закон,

Лишь благу общему радели;

Той подлой мысли не имели,

Чтоб только свой набить мамон.

Венцы стяжали, ввуки славы,

А деньги берегли и нравы,

И всякую свою ступень

Не оценяли всякий день;

Хоть был и недруг кто друг другу,

Усердие вело, не месть:

Умели чтить в врагах заслугу

И отдавать достойным честь.

Тогда по счетам знали,

Что десять и что ноль;

Пиявиц унимали,

На них посыпав соль;

В день ясный не сердились,

Зря на небе пятно,

С ладьи лишь торопились

Снять вздуто полотно;

Кубарить не любили

День со дня на другой;

Что можно, вмиг творили,

Оставя свой покой.

Тогда кулибинский фонарь,

Что светел издали, близ темен,

Был не во всех местах потребен;

Горел кристалл, - горел от зарь;

Стоял в столпах гранит средь дома:

Опрись на них - и не солома.

В спартанской коже персов дух

Не обаял сердца и слух;

Не по опушке добродетель,

Не по ходулям великан:

Так мой герой был благодетель

Не по улыбке - по делам.

О ты, что правишь небесами

И манием колеблешь мир,

Подъемлешь скиптр на злых с громами,

А добрым припасаешь пир,

Юпитер! - О Нептун, что бурным,

Как скатертям, морям лазурным

Разлиться по земле велел,

Брега поставив им в предел! -

И ты, Вулкан, что пред горнами

В дне ада молнию куешь! -

И ты, о Феб, что нам стрелами

Златыми свет и жизнь лиешь!

Внемлите все молитву,

О боги! вы мою:

Зверей, рыб, птиц ловитву

И благодать свою

На нивы там пошлите,

Где отставной герой

Мой будет жить. - Продлите

Век, здравье и покой

Ему вы безмятежной.

И ты, о милый Вакх!

Подчас у нимфы нежной

Позволь спать на грудях.

1796

Бессмертие души

Умолкни, чернь непросвещенна,

Слепые света мудрецы!

Небесна истина, священна!

Твою мне тайну ты прорцы.

Вещай: я буду ли жить вечно?

Бессмертна ли душа моя?

Се слово мне гремит предвечно:

Жив Бог!— Жива душа твоя!

Жива душа моя! и вечно

Она жить будет без конца;

Сиянье длится беспресечно,

Текуще света от Отца.

От лучезарной единицы,

В ком всех существ вратится круг,

Какие ни текут частицы,

Все живы, вечны: — вечен дух.

Дух тонкий, мудрый, сильный, сущий

В единый миг и там, и здесь,

Быстрее молнии текущий

Всегда, везде и вкупе весь,

Неосязаемый, незримый,

В желаньи, в памяти, в уме

Непостижимо содержимый,

Живущий внутрь меня и вне.

Дух, чувствовать, внимать способный,

Все знать, судить и заключать;

Как легкий прах, так мир огромный

Вкруг мерить, весить, исчислять;

Ревущи отвращать перуны,

Чрез бездны преплывать морей,

Сквозь своды воздуха лазурны

Свет черпать солнечных лучей;

Могущий время скоротечность,

Прошедше с будущим вязать;

Воображать блаженство, вечность,

И с мертвыми совет держать;

Пленяться истин красотою,

Надеяться бессмертным быть:

Сей дух возможет ли косою

Пресечься смерти и не жить?

Как можно, чтобы Царь всемирный,

Господь стихий и вещества —

Сей дух, сей ум, сей огнь эфирный,

Сей истый образ Божества —

Являлся с славою такою,

Чтоб только миг в сем свете жить,

Потом покрылся б вечной тьмою?

Нет, нет!— сего не может быть.

Не может быть, чтоб с плотью тленной,

Не чувствуя нетленных сил,

Противу смерти разъяренной

В сраженье воин выходил;

Чтоб властью Царь не ослеплялся,

Судья против даров стоял,

И человек с страстьми сражался,

Когда бы дух не укреплял.

Сей дух в Пророках предвещает,

Парит в Пиитах в высоту,

В Витиях сонмы убеждает,

С народов гонит слепоту;

Сей дух и в узах не боится

Тиранам правду говорить:

Чего бессмертному страшиться?

Он будет и за гробом жить.

Премудрость вечная и сила,

Во знаменье чудес своих,

В персть земну душу, дух вложила,

И так во мне связала их,

Что сделались они причастны

Друг друга свойств и естества:

В сей водворился мир прекрасный

Бессмертный образ Божества!

Бессмертен я!— и уверяет

Меня в том даже самый сон;

Мои он чувства усыпляет,

Но действует душа и в нём;

Оставя неподвижно тело,

Лежащее в моем одре,

Он свой путь совершает смело,

В стихийной пролетая пре.

Сравним ли и прошедши годы

С исчезнувшим, минувшим сном:

Не все ли виды нам природы

Лишь бывших мечт явятся сонм?

Когда ж оспорить то не можно,

Чтоб в прошлом време не жил я:

По смертном сне так непреложно

Жить будет и душа моя.

Как тьма есть света отлученье:

Так отлученье жизни, смерть.

Но коль лучей, во удаленье,

Умершими нельзя почесть:

Так и души, отшедшей тела,

Она жива,— как жив и свет;

Превыше тленного предела

В своем источнике живет.

Я здесь живу,— но в целом мире

Крылата мысль моя парит;

Я здесь умру,— но и в эфире

Мой глас по смерти возгремит.

О! естьли б стихотворство знало

Брать краску солнечных лучей,

Как ночью бы луна, сияло

Бессмертие души моей.

Но если нет души бессмертной:

Почто ж живу в сем свете я?

Что в добродетели мне тщетной,

Когда умрет душа моя?

Мне лучше, лучше быть злодеем,

Попрать закон, низвергнуть власть,

Когда по смерти мы имеем

И злой и добрый равну часть.

Ах, нет!— коль плоть разрушась тленна

Мертвила б наш и дух с собой,

Давно бы потряслась вселенна,

Земля покрылась кровью, мглой;

Упали б троны, царствы, грады

И все погибло б зол в борьбе:

Но дух бессмертный ждет награды

От правосудия себе.

Дела и сами наши страсти,

Бессмертья знаки наших душ.

Богатств алкаем, славы, власти;

Но, все их получа, мы в ту ж

Минуту вновь — и близ могилы —

Не престаем еще желать;

Так мыслей простираем крылы,

Как будто б ввек не умирать.

Наш прах слезами оросится,

Гроб скоро мохом зарастет:

Но огнь от праха в том родится,

Надгробну надпись кто прочтет;

Блеснет,— и вновь под небесами

Начнет свой феникс новый круг;

Все движется, живет делами,

Душа бессмертна, мысль и дух.

Как серный пар прикосновеньем

Вмиг возгорается огня,

Подобно мысли сообщеньем

Возможно вдруг возжечь меня;

Вослед же моему примеру

Пойдет отважно и другой:

Так дел и мыслей атмосферу

Мы простираем за собой!

И всяко семя, роду сродно

Как своему приносит плод:

Так всяка мысль себе подобно

Деянье за собой ведёт.

Благие в мире духи, злые

Суть вечны чада сих семен;

От них те свет, а тьму другие,

В себя приемлют, жизнь, иль тлен.

Бываю весел и спокоен,

Когда я сотворю добро;

Бываю скучен и расстроен,

Когда соделаю я зло:

Отколь же радость чувств такая?

Отколь борьба и перевес?

Не то ль, что плоть есть персть земная,

А дух — влияние небес?

Отколе, чувств но насыщенье,

Объемлет душу пустота?

Не оттого ль, что наслажденье

Для ней благ здешних суета?

Что есть для нас другой мир краше,

Есть вечных радостей чертог?

Бессмертие стихия наша,

Покой и верьх желаний — Бог!

Болезнью изнуренна смертной

Зрю мужа праведна в одре,

Покрытого уж тенью мертвой;

Но при возблещущей заре

Над ним прекрасной, вечной жизни

Горе он взор возводит вдруг,

Спеша в объятие отчизны,

С улыбкой испускает дух.

Как червь, оставя паутину

И в бабочке взяв новый вид,

В лазурну воздуха равнину

На крыльях блещущих летит,

В прекрасном веселясь убранстве,

С цветов садится на цветы:

Так и душа, небес в пространстве,

Не будешь ли бессмертна ты?

О нет!— бессмертие прямое —

В едином Боге вечно жить,

Покой и счастие святое

В его блаженном свете чтить.

О радость!— О восторг любезный!

Сияй, надежда, луч лия,

Да на краю воскликну бездны:

Жив Бог!— Жива душа моя!

1785–1796

Благодарность Фелице

Предшественница дня златого,

Весення утрення заря,

Когда из ионта голубого

Ведет к нам звездного царя,

Румяный взор свой осклабляет

На чела гор, на лоно вод,

Багряным златом покрывает

Поля, леса и неба свод.

Крылаты кони по эфиру

Летят и рассекают мрак,

Любезное светало миру

Пресветлый свай возносит зрак,

Бегут толпами тени черны:

Какое зрелище очам!

Там блещет брег в реке зеленый,

Там светят перлы по лугам.

Там степи, как моря, струятся,

Седым волнуясь ковылем;

Там тучи журавлей стадятся,

Валторн с высот пуская гром;

Там небо всюду лучезарно

Янтарным пламенем блестит, -

Мое так сердце благодарно

К тебе усердием горит.

К тебе усердием, Фелица,

О кроткий ангел во плоти!

Которой разум и десница

Нам кажут к счастию пути.

Когда тебе в нелицемерном

Угодна слоге простота,

Внемли. - Но в чувствии безмерном

Мои безмолвствуют уста.

Когда поверх струистой влаги

Благоприятный дунет ветр,

Попутны вострепещут флаги

И ляжет между водных недр

За кораблем сребро грядою, -

Тогда испустят глас пловцы

И с восхищенною душою

Вселенной полетят в концы.

Когда небесный возгорится

В пиите огнь, он будет петь;

Когда от бремя дел случится

И мне свободный час иметь, -

Я праздности оставлю узы,

Игры, беседы, суеты;

Тогда ко мне приидут музы,

И лирой возгласишься ты.

1783

Бог

О ты, пространством бесконечный,

Живый в движеньи вещества,

Теченьем времени превечный,

Без лиц, в трех лицах божества!

Дух всюду сущий и единый,

Кому нет места и причины,

Кого никто постичь не мог.

Кто все собою наполняет,

Объемлет, зиждет, сохраняет,

Кого мы нааываем - бог!

Измерить океан глубокий,

Сочесть пески, лучи планет

Хотя и мог бы ум высокий, -

Тебе числа и меры нет!

Не могут духи просвещенны,

От света твоего рожденны,

Исследовать судеб твоих:

Лишь мысль к тебе взнестись дерзает, -

В твоем величьи исчезает,

Как в вечности прошедший миг.

Хаоса бытность довременну

Из бездн ты вечности воззвал,

А вечность, прежде век рожденну,

В себе самом ты основал:

Себя собою составляя,

Собою из себя сияя,

Ты свет, откуда свет истек.

Создавши всё единым слозом,

В твореньи простираясь новом,

Ты был, ты есть, ты будешь ввек!

Ты цепь существ в себе вмещаешь,

Ее содержишь и живишь;

Конец с началом сопрягаешь

И смертию живот даришь.

Как искры сыплются, стремятся,

Так солнцы от тебя родятся;

Как в мразный, ясный день зимой

Пылинки инея сверкают,

Вратятся, зыблются, сияют, -

Так звезды в безднах под тобой.

Светил возжженных миллионы

В неизмеримости текут,

Твои они творят законы,

Лучи животворящи льют.

Но огненны сии лампады,

Иль рдяных кристален громады,

Иль волн златых кипящий сонм,

Или горящие эфиры,

Иль вкупе все светящи миры -

Перед тобой - как нощь пред днем.

Как капля в море опущенна,

Вся твердь перед тобой сия.

Но что мной зримая вселенна?

И что перед тобою я?

В воздушном океане оном,

Миры умножа миллионом

Стократ других миров, - и то,

Когда дерзну сравнить с тобою,

Лишь будет точкою одною:

А я перед тобой - ничто.

Ничто! - Но ты во мне сияешь

Величеством твоих доброт;

Во мне себя изображаешь,

Как солнце в малой капле вод.

Ничто! - Но жизнь я ощущаю.

Несытым некаким летаю

Всегда пареньем в высоты;

Тебя душа моя быть чает,

Вникает, мыслит, рассуждает:

Я есмь - конечно есть и ты!

Ты есть! - Природы чин вещает,

Гласит мое мне сердце то,

Меня мой разум уверяет,

Ты есть - и я уж не ничто!

Частица целой я вселенной,

Поставлен, мнится мне, в почтенной

Средине естества я той,

Где кончил тварей ты телесных,

Где начал ты духов небесных

И цепь существ связал всех мной.

Я связь миров повсюду сущих,

Я крайня степень вещества;

Я средоточие живущих,

Черта начальна божества;

Я телом в прахе истлеваю,

Умом громам повелеваю,

Я царь - я раб - я червь - я бог!

Но, будучи я столь чудесен,

Отколе происшел? - безвестен;

А сам собой я быть не мог.

Твое созданье я, создатель!

Твоей премудрости я тварь,

Источник жизни, благ податель,

Душа души моей, и царь!

Твоей то правде нужно было,

Чтоб смертну бездну преходило

Мое бессмертно бытие;

Чтоб дух мой в смертность облачился

И чтоб чрез смерть я возвратился,

Отец! в бессмертие твое.

Неизъяснимый, непостижный!

Я знаю, что души моей

Воображении бессильны

И тени начертать твоей;

Но если славословить должно,

То слабым смертным невозможно

Тебя ничем иным почтить,

Как им к тебе лишь возвышаться,

В безмерной разности теряться

И благодарны слезы лить.

1780 - 7784

Богатство

Когда бы было нам богатством

Возможно к-ратку жизнь продлить,

Не ставя ничего препятством,

Я стал бы золото копить.

Копил бы для того я злато,

Чтобы, как придет смерть сражать,

Тряхнуть карманом таровато

И жизнь у не» на откуп взять.

Но ежели нельзя казною

Купить минуты ни одной,

Почто же злата нам алчбою

Так много наш смущать покой?

Не лучше ль в пиршествах приятных

С друзьями время проводить;

На ложах мягких, ароматных

Младым, красавицам служить?

1798

Богине здравия

Здравья богиня благая,

Ввек ты со мною, Гигея, живи!

   В дни живота моего

   Мне ты сопутницей будь!

Если обилье осклабится смертным,

Если гордятся они правовластным

   Блеском богатства,

Если любви страстны желанья стремятся

   К сладким утехам на лоно,

   Если на отчи глаза

   Слезы младенец нежны манит,

   Ежели боги на нас с высоты

Дождь благодати кропят разновидный,

   Если спокойство отшельных,

   Скромна нас жизнь веселит,—

Всякая радость с тобой благовонней цветет.

   Если ж, богиня, ты отступаешь,

   Благо с тобой всё уходит от нас.

1795

Буря

Судно, по морю носимо,

Реет между черных волн;

Белы горы идут мимо,

В шуме их - надежд я полн.

Кто из туч бегущий пламень

Гасит над моей главой?

Чья рука за твердый камень

Малый челн заводит мой?

Ты, творец, господь всесильный,

Без которого и влас

Не погибнет мой единый,

Ты меня от смерти спас!

Ты мне жизнь мою пробавил,

Весь мой дух тебе открыт;

В сонм вельмож меня поставил, -

Будь средь них мой вождь и щит.

1794

Введение Соломона в судилище

Восшел Давид в сень правды,

      А с ним и Соломон;

   Где казнь на злых, благим награды,

   Законы врезаны святым жезлом

   В скрыжаль сапфирну, вкруг златую,

Хранимы в род и род.— Восшел и сел на трон!

Велел с собой воссесть и сыну одесную;

Старейшины пред ним, склонившися челом,

      По манию его воссели

   В молчаньи на своих местах.—

      Невидимо на высотах

   Псалтыри струны загремели:

   «Боже! дай Царю твой суд

   И Цареву сыну правду,

   Да народу подадут

   И защиту, и награду.

   Да на горы мир сойдет,

   Правосудие в долины,

   Бедных да спасет от бед,

   Плачущих от злой судьбины.

   Да смирит клеветников

   И, как солнце ввек сияет

   И луна меж; облаков,

   Так блистать на троне станет.

   Так сойдет он в низкий дом

   С высочайшаго престола,

   Как снисходит дождь на холм

   И роса на сушу дола.

   Во всех истинна сердцах,

   Правда в людях населится,

   И в его блаженных днях

   Счастие возобновится,

   Падши, пыль полижут с ног

   Орды перед  ним Азийски,

   И бесценности в залог

   Принесут Цари Фарсийски.

   Да помолятся уму

   В нем подсолнечной владыки,

   Поработают ему

   Подчинившися языки;

   И покажут, что он был

   Щит от сильных всем бессильным,

   Вдов и сирот прокормил

   Током благости обильным.

   Подданных жалел лить кровь,

   Ограждал от лихв, неправды,

   И к себе их чтил любовь

   Выше всякия награды.

   Долги будут дни ему,

   Злато потечет рекою;

   Дань легко дадут тому,

   Кто любим от всех душою.

   Нивы на вершинах гор,

   Сад Ливанский расплодится;

   Град — поля — восхитит взор,

   В них блаженство водворится.

   Пальма, лавр увьют чело,

   Славою украсят вечной,

   Чтобы имя процвело

   Похвалой чистосердечной».

Как луч, на верьх Ерусалима

Снеслася благодать,— Израиль зрел.

Да будет ввек, в восторге пел,

Еговы длань благословима,

Приосеняющая нас!—

За сим умолк псалтыри глас.

Ноябрь 1799

Веер

Когда б владел я целым миром,

Хотел бы веером сим быть;

Всех прохлаждал бы я зефиром

И был бы всей вселенной щит;

А ты, махаясь, Хлоя, мною,

От жара сильного дыша,

Как солнце бы цвела красою,

Моей быв тенью хороша.

Вельможа

Не украшение одежд

Моя днесь муза прославляет,

Которое, в очах невежд,

Шутов в вельможи наряжает;

Не пышности я песнь пою;

Не истуканы за кристаллом,

В кивотах блещущи металлом,

Услышат похвалу мою.

Хочу достоинствы я чтить,

Которые собою сами

Умели титлы заслужить

Похвальными себе делами;

Кого ни знатный род, ни сан,

Ни счастие не украшали;

Но кои доблестью снискали

Себе почтенье от граждан.

Кумир, поставленный в позор,

Несмысленную чернь прельщает;

Но коль художников в нем взор

Прямых красот не ощущает, -

Се образ ложныя молвы,

Се глыба грязи позлащенной!

И вы, без благости душевной,

Не все ль, вельможи, таковы?

Не перлы перские на вас

И не бразильски звезды ясны, -

Для возлюбивших правду глаз

Лишь добродетели прекрасны,

Они суть смертных похвала.

Калигула! твой конь в Сенате

Не мог сиять, сияя в злате:

Сияют добрые дела.

Осел останется ослом,

Хотя осыпь его звездами;

Где должно действовать умом,

Он только хлопает ушами.

О! тщетно счастия рука,

Против естественного чина,

Безумца рядит в господина

Или в шумиху дурака.

Каких ни вымышляй пружин,

Чтоб мужу бую умудриться,

Не можно век носить личин,

И истина должна открыться.

Когда не сверг в боях, в судах,

В советах царских, супостатов, -

Всяк думает, что я Чупятов

В мароккских лентах и звездах.

Оставя скипетр, трон, чертог,

Быв странником, в пыли и в поте,

Великий Петр, как некий бог,

Блистал величеством в работе:

Почтен и в рубище герой!

Екатерина в низкой доле

И не на царском бы престоле

Была великою женой.

И впрямь, коль самолюбья лесть

Не обуяла б ум надменный, -

Что наше благородство, честь.

Как не изящности душевны?

Я князь - коль мой сияет дух;

Владелец - коль страстьми владею;

Болярин - коль за всех болею,

Царю, закону, церкви друг.

Вельможу должны составлять

Ум здравый, сердце просвещенно;

Собой пример он должен дать,

Что звание его священно,

Что он орудье власти есть,

Подпора царственного зданья;

Вся мысль его, слова, деянья

Должны быть - польза, слава, честь.

А ты, вторый Сарданапал!

К чему стремишь всех мыслей беги?

На то ль, чтоб век твой протекал

Средь игр, средь праздности и неги?

Чтоб пурпур, злато всюду взор

В твоих чертогах восхищали,

Картины в зеркалах дышали,

Мусия, мрамор и фарфор?

На то ль тебе пространный свет,

Простерши раболепны длани,

На прихотливый твой обед

Вкуснейших яств приносит дани,

Токай - густое льет вино,

Левант - с звездами кофе жирный,

Чтоб не хотел за труд всемирный

Мгновенье бросить ты одно?

Там воды в просеках текут

И, с шумом вверх стремясь, сверкают;

Там розы средь зимы цветут

И в рощах нимфы воспевают

На то ль, чтобы на всё взирал

Ты оком мрачным, равнодушным,

Средь радостей казался скучным

И в пресыщении зевал?

Орел, по высоте паря,

Уж солнце зрит в лучах полдневных, -

Но твой чертог едва заря

Румянит сквозь завес червленных;

Едва по зыблющим грудям

С тобой лежащая Цирцеи

Блистают розы и лилеи,

Ты с ней покойно спишь, - а там?

А там израненный герой,

Как лунь во бранях поседевший,

Начальник прежде бывший твой, -

В переднюю к тебе пришедший

Принять по службе твой приказ, -

Меж челядью твоей златою,

Поникнув лавровой главою,

Сидит и ждет тебя уж час!

А там - вдова стоит в сенях

И горьки слезы проливает,

С грудным младенцем на руках,

Покрова твоего желает.

За выгоды твои, за честь

Она лишилася супруга;

В тебе его знав прежде друга,

Пришла мольбу свою принести.

А там - на лестничный восход

Прибрел на костылях согбенный

Бесстрашный, старый воин тот,

Тремя медальми украшенный,

Которого в бою рука

Избавила тебя от смерти:

Он хочет руку ту простерти

Для хлеба от тебя куска.

А там, - где жирный пес лежит,

Гордится вратник галунами, -

Заимодавцев полк стоит,

К тебе пришедших за долгами.

Проснися, сибарит! - Ты спишь

Иль только в сладкой неге дремлешь,

Несчастных голосу не внемлешь

И в развращенном сердце мнишь:

«Мне миг покоя моего

Приятней, чем в исторьи веки;

Жить для себя лишь одного,

Лишь радостей уметь пить реки,

Лишь ветром плыть, гнесть чернь ярмом;

Стыд, совесть - слабых душ тревога!

Нет добродетели! нет бога!» -

Злодей, увы! - И грянул гром.

Блажен народ, который полн

Благочестивой веры к богу,

Хранит царев всегда закон,

Чтит нравы, добродетель строгу

Наследным перлом жен, детей,

В единодушии - блаженство,

Во правосудии - равенство,

Свободу - во узде страстей!

Блажен народ! - где царь главой,

Вельможи - здравы члены тела,

Прилежно долг все правят свой,

Чужого не касаясь дела;

Глава не ждет от ног ума

И сил у рук не отнимает,

Ей взор и ухо предлагает, -

Повелевает же сама.

Сим твердым узлом естества

Коль царство лишь живет счастливым, -

Вельможи! - славы, торжества

Иных вам нет, как быть правдивым;

Как блюсть народ, царя любить,

О благе общем их стараться;

Змеей пред троном не сгибаться,

Стоять - и правду говорить.

О росский бодрственный народ,

Отечески хранящий нравы!

Когда расслаб весь смертных род,

Какой ты не причастен славы?

Каких в тебе вельможей нет? -

Тот храбрым был средь бранных звуков;

Здесь дал бесстрашный Долгоруков

Монарху грозному ответ.

И в наши вижу времена

Того я славного Камилла,

Которого труды, война

И старость дух ке утомила.

От грома звучных он побед

Сошел в шалаш свой равнодушно,

И от сохи опять послушно

Он в поле Марсовом живет.

Тебе, герой! желаний муж!

Не роскошью, вельможа славный;

Кумир сердец, плеиитель душ,

Вожде, лавром-,- маслиной, венчанный!

Я праведну- здесь песнь воспел.

Ты ею славься, утешайся,

Борись вновь с б.урями, мужайся,

Как юный возносись орел.

Пари - и с высоты твоей

По мракам смутного эфира

Громовой пролети струей

И, опочив на лоне мира,

Возвесели еще царя. -

Простри твой поздиый блеск в народе,

Как отдает свой долг природе

Румяна вечера заря.

1794

Венерин суд

На розе опочила

В листах пчела сидя,

Вдруг в пальчик уязвила

Венерино дитя.

Вскричал, вспорхнул крылами

И к матери бежит;

Облившися слезами,

«Пропал, умру! - кричит, -

Ужален небольшою

Крылатой я змеей,

Которая пчелою

Зовется у людей».

Богиня отвечала:

«Суди ж: коль так пчелы

Тебя терзает жало,

Что ж твой удар стрелы?»

1797

Венец бессмертия

Беседовал с Анакреоном

В приятном я недавно сне,

Под жарким, светлым небосклоном,

В тени он пальм явился мне.

Хариты вкруг его, эроты,

С братиною златою Вакх,

Вафиль прекрасный - в рощи, гроты

Ходили в розовых венках.

Он дев плясаньем забавлялся,

Тряхнув подчас сам сединой,

На белы груди любовался,

На, взор метал их пламень свой.

Или, возлегши раменами

На мягки розы, отдыхал;

Огнистыми склонясь устами, -

Из кубка мед златый вкушал.

Иль, сидя с юным другом, нежным,

Потрепывал его рукой,

А взором вкруг себя прилежным

Искал красавицы какой.

Цари к себе его просили

Поесть, попить и погостить,

Таланты злата подносили,

Хотели с ним друзьями быть.

Но он покой, любовь, свободу

Чинам, богатству предпочел;

Средь игр, веселий, хороводу

С красавицами век провел.

Беседовал, резвился с ними,

Шутил, пел песни и вздыхал,

И шутками себе такими

Венец бессмертия снискал.

Посмейтесь, красоты российски,

Что я в мороз, у камелька,

Так вами, кик певец Тииский,

Дерзнул себе искать венка.

1798

Венчание Леля

Колокол ужасным звоном

Воздух, землю колебал,

И Иван Великий громом

В полнощь, освещен, дрожал;

Я, приятным сном объятый

Макова в тени венца,

Видел: теремы, палаты,

Площадь Красного крыльца

Роем мальчиков летучим

Облелеяны кругом!

Лесом - шлемы их дремучим,

Латы - златом и сребром,

Копья - сталию блистали

И чуть виделись сквозь мглы;

Стаями сверх их летали

Молненосные орлы.

Но лишь солнце появилось

И затеплились кресты,

Море зыблюще открылось

Разных лиц и пестроты! -

Шум, с высот лиясь рекою,

Всеми чувствы овладел,

Своды храма предо мною

Я отверстыми узрел.

Там в волнах толды стесненной

В думе весь синклит стоял,

Я в душе моей смятенной

Некий ужас ощущал.

Но на троне там обширном,

Во священной темноте,

Вдруг в сиянии порфирном

Усмотрел на высоте

Двух я гениев небесных:

Коль бесчисленны красы!

Сколько нежностей прелестных!

Златоструйчаты власы,

Блеск сафира, розы ранни

Их устен, ланит очес,

Улыбаясь, брали дани

С восхищенных тьмы сердец.

И один из них, венчаясь

Диадемою царей,

Ей чете своей касаясь,

Удвоялся блеском в ней.

Тут из окон самых верхних,

По сверкающим лучам,

Тени самодержцев древних,

Ниспустившися во храм,

Прежни лицы их прияли

И сквозь ликов торжества

В изумленьи вопрошали:

«Кто такие божества,

Что, облекшись в младость смертных,

С кротостию скиптр берут,

На обширность стран несметных

Цепь цветочную кладут

И весь Север в миг пленили

Именем одним царя?»

Громы дух мой пробудили:

Разглашалося ура!

Что такое сон сей значит?

Я с собою размышлял:

Дух ликует, сердце скачет,

Отчего? Я сам не знал.

Кто на царство так венчался?

Кто так души все пленил?

Кем я столько восхищался,

Сладостные слезы лил?

После музы мне сказали,

Кто так светом овладел:

«Царь сердец, - они вещали, -

Бог любви, всесильный Лель».

1801

Весна

Тает зима дыханьем Фавона {*},

Взгляда бежит прекрасной весны;

Мчится Нева к Бельту на лоно,

С брега суда спущены.

{* Фавон - римское название Зефира,

теплого западного ветра.}

Снегом леса не блещут, ни горы,

Стогнов согреть не пышет огонь;

Ломят стада, играя, затворы,

Рыща, ржет на поле конь.

Нимфы в лугу, под лунным сияньем,

Став в хоровод, вечерней зарей,

В песнях поют весну с восклицаньем,

Пляшут, топочут стопой.

Солнце лучом лиловым на взморье

Бросит как огнь. Петрополь вкушать

Свежий зефир валит в лукоморье;

Едешь и ты там гулять.

Едешь - и зришь злак, небо, лес, воды,

Милу жену, вкруг рощу сынов;

Прелесть всю зришь с собой ты природы,

Счастлив сим, счастлив ты, Львов!

Что ж ты стоишь так мало утешен?

Плюнь на твоих лихих супостат!

Если прибыток оный безгрешен,

Ревель что дал и Кронштадт?

Выкати, дай, ты дай непременно

Бочку скорей нам устриц на стол;

Портер, вино, что искрами пенно,

Каплет что златом, как смоль;

В толстом стекле что выжимки силы,

В свертках травы что слаще сот_а_;

Сок нам подай, что молнией в жилы,

Быстро летит что в уста!

Выставь нам всё. Так, время приятно

Должно твоих друзей угощать.

Дышат пока сады ароматно,

Розы спеши собирать.

Видишь, мой друг, и сам ты вседневно,

Миг что один не сходен с другим;

В мире земном всё, видишь, пременно;

Гладкий понт часто холмим.

Самый твой торг - империй цвет, слава -

Первый к вреду, растлению шаг;

Блага лишь суть: здоровье, забава,

Честность, - всё прочее прах,

Весна 1804

Видение Мурзы

На темно-голубом эфире

Златая плавала луна;

В серебряной своей порфире

Блистаючи с высот, она

Сквозь окна дом мой освещала

И палевым своим лучом

Златые стекла рисовала

На лаковом полу моем.

Сон томною своей рукою

Мечты различны рассыпал,

Кропя забвения росою,

Моих домашних усыплял.

Вокруг вся область почивала,

Петрополь с башнями дремал,

Нева из урны чуть мелькала,

Чуть Бельт в брегах своих сверкал;

Природа, в тишину глубоку

И в крепком погруженна сне,

Мертва казалась слуху, оку

На высоте и в глубине;

Лишь веяли одни зефиры,

Прохладу чувствам принося.

Я не спал - и, со звоном лиры

Мой тихий голос соглася,

«Блажен, - воспел я, - кто доволен

В сем свете жребием своим,

Обилен, здрав, покоен, волен

И счастлив лишь собой самим;

Кто сердце чисто, совесть праву

И твердый нрав хранит в свой век

И всю свою в том ставит славу,

Что он лишь добрый человек;

Что карлой он и великаном

И дивом света не рожден

И что не создан истуканом

И оных чтить не принужден;

Что все сего блаженствы мира

Находит он в семье своей;

Что нежная его Пленира

И верных несколько друзей

С ним могут в час уединенный

Делить и скуку и труды! -

Блажен и тот, кому царевны

Какой бы ни было орды

Из теремов своих янтарных

И сребро-розовых светлиц,

Как будто из улусов дальных,

Украдкой от придворных лиц,

За россказни, за растабары,

За вирши, иль за что-нибудь,

Исподтишка драгие дары

И в досканцах червонцы шлют;

Блажен!» - Но с речью сей незапно

Мое всё зданье потряслось,

Раздвиглись стены, и стократно

Ярчее молний пролилось

Сиянье вкруг меня небесно;

Сокрылась, побледнев, луна.

Виденье я узрел чудесно:

Сошла со облаков жена, -

Сошла - и жрицей очутилась

Или богиней предо мной.

Одежда белая струилась

На ней серебряной волной;

Градская на главе корона,

Сиял при персях пояс злат;

Из черно-огненна виссона,

Подобный радуге, наряд

С плеча десного полосою

Висел на левую бедру;

Простертой на алтарь рукою

На жертвенном она жару

Сжигая маки благовонны

Служила вышню божеству.

Орел полунощный, огромный,

Сопутник молний торжеству,

Геройской провозвестник славы,

Сидя пред ней на груде книг,

Священны блюл ее уставы;

Потухший гром в когтях своих

И лавр с оливными ветвями

Держал, как будто бы уснув.

Сафиро-светлыми очами,

Как в гневе иль в жару, блеснув,

Богиня на меня воззрела.

Пребудет образ ввек во мне,

Она который впечатлела!

«Мурза! - она вещала мне, -

Ты быть себя счастливым чаешь,

Когда по дням и по ночам

На лире ты своей играешь

И песни лишь поешь царям.

Вострепещи, Мурза несчастный!

И страшны истины внемли,

Которым стихотворцы страстны

Едва ли верят на земли;

Одно к тебе лишь доброхотство

Мне их открыть велит. - Когда

Поэзия не сумасбродство,

Но вышний дар богов, - тогда

Сей дар богов лишь к чести

И к поученью их путей

Быть должен обращен, не к лести

И тленной похвале людей.

Владыки света люди те же,

В них страсти, хоть на них венцы;

Яд лести их вредит не реже, -

А где поэты не льстецы?

И ты сирен поющих грому

В вред добродетели не строй;

Благотворителю прямому

В хвале нет нужды никакой.

Хранящий муж честные нравы,

Творяй свой долг, свои дела,

Царю приносит больше славы,

Чем всех пиитов похвала.

Оставь нектаром наполненну

Опасну чашу, где скрыт яд». -

«Кого я зрю столь дерзновениу

И чьи уста меня разят?

Кто ты? Богиня или жрица?» -

Мечту стоящу я спросил.

Она рекла мне: «Я Фелица!»

Рекла - и светлый облак скрыл

От глаз моих ненасыщенных

Божественны ее черты;

Курение мастик бесценных

Мой дом, и место то цветы

Покрыли, где она явилась.

Мой бог! мой ангел во плоти!..

Душа моя за ней стремилась,

Но я за ней не мог идти.

Подобно громом оглушенный,

Бесчувствен я, безгласен был.

Но, током слезным орошенный,

Пришел в себя и возгласил:

«Возможно ль, кроткая царевна!

И ты к Мурзе чтоб своему

Была сурова столь и гневна,

И стрелы к сердцу моему

И ты, и ты чтобы бросала,

И пламени души моей

К себе и ты не одобряла?

Довольно без тебя людей,

Довольно без тебя поэту

За кажду мысль, за каждый стих

Ответствовать лихому свету

И от сатир щититься злых!

Довольно золотых кумиров,

Без чувств мои что песни чли;

Довольно кадиев, факиров,

Которы в зависти сочли

Тебе их неприличной лестью;

Довольно нажил я врагов!

Иной отнес себе к бесчестью,

Что не дерут его усов;

Иному показалось больно,

Что он наседкой не сидит;

Иному - очень своевольно

С тобой Мурза твой говорит;

Иной вменял мне в преступленье,

Что я посланницей с небес

Тебя быть мыслил в восхищенье

И лил в восторге токи слез.

И словом: тот хотел арбуза,

А тот соленых огурцов, -

Но пусть им здесь докажет муза,

Что я не из числа льстецов;

Что сердца моего товаров

За деньги я не продаю

И что не из чужих анбаров

Тебе наряды я крою.

Но, венценосна, добродетель!

Не лесть я пел и не мечты,

А то, чему весь мир свидетель, -

Твои дела суть красоты.

Я пел, пою и петь их буду

И в шутках правду возвещу;

Татарски песни из-под спуду,

Как луч, потомству сообщу;

Как солнце, как луну, поставлю

Твой образ будущим векам;

Превознесу тебя, прославлю;

Тобой бессмертен буду сам».

1783 - 1784

Властителям и судиям

Восстал всевышний бог, да судит

Земных богов во сонме их;

Доколе, рек, доколь вам будет

Щадить неправедных и злых?

Ваш долг есть: сохранять законы,

На лица сильных не взирать,

Без помощи, без обороны

Сирот и вдов не оставлять.

Ваш долг: спасать от бед невинные,

Несчастливым подать покров;

От сильных защищать бессильных,

Исторгнуть бедных из оков.

Не внемлют! - видят и не знают!

Покрыты мздою очеса:

Злодействы землю потрясают,

Неправда зыблет небеса.

Цари! - Я мнил, вы боги властны,

Никто над вами не судья, -

Но вы, как я, подобно страстны

И так же смертны, как и я.

И вы подобно так падете,

Как с древ увядший лист падет!

И вы подобно так умрете,

Как ваш последний раб умрет!

Воскресни, боже! боже правых!

И их молению внемли:

Приди, суди, карай лукавых

И будь един царем земли!

Ок. 1780 - 1787

Водомет

Луч шумящий, водометный,

Свыше сыплюща роса!

Где в тени в день знойный, летний,

Совершенная краса,

Раскидав по дерну члены

И сквозясь меж струй, ветвей,

Сном объята, в виде пены,

Взгляд влекла души моей;

Где на зыблющу склонялись

Лилии блестящу грудь,

Зарьных розы уст касались

И желали к ним прильнуть;

Воздух свежестью своею

Ей спешил благоухать;

Травки, смятые под нею,

Не хотели восставать;

Где я очи голубые

Небесам подобны зрел,

С коих стрелы огневые

В грудь бросал мне злобный Лель.

О места, места священны!

Хоть лишен я вас судьбой,

Но прелестны вы, волшебны

И столь милы мне собой,

Что поднесь о вас вздыхаю

И забыть никак не мог,

С жалобой напоминаю:

Мой последний слышьте вздох.

1808

Водопад

Алмазна сыплется гора

С высот четыремя скалами,

Жемчугу бездна и сребра

Кипит внизу, бьет вверх буграми;

От брызгов синий холм стоит,

Далече рев в лесу гремит.

Шумит - и средь густого бора

Теряется в глуши потом;

Луч чрез поток сверкает скоро;

Под зыбким сводом древ, как сном

Покрыты, волны тихо льются,

Рекою млечною влекутся.

Седая пена по брегам

Лежит буграми в дебрях темных;

Стук слышен млатов по ветрам,

Визг пил и стон мехов подъемных:

О водопад! в твоем жерле

Все утопает в бездне, в мгле!

Ветрами ль сосны пораженны? -

Ломаются в тебе в куски;

Громами ль камни отторженны? -

Стираются тобой в пески;

Сковать ли воду льды дерзают? -

Как пыль стеклянна ниспадают.

Волк рыщет вкруг тебя и, страх

В ничто вменяя, становится;

Огонь горит в его глазах,

И шерсть на нем щетиной зрится;

Рожденный на кровавый бой,

Он воет согласясь с тобой.

Лань идет робко, чуть ступает,

Вняв вод твоих падущих рев,

Рога на спину приклоняет

И быстро мчится меж дерев;

Ее страшит вкруг шум, бурь свист

И хрупкий под ногами лист.

Ретивый конь, осанку горду

Храня, к тебе порой идет;

Крутую гриву, жарку морду

Подняв, храпит, ушми прядет;

И подстрекаем быв, бодрится,

Отважно в хлябь твою стремится.

Под наклоненным кедром вниз,

При страшной сей красе природы,

На утлом пне, который свис

С утеса гор на яры воды,

Я вижу - некий муж седой

Склонился на руку главой.

Копье, и меч, и щит великой,

Стена отечества всего,

И шлем, обвитый повиликой,

Лежат во мху у ног его.

В броне блистая злато-рдяной,

Как вечер во заре румяной,1 -

Сидит - и, взор вперя к водам,

В глубокой думе рассуждает:

«Не жизнь ли человеков нам

Сей водопад изображает? -

Он также блеском струй своих

Поит надменных, кротких, злых.

Не так ли с неба время льется,

Кипит стремление страстей,

Честь блещет, слава раздается,

Мелькает счастье наших дней,

Которых красоту и радость

Мрачат печали, скорби, старость?

Не зрим ли всякий день гробов,

Седин дряхлеющей вселенной?

Не слышим ли в бою часов

Глас смерти, двери скрып подземной?

Не упадает ли в сей зев

С престола царь и друг царев?

Падут - и вождь непобедимый,

В Сенате Цезарь средь похвал,

В тот миг, желал как диадимы,

Закрыв лице плащом, упал;

Исчезли замыслы, надежды,

Сомкнулись алчны к трону вежды.

Падут - и несравненный муж

Торжеств несметных с колесницы,

Пример великих в свете душ,

Презревший прелесть багряницы,

Пленивший Велизар царей

В темнице пал, лишен очей.

Падут. - И не мечты прельщали,

Когда меня, в цветущий век,

Давно ли города встречали,

Как в лаврах я, в оливах тек?

Давно ль? - Но ах! теперь во брани

Мои не мещут молний длани!

Ослабли силы, буря вдруг

Копье из рук моих схватила;

Хотя и бодр еще мой дух,

Судьба побед меня лишила».

Он рек - и тихим позабылся сном.

Морфей покрыл его крылом.

Сошла октябрьска нощь на землю,

На лоно мрачной тишины;

Нигде я ничего не внемлю,

Кроме ревущия волны,

О камни с высоты дробимой

И снежною горою зримой.

Пустыня, взор насупя свой,

Утесы и скалы дремали;

Волнистой облака грядой

Тихонько мимо пробегали,

Из коих трепетна, бледна

Проглядывала вниз луна.

Глядела, и едва блистала,

Пред старцем преклонив рога.

Как бы с почтеньем познавала

В нем своего того врага,

Которого она страшилась,

Кому вселенная дивилась.

Он спал, - и чудотворный сои

Мечты ему являл геройски:

Казалося ему, что он

Непобедимы водит войски;

Что вкруг его перун молчит,

Его лишь мановенья зрит;

Что огнедышущи за перстом

Ограды вслед его идут;

Что в поле гладком, вкруг отверстом,

По слову одному растут

Полки его из скрытых станов,

Как холмы в море из туманоз;

Что только по траве росистой

Ночные знать его шаги;

Что утром пыль, под твердью чистой,

Уж поздно зрят его враги;

Что остротой своих зениц

Блюдет он их, как ястреб птиц;

Что, положа чертеж и меры,

Как волхв невидимый, в шатре,

Тем кажет он в долу химеры,

Тем в тиграх агнцев на горе,

И вдруг решительным умом

На тысячи бросает гром;

Что орлю дерзость, гордость лунну,

У черных и янтарных волн,

Смирил Колхиду златорунну,

И белого царя урон

Рая вечерня пред границей

Отмстил победами сторицей;

Что, как румяной луч зари,

Страну его покрыла слава;

Чужие вожди и цари,

Своя владычица, держава,

И все везде его почли,

Триумфами превознесли;

Что образ, имя и дела

Цветут его средь разных глянцев;

Что верх сребристого чела

В венце из молненных румянцев

Блистает в будущих родах,

Отсвечивался в сердцах;

Что зависть, от его сиянья

Свой бледный потупляя взор,

Среди безмолвного стенанья

Ползет и ищет токмо нор,

Куда бы от него сокрыться,

И что никто с ним не сравнится.

Он спит - ив сих мечтах веселых

Внимает завыванье псов,

Рев ветров, скрып дерев дебелых,

Стенанье филинов и сов,

И вещих глас вдали животных,

И тихий шорох вкруг бесплотных.

Он слышит: сокрушилась ель,

Станица вранов встрепетала,

Кремнистый холм дал страшну щель,

Гора с богатствами упала;

Грохочет эхо по горам,

Как гром гремящий по громам.

Он зрит одету в ризы черны

Крылату некую жену,

Власы имевшу распущенны,

Как смертну весть, или войну,

С косой в руках, с трубой стоящу,

И слышит он: «проснись!» гласящу.

На шлеме у нее орел

Сидел с Перуном помраченным,

В нем герб отечества он зрел;

И, быв мечтой сей возбужденным,

Вздохнул и, испустя слез дождь,

Вещал: «Знать, умер некий вождь!

Блажен, когда, стремясь за славой,

Он пользу общую хранил,

Был милосерд в войне кровавой

И самых жизнь врагов щадил:

Благословен средь поздных веков

Да будет друг сей человеков!

Благословенна похвала

Надгробная его да будет,

Когда всяк жизнь его, дела

По пользам только помнить будет;

Когда не блеск его прельщал

И славы ложной не искал!

О слава, слава в свете сильных!

Ты точно сей есть водопад.

Он вод стремлением обильных

И шумом льющихся прохлад

Великолепен, светл, прекрасен,

Чудесен, силен, громок, ясен;

Дивиться вкруг себя людей

Всегда толпами собирает, -

Но если он водой своей

Удобно всех не напояет,

Коль рвет брега и в быстротах

Его нет выгод смертным, - ах!

Не лучше ль менее известным,

А более полезным быть;

Подобясь ручейкам прелестным,

Поля, луга, сады кропить

И тихим вдалеке журчаньем

Потомство привлекать с вниманьем?

Пусть на обросший дерном холм

Приидет путник и воссядет

И, наклонясь своим челом

На подписанье гроба, скажет:

«Не только славный лишь войной,

Здесь скрыт великий муж душой».

О! будь бессмертен, витязь бранный.

Когда ты весь соблюл свой долг!» -

Вещал сединой муж венчанный

И, в небеса воззрев, умолк.

Умолк, - и глас его промчался,

Глас мудрый всюду раздавался.

Но кто там идет по холмам,

Глядясь, как месяц, в воды черны?

Чья тень спешит по облакам

В воздушные жилища горны?

На темном взоре и челе

Сидит глубока дума в мгле!

Какой чудесный дух крылами

От севера парит на юг?

Ветр медлен течь его стезями,

Обозревает царствы вдруг;

Шумит, и как звезда блистает,

И искры в след свой рассыпает.

Чей труп, как на распутье мгла,

Лежит на темном лоне нощи?

Простое рубище чресла,

Два лепта покрывают очи,

Прижаты к хладной груди персты,

Уста безмолвствуют отверсты!

Чей одр - земля, кров - воздух синь,

Чертоги - вкруг пустынны виды?

Не ты ли, счастья, славы сын,

Великолепный князь Тавриды?

Не ты ли с высоты честей

Незапно пал среди степей?

Не ты ль наперсником близ трона

У северной Минервы был;

Во храме муз друг Аполлона;

На поле Марса вождем слыл;

Решитель дум в войне и мире,

Могущ - хотя и не в порфире?

Не ты ль, который взвесить смел

Мощь росса, дух Екатерины

И, опершись на них, хотел

Вознесть твой грсм на те стремнины,

На коих древний Рим стоял

И всей вселенной колебал?

Не ты ль, который орды сильны

Соседей хищных истребил,

Пространны области пустынны

Во грады, в нивы обратил,

Покрыл понт Черный кораблями,

Потряс среду земли громами?

Не ты ль, который знал избрать

Достойный подвиг росской силе,

Стихии самые попрать

В Очакове и в Измаиле,

И твердой дерзостью такой

Быть дивом храбрости самой?

Се ты, отважнейший из смертных!

Парящий замыслами ум!

Не шел ты средь путей известных,

Но проложил их сам - и шум

Оставил по себе в потомки;

Се ты, о чудный вождь Потемкин!

Се ты, которому врата

Торжественные созидали;

Искусство, разум, красота

Недавно лавр и мирт сплетали;

Забавы, роскошь вкруг цвели,

И счастье с славой следом шли.

Се ты, небесного плод дара

Кому едва я посвятил,

В созвучность громкого Пиндара

Мою настроить лиру мнил,

Воспел победу Измаила,

Воспел, - но смерть тебя скосила!

Увы! и хоров сладкий звук

Моих в стенанье превратился;

Свалилась лира с слабых рук,

И я там в слезы погрузился,

Где бездны разноцветных звезд

Чертог являли райских мест.

Увы! - и громы онемели,

Ревущие тебя вокруг;

Полки твои осиротели,

Наполнили рыданьем слух;

И всё, что близ тебя блистало,

Уныло и печально стало.

Потух лавровый твой венок,

Гранена булава упала,

Меч в полножны войти чуть мог,

Екатерина возрыдала!

Полсвета потряслось за ней

Незапной смертию твоей!

Оливы свежи и зелены

Принес и бросил Мир из рук;

Родства и дружбы вопли, стоны

И муз ахейских жалкий звук

Вокруг Перикла раздается:

Марон по Меценате рвется,

Который почестей в лучах,

Как некий царь, как бы на троне,

На сребро-розовых конях,

На златозарном фаэтоне,

Во сонме всадников блистал

И в смертный черный одр упал!

Где слава? Где великолепье?

Где ты, о сильный человек?

Мафусаила долголетье

Лишь было б сон, лишь тень наш век;

Вся наша жизнь не что иное,

Как лишь мечтание пустое.

Иль нет! - тяжелый некий шар,

На нежном волоске висящий,

В который бурь, громов удар

И молнии небес ярящи

Отвсюду беспрестанно бьют,

И ах! зефиры легки рвут.

Единый час, одно мгновенье

Удобны царствы поразить.

Одно стихиев дуновенье

Гигантов в прах преобразить;

Их ищут места - и не знают:

В пыли героев попирают!

Героев? - Нет! Но их дела

Из мрака и веков блистают;

Нетленна память, похвала

И из развалин вылетают,

Как холмы, гробы их цветут;

Напишется Потемкин труд.

Театр его - был край Эвксина,

Сердца обязанные - храм;

Рука с венцом - Екатерина;

Гремяща слава - фимиам;

Жизнь - жертвенник торжеств и крови,

Гробница - ужаса, любови.

Когда багровая луна

Сквозь мглу блистает темной нощи,

Дуная мрачная волна

Сверкает кровью, и сквозь рощи

Вкруг Измаила ветр шумит,

И слышен стон, - что турок мнит?

Дрожит, - и во очах сокрытых

Еще ему штыки блестят,

Где сорок тысяч вдруг убитых

Вкруг гроба Вейсмана лежат.

Мечтаются ему их тени

И росс в крови их по колени!

Дрожит - и обращает взгляд

Он робко на окрестны виды;

Столпы на небесах горят

По суше, по морям Тавриды!

И мнит, в Очакове что вновь

Течет его и мерзнет кровь.

Но в ясный день, средь светлой влаги

Как ходят рыбы в небесах

И вьются полосаты флаги,

Наш флот на вздутых парусах

Вдали белеет на лиманах, -

Какое чувство в россиянах?

Восторг, восторг они, - а страх

И ужас турки ощущают;

Им мох и терны во очах,

Нам лавр и розы расцветают

На мавзолеях у вождей,

Властителей земель, морей.

Под древом, при заре вечерней,

Задумчиво Любовь сидит,

От цитры ветерок весенний

Ее повсюду голос мчит;

Перлова грудь ее вздыхает,

Геройский образ оживляет.

Поутру солнечным лучом

Как монумент златый зажжется,

Лежат объяты серны сном

И пар вокруг холмов виется,

Пришедши старец надпись зрит:

«Здесь труп Потемкина сокрыт!»

Алцибиадов прах! - И смеет

Червь ползать вкруг его главы?

Взять шлем Ахиллов не робеет,

Нашедши в поле, Фирс? - Увы!

И плоть, и труд коль истлевает,

Что ж нашу славу составляет?

Лишь истина дает венцы

Заслугам, кои не увянут;

Лишь истину поют певцы,

Которых вечно не престанут

Греметь перуны сладких лир;

Лишь праведника свят кумир.

Услышьте ж, водопады мира!

О славой шумные главы!

Ваш светел меч, цветна порфира,

Коль правду возлюбили вы,

Когда имели только мету,

Чтоб счастие доставить свету.

Шуми, шуми, о водопад!

Касаяся странам воздушным,

Увеселяй и слух и взгляд

Твоим стремленьем светлым, звучным

И в поздной памяти людей

Живи лишь красотой твоей!

Живи! - и тучи пробегали

Чтоб редко по водам твоим,

В умах тебя не затмевали

Разжженный гром и черный дым;

Чтоб был вблизи, вдали любезен

Ты всем; сколь дивен, столь полезен.

И ты, о водопадов мать!

Река, на Севере гремяща,

О Суна! коль с высот блистать

Ты можешь - и, от зарь горяща,

Кипишь и сеешься дождем

Сафирным, пурпурным огнем, -

То тихое твое теченье - Где ты сама себе равна,

Мила, быстра и не в стремленье,

И в глубине твоей ясна,

Важна без пены, без порыву,

Полна, велика без разливу,

И без примеса чуждых вод

Поя златые в нивах бреги,

Великолепный свой ты ход

Вливаешь в светлый сонм Онеги -

Какое зрелище очам!

Ты тут подобна небесам.

1791 - 1794

Возвращение весны

Возвращается Весна,

И хариты вкруг блистаю!

Взоры смертных привлекают.

Где стоит, грядет она,

Воздух дышит ароматом,

Усмехается заря,

Чешуятся реки златом;

Рощи, в зеркалы смотря,

На ветвях своих качают

Теплы, легки ветерки;

Сильфы резвятся, порхают,

Зелень всюду и цветки

Стелют по земле коврами;

Рыбы мечутся из вод;

Журавли, виясь кругами

Сквозь небесный синий свод,

Как валторны возглашают;

Соловей гремит в кустах,

Звери прыгают, брыкают,

Глас их вторится в лесах.

Горстью пахарь дождь на нивы

Сеет вкруг себя златой,

Белы парусы игривы

Вздулись на море горой;

Вся природа торжествует,

Празднует Весны приход,

Всё играет, всё ликует, -

Нимфы! станьте в хоровод

И, в белейши снега ткани

Облеченны, изо льну,

Простирайте нежны длани.

Принимайте вы Весну,

А в цветах ее щедроты,

А в зефирах огнь сердцам.

С нею к вам летят эроты:

Без любви нельзя жить вам.

1797

Волхов Кубре

Напрасно, Кубра дорогая,

Поешь о славе ты моей;

Прелестна девушка, младая!

Мне петь бы о красе твоей.

Хотя угрюм и важен взором

И седина на волосах, -

Но редко бурями и громом

В моих бушую я лесах.

Я мирный гражданин, торговый,

И беспрестанно в хлопотах;

За старым караваном новый

Ношу лениво на плечах.

Наполнен барками, судами,

На парусах и бечевой,

Я русских песен голосами

Увеселяю слух лишь свой.

Меж холмиков, дубков саженых

Ведет полога мурава

Моих в сне путников наемных,

Плывущих спустя рукава.

Иль видят золотые нивы

То пестроту цветов в лугах;

То луч с серпов и кос игривый

В муравленых горит водах.

Шумящи перловы пороги

Им слабо преграждают путь:

Премудро, справедливо боги

Богатство за труды дают.

И бард мой с арфой ветхострунной

Хоть сидя на холму поет,

Но, представляя вечер лунной,

Он тихий голос издает.

Увы! - сколь парусом пробегших,

На лямках шедших зрел ладей!

И сколько под луной умерших

Он духом зрит своих друзей!

Уже и вождь, ногой железной

Ступавший Александра вслед,

Прекрасный человек, любезной,

Луч бедных - блещет между звезд.

И ты, в наядах быв известной,

Не завсегда волной шуми;

Но розовой рукой прелестной,

Вздохнув, Меналка обойми.

С Бионом, Геснером, Мароном,

Потомства поздного в уме

Твердясь пастушьим, сельским тоном,

С кузнечиком светись во тьме.

1804

Враги нам лучшие друзья...

Враги нам лучшие друзья;

Они премудрости нас учат.

Но больше тех страшуся я,

Ласкательством меня кто мучит.

Между 1801 и 1816

Всторжествовал и усмехнулся...

Всторжествовал - и усмехнулся

Внутри душя своей тиран,

Что гром его не промахнулся,

Что им удар последний дал

Непобедимому герою,

Который в тысящн боях

Боролся твердой с ним душою

И презирал угрозы страх.

Нет, не тиран, не лютый рок,

Не смерть Суворова сразила:

Венцедаятель, славы бог

Архистратига Михаила

Послал, небесных вождя сил,

Да приведет к нему вождя земного,

Приять возмездия венец,

Как луч от свода голубого...

1800

Геркулес

Геркулес пришел Данаю

Мимоходом навестить.

«Я, - сказал, - тобой пылаю»

(Он хотел с ней пошутить).

С важным взором и умильным,

Пламени в лице полна,

Вздумала с героем сильным

Также пошутить она.

Начала с ним разговоры,

Речь за речь и он повел;

Как-то встретились их взоры,

Нечувствительно он сел;

И меж тем как занялися

Так они шутя собой,

Где откуда ни взялися

Мальчиков крылатых строй;

Вкруг летали, шурмовали,

Над главами их праря,

И, подкравшись тихо, крали

Все вокруг богатыря:

Тот унес, кряхтя, дубину,

Тот сайдак, тот страшный меч;

Стеребили кожу львину

Те с его метущих плеч.

Не могла не улыбнуться

Красота, как шлем сняла:

Не успел он оглянуться -

В шлеме страсть гнездо свила.

1798

Гитара

Шестиструнная гитара

У красавицы в руках,

Громы звучного Пиндара

Заглушая на устах,

Мне за гласом звонким, нежным

Петь велит любовь.

Я пою под миртой мирной,

На красы ее смотря,

Не завидуя обширной

Власти самого царя;

Взгляд один ее мне нежный

Всех милей чинов.

Пусть вожди в боях дерутся,

В думах баре брань ведут;

Алых уст ее коснуться -

Вся моя победа тут;

Поцелуй ее мне нежный

Выше всех даров.

Пусть герой свой блеск сугубит,

Ждет бессмертия отлик;

Милая меня коль любит,

Мне блаженней века миг;

И ее объятьи нежны

Всех светлей венцов.

1800

Горелки

На поприще сей жизни склизком

Все люди бегатели суть:

В теченьи дальном или близком

Они к мете своей бегут.

И сильный тамо упадает,

Свой кончить бег где не желал:

Лежит; но спорника, мечтает,

Коль не споткнулся бы, - догнал.

Надеждой, самолюбья дщерью,

Весь возбуждается сей свет;

Всяк рвенье прилагает к рвенью.

Чтоб у передних взять перед.

Хоть детской сей игре, забаве

И насмехается мудрец,

Но гордый дух летит ко славе,

И свят ему ее венец.

Сие ристалище отличий,

Соревнование чесгея -

Источник и творец величий

И обоженяя людей;

Оно изящного содетель,

Великолепен им сей свет:

Превозможеиье, добродетель

Лишь ям крепится и растет.

ВОТ вы, рожденные судьбою

Вождями росским вождям быть,

Примеры подавать собою

И плески мира заслужить!

Дерзайте! рвение полезно,

Где предстоит вам славы вид;

Но больше праведно, любезно,

Кто милосердьем знаменит.

Екатерине подражая,

Ее стяжайте вы венец;

Она, добротами пленяя,

Царица подданных сердец.

1793

Горючий ключ

Под свесом шумных тополевых

Кустов, в тени, Кипридин сын

Покоился у вод перловых,

Биющих с гор, и факел с ним

Лежал в траве, чуть-чуть куряся.

Пришли тут нимфы и, дивяся,

«Что нам! - сказали, - как с ним быть?

Дай в воду, в воду потопить!

А с ним и огнь, чем все сгорают!»

И вот! - кипит ключ пеной весь;

С купающихся нимф стекают

Горящие струи поднесь.

1797

Гостю

Сядь, милый гость! здесь на пуховом

Диване мягком, отдохни;

В сем тонком пологу, перловом,

И в зеркалах вокруг, усни;

Вздремли, после стола немножко

Приятно часик похрапеть:

Златой кузнечик, сера мошка

Сюда не могут залететь.

Случится, что из снов прелестных

Приснится здесь тебе какой:

Хоть клад из облаков небесных

Златой посыплется рекой,

Хоть девушки мои домашни

Рукой тебе махнут, - я рад:

Любовные приятны шашни,

И поцелуй в сей жизни клад.

Около 1795

Графу Стейнбоку

Кого на бреге моря бурна

Близ ветхих града стен, в тени,

Жизнь не богата, но не скудна

Течет, и он приятно дни

Проводит, избежав столицы,

Желаннее своих в границы

Умеренность постановив,

А малый домик окружив

Свой садом, нивами, стадами,

В семье, с супругой и друзьями,

Ничем внутрь сердца не смущен, -

Тот мудр - и истинно блажен!

Так, милый граф! волненье Бельта -

Быстротекущих образ лет;

Вид Гапсаля - вид тленна света,

Что скоро рушится, падет;

Древесны тени, птичек пенья -

Спокойной совести, смиренья

И добродетели удел.

Когда твой труд плодом поспел,

И нив колосья золотые

Возблещут в поле, и младые

Взыграют агнцы на лугу, -

Что знатных блеск сих благ в кругу?

Ничто. - И так, наскучат грады

И их когда забавы нам,

Пойдем искать утех, прохлады

Мы к злачным Волхова брегам

Или в твоем поместье новом,

Во храме восседя Петровом,

Что в честь ему ты мнишь вознесть,

Велим хор муз к себе привесть;

И Вёрушку с Люси так сладим,

Что пламенной их пляской сгладим

С седых морщины наших лбов,

Обрезав крылья у годов.

Часы веселия суть кратки,

Минута скуки - целый век:

Ах! для чего же люди падки

К заботам? - Страждет человек

Не для того ль, что ищет части

Своей всяк в гордости и власти,

Сам мучась, мучит и других

Насчет крылатых дней своих?

Престанем же к звездам моститься;

А лучше с серном льву резвиться,

С державой яхонту блистать:

Придет к нам зависть танцевать.

1807

Гром

В тяжелой колеснице грома

Гроза, на тьме воздушных крыл,

Как страшная гора несома,

Жмет воздух под собой, - и пыль

И понт кипят, летят волнами,

Древа вверх вержутся корнями,

Ревут брега, и воет лес.

Средь тучных туч, раздранных с треском,

В тьме молнии багряным блеском

Чертят гремящих след колес.

И се, как ночь осення, темна,

Нахмурясь надо мной челом,

Хлябь пламенем расселась черна,

Сверкнул, взревел, ударил гром;

И своды потряслися звездны:

Стократно отгласились бездны,

Гул восшумел, и дождь и град,

Простерся синий дым полетом,

Дуб вспыхнул, холм стал водометом,

И капли радугой блестят.

Утихло дуновенье бурно,

Чуть слышен шум и серный смрад;

Пространство воздуха лазурно

И чёла в злате гор горят.

Природе уж не страшны грозы,

Дыхают ароматом розы,

Пернатых раздается хор;

Зефиры легки, насекомы

Целуют злаков зыбки холмы,

И путник осклабляет взор.

Кто сей, который тучи гонит

По небу, как стада овнов,

И перстом быстры реки водит

Между гористых берегов?

Кто море очертил в пределы,

На шумны, яры волны белы

Незримы наложил бразды?

Чьим манием ветр вземлет крыла,

Стихиев засыпает сила,

Блеск в хаосе возник звезды?

И в миг единый миллионы

Кто дланию возжег планет?

О боже! - се твои законы,

Твой взор миры творит, блюдет.

Как сталью камень сыплет искры,

Так от твоей струятся митры

В мрак солнцы средь безмерных мест.

Ты дхнешь - как прах, вновь сферы встанут;

Ты прервешь дух - как злак, увянут;

Твои следы суть бездны звезд.

О вы, безбожники! не чтущи

Всевышней власти над собой,

В развратных мыслях тех живущк,

Что случай всё творит слепой,

Что ум лишь ваш есть царь вселенной, -

Взгляните в буйности надменной

На сей ревущий страшный мрак,

На те огнем блестящи реки, -

И верьте, дерзки человеки,

Что всё величье ваше - прах.

Но если вы и впрямь всемочны,

Почто ж вам грома трепетать?

Нет! - Гордости пути порочны

Бог правды должен наказать.

Где ваша мочь тогда, коварствы,

Вновь созданны цари и царствы,

Как рок на вас свой склонит перст?

Огонь и воды съединятся,

Земля и небо ополчатся,

И меч и лук сотрется в персть.

Но тот, кто почитает бога,

Надежду на него кладет,

Сей не боится время строга,

Как холм средь волн не упадет.

Пусть зельна буря устремится, -

Душой всех превзойти он тщится,

Бесстрашен, мужествен средь бед;

И под всесильным даже гневом,

Под зыблющим, падущим небом,

Благословя творца, уснет.

Труба величья сил верховных,

Вития бога и посол!

О гром! гроза духов тех гордых,

Кем колебался звезд престол!

Земли ты чрево растворяешь

И плодородьем мир венчаешь, -

Но твой же может бросить тул

И жуплов тьмы на князя ада.

Встань! грянь! - и вслед его упада

По безднам возгрохочет гул.

1806

Дар

«Вот, - сказал мне Аполлон, -

Я даю тебе ту лиру,

Коей нежный, звучный тон

Может быть приятен миру.

Пой вельможей и царей,

Коль захочешь быть им нравен;

Лирою чрез них ты сей

Можешь быть богат и славен.

Если ж пышность, сан, богатство

Не по склонностям твоим,

Пой любовь, покой, приятство:

Будешь красотой любим».

Взял я лиру и запел, -

Струны правду зазвучали:

Кто внимать мне захотел?

Лишь красавицы внимали.

Я доволен, света бог!

Даром сим твоим небесным.

Я богатым быть не мог»

Но я мил женам прелестным.

1797.

Деревенская жизнь

Что нужды мне до града?

В деревне я живу;

Мне лент и звезд не надо,

Вельможей не слыву;

О том лишь я стараюсь,

Чтоб счастливо прожить;

Со всеми обнимаюсь

И всех хочу любить.

Кто ведает, что будет?

Сегодня мой лишь день,

А завтра всяк забудет,

И все пройдет как тень.

Зачем же мне способну

Минуту потерять,

Печаль и скуку злобну

Пирушкой не прогнать?

Сокровищ мне не надо:

Богат, с женой коль лад;

Богат, коль Лель и Лада

Мне дружны, и Услад.

Богат, коль здрав, обилен,

Могу поесть, попить;

Подчас и не бессилен

С Миленой пошалить.

1802

Детская песня

Коль я добрая девица,

Любит маменька меня;

Если прясть я мастерица,

Я любезна для нея.

Шью когда, вяжу, читаю,

Это нравится всё ей;

Что прикажет, исполняю

Волею всегда своей.

И она мне позволяет

Дни в весельи проводить,

Петь, играть не запрещает,

Резвою и милой быть.

12 июля 1810, на Званке

Доказательство творческого бытия

Небеса вещают божью славу,

Рук его творенье твердь;

День за днем течет его уставу,

Нощи нощь приносит весть.

Не суть речи то иль гласы лиры,

Не доходит всем чей звон;

Но во все звучит глагол их миры,

В безднах раздается тон.

Се чертог горит в зыбях эфира,

Солнце блещет как жених,

Как герой грядет к победам мира,

Мещет огнь очей своих.

С одного края небес лишь сходит,

Уж сретается в другом.

Нет вертепов, он куда не вводит

Теплоты своим лучом.

Всем закон природы зримый ясный

Может смертным доказать:

Без творца столь стройный мир, прекрасный

Сей не может пребывать.

Другу

Пойдем сегодня благовонный

Мы черпать воздух, друг мой! в сад,

Где вязы светлы, сосны темны

Густыми купами стоят,

Который с милыми друзьями,

С подругами сердец своих

Садили мы, растили сами:

Уж ныне тень приятна в них.

Пусть Даша статна, черноока

И круглолицая, своим

Взмахнув челом, там у потока,

А белокурая живым

Нам Лиза, как зефир, порханьем

Пропляшут вместе казачка,

И нектар с пламенным сверканьем

Их розова подаст рука.

Мы, сидя там в тени древесной,

За здравье выпьем всех людей:

Сперва за женский пол прелестной,

За искренних своих друзей;

Потом за тех, кто нам злодеи:

С одними нам приятно быть;

Другие же, как скрыты змеи,

Нас учат осторожно жить.

1796

Евгению. жизнь Званская

Блажен, кто менее зависит от людей,

Свободен от долгов и от хлопот приказных,

Не ищет при дворе ни злата, ни честей

И чужд сует разнообразных!

Зачем же в Петрополь на вольну ехать страсть,

С пространства в тесноту, с свободы за затворы,

Под бремя роскоши, богатств, сирен под власть

И пред вельможей пышны взоры?

Возможно ли сравнять что с вольностью златой,

С уединением и тишиной на Зваике?

Довольство, здравие, согласие с женой,

Покой мне нужен - дней в останке.

Восстав от сна, взвожу на небо скромный взор;

Мой утренюет дух правителю вселенной;

Благодарю, что вновь чудес, красот позор

Открыл мне в жизни толь блаженной.

Пройдя минувшую и не нашедши в ней,

Чтоб черная змия мне сердце угрызала,

О! коль доволен я, оставил что людей

И честолюбия избег от жала!

Дыша невинностью, пью воздух, влагу рос,

Зрю на багрянец зарь, на солнце восходяще,

Ищу красивых мест между лилей и роз,

Средь сада храм жезлом чертяще.

Иль, накорми моих пшеницей голубей,

Смотрю над чашей вод, как вьют под небом круги;

На разноперых птиц, поющих средь сетей,

На кроющих, как снегом, луги.

Пастушьего вблизи внимаю рога зов,

Вдали тетеревей глухое токованье,

Барашков в воздухе, в кустах свист соловьев,

Рев крав, гром жолн и коней ржанье.

На кровле ж зазвенит как ласточка, и пар

Повеет с дома мне манжурской иль левантской,

Иду за круглый стол: и тут-то раздобар

О снах, молве градской, крестьянской;

О славных подвигах великих тех мужей,

Чьи в рамах по стенам златых блистают лицы.

Для вспоминанья их деяний, славных дней,

И для прикрас моей светлицы,

В которой поутру иль ввечеру порой

Дивлюся в Вестнике, в газетах иль журналах,

Россиян храбрости, как всяк из них герой,

Где есть Суворов в генералах;

В которой к госпоже, для похвалы гостей,

Приносят разные полотна, сукна, ткани,

Узорны образцы салфеток, скатертей,

Ковров, и кружев, и вязани;

Где с скотен, пчельников, и с птичен, и прудов

То в масле, то в сотах зрю злато под ветвями,

То пурпур в ягодах, то бархат-пух грибов,

Сребро, трепещуще лещами;

В которой, обозрев больных в больнице, врач

Приходит доносить о их вреде, здоровье,

Прося на пищу им: тем с поливкой калач,

А тем лекарствица, в подспорье;

Где также иногда по биркам, по костям,

Усастый староста, иль скопидом брюхатой,

Дает отчет казне, и хлебу, и вещам,

С улыбкой часто плутоватой.

И где, случается, гудожники млады

Работы кажут их на древе, на холстине

И получают в дар подачи за труды,

А в час и денег по полтине.

И где до ужина, чтобы прогнать как сон,

В задоре иногда в игры зело горячи

Играем в карты мы, в ерошки, в фараон,

По грошу в долг и без отдачи.

Оттуда прихожу в святилище я муз

И с Флакком, Пиндаром, богов воседши в пире,

К царям, к друзьям моим иль к небу возношусь

Иль славлю сельску жизнь на лире;

Иль в зеркало времен, качая головой,

На страсти, на дела зрю древних, новых веков,

Не видя ничего, кроме любви одной

К себе, - и драки человеков.

«Всё суета сует! - я, воздыхая, мню;

Но, бросив взор на блеск светила полудневна, -

О, коль прекрасен мир! Что ж дух мой бременю?

Творцом содержится вселенна.

Да будет на земли и в небесах его

Единого во всем вседействующа воля!

Он видит глубину всю сердца моего,

И строится моя им доля».

Дворовых между тем, крестьянских рой детей

Сбирается ко мне не для какой науки,

А взять по нескольку баранок, кренделей,

Чтобы во мне не зрели буки.

Письмоводитель мой тут должен на моих

Бумагах мараных, пастух как на овечках,

Репейник вычищать, - хоть мыслей нет больших,

Блестят и жучки в епанечках.

Бьет полдня час, рабы служить к столу бегут;

Идет за трапезу гостей хозяйка с хором.

Я озреваю стол - и вижу разных блюд

Цветник, поставленный узором.

Багряна ветчина, зелены щи с желтком,

Румяно-желт пирог, сыр белый, раки красны,

Что смоль, янтарь - икра, и с голубым пером

Там щука пестрая - прекрасны!

Прекрасны потому, что взор манят мой, вкус;

Но не обилием иль чуждых стран приправой:

А что опрятно всё и представляет Русь,

Припас домашний, свежий, здравой.

Когда же мы донских и крымских кубки вин,

И липца, воронка и чернопенна пива

Запустим несколько в румяный лоб хмелин, -

Беседа за сластьми шутлива.

Но молча вдруг встаем - бьет, искрами горя,

Древ русских сладкий сок до подвенечных бревен:

За здравье с громом пьем любезного царя.

Цариц, царевичей, царевен.

Тут кофе два глотка; схрапну минут пяток;

Там в шахматы, в шары иль из лука стрелами,

Пернатый к потолку лаптой мечу леток

И тешусь разными играми.

Иль из кристальных вод, купален, между древ,

От солнца, от людей под скромным осененьем,

Там внемлю юношей, а здесь плесканье дев,

С душевным неким восхищеньем.

Иль в стекла оптики картинные места

Смотрю моих усадьб; на свитках грады, царства,

Моря, леса, - лежит вся мира красота

В глазах, искусств через коварства.

Иль в мрачном фонаре любуюсь, звезды зря

Бегущи в тишине по синю волн стремленью:

Так солнцы в воздухе, я мню, текут горя,

Премудрости ко прославленью.

Иль смотрим, как вода с плотины с ревом льет

И, движа машину, древа на доски делит;

Как сквозь чугунных пар столпов на воздух бьет,

Клокоча огнь, толчет и мелет.

Иль любопытны, как бумажны руны волн

В лотки сквозь игл, колес, подобно снегу, льются

В пушистых локонах, и тьмы вдруг веретен

Марииной рукой прядутся.

Иль как на лен, на шелк цвет, пестрота и лоск,

Все прелести, красы, берутся с поль царицы;

Сталь жесткая, глядим, как мягкий, алый воск,

Куется в бердыши милицы.

И сельски ратники как, царства став щитом,

Бегут с стремленьем в строй во рыцарском убранстве

«За веру, за царя мы, - говорят, - помрем,

Чем у французов быть в подданстве».

Иль в лодке вдоль реки, по брегу пеш, верхом,

Качусь на дрожках я соседей с вереницей;

То рыбу удами, то дичь громим свинцом,

То зайцев ловим псов станицей.

Иль стоя внемлем шум зеленых, черных волн,

Как дерн бугрит соха, злак трав падет косами,

Серпами злато нив, - и ароматов полн

Порхает ветр меж нимф рядами.

Иль смотрим, как бежит под черной тучей тень

По копнам, по снопам, коврам желто-зеленым

И сходит солнышко на нижнюю степень

К холмам и рощам сине-темным.

Иль, утомясь, идем скирдов, дубов под сень:

На бреге Волхова разводим огнь дымистый;

Глядим, как на воду ложится красный день,

И пьем под небом чай душистый.

Забавно! в тьме челнов с сетьми как рыбаки,

Ленивым строем плыв, страшат тварь влаги стуком;

Как парусы суда и лямкой бурлаки

Влекут одним под песнью духом.

Прекрасно! тихие, отлогие брега

И редки холмики, селений мелких полны,

Как, полосаты их клоня поля, луга,

Стоят над током струй безмолвны.

Приятно! как вдали сверкает луч с косы

И эхо за лесом под мглой гамит народа,

Жнецов поющих, жниц полк идет с полосы,

Когда мы едем из похода.

Стекл заревом горит мой храмовидный дом.

На гору желтый всход меж роз осиявая,

Где встречу водомет шумит лучей дождем,

Звучит музыка духовая.

Из жерл чугунных гром по праздникам ревет;

Под звездной молнией, под светлыми древами

Толпа крестьян, их жен вино и пиво пьет,

Поет и пляшет под гудками.

Но скучит как сия забава сельска нам,

Внутрь дома тешимся столиц увеселеньем;

Велим талантами родных своих детям

Блистать: музыкой, пляской, пеньем.

Амурчиков, харит плетень иль хоровод,

Заняв у Талии игру и Терпсихоры,

Цветочные венки пастух пастушке вьет, -

А мы на них и пялим взоры.

Там с арфы звучный порывный в души гром,

Здесь тихогрома с струн смягченны, плавны тоны

Бегут, - и в естестве согласия во всем

Дают нам чувствовать законы.

Но нет как праздника, и в будни я один,

На возвышении сидя столпов перильных,

При гуслях под вечер, челом моих седин

Склонясь, ношусь в мечтах умильных, -

Чего в мой дремлющий тогда не входит ум?

Мимолетящи суть все времени мечтаньи:

Проходят годы, дни, рев морь и бурей шум

И всех зефиров повеваньи.

Ах! где ж, ищу я вкруг, минувший красный день?

Победы слава где, лучи Екатерины?

Где Павловы дела? - Сокрылось солнце, - тень!..

Кто весть и впредь полет орлиный?

Вид лета красного нам Александров век;

Он сердцем нежных лир удобен двигать струны;

Блаженствовал под ним в спокойстве человек,

Но мещет днесь и он перуны.

Умолкнут ли они? - Сие лишь знает тот,

Который к одному концу все правит сферы;

Он перстом их своим как строй какой ведет,

Ко благу общему склоняя меры.

Он корни помыслов, он зрит полет всех мечт

И поглумляется безумству человеков:

Тех «свещает мрак, тех помрачает свет,

И днешних, и грядущих веков.

Грудь россов утвердил, как стену, он в отпор

Темиру новому под Пултуском, Прейсш-Лау;

Младых вождей расцвел победами там взор,

И скрыл орла седого славу.

Так самых светлых звезд блеск меркнет от нощей.

Что жизнь ничтожная? Моя скудельна лира!

Увы! и даже прах спахнет моих костей

Сатурн крылами с тленна мира.

Разрушится сей дом, засохнет бор и сад,

Не воспомянется нигде и имя Званки;

Но сов, сычей из дупл огнезеленый взгляд

И разве дым сверкнет с землянки.

Иль нет, Евгений! ты, быв некогда моих

Свидетель песен здесь, взойдешь на холм тот

страшный,

Который тощих недр и сводов внутрь своих

Вождя, волхва, гроб кроет мрачный,

От коего как гром катается над иим

С булатных ржавых врат, и сбруи медной гулы

Так слышны под землей, как грохотом глухим

В лесах трясясь, звучат стрел тулы.

Так, разве ты, отец! святым твоим жезлом

Ударив об доски, заросши мхом, железны,

И свитых вкруг моей могилы змей гнездом

Прогонишь - бледну зависть - в бездны;

Не аря на колесо веселых, мрачных дней,

На возвышение, на пониженье счастья,

Единой правдою меня в умах людей

Чрез Клии воскресишь согласья.

Так, в мраке вечности она своей трубой

Удобна лишь явить то место, где отзывы

От лиры моея шумящею рекой

Неслись чрез холмы, долы, нивы.

Ты слышал их, - и ты, будя твоим пером

Потомков ото сна, близ Севера столицы,

Шепнешь в слух страннику, в дали как тихий гром:

«Здесь бога жил певец, Фелицы».

1807

* * *

Если б милые девицы

Так могли летать, как птицы,

И садились на сучках,

Я желал бы быть сучочком,

Чтобы тысячам девочкам

На моих сидеть ветвях.

Пусть сидели бы и пели,

Вили гнезда и свистели,

Выводили и птенцов;

Никогда б я не сгибался,

Вечно ими любовался,

Был счастливей всех сучков.

1802

Желание

К богам земным сближаться

Ничуть я не ищу,

И больше возвышаться

Никак я не хощу.

Души моей покою

Желаю только я:

Лишь будь всегда со мною

Ты, Дашенька моя!

1797

Желание в горняя

О коль возлюбленно селенье

Твое мне, Боже, Боже сил!

Душа в восторге, в умиленье

На пламенном пареньи крил

К Тебе моя летит, стремится

И жаждет твой узреть чертог:

А плоть и сердце веселится,

Что царствует мой в небе Бог!

   Как голубь храмину находит,

   И ласточка гнездо себе,

   И в нем гнездо себе выводит:

   Так я найду покой в Тебе.

Блажен, в дому Твоем живущий

И восхваляющий Тебя,

Защитником Тебя имущий

В невинном сердце у себя!

Долину может он унылу

В луга и воды превратить,

Ненастье в ведро,— духом в силу

Пришед, в Сионе опочить.

   Услышь, услышь мое моленье,

   О Боже сил, миров Господь!

   Внуши сердечное прошенье

   И призри на меня с высот.

В Твоем мне доме день милее,

Чем тысячи в дому других;

У прага храма веселее,

Чем у Вельмож на пире злых;

Един даешь все блага смертным,

Великолепье, славу, Ты!

Не оставляешь неприметным

Ты и меня в моем пути.

   Так Ты, который управляет

   Подсолнечной из века в век!

   Блажен, блажен, коль уповает

   На Бога токмо человек!

1796–1797

Желание зимы

Его милости разжалованному

отставному сержанту,

дворянской думы копиисту,

архивариусу без архива, управителю бея имения

и стихотворцу без вкуса

1787 года

Жуковскому и Родзянке

приславшим с большими похвалами автору

перевод его оды «Бог»

на французском языке

Не мне, друзья! идите вслед;

Ищите лучшего примеру. -

Пиндару русскому, Гомеру

Последуйте, - вот мой совет.

1799

Задумчивость

Задумчиво, один, широкими шагами

Хожу и меряю пустых пространство мест;

Очами мрачными смотрю перед ногами,

Не зрится ль на песке где человечий след.

Увы! я помощи себе между людями

Не вижу, не ищу, как лишь оставить свет;

Веселье коль прошло, грусть обладает нами,

Зол внутренних печать на взорах всякий

чтет.

И мнится, мне кричат долины, реки,

холмы,

Каким огнем мой дух и чувствия жегомы

И от дражайших глаз, что взор скрывает

мой,

Но нет пустынь таких, ни дебрей

мрачных, дальных,

Куда любовь моя в мечтах моих печальных

Не приходила бы беседовать со мной.

1808

Заздравный орел

По северу, по югу

С Москвы орел парит;

Всему земному кругу

Полет его звучит.

О! исполать, ребяты,

Вам, русские солдаты!

Что вы неустрашимы,

Никем непобедимы:

За здравье ваше пьем.

Орел бросает взоры

На льва и на луну,

Стокгольмы и Босфоры

Все бьют челом ему.

О! исполать вам, вой,

Бессмертные герои,

Румянцев и Суворов!

За столько славных боев:

Мы в память вашу пьем.

Орел глядит очами

На солнце в высоты,

Герои под шлемами -

На женски красоты.

О! исполать, красотки,

Вам, росски амазонки!

Вы в мужестве почтенны,

Вы в нежности любезны:

За здравье ваше пьем!

1791; 1801

Зима

Поэт

Что ты, Муза, так печальна,

Пригорюнившись сидишь?

Сквозь окошечка хрустальна,

Склоча волосы, глядишь;

Цитры, флейты и скрыпицы

В белы руки не берешь;

Ни божественной Фелицы,

Ни Плениры не поешь?

Муза

Что мне петь? - Ах! где хариты?

И друзей моих уж нет!

Львов, Хемницер в гробе скрыты,

За Днепром Капнист живет.

Вельяминов, лир любитель,

Богатырь, певец в кругу,

Беззаботный света житель,

Согнут скорбями в дугу.

Поэт

Да! Фелицы нет, Плениры,

Нет харит, и нет друзей:

Звук торжественный, лиры

Посвятить кому твоей?

Посвятишь ли в честь ты Хлору,

Иль Добраду в славе ты?

Труб у них не слышно хору,

Дни их тихи, как листы.

Муза

Тот сидит всегда за делом,

Та покоит вдов, сирот, -

В покрывале скромном, белом

Так зима готовит плод.

Не видать ее работы,

Не слыхать ее машин;

Но по скуке зрятся льготы,

И земля цветет, как крин.

Поэт

Между тем к нам, Вельяминов,

Ты прийди хотя согбен,

Огнь разложим средь каминов,

Милых сердцу соберем;

И под арфой тихогласной,

Наливая алый сок,

Воспоем наш хлад прекрасный:

Дай зиме здоровье бог!

Зима 1804/1805

Издателю моих сочинений

В угодность наконец общественному взгляду

Багрим к тебе пристал татарских мурз с гудком;

Но с вздохом признаюсь, в нем очень мало ладу;

И то уже порок: я смел блистать умом.

1808

Изображение Фелицы

Рафаэль! живописец славный,

Творец искусством естества!

Рафаэль чудный, бесприкладкып,

Изобразитель божества!

Умел ты кистию свободной

Непостижимость написать, -

Умей моей богоподобной

Царевны образ начертать.

Изобрази ее мне точно

Осанку, возраст и черты,

Чтоб в них я видел и заочно

Ее и сердца красоты,

И духа чувствы возвышенны,

И разума ее дела:

Фелица, ангел воплощенный,

В твоей картине бы жила.

Небесно-голубые взоры

И по ланитам нежна тень

Сквозь мрак времен, стихиев споры

Блистали бы, как ясный день;

Как утремня заря весення,

Так улыбалась бы она;

Как пальма, в рае насажденна,

Так возвышалась бы стройна.

Как пальма клонит благовонву

Вершину и лице свое, -

Так тиху, важну, благородну

Ты поступь напиши ее.

Коричными чело власами,

А перлом перси осени;

Премудрость и любовь устами,

Как розы дышут, изъясни.

Представь в лице ее геройство,

В очах величие души;

Премилосердо, нежно свойство

И онисхожденье напиши.

Не позабудь приятность в нраве

И кроткий глас ее речей;

Во всей изобрази ты славе

Владычицу души моей.

Одень в доспехи, в брони златы

И в мужество ее красы:

Чтоб шлем блистал на ней пернатый,

Зефиры веяли власы;

Чтоб конь под ней главой крутился

И бурно брозды опенял;

Чтоб Норд седый ей удивился

И обладать собой избрал.

Избрал - и, падига на колена,

Поднес бы скиптр ей и венец;

Она, мольбой его смягченна

И став владычицей сердец,

Бесстрашно б узы разрешила

Издревле скованных цепьми,

Свободой бы рабов пленила

И нарекла себе детьми.

Престол ее на Скандинавских,

Камчатских и Златых горах,

От стран Таймурских до Кубанских

Поставь на сорок двух столпах;

Как восемь бы зерцал стояли

Ее великие моря;

С полнеба звезды освещали,

Вокруг багряная заря.

Средь дивного сего чертога

И велелепной высоты

В величестве, в сияньи бога,

Ее изобрази мне ты;

Чтоб, сшед с престола, подавала

Скрыжаль заповедей святых;

Чтобы вселенна принимала

Глас божий, глас природы в них.

Чтоб дики люди отдаленны,

Покрыты шерстью, чешуей,

Пернатых перьем испещренны,

Одеты листьем и корой,

Сошедшися к ее престолу

И кротких вняв законов глас,

По желто-смуглым лицам долу

Струили токи слез из глаз.

Струили б слезы - и, блаженство

Своих проразумея дней,

Забыли бы свое равенство

И были все подвластны ей:

Финн в море, бледный, рыжевласый,

Не разбивал бы кораблей,

И узкоглазый гунн жал класы

Среди седых, сухих зыбей.

Припомни, чтоб она вещала

Бесчисленным ее ордам:

«Я счастья вашего искала,

И в вас его нашла я вам;

Став сами вы себе послушны,

Живите, славьтеся в мой век

И будьте столь багополучны,

Колико может человек.

Я вам даго свободу мыслить

И разуметь себя ценить,

Не в рабстве, а в подданстве числить

И в ноги мне челом не бить.

Даю вам право без препоны

Мне ваши нужды представлять,

Читать и знать мои законы

И в них ошибки замечать.

Даю вам право собираться

И в думах золото копить,

Ко мне послами отправляться

И не всегда меня хвалить.

Даю вам право беспристрастно

В судьи друг друга выбирать,

Самим дела свои всевластно

И начинать и окончать.

Не воспрещу я стихотворцам

Писать и чепуху м лесть;

Халдеям, новым чудотворцам,

Махать с духами, пить и есть;

Но я во всем, что лишь не злобно,

Потщуся равнодушной быть,

Великолепно и спокойно

Мои благодеянья лить».

Рекла, - и взор бы озарился

Величеством ее души,

Хаос на сферы б разделился

Ее рукою, - напиши.

Чтоб солнцы в путь свой покатились

И тысящи вкруг их планет;

Из праха грады возносились,

Восстали царствы, - и был свет.

Изобрази мне мир сей новый

В лице младого летня дня;

Как рощи, холмы, башни, кровы,

От горнего златясь огня,

Из мрака восстают, блистают

И смотрятся в зерцало вод;

Все новы чувства получают,

И движется всех смертных род.

Представь мне лучезарны храмы

И ангелов поющих лик,

И благовонны фимиамы

Как облака б носились в них;

И чтоб царевна, умиленна,

Вперя свой взор на небеса,

Слезами зрелась окроплеина,

Блистающими как роса.

Как с синей крутизны эфира

Лучам случится ниспадать, -

От вседержителя так мира

Чтоб к ней сходила благодать

И в виде счастия земного

Чтоб сыпала пред ней цветы,

И купно века бы драгого

Катилися часы златы.

Чтоб видел я в рога зовущих

Там пастухов стада на луг;

На рощах липовых, цветущих

Рои жужжащих пчел вокруг:

Шумя, младых бы класов волны

Переливались ветерком,

Граненых бриллиантов холмы

В след сыпались за кораблем.

Чтобы с ристалища мне громы

И плески доходили в слух,

И вихрем всадники несомы

Поспешно б натягали лук,

И стрелу, к облакам пущенну,

Пересекали бы другой;

И всю в стязаньи бы вселенну

Я пред Фелицей зрел младой.

И зрел бы я ее на троне

Седящу в утварях царей:

В порфире, бармах и короне,

И взглядом вдруг одним очей

Объемлющу моря и сушу

Во всем владычестве своем,

Всему дающу жизнь и душу

И управляющую всем.

Чтоб свыше ею вдохновенны

Мурзы, паши и визири,

Сединой мудрости почтенны,

В диване зрелись как цари;

Закон бы свято сохраняли

И по стезям бы правды шли,

Носить ей скипетр пособляли

И пользу общую блюли.

Она б пред ними председала,

Как всемогущий царь царей,

Свои наказы подтверждала

Для благоденствия людей.

Рекла б: «Почто писать уставы,

Коль их в диванах не творят?

Развратные вельможей нравы -

Народа целого разврат.

Ваш долг монарху, богу, царству

Служить, и клятвой не играть;

Неправде, злобе, мзде, коварству

Пути повсюду пресекать;

Пристрастный суд разбоя злее, -

Судьи - враги, где спит закон:

Пред вами гражданина шея

Протянута без оборон».

Представь, чтоб глас сей светозарный,

Как луч с небес, проник сердца,

Извлек бы слезы благодарны,

И все монарха, и отца,

И бога бы в Фелице зрели,

Который праведен и благ;

Из уст бы громы лишь гремели,

Которы у нее в руках.

Соделай, чтоб судебны храмы

Ее лугами обросли,

Весы бы в них стояли прямы

И редко к таим бы люди шли;

Чтоб совесть всюду председала

И обнимался с ней закон,

Чтоб милость истину лобзала

И миру поставляла трон.

Представь, чтоб все царевма средствы

В пособие себе брала

Предупреждать народа бедствы

И сохранять его от зла;

Чтоб отворила всем дороги

Чрез почту письма к ней писать,

Велела бы в свои чертоги

Для объясненья допускать.

Как молния, ее бы взоры

Сверкали быстро в небесах,

Проникнуть мысли были скоры

И в самых скрытнейших сердцах;

Чтоб издалече познавала

Она невинного ни в чем,

Как ангел бы к нему блистала

Благоволения лицем.

Дерзни мне кистию волшебной

Святилище изобразить,

Где взора смертных удаленной

Благоволит Фелица быть;

Где тайна перстом помавает

И на уста кладет печать,

Где благочестье председает

И долг велит страстям молчать.

Представь ее облокоченну

На Зороастров истукан,

Смотрящу там на всю вселевну,

На огнезвездный океан,

Вещающу: «О ты, превечный!

Который волею своей

Колеса движешь быстротечны

Вратящейся природы всей!

Когда ты есть душа едина

Движенью сих огромных тел, -

То ты ж, конечно, и причина

И нравственных народных дел;

Тобою царствы возрастают,

Твое орудие цари;

Тобой они и померцают,

Как блеск вечерния зари.

Наставь меня, миров содетель!

Да воле следуя твоей,

Тебя люблю и добродетель

И зижду счастие людей;

Да век мой на дела полезны

И славу их я посвящу,

Самодержавства скиптр железный

Моей щедротой позлащу.

Да удостоенна любови,

Надзрения твоих очес,

Чтоб я за кажду каплю крови,

За всякую бы каплю слез

Народа моего пролитых

Тебе ответствовать могла

И чувств души моей сокрытых

Тебя свидетелем звала».

Представь, чтоб тут кидала взоры

Со отвращением она

На те ужасны приговоры,

Где смерть написана, война

Свинцова гряфеля чертами,

И медленно б крепила их, -

И тут же горькими слезами

Смывала бы слова все с них.

Но милости б определяла

Она с смеющимся лицом,

Златая бы струя бежала

За скоропишущим пером

И проливалась бы с престолу

В несчетных тысящах прохлад,

Как в ясный день с крутых гор дол.у

Лучистый с шумом водопад.

Чтоб сей рекой благодеяний

Покрылась вся ее страна;

Я зрел бы цепь пространных зданий,

Где пользует больных она,

Где бедных пищей насыщает,

Где брошенных берет сирот,

Где их лелеет, возращает,

Где просвещает свой народ.

Представь мне, в мысли восхищенной,

Сходила бы с небес она;

Как солнце грудь, в ткани зеленой,

Рукой метала семена;

Как искры огненны дождились

Златые б зерна в снедь птенцам;

Орлы младые разбудились

И воскрилялись бы к лучам.

Яви искусством чудотворным,

Чтоб льды прияли вид лилей;

Весна дыханьем теплотворным

Звала бы с моря лебедей;

Летели б с криком вереницы,

Звучали б трубы с облаков, -

Так в царство бы текли Фелииы

Народы из чужих краев.

Не позабудь ее представить,

Как, вместо алтарей себе,

Царя великого поставить

Велела на мольбу Орде;

Как всюду раздалися клики

И громы света по конец:

«Предстал нам Зороастр великий,

Вюскрес отечества отец!»

Изобрази и то в картине,

Чтоб сей подобный грому клик

В безмерной времени долине,

Как будто бы катясь, затих;

Фелицы ж славою удвоен,

Громчай в потомстве возгласил:

«Велик, кто алтарей достоен,

Но их другому посвятил!»

Представь, сей славой возбужденны,

Чтоб зреть ее цари пришли

И как бы древле, удивленны,

В ней Соломона вновь нашли;

Народ счастливый и блаженный

Великой бы ее нарек,

Поднес бы титлы ей священны;

Она б рекла: «Я челозек».

Возвысь до облак лавр зеленый,

И чтоб он на полях стоял;

Под ним бы, тенью прохлажденный,

Спокойно Исполин дремал;

Как мрамор бела 6 грудь блистала.

Ланиты бы цвели зарей, -

Фелица так бы услаждала

Полсвета под своей рукой.

И, здравие его спасая,

Без ужаса пила бы яд;

От твердости ее смерть злая

Свой отвратила б смутный взгляд;

Коса ее дала бы звуки,

Преткнувшись о великий дух;

На небеса воздели 6 руки

Младенцев миллионы вдруг.

Супругов чувствы благодарны

За оживленье их детей,

Как бы пылинки лучезарны,

Огнистой от стекла струей

Отпрянув, в воздухе сверкали,

Являли б пламень их сердец:

«Мы зрим в Фелице, - восклицали, -

Твое подобие, творец!»

Изобрази ты мне царевну

Еще и в подвигах других:

Стоглаву гидру разъяренну

И фуриев с земель своих

Чтобы гнала она геройски;

Как мать, - своих спасала б чад;

Как царь, - на гордость двигла войски;

Как бог, - свергала злобу в ад.

На сребролунно государство

Простри крылатый, сизый гром;

В железно-каменное царство

Брось молньи - и поставь вверх дном;

Орел царевнин бы ногою

Вверху рога луны сгибал,

Тогда ж бы на земле другою

У гладна льва он зев сжимал.

Чтобы ее бесстрашны войски

От колыбели до седин

Носили дух в себе геройский,

И отрок будто б исполин

Врагам в сражениях казался;

Их пленник бы сказал о них:

«Никто в бою им не равнялся,

Кроме души великой их».

Чтобы вселенныя владыки

И вдяк ту истину узнал:

Где войски Зороастр великий

Образовал и учреждал

И где великую в них душу

Великая Фелица льет, -

Те войски горы, море, сушу

Пройдут - и им препоны нет.

Чтоб грозный полк их представлялся

Как страшна буря вдалеке,

И Мир в порфире приближался

Тогда б к царевниной руке.

Она б его облобызала

И ветвь его к себе взяла,

«Да будет тишина!» - сказала,

И к нам бы тишина пришла.

Как ангел в синеве эфира

И милосердия в лице,

Со кротостью в душе зефира,

С сияньем тихим звезд в венце,

Влаголюбивая б царевна

В день зрелась мирна торжества;

Душа моя бы восхищенна

Была делами божества.

Из уст ее текла бы сладость

И утишала стой вдовиц;

Из глаз ее блистала б радость

И освещала мрак темниц;

Рука ее бы награждала

Прямых отечества сынов;

Душа ее в себе прощала

Неблагодарных и врагов.

Приятность бы сопровождала

Ее беседу, дружбу, власть;

Приветливость ее равняла

С монархом подданного часть.

Повсюду музы, в восхищенье,

Ей сыпали б цветы сердец,

И самое Недоуменье

Ей плесков поднесло б венец.

Черты одной - красот ей ложно

Блюдися приписать в твой век;

Представь, каков, коль только можно,

Богоподобный человек!

Исполнь ее величеств, власти,

Бессмертных мудрости даров,

Вдохни, вдохни ей также страсти:

Щедроту, славу и любовь.

И славу моему ты взору

Ее представь как бы в ночи

Возжженну бриллиантов гору,

От коей бы лились лучи

И живо в вечности играли;

На светлу оной крутизну

Калифы многие желали -

Ползли - скользили - пали в тьму.

Как огнемн столп на понте, взорам

К горе сей колебался б путь;

Фелица бы внушала Хлорам:

«Там розы без шипов растут».

Мурза б, в восторге, в удивленье,

Под золотым ее щитом

В татарском упражнялся пеньи

И восклицал открытым ртом:

«Бросай, кто хочет: остры стрелы

От чистой совести скользят;

Имея сердце, руки белы,

Мне стыдно мстить, стыднее лгать;

Того стыднее - в дни блаженны

За истину страшиться зла:

Моей царевной восхищенный,

Я лишь ее пою дела».

Но что, Рафаэль! что ты пишешь?

Кого ты, где изобразил?

Не на холсте, не в красках дышишь,

И не металл ты оживил;

Я в сердце зрю алмаэну гору,

На нем божественны черты

Сияют исетупленну взору;

На нем в лучах - Фелица, ты!

1789

Испускающаяся роза

О цвет прекрасный, осыпаем

Поутру перловой росой,

Зефиром в полдень лобызаем!

Открой скорей румянец твой.

Ах, нет!— помедль, еще не знаешь

Всех тварей тленных ты тщеты:

В тот миг, как из пелен проглянешь,

Увы!— должна увянуть ты.

И ты цветешь не так ли, Хлоя?

Не с тем ли родилась на свет,

Чтоб всех, прельстя, лишить покоя

И скоро потерять свой цвет?

Покинь же стебель твой опасный,

Укрась, о роза! Хлое грудь;

Коль ты цветок из всех прекрасный,

На ней блаженнее всех будь.

Царицей будь на ней отныне;

Украсив грудь, умри на ней:

Завидуя твоей судьбине,

Захочет смерти всяк твоей.

О так! немного дней продлится,

Как будешь ты на ней блистать:

Благоуханьем огнь родится;

По Хлое будет всяк вздыхать.

Вздыхай!— пленяй!— тебе Лель страстный

Покажет скоро путь.— Но знай:

Увеселяя взор прекрасный,

Грудь украшай, но сокрывай.

А если наглой кто рукою

Покой дерзнет твой возмутить, —

Вздохнув по мне, спеши иглою

Твоей сопернику отметить.

К Анжелике Кауфман

Живописица преславна,

Кауфман, подруга муз!

Если в кисть твою влиянна

Свыше живость, чувство, вкус,

И, списав данаев, древних

Нам богинь и красных жен,

Пережить в своих бесценных

Ты могла картинах тлен,—

Напиши мою Милену,

Белокурую лицом,

Стройну станом, возвышенну,

С гордым несколько челом;

Чтоб похожа на Минерву

С голубых была очей,

И любовну искру перву

Ты зажги в душе у ней;

Чтоб, на всех взирая хладно,

Полюбила лишь меня;

Чтобы сердце безотрадно

В гроб с Пленирой схороня,

Я нашел бы в ней обратно

И, пленясь ее красой,

Оживился бы стократно

Молодой моей душой.

1795

К добродетельной красавице

Телесна красота, душевна добродетель,

Являют мудрому единую мету.

Коль зрит у первой он согласие в чертах,

А правду у другой и в мыслях и в делах,—

То видит в двух одну прямую красоту,

Иль, лучше, образец тех вышних совершенств,

По коим красоты и благости содетель

     Для наслаждений и блаженств

          Из плоти и духов

          Образовал богов.

Они красот и благ прямых друг в друге зреньем

И вечным их собой взаимным наслажденьем

     Произвели любовь.

Сии же существа, прекрасные, благие,

Коль суть не вымыслы и не мечты пустые,—

     То уж, конечно, ты —

Одна из гениев, иль ангельских миров,

Таланты чьи, дела, ум, тела красоты

Приводят дух в восторг, во нежны чувства кровь

И в философию и в старость льют любовь.

К женщинам

Зевес быкам дал рога,

Копыты лошадям,

Проворны зайцам ноги,

Зубасты зевы львам,

Способность плавать рыбам,

Парение орлам,

Бесстрашный Дух мужчинам, -

Но что ж он дал женам?

Чем все то заменит?

Красой их наделяет:

Огонь и меч, и щит

Красавица сражает.

1797

К лире

Звонкоприятная лира!

В древни златые дни мира

Сладкою силой твоей

Ты и богов, и царей,

Ты и народы пленяла.

Глас тихоструйный твой, звоны.

Сердце прельщающи тоны

С дебрей, вертепов, степей

Птиц созывали, зверей,

Холмы и дубы склоняли.

Ныне железные ль веки?

Тверже ль кремней человеки?

Сами не знаясь с тобой,

Свет не пленяют игрой,

Чужды красот доброгласья.

Доблестью чужды пленяться,

К злату, к сребру лишь стремятся.

Помнят себя лишь одних;

Слезы не трогают их,

Вопли сердец не доходят.

Души все льда холоднее.

В ком же я вижу Орфея?

Кто Аристон сей младой?

Нежен лицом и душой.

Нравов благих преисполнен?

Кто сей любитель согласья?

Скрытый зиждитель ли счастья?

Скромный смиритель ли злых?

Дней гражданин золотых,

Истый любимец Астреи!

1794

К матери, которая сама воспитывает детей своих

Портрет нашей маминьки

Иных веселье убегает,

С тобой оно живет всегда:

Где разум с красотой блистает,

Там не скучают никогда.

Являя благородны чувства,

Не судишь ты страстей людских;

Обняв Науки и Искусства,

Воспитываешь чад своих.

В таком уединенье скромном

Ты так добротами блестишь;

Как ангел в храме благовонном,

Всем обожать себя велишь.

К Меценату

Сабинского вина, простого.

Немного из больших кувшинов

Днесь выпьем у меня, Мецен!

Что сам, на греческих вин гнезда

Налив, я засмолил в тот день.

Когда, любезнейший мой рыцарь,

Народ тебя встречал в театре

Со плеском рук, - и гром от хвал

Твоих с брегов родимых Тибра

Звучал сверх Ватиканских гор.

Ты у себя вино секубско

И сладки пьешь калесски соки;

Но у меня их нет, и грозд

Ни формианский, ни фалернский

Моих не благовонит чаш.

К музе

Строй, Муза, арфу золотую

И юную весну воспой:

Как нежною она рукой

На небо, море - голубую,

На долы и вершины гор

Зелену ризу надевает,

Вкруг ароматы разливает,

Всем осклабляет взор.

Смотри: как цепью птиц станицы

Летят под небом и трубят;

Как жаворонки вверх парят;

Как гусли тихи иль цевницы,

Ззенят их гласы с облаков;

Как ключ шумит, свирель взывает

И между всех их пробегает

Свист громкий соловьев.

Смотри: в проталинах желтеют,

Как звезды, меж снегов цветы;

Как, распустившись, роз кусты

Смеются в люльках и алеют;

Сквозь мглу восходит злак челом,

Леса ветвями помавают,

По рдяну вод стеклу мелькают

Вверх рыбы серебром.

Смотри: как солнце золотое

Днесь лучезарнее горит;

Небесное лице глядит

На всех, веселое, младое;

И будто вся играет тварь,

Природа блещет, восклицает:

Или какой себя венчает

Короной мира царь?

1797

К первому соседу

Кого роскошными пирами

На влажных Невских островах,

Между тенистыми древами,

На мураве и на цветах,

В шатрах персидских, златошвенных,

Из глин китайских драгоценных,

Из венских чистых хрусталей,

Кого толь славно угощаешь

И для кого ты расточаешь

Сокровищи казны твоей?

Гремит музыка, слышны хоры

Вкруг лакомых твоих столов;

Сластей и ананасов горы,

И множество других плодов

Прельщают чувствы и питают;

Младые девы угощают,

Подносят вина чередой,

И алиатико с шампанским,

И пиво русское с британским,

И мозель с зельцерской водой.

В вертепе мраморном, прохладном,

В котором льется водоскат,

На ложе роз благоуханном,

Сред» лени, неги и отрад,

Любовью распаленный страстной,

С младойу веселою, прекрасной

И нежной нимфой ты сидишь;

Она поет, ты страстью таешь,

То с ней в весельи утопаешь,

То, утомлен весельем, спишь.

Ты спишь, - и сон тебе мечтает,

Что ввек благополучен ты,

Что само небо- рассыпает

Блаженства вкруг тебя цветы,

Что парка дней твоих не косит,

Что откуп вновь тебе приносит

Сибирски горы серебра

И дождь златый к тебе лиется.

Блажен, кто поутру проснется

Так счастливым, как был вчера!

Блажен, кто может веселиться

Беспрерывно в жизни сей!

Но редкому пловцу случится

Безбедно плавать средь морей:

Там бурны дышут непогоды,

Горам подобны гонят воды

И с пеною песок мутят.

Петрополь сосны осеняли, -

Но вихрем пораженны пали,

Теперь корнями вверх лежат.

Непостоянство доля смертных,

В пременах вкуса счастье их;

Среди утех своих несметных

Желаем мы утех иных.

Придут, придут часы те скучны,

Когда твои ланиты тучны

Престанут грации трепать;

И, может быть, с тобой в разлуке

Твоя уж Пенелопа в скуке

Ковер не будет распускать.

Не будет, может быть, лелеять

Судьба уж более тебя

И ветр благоприятный веять

В твой парус: береги себя!

Доколь текут часы златые

И не приспели скорби злые,

Пей, ешь и веселись, сосед!

На свете жить нам время срочно;

Веселье то лишь непорочно,

Раскаянья за коим нет.

1780

К портрету В. В. Капниста

Надежда, ябеда - противные суть страсти:

Та жалит, эта льстит чувствительны сердца.

От зрителей сие самих зависит власти

Украсить чьим венцом сей образ, их отца.

1798 (?)

К портрету Ивана Ивановича Дмитриева

Поэзия, честь, ум

Его были душою)

Юстиция, блеск, шум

Двора - судьбы игрою.

Между 1813 и 1816

К портрету Михаила Васильевича Ломоносова

Се Пиндар, Цицерон, Вергилий - слава россов,

Неподражаемый, бессмертный Ломоносов.

В восторгах он своих где лишь черкнул пером,

От пламенных картин поныне слышен гром.

К Правде

Слуга, сударыня, покорный!

Пускай ты божеская дочь,

Я стал уж человек придворный

И различу, что день, что ночь.

Лет шестьдесят с тобой водился,

Лбом за тебя о стены бился,

Чтоб в верных слыть твоих слугах;

Но вижу, неба дщерь прекрасна,

Что верность та моя напрасна:

С тобой я в чистых дураках!..

1808

К самому себе

Что мне, что мне суетиться,

Вьючить бремя должностей,

Если мир за то бранится,

Что иду прямой стезей?

Пусть другие работают,

Много мудрых есть господ:

И себя не забывают,

И царям сулят доход.

Но я тем коль бесполезен,

Что горяч и в правде чёрт, -

Музам, женщинам любезен

Может пылкий быть Эрот.

Стану ныне с ним водиться,

Сладко есть, и пить, и спать;

Лучше, лучше мне лениться,

Чем злодеев наживать.

Полно быть в делах горячим,

Буду лишь у правды гость;

Тонким сделаюсь подьячим,

Растворю пошире горсть.

Утром раза три в неделю

С милой музой порезвлюсь;

Там опять пойду в постелю

И с женою обоймусь.

1798

К силуэту Ивана Ивановича Хемницера

Эзоп лампадой освещал;

А басня кистию тень с истины снимала, -

Лицом Хемницера незапно тень та стала,

Котору в баснях он столь живо описал.

Ок. 1791

К царевичу Хлору

Прекрасный Хлор! Фелицын внук,

Сын матери премилосердной,

Сестер и братьев нежный друг,

Супруг супруге милый, верный -

О ты! чей рост, и взор, и стан

Есть витязя породы царской,

Который больше друг, чем хан

Орды, страны своей татарской!

Послушай, неба серафим,

Ниспосланный счастливить смертных,

Что пишет солнцев сын, брамин,

Желая благ тебе несметных!

Достиг незапно громкий слух

До нас, живущих в Кашемире,

Что будто Зороастров дух

Воскрес в подлунном здешнем мире

И, воплотясь в тебе, о Хлор!

Воссел на некоем престоле,

Дабы расцвел доброт собор

На нем, неслыханных дотоле.

Так точно, говорят, что ты

Какой-то чудный есть владетель;

Души и тела красоты

Совокупя на добродетель,

Быть хочешь всех земных владык

Страшней не страхом, - но любовью.

Блаженством подданных велик,

Не покореньем царств и кровью.

Так шепчут: будто саму власть,

В твоих руках самодержавну,

Господства беспредельну страсть,

Ты чтишь за власть самоуправну;

Что будто мудрая та блажь

Нередко в ум тебе приходит:

Что царь законов только страж.

Что он лишь в действо их приводит

И ставит в том в пример себя;

Что ты живешь лишь для народов,

А не народы для тебя,

И что не свыше ты законов;

А тех пашей, эмиров, мурз

Не любишь и не терпишь точно,

Что, сами ползая средь уз,

Мух давят в лапах полномочно

И бить себе велят челом;

Что ты не кажешься им богом,

Не ездя на царях верхом;

Сидишь и ходишь в ряд с народом;

Что, не стирая с туфлей прах

У муфтьев, дервишей, иманов,

В седых считаешь бородах

Их глас за глас ты алкоранов;

Что, чувствуя в себе одном

Ты власть небес, а слабость смертных,

Им разбирать себя судом

Велишь чрез граждан частных, честных;

Раздоры миром прекращать,

Закону с совестью поладить

И, больше шерсть чтоб не терять,

Овцам в репейники не лазить.

Еще толкуют тож: что глас

К тебе народа тайно входит,

Что тысячью ты смотришь глаз

И в шапке-невидимке бродит

Везде твой дух, - и на коврах

Летает будто самолетах,

В чалмах, жупанах, чеботах;

А нужно где, то и в жилетах,

Чтоб как-нибудь невинность спасть,

И словом: многими путями

Ты кротку простирая власть,

Как солнце, греешь мир лучами.

И даже будто бы с собой

Даешь ты случай всем встречаться,

Писать на голубях, с тобой

Так-сяк и лично объясняться;

И злость и глупость на позор,

Печатав, выставлять листами,

Молоть языком всякий вздор

И в лавках торговать умами;

И будто ты, увидя раз

Лису иль волка в агнчей коже,

Вмиг от своих сгоняешь глаз,

Хотя б их зрел в каком вельможе.

А наконец, хотя и хан,

Но так ты чудно, странно мыслишь,

Что будто на себе кафтан

Народу подлежащим числишь;

Пиров богатых не даешь,

Убранство, роскошь презираешь,

В чертогах низменных живешь,

Царицу четверней катаешь;

И ходя иногда пешком,

Ты по садам цветы срываешь,

Но злата не соришь мешком;

Торопишься в делах не скоро,

Так шьешь, чтоб после не пороть;

Мнишь, не доходом в доме споро,

А где умеренный расход.

И подлинно, весьма чудесный

Бывал ли где такой султан?

Да Оромаз блюдет небесный

Тебя, гарем, седой диван

И всю твою орду татарску!

Да ангел сам Инсфендармас,

Покрыв главу крылами ханску,

С своих тебя не спустит глаз

И узел укрепит священный

На поясе твоем всегда!

Да ароматом растворенный

Твой огнь не гаснет никогда.

И я дивлюсь и восхищаюсь

Лишь добродетелям твоим,

Как той звезде, что поклоняюсь

И коей подношу здесь гимн!

В хвалу тебе и в присвоенье

Ее красот и всех потреб,

Да имя Хлор твое, правленье

Напишется на деке судеб.

Когда же подлая и даже подкупная,

Прищуря мрачный взор, где зависть или злость

На нас прольет свой яд, - простим им грех,

вздыхая;

Не прейдут, бедные, чрез Ариманов мост.

1802

Капнисту

Спокойства просит от небес

Застиженный в Каспийском море,

Коль скоро ни луны, ни звезд

За тучами не зрит, и вскоре

Ждет корабельщик бед от бурь.

Спокойства просит перс пужливый,

Турк гордый, росс властолюбивый

И в ризе шелковой манжур.

Покою, мой Капнист! покою,

Которого нельзя купить

Казной серебряной, златою

И багряницей заменить.

Сокровищми всея вселенной

Не может от души смятенной

И самый царь отгнать забот,

Толпящихся вокруг ворот.

Счастлив тот, у кого на стол,

Хоть не роскошный, но опрятный,

Родительские хлеб и соль

Поставлены, и сон приятный

Когда не отнят у кого

Ни страхом, ни стяжаньем подлым:

Кто малым может быть довольным,

Богаче Креза самого.

Так для чего ж в толь краткой жизни

Метаться нам туды, сюды,

В другие земли из отчизны

Скакать от скук или беды

И чуждым солнцем согреваться?

От пепелища удаляться,

От родины своей кто мнит, -

Тот самого себя бежит.

Заботы наши и беды

Везде последуют за нами.

На кораблях чрез волны, льды

И конницы за тороками

Быстрей оленей и погод,

Стадами облаки женущих,

Летят они, и всюду сущих

Терзают человеков род.

О! будь судьбе твоей послушным,

Престань о будущем вздыхать;

Веселым нравом, равнодушным

Умей и горесть услаждать.

Довольным быть, неприхотливым,

Сие то есть, что быть счастливым:

А совершенных благ в сей век

Вкушать не может человек.

Век Задунайского увял,

Достойный в памяти остаться!

Рымникского печален стал;

Сей муж, рожденный прославляться,

Проводит ныне мрачны дни:

Чего ж не приключится с нами?

Что мне предписано судьбами,

Тебе откажут в том они.

Когда в Обуховке стремятся

Твоей стада, блея, на луг,

С зеленого холма глядятся

В текущий сткляный Псёл вокруг,

Когда волы и кобылицы,

Четвероместной колесницы

Твоей краса и честь плугов,

Блестят, и сад твой - тьмой плодов;

Когда тебя в темно-зелену,

Подругу в пурпурову шаль

Твою я вижу облеченну,

И прочь бежит от вас печаль;

Как вкруг вас радости и смехи,

Невинны сельские утехи,

И хоры дев поют весну, -

То скука вас не шлет ко сну.

А мне Петрополь населять

Когда велит судьба с Миленой:

К отраде дом дала и сад,

Сей жизни скучной, развлеченной,

И некую поэта тень, -

Да правду возглашу святую:

Умей презреть и ты златую,

Злословну, площадную чернь.

1797

Касаюсь струн и гром за громом...

Касаюсь струн, - и гром за громом

От перстов с арфы в слух летит,

Шумит, бушует долом, бором,

В мгле шепчет с тишиной и спит;

Но вдруг, отдавшися от холма

Возвратным грохотаньем грома,

Гремит и удивляет мир:

Так ввек бессмертно эхо лир.

О мой Евгений! коль Нарциссом

Тобой я чтусь, - скалой мне будь;

И как покроюсь кипарисом,

О мне твердить не позабудь.

Пусть лирой я, а ты трубою

Играя, будем жить с тобою,

На Волхове как чудный шум

Тьмой гулов удивляет ум.

Увы! лишь в свете вспоминаньем

Бессмертен смертный человек:

Нарцисс жил нимфы отвечаньем, -

Чрез муз живут пииты ввек.

Пусть в персть тела их обратятся,

Но вновь из персти возродятся,

Как ожил Пйндар и Омир

От Данта и Петрарка лир.

Так, знатна часть за гробом мрачным

Останется еще от нас,

А паче свитком беспристрастным

О ком воскликнет Клиин глас, -

Тогда и Фивов разоритель

Той самой Званюи был бы чтитель,

Где Феб беседовал со мной. -

Потомство воззвучит - с тобой.

1811

Ключ

Седящ, увенчан осокою,

В тени развесистых древес,

На урну облегшись рукою,

Являющий лице небес

Прекрасный вижу я источник.

Источник шумный и прозрачный,

Текущий с горной высоты,

Луга поящий, долы злачны,

Кропящий перлами цветы,

О, коль ты мне приятен зришься!

Ты чист - и восхищаешь взоры,

Ты быстр - и утешаешь слух;

Как серна скачуща на горы,

Так мой к тебе стремится дух,

Желаньем петь тебя горящий.

Когда в дуги твои сребристы

Глядится красная заря,

Какие пурпуры огнисты

И розы пламенны, горя,

С паденьем вод твоих катятся!

Гора в день стадом покровенну

Себя в тебе, любуясь, зрит;

В твоих водах изображенну

Дуброву ветерок струит.

Волнует жатву золотую.

Багряным брег твой становится,

Как солнце катится с небес;

Лучом кристалл твой загорится,

В дали начнет синеться лес,

Туманом море разольется.

О! коль ночною темнотою

Приятен вид твой при луне,

Как бледны холмы над тобою

И рощи дремлют в тишине,

А ты один, шумя, сверкаешь!

Сгорая стихотворства страстью,

К тебе я прихожу, ручей:

Завидую пиита счастью,

Вкусившего воды твоей,

Парнасским лавром увенчанна.

Напой меня, напой тобою,

Да воспою подобно я,

И с чистою твоей струею

Сравнится в песнях мысль моя,

А лирный глас с твоим стремленьем.

Да честь твоя пройдет все грады,

Как эхо с гор сквозь лес дремуч:

Творца бессмертной «Россиады»,

Священный Гребеневский ключ,

Поил водой ты стихотворства.

1779

Князю Кантемиру, сочинителю сатир

Старинный слог его достоинств не умалит.

Порок, не подходи! - Сей взор тебя ужалит.

Ко второму соседу

Не кость резная Колмогор,

Не мрамор Тифды и Рифея,

Не Невски зеркала, фарфор,

Не шелк Баки, не глазумея

Благоуханные пары

Вельможей делают известность,

Но некий твердый дух и честность,

А паче муз дары.

Почто же, мой вторый сосед,

Столь зданьем пышным, столь отличным

Мне солнца застеняя свет,

Двором межуешь безграничным

Ты дому моего забор?

Ужель полей, прудов и речек

Тьмы скупленных тобой местечек

Твой не насытят взор?

В тот миг, как с пошвы до конька

И около, презренным взглядом,

Мое строение слегка

С своим обозревая рядом,

Ты в гордости своей с высот

На низменны мои мнишь кровы

Навесить темный сад кедровый

И шумны токи вод, -

Кто весть, что рок готовит нам?

Быть может, что сии чертоги,

Назначенны тобой царям,

Жестоки времена и строги

Во стойлы конски обратят.

За счастие поруки нету,

И чтоб твой Феб светил век свету,

Не бейся об заклад.

Так, так! - но примечай, как день,

Увы! ночь темна затмевает;

Луну скрывает облак, тень;

Она растет иль убывает:

С сумой не ссорься и тюрьмой.

Хоть днесь к звездам ты высишь стены,

Но знай: ты прах одушевленный

И скроешься землей.

Надежней гроба дома нет,

Богатым он отверст и бедным;

И царь и раб в него придет:

К чему ж с столь рвеньем ты безмерным

Свой постоялый строишь двор,

И ах! сокровищи Тавриды

На барках свозишь в пирамиды

Средь полицейских ссор?

Любовь граждан и слава нам

Лишь воздвигают прочны домы;

Они, подобно небесам,

Стоят и презирают громы.

Зри, хижина Петра до днесь,

Как храм, нетленна средь столицы!

Свят дом, под кой народ гробницы

Матвееву принес!

Рабочих в шуме голосов,

Машин во скрыпе, во стенаньи,

Средь громких песен и пиров

Трудись, сосед, и строй ты зданьи;

Но мой не отнимай лишь свет.

А то оставь молве правдивой

Решить: чей дом скорей крапивой

Иль плющем зарастет?

1791; 1798 (?)

Колесница

Течет златая колесница

По расцветающим нолям;

Сидящий, правящий возница,

По конским натянув хребтам

Блестящи вожжи, держит стройно,

Искусством сравнивая их,

И в дальнем поприще спокойно

Осаживал скок одних,

Других же, к бегу побуждая,

Прилежно взорами блюдет;

К одной, мете их направляя,

Грозит бичом иль им их бьет.

Животные, отважны, горды.

Под хитрой ездока уздой

Лишенны дикия свободы

И сопряженны меж собой,

Едину волю составляют,

Взаимной силою везут;

Хоть иод ярмом себя считают,

Но, ставя славой общий труд,

Дугой нагнув волнисты гривы,

Бодрятся, резвятся., бегут.

Великолепный и красивый

Вид колеснице придают.

Возница вожжи ослабляет,

Смиренством коней убедясь,

Вздремал. - И тут врасплох мелькает

Над шиш черна тень, виясь,

Коварных вранов, своевольных:

Кричат - и, потемняя путь,

Пужают коней толь покойных. -

Дрожат, храпят, ушми прядут

И, стисяув. сталь, во рту зубами,

Из рук возницы вожжи рвут,

Бросаются, и прах ногами

Как вихорь под собою вьют;

Как стрелы, из лука пущенны,

Летят они во весь опор.

От сна возница возбужденный

Поспешио открывает взор.

Уже колеса позлащенны

Как огнь, сквозь пыль кружась, гремят;

Ездок, их шумом устрашенный,

Вращая побледнелый взгляд,

Хватает вожжи, но уж поздно;

Зовет по именам коней,

Кричит и их смиряет грозно;

Но уж они его речей

Не слушают, не понимают,

Не знают голоса того,

Кто их любил, кормил, - пыхают

И зверски взоры на него

Бросают страшными огнями.

Уж дым с их жарких морд валит,

Со ребр лиется пот реками,

Со спин пар облаком летит,

Со брозд кровава пена клубом

И волны от копыт текут.

Уже, в жару ярясь сугубом,

Друг друга жмут, кусают, бьют

И, по распутьям мчась в расстройстве,

Как бы волшебством обуяв,

Рвут сбрую в злобном своевольстве;

И, цели своея не знав,

Крушат подножье, ось, колеса,

Возница падает под них.

Без управленья, перевеса,

И колесница вмиг,

Как лодка, бурей устремленна,

Без кормщика, снастей, средь волн,

Разломанна и раздробленна

В ров мрачный вержется вверх дном.

Рассбруенные Буцефалы,

Томясь от жажды, от алчбы,

Чрез камни, пни, бугры, забралы

Несутся, скачут на дыбы, -

И что ни встретят, сокрушают.

Отвсюду слышен вопль и стон,

Кровавы реки протекают,

По стогнам мертвых миллион!

И в толь остервененьи лютом,

Все силы сами потеряв,

Падут стремглав смердящим трупом,

Безумной воли жертвой став.

Народ устроенный, блаженный

Под царским некогда венцом,

Чей вкус и разум просвещенный

Европе были образцом;

По легкости своей известный,

По остроте своей любим,

Быв добрый, верный, нежный, честный

И преданный царям своим, -

Не ты ли в страшной сей картине

Мне представляешься теперь?

Химер опутан в паутине,

Из человека лютый зверь!

Так, ты! о Франция несчастна,

Пример безверья, безначальств,

Вертеп убийства преужасна,

Гнездо безнравья и нахальств.

Так, ты, на коей тяжку руку

Мы зрим разгневанных небес,

Урок печальный и науку,

Свет изумляющие весь.

От философов просвещенья,

От лишней царской доброты,

Ты пала в хаос развращенья

И в бездну вечной срамоты.

О вы, венчанные возницы,

Бразды держащие в руках,

И вы, царств славных колесницы

Носящи на своих плечах!

Учитесь из сего примеру

Царями, подданными быть,

Блюсти законы, нравы, веру

И мудрости стезей ходить.

Учитесь, знайте: бунт народный

Как искра чуть сперва горит,

Потом лиет пожара волны,

Которых берег небом скрыт.

1793; 1804

Кружка

Краса пирующих друзей,

Забав и радостей подружка,

Предстань пред нас, предстань скорей,

Большая сребряная кружка!

Давно уж нам в тебя пора

Пивца налить

И пить.

Ура! ура! ура!

Ты дщерь великого ковша,

Которым предки наши пили;

Веселье их была душа,

В пирах они счастливо жили.

И нам, как им, давно пора

Счастливым быть

И пить.

Ура! ура! ура!

Бывало, старики в вине

Свое всё потопляли горе,

Дралися храбро на войне:

Ведь пьяным по колени море!

Забыть и нам всю грусть пора,

Отважным быть

И пить.

Ура! ура! ура!

Бывало, дольше длился век,

Когда диет не наблюдали;

Был здрав и счастлив человек,

Как только пили да гуляли.

Давно гулять и нам пора,

Здоровым быть

И пить.

Ура! ура! ура!

Бывало, пляска, резвость, смех,

В хмелю друг друга обнимают;

Теперь наместо сих утех

Жеманством, лаской угощают.

Жеманство нам прогнать пора,

Но просто жить

И пить.

Ура! ура! ура!

В садах, бывало, средь прохлад

И жены с нами куликают,

А ныне клуб да маскарад

И жен уж с нами разлучают.

Французить нам престать пора,

Но Русь любить

И пить.

Ура! ура! ура!

Бывало - друга своего,

Теперь карманы посещают;

Где вист, да банк, да макао,

На деньги дружбу там меняют.

На карты нам плевать пора,

А скромно жить

И пить.

Ура! ура! ура!

О сладкий дружества союз,

С гренками пивом пенна кружка!

Где ты наш услаждаешь вкус,

Милз там, весела пирушка.

Пребудь ты к нам всегда добра:

Мы станем жить

И пить.

Ура! ура! ура!

1777

Кто вел его на Геликон...

Кто вел его на Геликон

И управлял его шаги?

Не школ витийственных содом, -

Природа, нужда и враги.

1805

Кузнечик

Счастлив, золотой кузнечик,

Что в лесу куешь один!

На цветочный сев лужечик,

Пьешь с них мед, как господин;

Всем любуяся на воле,

Воспеваешь век ты свой;

Взглянешь лишь на что ты в поле,

Всем доволен, всё с тобой.

Земледельцев по соседству

Не обидишь ты ничем;

Ни к чьему не льнешь наследству.

Сам богат собою всем.

Песнопевец тепла лета!

Аполлона нежный сын!

Честный обитатель света,

Всеми музами любим!

Вдохновенный, гласом звонким

На земли ты знаменит,

Чтут живые и потомки:

Ты философ! ты пиит!

Чист в душе своей, не злобен,

Удивление ты нам:

О! едва ли не подобен,

Мой кузнечик, ты богам!

1802

Купидон

Под Медведицей небесной,

Средь ночныя темноты,

Как на мир сей сон всеместной

Сышл маковы цветы;

Как спокойно все уж опали

Отягченные трудом,

Слышу, в двери застучали

Кто-то громко вдруг кольцом.

«Кто, - спросил я, - в дверь стучится

И тревожит сладкий сон?» -

«Отвори: чего страшиться? -

Отвечал мне Купидон. -

Я ребенок, как-то сбился

В ночь безлунную с пути,

Весь дождем я замочился,

Не найду, куда идти».

Жаль его мне очень стало,

Встал и высек я огня;

Отворил лишь двери мало, -

Прыг дитя перед меня.

В туле лук на нем и стрелы;

Я к огню с ним поспешил,

Тер руками руки мерзлы,

Кудри влажные сушил.

Он успел лишь обогреться,

«Ну, посмотрим-ка, - сказал, -

Хорошо ли лук мой гнется?

Не испорчен ли чем стал?»

Молвил, и стрелу мгновенно

Острую в меня пустил,

Ранил сердце мне смертельно

И, смеяся, говорил:

«Не тужи, мой лук годится,

Тетива еще цела».

С тех пор начал я крушиться,

Как любви во мне стрела.

1791

Ласточка

О домовитая Ласточка!

  О милосизая птичка!

  Грудь красно-бела, касаточка,

  Летняя гостья, певичка!

  Ты часто по кровлям щебечешь,

  Над гнездышком сидя поешь,

  Крылышками движешь, трепещешь,

  Колокольчиком в горлышке бьешь.

  Ты часто по воздуху вьешься,

  В нем смелые круги даешь;

  Иль стелешься долу, несешься,

  Иль в небе простряся плывешь.

  Ты часто во зеркале водном

  Под рдяной играешь зарей,

  На зыбком лазуре бездонном

  Тенью мелькаешь твоей.

  Ты часто, как молния, реешь

  Мгновенно туды и сюды;

  Сама за собой не успеешь

  Невидимы видеть следы, -

  Но видишь там всю ты вселенну,

  Как будто с высот на ковре:

  Там башню, как жар, позлащенну,

  В чешуйчатом флот там сребре;

  Там рощи в одежде зеленой,

  Там нивы в венце золотом,

  Там холм, синий лес отдаленный,

  Там мошки толкутся столпом;

  Там гнутся с утеса в понт воды,

  Там ластятся струи к берегам.

  Всю прелесть ты видишь природы,

  Зришь лета роскошного храм;

  Но видишь и бури ты черны

  И осени скучной приход;

  И прячешься в бездны подземны,

  Хладея зимою, как лед.

  Во мраке лежишь бездыханна, -

  Но только лишь придет весна

  И роза вздохнет лишь румяна,

  Встаешь ты от смертного сна;

  Встанешь, откроешь зеницы

  И новый луч жизни ты пьешь;

  Сизы расправя косицы,

  Ты новое солнце поешь.

  Душа моя! гостья ты мира:

  Не ты ли перната сия? -

  Воспой же бессмертие, лира!

  Восстану, восстану и я, -

  Восстану - и в бездне эфира

  Увижу ль тебя я, Пленира?

  1792 - 1794

Лебедь

Необычайным я пареньем

От тленна мира отделюсь,

С душой бессмертною и пеньем,

Как лебедь, в воздух поднимусь.

В двояком образе нетленный,

Не задержусь в вратах мытарств;

Над завистью превознесенный,

Оставлю под собой блеск царств.

Да, так! Хоть родом я не славен,

Но, будучи любимец муз,

Другим вельможам я не равен,

И самой смертью предпочтусь.

Не заключит меня гробница,

Средь звезд не превращусь я в прах,

Но, будто некая цевница,

С небес раздамся в голосах.

И се уж кожа, зрю, перната

Вкруг стан обтягивает мой;

Пух на груди, спина крылата,

Лебяжьей лоснюсь белизной.

Лечу, парю - и под собою

Моря, леса, мир вижу весь;

Как холм, он высится главою,

Чтобы услышать богу песнь.

С Курильских островов до Буга,

От Белых до Каспийских вод

Народы, света с полукруга,

Составившие россов род.

Со временем о мне узнают:

Славяне, гунны, скифы, чудь,

И все, что бранью днесь пылают,

Покажут перстом - и рекут:

«Вот тот летит, что, строя лиру,

Языком сердца говорил

И, проповедуя мир миру,

Себя всех счастьем веселил».

Прочь с пышным, славным погребеньем,

Друзья мои! Хор муз, не пой!

Супруга! облекись терпеньем!

Над мнимым мертвецом не вой.

1804

Лето

Знойное лето весна увенчала

Розовым, алым по кудрям венцом;

Липова роща, как жар, возблистала

Вкруг меда листом.

Желтые грозды, сквозь лист продираясь,

Запахом, рдянцем нимф сельских манят;

Травы и нивы, косой озаряясь,

Как волны шумят.

Сткляные реки лучом полудневным

Жидкому злату подобно текут,

Кравы и овцы с млек_о_м накопл_е_нным

Под кущи бегут.

Сизые враны, орлы быстропарны,

Крылья спустивши, под хврастом сидят;

Тучная роскошь в тени сок прохладный

Пьет, ища отрад.

Видишь ли, - Дмитрев! всего изобилье,

Самое благо быть может нам злом;

Счастье и нега разума крылья

Сплошь давят ярмом.

В доме жив летом, в раю ты небесном,

В сладком поместье сызранском с отцом,

Мышлю, ленишься петь в хоре прелестном,

Цвесть муз под венцом.

Лето 1804

Любителю художеств

Сойди, любезная Эрата!

С горы зеленой, двухолмистой,

В одежде белой, серебристой,

Украшенна венцом и поясом из злата,

С твоею арфой сладкогласной!

Сойди, утех собор,

И брось к нам нежно-страстный

С улыбкою твой взор;

И царствуй вечно в доме сем

На берегах Невы прекрасных!

Любителю наук изящных

Мы песнь с тобою воспоем.

«Небеса, внемлите

Чистый сердца жар

И с высот пошлите

Песен сладкий дар.

О! мольба прилежна,

Как роса, взнесись:

К нам ты, муза нежна,

Как зефир спустись!»

Как легкая серна

Из дола в дол, с холма на холм

Перебегает;

Как белый голубок, она

То вниз, то вверх под облачком

Перелетает;

С небесных светлых гор дорогу голубую

Ко мне в минуту перешла

И арфу золотую

С собою принесла;

Резвилась вкруг меня, ласкалася, смотрела

И, будто ветерочек, села

На лоне у меня.

Тут вдруг, веселый вид на важный пременя

Небесным жаром воспылала,

На арфе заиграла.

Ее бело-румяны персты

По звучным бегают струнам;

Взор черно-огненный, отверстый,

Как молния вослед громам,

Блистает, жжет и поражает

Всю внутренность души моей;

Томит, мертвит и оживляет

Меня приятностью своей.

«Боги взор свой отвращают

От нелюбящего муз,

Фурии ему влагают

В сердце черство грубый вкус.

Жажду злата и сребра.

Враг он общего добра!

Ни слеза вдовиц не тронет,

Ни сирот несчастных стон;

Пусть в крови вселенна тонет.

Был бы счастлив только он;

Больше б собрал серебра.

Враг он общего добра!

Напротив того, взирают

Боги на любимца муз,

Сердце нежное влагают

И изящный нежный вкус;

Всем душа его щедра.

Друг он общего добра!

Отирает токи слезны,

Унимает скорбный стон;

Сиротам отец любезный,

Покровитель музам он;

Всем душа его щедра.

Друг он общего добра!»

О день! о день благоприятный!

Несутся ветром голоса,

Курятся крины ароматны,

Склонились долу небеса;

Лазурны тучи, краезлаты,

Блистающи рубином сквозь,

Как испещренный флот богатый,

Стремятся по эфиру вкось;

И, плавая туда,

Сюда,

Спускаются пред нами.

На них сидит небесных муз собор,

Вкруг гениев крылатых хор, -

Летят, вслед тянутся цепями,

Как бы весной

Разноперистых птичек рой

Вьет воздух за собою

Кристальною струею,

И провождает к нам дев горних красный лик!

Я слышу вдалеке там резкий трубный рык;

Там бубнов гром,

Там стон

Валторн

Созвучно в воздух ударяет;

Там глас свирелей

И звонких трелей

Сквозь их изредка пробегает,

Как соловьиный свист сквозь шум падущих вод.

От звука разных голосов,

Встречающих полубогов

На землю сход,

По рощам эхо как хохочет,

По мрачным горным дебрям ропчет,

И гул глухой в глуши гудет.

Я слышу, сонм небесных дев поет:

«Науки смертных просвещают.

Питают, облегчают труд;

Художествы их украшают

И к вечной славе их ведут.

Благополучны те народы,

Которы красотам природы

Искусством могут подражать.

Как пчелы мед с цветов сбирать.

Блажен тот муж, блажен стократно,

Кто покровительствует им!

Вознаградят его обратно

Они бессмертием своим».

Наполнил грудь восторг священный,

Благоговейный обнял страх,

Приятный ужас потаенный

Течет во всех моих костях;

В веселье сердце утопает,

Как будто бога ощущает,

Присутствующего со мной!

Я вижу, вижу Аполлона

В тот миг, как он сразил Тифона

Божественной своей стрелой:

Зубчата молния сверкает,

Звенит в руке священный лук;

Ужасная змия зияет

И вмиг свой испущает дух,

Чешуйчатым хвостом песок перегребая

И черну кровь ручьем из раны испуская.

Я зрю сие - и вмиг себе представить мог,

Что так невежество сражает света бог.

Полк бледных теней окружает

И ужасает дух того,

Кто кровью руки умывает

Для властолюбья своего;

И черный змей то сердце гложет,

В ком зависть, злость и лесть живет

И кто своим добром жить может,

Но для богатства мзду берет.

Порок спокоен не бывает;

Нрав варварский его мятет,

Наук, художеств не ласкает,

И света свет ему не льет.

Как зверь, он ищет места темна;

Как змей, он, ползая, шипит;

Душа, коварством напоенна,

Глазами прямо не глядит.

«Черные мраки.

Злые призраки

Ужасных страстей!

Бегите из града,

Сокройтесь в дно ада

От наших вы дней!

Света перуны,

Лирные струны,

Минервин эгид!

Сыпьте в злость стрелы,

Брань за пределы

От нас да бежит!»

Как солнце гонит нощи мрак

И от его червлена злата

Румянится природы зрак,

Весело-резвая Эрата!

Ты ходишь по лугам зеленым

И рвешь тогда себе цветы,

Свободным духом, восхищенным.

Поёшь свои утехи ты;

Вослед тебе забав собор,

Певиц приятных хор,

Наяды пляшут и фауны;

Составь же ты, прелестно божество!

И нам теперя торжество,

Да сладкогласной лиры струны,

Твоею движимы рукой,

Манят нас к пляскам пред тобой.

«Радостно, весело в день сей

Вместе сбирайтеся, други!

Бросьте свои недосуги.

Скачите, пляшите смелей:

Бейте в ладоши руками,

Щелкайте громко перстами,

Черны глаза поводите,

Станом вы всем говорите;

Фертиком руки вы в боки,

Делайте легкие скоки;

Чобот о чобот стучите,

С наступъю смелой свищите,

Молвьте спасибо душею

Мужу тому, что снисходит

Лаской, любовью своею,

Всем нам веселье находит.

Здравствуй же, муз днесь любитель!

Здравствуй, их всех покровитель!»

1791

Любушке

Не хочу я быть Протеем,

Чтобы оборотнем стать;

Невидимкой или змеем

В терем к девушкам летать;

Но желал бы я тихонько,

Без огласки от людей,

Зеркалом в уборной только

Быть у Любушки моей:

Чтоб она с умильным взором

Обращалася ко мне,

Станом, поступью, убором

Любовалася во мне.

Иль бы, сделавшись водою,

Я ей тело омывал;

Вкруг монистой золотою

Руки блеском украшал;

В виде благовонной мази

Умащал бы ей власы,

На грудях в цветочной вязи

Оттенял ее красы.

Иль, обнявши белу шею,

Был жемчуг ее драгой;

Став хоть обувью твоею,

Жала б ты меня ногой.

1802

Люси

О ты, Люсинька, любезна!

Не беги меня, мой свет,

Что млада ты и прелестна,

А я дурен, стар и сед.

Взглянь на розы и лилеи,

Лель из них венки плетет:

Вкруг твоей приятен шеи

Розовый и белый цвет.

1797

Махиавель

Царей насмешник, иль учитель

Великих, иль постыдных дел!

Душ слабых, мелких обольститель,

Поди от нас, Махиавель!

Не надо нам твоих замашек,

Обманов тонких, хитростей:

Довольно полных пуншем чашек

Для счастия честных людей,

Довольно видеть сквозь бокалы

Всю наших внутренность сердец,

На бой нас посылать, на балы,

Из лавров плесть и роз венец.

1802

Меркурию

Почто меня от Аполлона,

Меркурий! ты ведешь с собой,

Средь пышного торговли трона

Мне кажешь ворох золотой?

Сбирать, завидовать - измлада

Я не привык, и не хочу.

Богатство ль старику награда?

Давно с нрезреиьем я топчу

Его всю прелесть равнодушно.

Коль я здоров, хлеб-соль имею,

И дар мне дан судьи, певца,

И челобитчиков я смею

Встречать с переднего крыльца,

И к небогатому богатый

За нуждою ко мне идет,

За храм - мои просты палаты,

За золото - солому чтет, -

На что же мне твоя излишность?

Но ах! когда я стал послушен

Тебе, мой вождь и бог златой, -

То будь и ты великодушен

И мой не отними покой;

Но хлопотать когда устану,

Весь день быв жертвой и игрой

Среброчешуйну океану, -

Позволь, как грянет гром, домой

Пришедшему обнять мне музу.

Да вместо виста и бостону

Я с ней на лире порезвлюсь,

Монаршу, божеску закону,

Суду и правде поучусь;

Не дам волкам овечки скушать;

А ты, коль хочешь одолжить,

Приди моей сей песни слушать,

Посеребрить, позолотить

Мою трубу Екатерине.

1794

Милорду, моему пуделю

Тебя, Милорд! воспеть хочу;

Ты графской славной сын породы.

Встань, Диоген! зажги свечу

И просвети ты в том народы,

Что верности и дружбы нет

На свете более собачей.

Воззри, брехав на мир ходячей:

Как бочку ты, так кабинет

Стрежет мой циник без измены,

Храня в нем книги, письма, стены.

К тебе как древле, днесь к нему

Коль вшел бы мира победитель

И, принеся в конуру тьму,

Его был гордый вопроситель:

Чего себе желает в дар?

То, гриву дыбом, как щетину,

Подняв, ощеря, харю львину,

Как ты он громко б заворчал:

«Прочь! прочь! и солнечна зениту

Не тми писать стихи пииту».

Ты шерстью бел, Милорд, умом,

Подлогу нет в тебе ни духу;

Ты раб, а в смысле друг прямом

И струсишь разве от обуху;

Ласкаешься ты к тем всегда,

Меня кто непритворно любит;

А кто мне враг иль лесть мне трубит,

Ты тех кусаешь иногда.

Ты камердинер на догадки:

Мне носишь шляпу, трость, перчатки.

Осанист, взрачен, смотришь львом,

Подобно гордому вельможе;

Обмыт, расчесан, обелен,

Прекрасен и в мохнатой роже.

Велик, кудряв, удал собой:

Как иней - белыми бровями,

Как сокол - черными глазами,

Как туз таможенный какой,

В очках магистер знаменитой,

А паче где ты волокитой.

Бываешь часто сзади гол,

Обрит до тела ты нагого;

Но как ни будь кто сколько зол,

Не может на тебя другого

Пороку взвесть и трубочист,

Который всех собой марает,

Что вид твой мота лишь являет,

Который сзади уже чист

Имением своим богатым,

Но виден лишь с лица хохлатым.

О! сколь завистников в судьбе

Твоей и в жребьи столь счастливом,

Когда отвсюду нимф к тебе

Ведут, - и ты во прихотливом

Твоем желаньи, как султан,

Насытясь мяс из рук пашинских,

С млеком левантских питий, хинских,

Почить ложишься на диван:

Ты равен тут уж сибариту,

Породой, счастьем отмениту.

Он сладко ест, и пьет, и спит,

Курит и весь свой век зевает,

Тем больше в свете знаменит,

Чем больше в неге утопает.

Но нет: его ты лучше тем,

Что доброхотам благодарен,

Не зол на вышке, не коварен,

Не подл внизу ни перед кем.

И на ворон хоть лаешь черных,

Но друг своих и кошек белых.

Заносчив, правда, ты, Милорд!

Но будь блажен, о пес почтенный!

И по достоинству тем горд,

Что страж ты добр хозяйских верный.

Как редко в нынешний то век!

В плену стеснен быв жаждой, гладом,

Прервав ты цепь, бежал всем градом,

Как твердый отчич, человек,

Что на дары ничьи не падок,

И лег на одр свой без оглядок.

Весьма ты сметлив на порок,

И, зря просителей бумаги,

Ко мне в мой приносивших толк,

Средь дельной иль пустой отваги

Берешь листы ты с полу вдруг,

Приносишь мне ради прочтенья

И, требуя в тот миг решенья,

Мой лаем беспокоишь дух.

Ах! Если б все так были рьяны,

Когда б лезть аа умом в карманы?

Отважный, дерзкий водолаз,

И рубль ты сыщешь бездн в средине.

Еще бы более проказ

Узрели мы фортуны в сыне,

Когда бы только он имел

Твое чутье и плавать лапы:

Он сорвал бы с британцев шляпы

И вмиг их златом овладел,

На брег из моря вышед с дракой,

И был всех больше б забиякой.

О славный, редкий пудель мой,

Кобель великий, хан собачий,

Что истинно ты есть герой,

Того и самый злой подьячий

Уже не в силах омрачать:

Ты добр, - смешишь детей игривых.

Ты храбр, - страшишь людей трусливых.

Учтив, - бежишь меня встречать.

Премудр, - в философы годишься,

Стрельбы и Дурака’ тулишься.

Велик, могущ и толст Дурак,

А всем пословица известна,

Что с сильным, с богачом никак

Ни брань, ни драка не совместна,

То как избавиться хлопот?

Как сладить со слоновьей мочью?

С башкой упругой, мозгом тощью?

Бежать поджавши куда хвост?

Так ты, чтобы не быть в накладе,

Ушел - и счастлив в Альдораде.

Блажен, тебе теперь тепло,

Живешь в спокойстве и в прохладе,

А если иногда в стекло,

Восседши под окошком в граде,

И видишь стаю ты собак,

Грызущихся между собою,

Патриотичною душою

Ворча тихонько, брешешь так:

«Пусть за казенну бы ковригу

Дрались, а не мослы, лодыгу».

Так, честный песий философ,

Ты прав с толь здравым рассужденьем,

Но много ли таких есть псов,

Что от мослов бегут с презреньем?

Голодный волк завертки рвет,

Тот ввек привык чужим тешиться,

А тот - лишь только б покормиться,

И свет уж так давно идет.

Хвали же вышнего десницу,

Ешь молча щи и пей водицу.

Сиятельный твой так отец

Пил, ел и спит в саду прекрасном,

И там, чувствительных сердец

К отраде в плаче их ужасном,

Над ним поставлен монумент;

То мне ли быть неблагодарным,

Пииту не высокопарным,

Тебе не сделать комплимент?

Нет! - гроб твой освечу лучами,

Вкруг прах омою весь слезами.

А если строгою судьбой

И непреложным, злобным роком

Век прежде прекратится мой,

То ты в отчаяньи жестоком,

Среди ночныя тишины

Наполнь весь дом мой завываньем,

Чтоб враг и друг мой, душ с терзаньем.

Простили мне мои вины:

Хоть то по смерти награжденье,

Внушишь во всех коль сожаленье.

1 Дураком называется ужасной величины датский злобный ко-

бель, от которого Милорд всегда прячется.

1807

Модное остроумие

Не мыслить ни о чем и презирать сомненье,

На все давать тотчас свободное решенье,

Не много разуметь, о многом говорить;

Быть дерзку, но уметь продерзостями льстить;

Красивой пустошью плодиться в разговорах,

И другу и врагу являть приятство в взорах;

Блистать учтивостью, но, чтя, пренебрегать,

Смеяться дуракам и им же потакать,

Любить по прибыли, по случаю дружиться,

Душою подличать, а внешностью гордиться,

Казаться богачом, а жить на счет других;

С осанкой важничать в безделицах самих;

Для острого словца шутить и над законом,

Не уважать отцом, ни матерью, ни троном;

И, словом, лишь умом в поверхности блистать,

В познаниях одни цветы только срывать,

Тот узел рассекать, что развязать не знаем, –

Вот остроумием что часто мы считаем!

1776

Мой истукан

Готов кумир, желанный мною,

Рашетт его изобразил!

Ой хитрою своей рукою

Меня и в камне оживил.

Готов кумир! - И будет чтиться

Искусство Йраксншеля в нем, -

Нор мне какою честью льститься

В бессмертном истукане сем?

Без славных дел, гремящих в мире,

Ничто- и царь а своем кумире.

Ничто! и не живет тот смертный,

О ком ни. малой нет молвы,

Ни злом, ни благом не приметный,

Во гробе погребен живы».

Но ты, о зверских душ забава!

Убийство! - я не льщусь тобой,

Батыев и Маратов слава

Во ужас дух приводит мой;

Не лучше ли мне быть забвенну,

Чем узами сковать вселенну?

Злодейства малого мне мало,

Большого делать не хочу:,

Мне скиптра небо не вручало,

И я на небо не рошгу.

Готов я управляться властью,;

А .если ею и стеснюсь

Чрез зло, - моей я низкой настью

С престалом света яе сменюсь.

Та мысль всех казней мне страшнее:

Представить в -вечности злодел!

Злодей, который самолюбью

И тайной гордости своей

Всем жертвует; его орудью

Преграды нет, алчбе - цепей;

Внутрь совестью своей .размучен,

Вне с радостью губит других;

Пусть дерзостью, .удачей звучен,

Но не велик в глазах моих.

Хотя бы богом был он злобным,

Быть не хочу ему подобным.

Легко злом мир греметь заставить,

До Герострата только шаг;

Но трудно доблестью прославить

И воцарить себя в сердцах:

Век должно добрым быть нам тщиться,

И плод нам время даст одно;

На зло лишь только бы решиться»

И вмиг саделано оно.

Редка на свете добродетель,

И редок благ прямых содетель.

Он редок! - Но какая разность

Меж славой доброй и худой?

Чтоб имя приобресть нам, знатность,

И той греметь .или другой,

Не все ль равно? - Когда лишь будет

Потомство наши знать дела,

И злых и добрых не забудет.

Ах, нет! - природа в яас влила

С душой и отвращенье к злобе,

Любовь к добру - и сущим в гробе.

Мне добрая приятна слава,

Хочу я человеком быть,

Которого страстей отрава

Бессильна сердце развратить;

Кого ни мзда не ослепляет,

Ни сан, ни месть, ни блеск порфир;

Кого лишь правда научает,

Любя себя, любить весь мир

Любовью мудрой, просвещенной,

По добродетели священной.

По ней, котора составляет

Вождей любезных и царей;

По ней, котора извлекает

Сладчайши слезы из очей.

Эпаминонд ли защититель

Или благотворитель Тит,

Сократ ли, истины учитель,

Или правдивый Аристид, -

Мне все их имена почтенны

И истуканы их священны.

Священ мне паче зрак героев.

Моих любезных сограждан,

Пред троном, на суде, средь боев

Душой великих россиян.

Священ! - Но если здесь я чести

Современных не возвещу,

Бояся подозренья в лести, -

То вас ли, вас ли умолчу,

О праотцы! делами славны,

Которых вижу истуканы?

А если древности покровом

Кто предо мной из вас и скрыт,

В венце оливном и лавровом

Великий Петр как жив стоит;

Монархи мудры, милосерды,

За ним отец его и дед;

Отечества подпоры тверды,

Пожарский, Минин, Филарет,

И ты, друг правды, Долгоруков!

Достойны вечной славы звуков.

Достойны вы! - Но мне ли права

Желать - быть с вами на ряду?

Что обо мне расскажет слава,

Коль я безвестну жизнь веду?

Не спас от гибели я царства,

Царей на трон не возводил,

Не стер терпением коварства,

Богатств моих не приносил

На жертву, в подкрепленье трона,

И защитить не мог закона.

Увы! - Почто ж сему болвану

На свете место занимать,

Дурную, лысу обезьяну

На смех ли детям представлять,

Чтоб видели меня потомки

Под паутиною в пыли,

Рабы ступали на обломки

Мои, лежащи на земли?

Нет! лучше быть от всех забвенным,

Чем брошенным и ввек презренным.

Разбей же, мой вторый создатель,

Разбей мой истукан, Рашетт!

Румянцева лица ваятель

Себе мной чести не найдет;

Разбей! - Или постой немного;

Поищем, нет ли дел каких,

По коим бы, хотя не строго

Судя о качествах моих,

Ты мог ответствовать вселенной

За труд, над мною понесенной.

Поищем! - Нет. - Мои безделки

Безумно столько уважать,

Дела обыкновенны мелки,

Чтоб нас заставить обожать;

Хотя б я с пленных снял железы,

Закон и правду сохранил,

Отер сиротски, вдовьи слезы,

Невинных оправдатель был,

Орган монарших благ и мира, -

Не стоил бы и тут кумира.

Не стоил бы: все знаки чести»

Дозволенны саэанм себе.

Плоды тщеславия и лести.

Монарх! постыдны и тебе.

Желает хвал, благодаренья

Лишь низкая себе душа,

Живущая из награжденья, -

По смерти слава хороша;

Заслуги я грабе созревают,

Герои в вечяостн сияют.

Но если дел и не имею,

За что б кумяр мне посвятить, -

В достоинстве втшеягнть я смею.

Что акал достоагаствы я чтить,

Что мог изобразить Фелицу,

Небесну благость во нлоти,

Что пел я россев ту царицу,

Какой другой нам не иайти

Ни днесь, ни впредь в пространстве мира:

Хвались моя, хвались тем, лира!

Хвались! - и образ мой скудельной

В храм славы возноси с собой;

Ты можешь быть столь дерзновенной,

Коль тихой некогда слезой

Ты взор кропя Екатерины

Могла приятною ей быть;

Взносись, и достигай вершины,

Чтобы на ней меня вместить,

Завистников моих к досаде,

В ее прекрасной колоннаде.

На твердом мраморном помосте,

На мшистых сводах «еж столгаж,

В меди, в величественном росте,

Под сенью райских вкруг дерев,

Поставь со славными мужами!

Я стану с важностью стоять;

Как от зарей всяк день лучами,

От светлмх щарских лиц блистать,

Не движим вихрями, ни громом,

Под их божественным гюкрввом.

Прострется облак благовонный.

Коврами вкруг меня цветы. -

Постой, пиит, восторга полный!

Высоко залетел уж ты;

В пыли валялись в Омиры.

Потомство - грозный судия:

Оно рассматривает лиры,

Услышит, глас и твоея,

И пальмы взвесит и перуны.

Кому твои гремели струим.

Увы! легко случиться может,

Поставят и тебя льстецом;

Кого днесь тайно злоба гложет,

Тот будет завтра въявь врагом;

Трясут и троны люда злые:

То, может быть, и твой кумир

Через решетки, золотые

Слетит и рассмешит весь мир,

Стуча с крыльца ступень с ступени,

И скатится в древесны тени.

Почто ж позора ждать такого?

Разбей, Рашетт, мои черты!

Разбей! - Нет, нет; еще полслова

Позволь сказать себе мне ты.

Пусть тот, кто с большим дарованьем

Мог добродетель прославлять,

С усерднейшим, чем я, стараньем

Желать добра и исполнять,

Пусть тот, не медля, и решится, -

И мой кумир им сокрушится.

Я рад отечества блаженству:

Дай больше, небо, таковых,

Российской силы к совершенству,

Сынов ей верных и прямых!

Определения судьбины

Тогда исполнятся во всем;

Доступим мира мы средины,

С Гавгеса злато соберем;

Гордыню усмирим Китая,

Как кедр, наш корень утверждая.

Тогда, каменосечец хитрый!

Кумиры твоего резца

Живой струей испустят искры

И в внучатах возжгут сердца.

Смотря на образ Марафона,

Зальется Фемистокл слезой,

Отдаст Арману Петр полтрона,

Чтоб править научил другой;

В их урнах фениксы взродятся

И вслед их славы воскрылятся.

А ты, любезная супруга!

Меж тем возьми сей истукан;

Спрячь для себя, родни и друга

Его в серпяный твой диван;

И с бюстом там своим, мне милым,

Пред зеркалом их в ряд поставь,

Во знак, что с сердцем справедливым

Не скрыт наш всем и виден нрав.

Что слава! - Счастье нам прямое

Жить с нашей совестью в покое.

1794

Мореходец

Что ветры мне и сине море?

Что гром, и шторм, и океан?

Где ужасы и где тут горе,

Когда в руках с вином стакан?

Спасет ли нас компас, руль, снасти?

Нет! сила в том, чтоб дух пылал.

Я пью! и не боюсь напасти.

Приди хотя девятый вал!

Приди, и волн зияй утроба!

Мне лучше пьяным утонуть,

Чем трезвым доживать до гроба

И с плачем плыть в толь дальний путь.

1802

Мужество

Что привлекательней очам,

Как не огня во тьме блистанье?

Что восхитительнее нам,

Когда не солнечно сиянье?

Что драгоценней злата есть

Средь всех сокровищ наших тленных?

Меж добродетелей отменных

Чья мужества превыше честь?

В лучах, занятых от порфир,

Видал наперсников я счастья;

Зрел удивляющие мир

Могущество и самовластье;

Сребра зрел горы на столах,

Вельмож надменность, роскошь, пышность,

Прельщающую сердце лишность, -

Но ум прямых не зрел в них благ.

При улыбаньи красоты,

Под сладкогласием музыки,

Волшебных игр и див мечты

Меня пленяли, пляски, лики, -

Но посреди утех таких,

Как чувства в неге утопали,

Мои желания искали

Каких-то общих благ - моих.

Пальмиры пышной и Афин,

Где были празднествы, позоры.

Там ныне средь могил, пустынь

Следы зверей встречают взоры.

Увы! в места унынья, скук

Что красны зданья превратило?

Уединенье водворило

Что в храмах вкуса и наук?

Не злым ли зубом стер их Крон?

Не хищны ль варваров набеги?

Нет! нет! - великих душ урон.

Когда в объятья вверглись неги,

Ко злату в цепи отдались, -

Вмиг доблести презренны стали,

Под тяжестью пороков пали,

Имперьи в прахе погреблись.

О! если б храбрый Леонид

Поднесь и Зинобия жили,

Не пременился б царств их вид,

Величия б примером были, -

Но жар как духа потушен,

Как бедность пресмыкаться стала,

Увидели Сарданапала

На троне с пряслицей меж жен.

Итальи честь, художеств цвет,

Остатки древностей бесценны!

Без римлян, побеждавших свет,

Где вы? Где? - Галлом похищенны!

Без бодрственной одной главы,

Чем вознеслась Собийсков слава,

Став жен Цитерою, Варшава

Уж не соперница Москвы.

Укрась чело кто звезд венцом

И обладателем будь мира,

Как радуга сияй на нем

Багряновидная порфира, -

Но если дух в нем слаб - полков,

Когорт его все громы мертвы;

Вожди без духа - страхов жертвы

И суть рабы своих рабов.

Так доблесть, сердца правота.

Огонь души небес священный,

Простейших нравов высота,

Дух крепкий, сильный, но смиренный -

Творец величеств на земли!

Тобою вой побеждают,

Судьи законы сохраняют,

Счастливо царствуют цари.

Тобой преславный род славян

Владыкой сделался полсвета,

Господь осьми морей, тьмы стран;

Душа его, тобой нагрета,

Каких вновь див не сотворит?

Там Гермоген, как Регул, страждет;

Ильин, как Деций, смерти жаждет;

Резанов Гаму заменит.

Одушевляй российску грудь

Всегда, о мужество священно!

Присутственно и впредь нам будь

Во время скромно, время гневно;

Взлетим, коль оперенны мы

Твоими страшными крылами, -

Кто встанет против нас? - Бог с нами!

Мы вспеним понт, тряхнем холмы.

1797; 1804

Мщение

Бог любви и восхищенья

У пчелы похитил сот,

И пчелой за то в отмщенье

Был ужален тут Эрот.

Встрепенувшися, несчастный,

Крадены, сердясь, соты

В розовы уста прекрасны

Спрятал юной красоты.

«На, - сказал, - мои хищеньи

Ты для памяти возьми,

И отныне наслажденьи

Ты в устах своих храни».

С тех пор Хлою дорогую

Поцелую лишь когда,

Сласть и боль я в сердце злую

Ощущаю завсегда.

Хлоя жаля услаждает,

Как пчелиная стрела:

Мед и яд в меня вливает,

И, томя меня, мила.

1805

На взятие Измаила

О, коль монарх благополучен.

Кто знает россами владеть!

Он будет в свете славой звучен

И всех сердца в руке иметь.

Ода г. Ломоносова

Везувий пламя изрыгает,

Столп огненный во тьме стоит,

Багрово зарево зияет,

Дым черный клубом вверх летит;

Краснеет понт, ревет гром ярый,

Ударам вслед звучат удары;

Дрожит земля, дождь искр течет;

Клокочут реки рдяной лавы, -

О росс! таков твой образ славы,

Что зрел под Измаилом свет!

О росс! о род великодушный!

О твердокаменная грудь!

О исполин, царю послушный!

Когда и где ты досягнуть

Не мог тебя достойной славы?

Твои труды - тебе забавы;

Твои венцы - вкруг блеск громов:

В полях ли брань - ты тмишь свод звездный;

В морях ли бой - ты пенишь бездны, -

Везде ты страх твоих врагов!

На подвиг твой вождя веленьем

Ты идешь, как жених на брак.

Марс видит часто с изумленьем,

Что и в бедах твой весел зрак:

Где вкруг драконы медны ржали,

Из трехсот жерл огнем дышали,

Ты там прославился днесь вновь.

Вождь рек: «Се стены Измаила!

Да сокрушит твоя их сила!..»

И воскипела бранна кровь.

Как воды, с гор весной в долину

Низвержась, пенятся, ревут,

Волнами, льдом трясут плотину, -

К твердыням россы так текут.

Ничто им путь не воспящает;

Смертей ли бледных полк встречает

Иль ад скрежещет зевом к ним, -

Идут, как в тучах скрыты громы,

Как двигнуты, безмолвны холмы;

Под ними стон, - за ними дым.

Идут в молчании глубоком,

Во мрачной, страшной тишине,

Собой пренебрегают, роком;

Зарница только в вышине

По их оружию играет;

И только их душа сияет,

Когда на бой, на смерть иду

Уж блещут молнии крылами.

Уж осыпаются громами;

Они молчат - идут вперед.

Не бард ли древний, исступленный,

Волшебным их ведет жезлом?

Нет! свыше пастырь вдохновенный

Пред ними идет со крестом;

Венцы нетленны обещает

И кровь пролить благословляет

За честь, за веру, за царя;

За ним вождей ряд пред полками,

Как бурных дней пред облаками

Идет огнистая заря.

Идут. - Искусство зрит заслугу,

И сколь их дух был тут велик

Вещает слух земному кругу;

Но мне их раздается крик:

По лествицам на град, на стогны.

Как шумны волны через волны,

Они возносятся челом;

Как угль их взоры раскалеины,

Как львы на тигров устремленяы, -

Бегут, стеснясь, на огнь, на гром.

О! что за зрелище предстало?

О пагубный, о страшный час!

Злодейство что ни вымышляло.

Поверглось, россы, все на вас!

Зрю камни, ядра, вар и бревны, -

Но чем герои устрашенны?

Чем может отражен быть росс? -

Тот лезет по бревну на стену;

А тот летит с стены в геенну;

Всяк Курций, Деций, Буароз!

Всяк помнит должность, честь и веру,

Всяк душу и живот кладет.

О россы! нет вам, нет примеру,

И смерть сама вам лавр дает.

Там в грудь, в сердца лежат пронземны,

Без сил, без чувств, полмертвы, бледны;

Но мнят еще стерть вражий рог:

Иной движеньем ободряет,

А тот с победой восклицает:

«Екатерина! - с нами бог!»

Какая в войсках храбрость рьяна!

Какой великий дух в вождях!

В одних душа рассудком льдяна,

У тех пылает огнь в сердцах.

В зиме рожденны под снегами,

Под молниями, под громами,

Которых с самых юных дней

Питала слава, верность, вера, -

Где можно вам сыскать примера?

Не посреди ль стихийных прей?

Представь: по светлости лазуря,

По наклонению небес

Взошла черно-багрова буря

И грозно возлегла на лес;

Как страшна нощь, надулась чревом,

Дохнула с свистом, воем, ревом,

Помчала воздух, прах и лист;

Под тяжкими ее крылами

Упали кедры вверх корнями

И затрещал Ливан кремнист.

Представь последний день природы,

Что пролилася звезд река;

На огнь пошли стеною воды,

Бугры взвились за облака;

Что вихри тучи к тучам гнали,

Что мрак лишь молньи освещали,

Что гром потряс всемирну ось,

Что солнце, мглою покровенно,

Ядро казалось раскаленно;

Се вид, как вшел в Измаил росс!

Вошел! «Не бойся», - рек и всюды

Простер свой троеграннып штык:

Поверглись тел кровавы груды,

Напрасно слышен жалоб крик;

Напрасно - бранны человека! -

Вы льете крови вашей реки,

Котору должно бы беречь, -

Но с самого веков начала

Война народы пожирала,

Священ стал долг: рубить и жечь!

Тот мыслит овладеть всем миром,

Тот не принять его оков;

Вселенной царь, стал врану пиром,

Герои - снедию волков.

Увы! пал крин, и пали терны.

По что ж? - Судьбы небесны темны:

Я здесь пою лишь браней честь.

Нас горсть, - ко полк лежит пред нами;

Нас полк, - но с тысячьми и тьмами

Мы низложили город в персть.

И се уже шумя стремится

Кровавой пены полн Дунай,

Пучина черная багрится,

Спершись от трупов, с краю в край;

Уже бледнеюща Мармора

Дрожит пловуща к ней позора,

Костры тел видя за костром!

Луна полна на башнях крови,

Поникли гордой Мекки брови;

Стамбул склонился вниз челом

О! ежели издревле миру

Побед славнейших звук гремит

И если приступ славен к Тиру, -

К Измаилу больше знаменит.

Там был вселенной покоритель,

Машин и башен сам строитель.

Горой он море запрудил, -

А здесь вождя одно веленье

Свершило храбрых россов рвенье;

Великий дух был вместо крыл.

Услышь, услышь, о ты, вселенна!

Победу смертных выше сил;

Внимай, Европа удивленна,

Каков сей россов подвиг был.

Языки, знайте, вразумляйтесь,

В надменных мыслях содрогайтесь;

Уверьтесь сим, что с нами бог;

Уверьтесь, что его рукою

Один попрет вас росс войною,

Коль встать из бездны зол возмог!

Я вижу страшную годину:

Его три века держит сон,

Простертую под ним долину

Покрыл везде колючий терн;

Лице туман подернул бледный,

Ослабли мышцы удрученны,

Скатилась в мрак глава его;

Разбойники вокруг суровы

Взложили тяжкие оковы,

Змея на сердце у него.

Он спит! - и насекомы гады

Румяный потемняют зрак,

Войны опустошают грады,

Раздоры пожирают злак;

Чуть зрится блеск его короны,

Страдает вера и законы,

И ты, к отечеству любовь!

Как зверь, его Батый рвет гладный,

Как змей, сосет лжецарь коварный:

Повсюду пролилася кровь!

Лежал он во своей печали,

Как темная в пустыне ночь;

Враги его рукоплескали.

Друзья не мыслили помочь,

Соседи грабежом алкали;

Князья, бояра в неге спали

И ползали в пыли, как червь, -

Но бог, но дух его великий

Сотряс с него беды толики,

Расторгнул лев железну вервь!

Восстал! - как утром холм высокой

Встает, подъемляся челом

Из мглы широкой и глубокой,

Разлитой вкруг его, - и гром

Поверх главы в ничто вменяя,

Ногами волны попирая,

Пошел, - и кто возмог против?

От шлема молнии скользили,

И океаны уступили,

Стопам его пути открыв.

Он сильны орды пхнул ногою,

Края азийски потряслись;

Упали царствы под рукою,

Цари, царицы в плен влеклись;

И победителей разитель,

Монархий света разрушитель

Простерся под его пятой:

В Европе грады брал, тряс троны,

Свергал царей, давал короны

Могущею своей рукой.

Где есть народ в краях вселенны,

Кто б столько сил в себе имел:

Без помощи, от всех стесненный.

Ярем с себя низвергнуть смел

И, вырвав бы венцы Лавровы,

Возверг на тех самих оковы,

Кто столько свету страшен был?

О росс! твоя лишь добродетель

Таких великих дел содетель;

Лишь твой орел луну затмил.

Лишь ты, простря твои победы,

Умел щедроты расточать:

Поляк, турк, перс, прусс, хин и шведы

Тому примеры могут дать.

На тех ты зришь спокойно стены,

Тем паки отдал грады пленны;

Там унял прю, тут бунт смирил;

И сколь ты был их победитель,

Не меньше друг, благотворитель,

Свое лишь только возвратил.

О кровь славян! Сын предков славных1

Несокрушаемый колосс!

Кому в величестве нет равных,

Возросший на полсвете росс!

Твои коль славны древни следы!

Громчай суть нынешни победы:

Зрю вкруг тебя лавровый лес;

Кавказ и Тавр ты преклоняешь,

Вселенной на среду ступаешь

И досязаешь до небес.

Уже в Эвксине с полунощи

Меж вод и звезд лежит туман,

Под ним плывут дремучи рощи;

Средь них как гор отломок льдян

Иль мужа нека тень седая

Сидит, очами озирая:

Как полный месяц, щит его,

Как сосна, рында обожженна,

Глава до облак вознесенна, -

Орел над шлемом у него.

За ним златая колесница

По розовым летит зарям;

Седящая на ней царица,

Великим равная мужам,

Рукою держит крест одною,

Возжженный пламенник другою,

И сыплет блески на Босфор;

Уже от северного света

Лице бледнеет Магомета,

И мрачный отвратил он взор.

Не вновь ли то Олег к Востоку

Под парусами флот ведет

И Ольга к древнему потоку

Занятый ею свет лиет?

Иль россов идет дух военный.

Христовой верой провожденный,

Ахеян спасть, агарян стерть? -

Я слышу, громы ударяют,

Пророки, камни, возглашают:

«То будет ныне или впредь!»

О вы, что в мыслях суетитесь

Столь славный россу путь претить.

Помочь врагу Христову тщитесь

И вере вашей изменить!

Чем столько поступать неправо,

Сперва исследуйте вы здраво

Свой путь, цель росса, суд небес;

Исследуйте и заключите:

Вы с кем и на кого хотите?

И что ваш року перевес?

Ничто, коль росс рожден судьбою

От варварских хранить вас уз,

Темиров попирать ногою,

Блюсть ваших от Омаров муз,

Отмстить крестовые походы,

Очистить иордански воды,

Священный гроб освободить,

Афинам возвратить Афину,

Град Константинов Константину

И мир Афету водворить.

Афету мир? - О труд избранный!

Достойнейший его детей,

Великими людьми желанный,

Свершишься ль ты средь наших дней?..

Доколь, Европа просвещенна,

С перуном будешь устремленна

Иа кровных братиев своих?

Не лучше ль внутрь раздор оставить

И с россом грудь одну составить

На общих супостат твоих?

Дай руку! - и пожди спокойно;

Сие и росс один свершит,

За беспрепятствие достойно

Тебя трофеем наградит.

Дай руку! - дай залог любови!

Не лей твоей и нашей крови,

Да месть всем в грудь нам не взойдет;

Пусть только ум Екатерины,

Как Архимед, создаст машины;

А росс вселенной потрясет.

Чего не может род сей славный,

Любя царей своих, свершить?

Умейте лишь, главы венчанны!

Его бесценну кровь щадить.

Умейте дать ему вы льготу,

К делам великим Дух, охоту

И правотой сердца пленить.

Вы можете его рукою

Всегда, войной и не войною,

Весь мир себя заставить чтить.

Война - как северно сиянье,

Лишь удивляет чернь одну:

Как светлой радуги блистанье,

Всяк мудрый любит тишину.

Что благовонней аромата?

Что слаще меда, краше злата

И драгоценнее порфир?

Не ты ль - которого всем взгляды

Лиют обилие, прохлады -

Прекрасный и полезный мир?

Приди, о кроткий житель неба,

Эдемской гражданин страны!

Приди! - и, как сопутник Феба,

Дух теплотворный, бог весны,

Дохни везде твоей душою!

Дохни, - да расцветет тобою

Рой сладости в домах, в сердцах!

Под сению Екатерины

Венчанны лавром исполины

Возлягут на своих громах.

Премудрость царствы управляет;

Крепит их вера, правый суд;

Их труд и мир обогащает,

Любовию они цветут.

О пол прекрасный и почтенный,

Кем россы рождены, кем пленны!

И вам днесь предлежат венцы.

Плоды побед суть звуки славы,

Побед основа - тверды нравы,

А добрых нравов вы творцы!

Когда на брани вы предметов

Лишилися любви своей,

И если без войны, наветов

Полна жизнь наша слез, скорбей, -

Утешьтесь! - Ветры в ветры дуют.

Стихии меж собой воюют;

Сей свет - училище терпеть.

И брань коль восстает судьбою,

Сын россиянки среди бою

Со славой должен умереть.

А слава тех не умирает,

Кто за отечество умрет;

Она так в вечности сияет,

Как в море ночью лунный свет.

Времен в глубоком отдаленьи

Потомство тех увидит тени,

Которых мужествен был дух.

С гробов их в души огнь польется,

Когда по рощам разнесется

Бессмертной лирой дел их звук.

1790

На возвращение графа Зубова из Персии

Цель нашей жизни - цель к рокою:

Проходим для того сей путь,

Чтобы от мразу иль от зною

Под кровом нощи отдохнуть.

Здесь нам встречаются стремнины,

Там терны, там ручьи в тени;

Там мягкие луга, равнины,

Там пасмурны, там ясны дни;

Сей с холма в пропасть упадает,

А тот взойти спешит на холм.

Кого же разум почитает

Из всех, идущих сим путем,

По самой истине счастливым?

Не тех ли, что, челоы к звездам

Превознесяся горделивым,

Мечтают быть равны богам;

Что в пурпуре и на престоле

Превыше смертных восседят?

Иль тех, что в хижине, в юдоле,

Смиренно на соломе спят?

Ах, нет! - не те и не другие

Любимцы прямо суть небес,

Которых мучат страхи злые,

Прельщают сны приятных грез, -

Но тот блажен, кто не боится

Фортуны потерять своей,

За ней на высоту не мчится,

Идет середнею стезей,

И след во всяком состоянья

Цветами усыпает свой;

Кто при конце своих ристаний

Вдали зреть может за собой

Аллею подвигов прекрасных;

Дав совести своей отчет

В минутах светлых и ненастных,

С улыбкою часы те чтет,

Как сам благими насладился,

Как спас других от бед, от нужд,

Как быть всем добрым торопился,

Раскаянья и вздохов чужд.

О юный вождь! Сверша походы,

Прошел ты с воинством Кавказ,

Зрел ужасы, красы природы:

Как, с ребр там страшных гор лиясь,

Ревут в мрак бездч сердиты реки;

Как с чел их с грохотом снега

Падут, лежавши целы веки;

Как серны, вниз склонив рога,

Зрят в мгле спокойно под собою

Рожденье молний и громов.

Ты зрел - как ясною порою

Там солнечны лучи, средь льдов,

Средь вод, играя, отражаясь,

Великолепный кажут вид;

Как, в разноцветных рассеваясь

Там брызгах, тонкий дождь горит;

Как глыба там сизо-янтарна,

Навесясь, смотрит в темный бор;

А там заря злато-багряна

Сквозь лее увеселяет взор.

Ты видел - Каспий, протягаясь,

Как в камышах, в песках лежит,

Лицом веселым осклабляясь,

Пловцов ко плаванью манит;

И вдруг как, бурей рассердяся,

Встает в упор ее крылам,

То скачет в твердь, то, в ад стремяся,

Трезубцем бьет по кораблям;

Столбом власы седые вьются,

И глас его гремит в горах.

Ты видел - как во тьме секутся

С громами громы в облаках,

Как бездны пламень извергают,

Как в тучах роет огнь бразды,

Как в воздухе пары сгорают,

Как светят свеч в лесах ряды.

Ты видел, - как в степи средь зною

Огромных змей стога кишат,

Как блещут пестрой чешуею

И льют, шипя, друг в друга яд.

Ты домы зрел царей, - вселенну,

Внизу, вверху, ты видел всё;

Упадшу спицу, вознесенну,

Вертяще мира колесо.

Ты зрел - и как в Вратах Железных

(О! вспомни ты о сем часе!)

По духу войск, тобой веденных,

По младости твоей, красе,

По быстром персов покореньи

В тебе я Александра чтил!

О! вспомни, как в том восхищенья,

Пророча, я тебя хвалил:

«Смотри, - я рек, - триумф минуту,

А добродетель век живет».

Сбылось! - Игру днесь счастья люту

И как оно к тебе хребет

Свой с грозным смехом повернуло,

Ты видишь, - видишь, как мечты

Сиянье вкруг тебя заснуло,

Прошло, - остался только ты.

Остался ты! - и та прекрасна

Душа почтенна будет ввек,

С которой ты внимал несчастна

И был в вельможе человек,

Который с сердцем откровенным

Своих и чуждых принимал,

Старейших вкруг себя надменным

Воззрением не огорчал.

Ты был что есть, - и не страшися

Объятия друзей своих.

Приди ты к ним! Иль уклонися

Познать премудрость царств иных.

Учиться никогда не поздно,

Исправь проступки юных лет;

То сердце прямо благородно.

Что ищет над собой побед.

Смотри, как в ясный день, как в буре

Суворов тверд, велик всегда!

Ступай за ним! - небес в лазуре

Еще горит его звезда.

Кто был на тысяще сраженьях

Не победим, а победил,

Нет нужды в блесках, в украшеньях

Тому, кто царство покорил!

Умей лишь сделаться известным

По добродетелям своим

И не тужи по снам прелестным,

Мечтавшимся очам твоим:

Они прошли - и возвратятся;

Пройти вновь могут - и прийти.

Как страннику в пути встречаться

Со многим должно, и идти,

И на горах и под горами,

Роскошничать и глад терпеть, -

Бывает так со всеми нами,

Премены рока долг наш зреть.

Но кто был мужествен душою,

Шел равнодушней сим путем,

Тот ближе был к тому покою,

К которому мы все идем.

1797

На ворожбу

Не любопытствуй запрещенным

Халдейским мудрованьем знать:

Какая есть судьба рожденным

И сколь нам долго проживать?

Полезнее о том не ведать

И не гадать, что будет впредь;

Ни лиха, ни добра не бегать,

А принимать, что ни придет.

Пусть боги свыше посылают

Жестокий зной иль лютый мраз[

Пусть бури гровы повторяют

Иль грянет гром в последний раз, -

Что нужды? - Будь мудрей, чем прежде,

Впрок вин не запасай драгих;

Обрезывай крыле надежде

По краткости ты дней своих.

Так! - Время злое быстротечно,

Летит меж тем, как говорим;

Щипли ж веселие сердечно

С тех роз, на кои мы глядим;

Красуйся дня сего благими,

Пей чашу радости теперь;

Не льстись горами золотыми

И будущему дню не верь.

1798

На выздоровление Мецената

Кровавая луна блистала

Чрез покровенный ночью лес,

На море мрачном простирала

Столбом багровый свет с небес.

По огненным зыбям мелькая,

Я видел, в лодке некто плыл;

Тут ветер, страшно завывая,

Ударил в лес - и лес завыл;

Из бездн восстали пенны горы,

Брега пустили томный стон;

Сквозь бурные стихиев споры

Зияла тьма со всех сторон.

Ко брегу лодка приплывала,

Приближилась она ко мне;

Тень белая на ней мелькала,

Как образ мраморный, во тьме.

Утих шум рощ, умолк рев водный,

Лишь стонут в тишине часы;

Стремится пот по мне холодный

И дыбом восстают власы;

На брег из лодки вылезает

Старик угрюмый и седой

И, озираясь, подпирает

Себя ужасною косой.

Тогда по брегу раздалися

Надгробный плач и вой людей,

Отвсюду к старику сошлися

Бесчисленны толпы теней;

Прискорбны, бледны и безгласны,

Они, потупя взоры, шли;

Цепями фурии ужасны

К морскому брегу их вели.

Старик кровавыми когтями

К себе на лодку их влечет:

Богач и нищ, рабы с царями,

Все равно оставляют свет.

Уж в лодке многие мечтались

Знакомые и мне черты,

Другие к оной приближались;

Меж их, Шувалов! был и ты.

И ты, друг муз, друг смертных роду,

Фарос младых вельмож и мой!

И ты Коцита зрел уж воду;

Коса смертельна над тобой,

Рассекши мрак густой, сверкала,

Подобно как перун с небес;

Эреба бездна уж зияла,

И ногу в вечность ты занес.

Болезнь и страх неизреченный

Тогда стеснили грудь мою:

«Кем добродетели почтенны,

Кто род, и сан, и жизнь свою

Старался тем единым славить,

Чтоб ближнему благотворить,

Потомству храм наук оставить,

Тому ли век толь краткий жить?

Ужель враг чести и пороку,

И злой и добрый человек,

Единому подвластны року?

О боже праведньй!» - я рек.

Но вдруг средь облака златого,

На крыльях утренней зари,

Во зраке божества младого,

Которого рабы, цари,

Все люди равномерно любят,

Но все не равно берегут,

Которого лень, роскошь губят,

Крепят умеренность и труд, -

Здоровье - дар небес бесценный -

Слетело в твой чертог и, взяв

В златом сосуде сок врачебный,

Кропя тебя, рекло: «Будь здрав!»

Ты здрав! Хор муз, тебе любезных,

Драгую жизнь твою любя,

Наместо кипарисов слезных

Венчают лаврами тебя.

Прияв одна трубу златую,

Другая строя лирный глас,

Та арфу, та свирель простую,

Воспели, - и воспел Парнас:

«Живи, наукам благодетель!

Твоя жизнь ввек цвести должна;

Не умирает добродетель,

Бессмертна музами она».

Бессмертны музами Периклы,

И Меценаты ввек живут.

Подобно память, слава, титлы

Твои, Шувалов, не умрут.

Великий Петр к нам ввел науки,

А дщерь его ввела к нам вкус;

Ты, к знаньям простирая руки,

У ней предстателем был муз;

Досель гремит нам в Илиаде

О Несторах, Улиссах гром, -

Равно бессмертен в Петриаде

Ты Ломоносовым пером.

1781

На гроб N.N.

Сребра и злата не дал в лихву

И с неповинных не брал мзды,

Коварством не вводил в ловитву

И не ковал ничьей беды;

Но верой, правдой вержа злобу,

В долгу оставил трех царей.

Приди вздохнуть, прохожий, к гробу,

Покоищу его костей.

1804

На гроб вельможи и героя

В сем мавзолее погребен

Пример сияния людского,

Пример ничтожества мирского:

Герой — и тлен.

После 1780

На гробы рода Державиных

в Казанской губернии и уезде,

в селе Егорьеве

О праотцев моих и родших прах священный!

Я не принес на гроб вам злата и сребра

И не размножил ваш собою род почтенный;

Винюсь: я жил, сколь мог, для общего добра.

1810

На кабаке Борея

От вяхи той бледнея,

Бог хлада слякоть, слюни

Из глотки источил,

Всю землю замочил.

Узря ту Осень шутку

Их вправду драться нудит,

Подняв пред ними юбку,

Дожди, как реки, прудит,

Плеща им в рожи грязь.

Как дуракам смеясь.

В убранстве козырбацком,

Со ямщиком-нахалом,

На иноходце хватском,

Под белым покрывалом

Бореева кума

Катит в санях - Зима.

Кати, кума драгая,

В шубеночке атласной,

Чтоб Осень, баба злая,

На Астраханской Красной

Не шлендала кабак

И не кутила драк.

Кати к нам белолика,

Кати, Зима младая,

И, льстя седого трыка

И страсть к нему являя,

Эола усмири,

С Бореем помири.

Спеши, и нашу музу,

Кабацкую певицу,

Наполнь хмельного грузу,

Наладь ее скрыпицу, - Строй пунш твоей рукой,

Захарьин! пей и пой.

Пой, только не стихеры,

И будь лишь в стойке дивен,

На разные манеры

Ори ширенъ да вирень,

Да лист, братцы, трава.

О пьяна голова!

1787

На кончину великой княжны Ольги Павловны

Ночь лишь седьмую

Мрачного трона

Степень прешла,

С росска Сиона

Звезду златую

Смерть сорвала.

Луч, покатяся

С синего неба,

В бездне яогас!

Утрення, ясна,

Тень золотая!

Краток твой блеск.

Ольга прекрасна,

Ольга драгая!

Тень твоё был век.

Что твое утро

В вечности целой?

Меней, чем миг!

Юная роза

Лишь развернула

Алый шипок,

Вдруг от мороза

В лоне уснула,

Свянул цветок:

Так и с царевной;

Нет уж в ней жизни,

Смерть на челе!

К отчему лону,

К матери нежной,

К братьям, сестрам,

К скипетру, трону,

К бабке любезной,

К верным рабам,

Милый младенец!

Ты уж с улыбкой

Рук не прострешь.

Лик полутонный,

Тихое пенье,

Мрачность одежд,

Вздохи и стоны,

Слезно теченье,

В дыме блеск свеч,

Норда царицы

Бледность, безмолвье -

Страшный позор!

Где вы стеснились?

Что окружили?

Чей видим труп?

Иль вы забылись,

В гроб положили

Спящего тут

Ангела в теле? -

Ольга прекрасна

Ангел был наш.

Вижу в сиянье

Грады эфира,

Солнцы кругом!

Вижу собранье

Горнего мира;

Ангелов сонм,

Руки простерши,

Ольгу приемлют

В светлый свой полк.

Вижу блажениу

Чистую душу

Всю из огня,

В сеет облеченну!

В райскую кущу

Идет дитя;

Зрит на Россию,

Зрит на Петрополь,

Зрит на родных,

Зрит на пииту,

Жизнь и успенье

Кто ее пел,

Чей в умиленье

Дождь на ланиту

Искрой летел;

Слышит звук лиры,

Томные гласы

Песни моей.

Мира содетель,

Святость и прочность

Царства суть чьи!

Коль добродетель

И непорочность

Слуги твои,

Коих ко смертным

Ты посылаешь

Стражами быть, -

Даждь, да над нами

Ольги блаженной

Плавает дух;

Чтоб, как очами,

Над полвселенной

Неба сей друг

Зрел нас звездами,

Дланью багряной

Сыпал к нам свет.

Племя Петрово,

Екатерины

Здравьем чело,

Сень бы Лаврова,

Мирные крины -

Всё нам цвело;

Дни бы златые,

Сребряны росы

С облак лились.

Не было б царства

В свете другого

Счастливей нас;

Яда коварства,

Равенства злого,

Буйства зараз,

Вольности мнимой,

Ангел хранитель,

Нас ты избавь!

И средь эфира,

В дебри тьмозвездной,

В райской тиши,

Где днесь Пленира,

Друг мой любезной,

Сердца, души

В ней половину,

Гений России,

Призри мою!

1795

На новый год

Рассекши огненной стезею

Небесный синеватый свод,

Багряной облечен зарею,

Сошел на землю Новый год;

Сошел, - и гласы раздалися,

Мечты, надежды понеслися

Навстречу божеству сему.

Гряди, сын вечности прекрасный!

Гряди, часов и дней отец!

Зовет счастливый и несчастный:

Подай желаниям венец!

И самого среди блаженства

Желаем блага совершенства

И недовольны мы судьбой.

Еще вельможа возвышаться,

Еще сильнее хочет быть;

Богач богатством осыпаться

И горы злата накопить;

Герой бессмертной жаждет славы,

Корысти льстец, Лукулл забавы

И счастия игрок в игре.

Мое желание: предаться

Всевышнего во всем судьбе,

За счастьем в свете не гоняться,

Искать его в самом себе.

Меня здоровье, совесть права,

Достаток нужный, добра слава

Творят счастливее царей.

А если милой и приятной

Любим Пленирой я моей

И в светской жизни коловратной

Имею искренних друзей,

Живу с моим соседом в мире,

Умею петь, играть на лире, -

То кто счастливее меня?

От должностей в часы свободны

Пою моих я радость дней;

Пою творцу хвалы духовны

И добрых я пою царей.

Приятней гласы становятся,

И слезы нежности катятся,

Как россов матерь я пою.

Петры, и Генрихи, и Титы

В народных век живут сердцах;

Екатерины не забыты

Пребудут в тысящи веках.

Уже я вижу монументы,

Которых свергнуть элементы

И время не имеют сил.

Конец 1780 или начало 1781

На отсутствие Ее Велич. в Белоруссию

Не бряцай, печальна лира,

Громкой песни ты сей час,

Благодетельница мира

Удалилася от нас.

Муз богиня удалилась,

Из Петрополя сокрылась

Матерь от своих детей:

Солнцу красному подобно,

Счастье, кажется, народно

Укатилося за ней.

Пусты домы, пусты рощи,

Пустота у нас в сердцах.

Как среди глубокой нощи

Дремлет тишина в лесах,

Вся природа унывает,

Мрак боязни рассевает,

Ужас ходит по следам;

Если б ветры не дышали

И потоки не журчали,

Образ смерти зрелся б нам.

Так, с тобою в разлученьи,

Скорбью мы помрачены;

Лишь о нас твои раченьи

Оживленье сей страны.

Мы уставы получаем,

Вновь блаженство почерпаем

От премудрости твоей;

Но оно с тобой нам краше:

Возвратись, светило наше!

Возвратися к нам скорей.

Человечество тобою,

Истина и совесть в суд

Сей начальствовать страною

В велелепии грядут;

Благодать на них сияет,

Памятник изображает

Твой из радужных лучей;

Злость поверженна скрежещет,

В узах ябеда трепещет;

Глас зовет твоих людей.

Будь усердия свидетель,

Благодарность нашу зри.

Ежели за добродетель

Обожаемы цари:

Зри ты жертвы непорочны,

Олтари тебе заочны

В сердце тщимся созидать,

В души твой закон влагаем,

И в восторге восклицаем:

Возвратися, наша мать!—

Возвратися!— И уставы

Ты собою освяти,

К храму счастия и славы

Нам являючи пути.

Возвратися!— Если ж должно,

Продолжай путь неотложно

К утешенью стран других;

Пусть страны узрят иные

Все величества земные

В добродетелях твоих.