Memento Mori

Бедный, дрожащий зверёк,

Раненный выстрелом,

Плохо себя ты сберёг:

Доли не выстроил.

Лапы и хвост поджимал,

Морщился ласково,

Скраивал свой идеал

Начерно, наскоро.

Сердцем не бейся в судьбу:

Накрепко заперто.

Спёрло дыханье в зобу

Чуть ли не замертво.

Болью предсмертных потуг

Жил не надсаживай:

Видно, не нам с тобой, друг,

Встретиться заживо.

Что-то в нежданной судьбе

Вышло навыворот,

Раз не мелькнуло тебе

Верного выбора.

Кровью исходишь? скулишь,

Жмурясь на извергов,

Тёпленький, серый малыш?..

Сиверко, сиверко!

Ноги дрожат и ползут,

Потные, мокрые,

Бегом последних минут

Стёртые до крови.

Словно в заветном рывке

С силой рванулись и...

Всё повторяют пике

Смертной конвульсии.

Трепетом самых основ

Двинуто под руку:

Скоро тягучий озноб

Влезет до потроху.

Жизнь, что была не полна —

Отмель на отмели! —

Им-то хоть и не нужна, —

Взяли да отняли.

Ихнего права не трожь

Писком: «а где ж оно?»

Что-то ты дуба даёшь

Медленно, мешкотно.

Слабостям, чорт подери,

Место не в очерке!

Жалостный тон убери,

Брось разговорчики!

Чтоб у злодеев (тьфу, тьфу!)

Слёзы не падали

В каждую эту строфу

Из-за падали.

1947

Ай, люли

1

Заиграли светотени:

Потянуло от земли

Свежим запахом растений –

Ай, люли.

Поводя холодным носом,

Побежали кобели –

Фтю!.. по половым вопросам,

Ай, люли.

Кораблей и пароходов

Заскрипевшие рули

Забурлили в полных водах –

Ай, люли...

Заплясали по озёрам

Молодые голавли,

Завели безмолвным хором:

Ай, люли.

Ну а люди, ну а люди,

Поглядев на корабли,

Будто вспомнили о чуде –

Ай, люли, –

Распахнув умы и души

(Ох уж эти утили!),

Ватой затыкают уши

(Ай, люли!..)

И мечтают о предмете

Из родимой конопли:

Кнут, вожжа, верёвка, сети...

Ай, люли...

2

Для войны необходимы

Единицы и нули:

Ад из грязи, шума, дыма –

Ай, люли!

В чистом небе самолёты

Загудели, как шмели:

Что ты, что ты, что ты, что ты,

Ай, люли?..

В день пригожий и весенний,

Застучали костыли

В сени, лучшие из сеней,

Ай люли:

Неудобны в обороте

И торчат, как горбыли,

Так, что шкуру оборвёте,

Ай, люли...

Ни слезами, ни слюнями

Не перешибить сопли...

Что-то завтра будет с нами?

Ай, люли?

Много всяких наций кули

Тащат тяжкие кули...

Эй, вы, ну ли, что заснули?

Ай, люли!..

Скажут правду, правду скажут

Европейские врали:

Им положено по стажу

Ай, люли.

Городские кавалеры –

Ух какие ковали –

Подкуют хоть символ веры:

Ай, люли!

3

Осенив себя крестами,

Вышли в поле севали:

Ну, колхознички-крестьяне,

Ай, люли!

Если с неба прямо в сердце

Потянули журавли,

У злодея вянет зверство,

Ай, люли.

Очень жалко, что такого

Не знавали короли:

Это было бы им ново –

Ай, люли.

Генералы офицерам

Не кричали б: «целься, пли

По врагу живым манером!»

Ай, люли…

Зарывающим таланты

По полтиннику рубли

Предложили б спекулянты –

Ай, люли…

Этой купли и продажи

Не стерпели б москали:

«Что ж такого, если даже

Ай, люли?»

Вроде будто не по чести

Вот так бредни развели?!

Не сидится, вишь, на месте, –

Ай, люли?..

Завивает половодье

Сновиденья да хмели:

Крепче, знай, держи поводья, –

Ай, люли!

4

Если я сижу на стуле,

Стало быть, не на мели.

Ну-ка, братцы, затянули

Ай, люли!

Пусть старательно полмира

Охраняют патрули:

Я не выйду из трактира:

Ай, люли…

Закажу я осетрину

И говядину-були,

Шапку на уши надвину –

Ай, люли!

Выпью чаю, выпью водки,

Цинандали и шабли,

Запищат тогда красотки –

Ай, люли…

Ведь истории колёса

Не касательны до тли?

Уж я сею, сею просо –

Ай, люли!

Кто это, ощерив морду,

Кажет кукиш из щели?

Я ему отвечу твёрдо:

Ай, люли.

Ну и ладно! Коль от петли

Недалёко до петли,

Так сначала не запеть ли

Ай, люли?

Февраль 1947

Ветра горные синкопы...

Ветра горные синкопы

С тупостью контрабасьей

Теребят венком икоты

Собственное громогласье.

Кашу маек и футболок

Расхлёбывает прозаик:

Выдержанный идеолог

Вышеизложенных маек.

Взглянешь, будто жребий вынешь

На юру своих позиций:

Дивно шевельнётся финиш

Сна сквозь тапочки и ситцы.

Эй, разинутый писатель

Забияк, тихонь и мошек,

Это сказано касатель –

Но, ну, хоть бы женских ножек.

Это сказано особен-

Но применительно к жизням,

Средь ухабов и колдобин,

Коими в потомках взвизгнем.

Это сказано затем,

Чтоб иметь право

Выбора сквозных тем

В нашей целости дырявой.

1933

Вновь

Не умирайте, подождите:

Мне с вами очень интересно.

Под те метели, под дожди те,

Что в нас летели столь телесно,

Мне вновь прокрасться б, вновь упасть б ещё,

Вновь подышать бы влажным сумраком,

Пробиться б на живое пастбище,

Навстречу солнушкам и сумеркам.

Того, что все дыханья ценят,

Нам выпало не так уж много:

То – глина, то – асбест, то – цемент, –

И запорошена дорога...

Где ж было выглянуть растеньицу

Кусочком яркой, щуплой зелени,

Когда на жизнь как на изменницу

Всё – валит веленого веленей.

Венками с трупов всех Офелий,

Любовным вихрем всех Франчесок,

Браслетками всех Нин – летели

Века в мгновений перелесок.

Вот мы и дожили до зрелости,

Почти уж съёжились от старости,

В каком-то нерешённом ребусе

О Гамлете, Икаре, Фаусте.

Февраль 1947

Возрожденье

Все мы — ровесники, младенцы и старушки —

Жизнь ежедневную посильно создаем,

То вздор отпетый чуть не до небес раздувши,

А то сокровище отправивши на слом.

И отовсюду-то грозят нам чьи-то жезлы:

Доноса и толчка, приказа и перста...

Невыпотрошенный — глотай, что в рот полезло,

А выпотрошат — так уж не отворишь рта.

Живем, носы задрав, но прячась за кулисы

То честолюбий, то успехов, то скорбей...

Старательно доим наш пафос тугосисый,

Крепя энтузиазм предложенных идей.

И если это все уж выглядит не вовсе

Непрезентабельно, по правде говоря,

В том виноват не зуд, чесавшийся в Хеопсе,

А трудно занимающаяся заря.

Там был разгульный смрад вослед ночной пирушке,

Здесь — перед ярким днем рассветный, легкий дым,

Все мы — ровесники, младенцы и старушки —

Благую будущность, наверно, создадим.

1947

Высокий мир наук...

Высокий мир наук

Не бешенством постигнут:

Не в мановенье рук

Закоренелый стигмат.

Велосипедный сон

Того, что довелось нам

Перенести, несём

В своём дыханье постном.

То выплеснем сплеча,

То лоснимся от сала...

И жизнь – то горяча,

То хладна – проблистала.

А нам-то что? Мы – де...

По миру колесим, мол,

Как в радости, в беде

Угадывая символ.

И то не грех, хотя,

Коль рассудить по сути,

В суть мира молотя,

Вздыхаем об уюте,

Невежественно, но

Упорно лясы точим,

Долбя всю жизнь одно:

Де – ничего не хочем.

1933

Город взвален долгим вечером...

Город взвален долгим вечером

На плечи людских бессонниц.

Ночь дрожит стеклянным черепом.

Я бегу, как незнакомец,

Мимо собственной комедии.

Благодушней, чем мерзавец,

Распускается столетие;

На дрожжах своих красавиц

Разбухая все проклятее,

Прибедняются по-вдовьи:

Диктатура, демократия,

Мистика, средневековье,

Провокация, двуличие,

Малодушие, шпионство...

Каннибальские обычаи

Нынче вынужден я конста...

1933

Живописное обозрение

1

Солнце – матерью –

Нравоучительствует

Здраво и материалистично.

Месяц – Пантелеймоном –

Качается

Укоризненно и елейно.

Живой разлив

Почек, листьев, лепестков,

Веток, цветиков, злаков,

Трав, корней и былинок.

Душистый винегрет

Мелкопоместных и владетельных

Овощей и корнеплодов.

Сочная тяжесть

Отставных плодов.

Потомственное разложенье

Осунувшихся цветов.

2

На условленных местах

Нетерпеливо комсомолятся девчонки

Или нервничают пареньки,

Запоминая влюблёнными телами

Разнообразные процветанья.

По солнцепёкам

С полей тащатся дачницы,

Уткнувши точёные носики

В неудобные букеты.

В садах

Стайки сорванцов

Наскоро набивают постные брюшки

Неусторожённой добычей.

От опушек

Тянутся оравы детворы,

Хозяйственно согнутой

Под грибным грузом.

По рынкам

Вдосталь удобренные хозяюшки

Выкатывают острые глазки

На отлежавшееся богатство.

У приятелей

Семейные ответственные работники

Штурмуют тёпленьких капризниц

Щедрыми великолепьями

Иностранных вкуснятин.

На перронах

Клетчатые джентльменки

Плотоядно фыркают

В охапки мертвецов.

С кушеток

Только что отлюбленные нэпячки

Удовлетворённо растопыривают ноздри

На подвластные цветники.

3

Буйное вундеркиндство тополей;

Угарная острота черёмух;

Утрированные колпачки каштанов;

Шершавые подмышки бузин;

Земляная сочность сиреней;

Огуречная свежесть жасминов;

Лёгонькие крылышки шиповников;

Ювелирные подвески боярышников;

Озябшее шушуканье осин;

Льстивые диваны ив;

Тёмная гордость ольх;

Узорчатая горечь берёз;

Ржавые ноги рябин;

Крепкое шуршанье дубов;

Сухая размеренность сосен;

Просмолённая прелость ёлок;

Непролазные заросли орешников;

Сладкая гарь лип.

Поднебесный простор сена;

Меховые сугробы мхов;

Добродушные своры репейников;

Шерстяные веера лопухов;

Вспыльчивые стаи крапив;

Пряные горлы дягилей;

Ситцевые куколки мальв;

Укромные рюмки повилик;

Китайские зонтики анисов;

Прислушивающиеся головы подсолнечников;

Связное перестукиванье камышей;

Стеариновые фарфоры водяных лилий.

Акварельные кулачки кувшинок;

Медовая сырость незабудок;

Багровые макушки конских щавелей;

Трепещущий бисер богородицыных слёзок;

Растрёпанные конуса петухиликуриц;

Пушистые мизинцы тимофеевок;

Лимонные огоньки лютиков;

Обгорелые головёшки одуванчиков;

Пролетарские созвездья матрёшек;

Солнечная лекарственность ромашек;

Колыбельная безвольность колокольчиков;

Зубастые гирлянды мышиных горошков;

Двухголосная пестрота ивандамарий;

Открытые ранки гвоздик;

Летние небеса цикориев;

Финиковые косточки хлопушек;

Бенгальское пламя чертополохов;

Острые зубки маргариток;

Интимная нескромность ночных фиалок;

Щетинистые брошки полевых астр;

Раздутые ноздри львиных зевов;

Липкие язвы дрём;

Театральные капоры кашек;

Выцветшая ветхость бессмертников;

Суховатый мёд васильков;

Пыльная хина полыней.

Скромные ёлки ржей;

Полные косы пшениц;

Усатые хребты овсов;

Дурманящая вялость коноплей;

Отяжелевшие султаны просов;

Поджаристые брызги гречих;

Голубоглазые жилки льнов;

Пышные усы ячменей.

Стеклянные бусы смородин;

Карамельные пузики крыжовников;

Мокрые губки малин;

Близкие глаза вишен;

Выпуклые лбы клубник;

Загорелые лысины яблок;

Отёкшие окорочка груш;

Распухшие гланды слив;

Веснущатые носики земляник;

Выдавленные капли костяник;

Пресное сусло черник;

Горьковатые пригорки брусник;

Раскалённые ячмени волчьих ягод;

Вяжущая сладость можжевельников.

Прыщавые нарывы мухоморов;

Влажные струпья поганок;

Сырые пузыри дождевиков;

Гончие подпалины зайчат;

Рыжие лилии лисичек;

Вылупившиеся шишки шампиньонов;

Карапузная спесивость боровиков;

Краплёные стволы подберёзовиков;

Бесстыдный приапизм подосиновиков;

Сопливые толпы маслят;

Разноцветные блюдца сыроежек;

Мохнатая мертвенность груздей;

Крепкие уши рыжиков;

Скользкие болванки валуёв;

Продрогшие пучки опят;

Дешёвая крепость сухарей;

Розовая фланель волнушек.

Скрипучая пышнота капуст;

Ревматические опухоли картошек;

Деревянные кубари реп;

Лошадиные коленки свёкол;

Ядрёные корни морковей;

Хрупкие шелка луков;

Обдрипанные миноги петрушек;

Помойная доблесть редек;

Детские трупики спарж,

Девичья старость редисок;

Тупая талантливость огурцов;

Морская свежесть укропов;

Крепкая непристойность хренов;

Напряжённые груди бушм;

Свиные туши кормовых свёкол;

Здоровенные вымена тыкв.

Холодные ляжки дынь;

Футбольные ядра арбузов;

Мускулистые волокна ананасов;

Мозолистые комья гранатов;

Потрескавшиеся губы апельсинов;

Ликёрные язычки мандаринов;

Ватные шейки бананов;

Аппетитные ягодицы персиков.

Сладкий пот резед;

Горькая свежесть астр;

Грудная сладость роз;

Мягкий перец левкоев;

Пленная томность табаков;

Картофельная юность вербен;

Уездный яд бархоток;

Плакучие метёлки мят;

Податливые щёки маков;

Медузьи причёски георгинов;

Нежный батист душистых горошков;

Узорные лапы папоротников;

Огненные бокалы лилий;

Епархиальная наивность анютиных глазок;

Надушенные чепчики гелиотропов;

Гусарская пустота пионов;

Кружевная мякоть гвоздик.

Густые кусты азалий;

Любопытные мордочки альпийских фиалок;

Бескровные щупальца хризантем;

Выдохшиеся ладони персидских сиреней;

Непристойная распущенность тубероз;

Изнасилованная бледность лилий;

Мясистая вонь гиацинтов;

Ненасытная извращённость орхидей;

Шикарные махры гортензий:

Обнажённая теплота мимоз;

Важная безуханность тюльпанов;

Чахоточные свечи нарциссов;

Недоношенные щепотки подснежников;

Восковые фигурки ландышей.

Март 1927

Живые люди вряд ли дрогнут...

Живые люди вряд ли дрогнут

(Дрожать – ни небесам, ни землям!),

Когда прокиснет вялый догмат,

Который нынче столь приемлем,

Которым нынче (эка подлость!)

В глаза и мысли нагло тычет

Тот, для кого любая область

Из самого себя навычет.

Мне-то начхать! Ликуйте, пейте,

Трубя в победные фанфары!

Я – что ж? – смогу сыграть на флейте

За неимением гитары

Иль спеть, а то смолчать и вовсе,

Чтоб кто-нибудь потом: «Причём он

Без употребленья рассохся,

Как опрокинутый бочонок»…

Нет. Я твёрдо и безвозмездно,

А также горячо и прямо

Скажу о том, какая бездна

Мила на вид, как панорама.

Пыл метонимий и синекдох

Охвачен подданным искусством

Не в миг, когда дыханье не в дых

И мозг неверностью искусан.

Неточность «дважды два – четыре» –

С другого бока, исподлобья.

Лихой пиит, привыкший к лире,

Вдруг видит: лиры, нет; оглобля!

Эх, этим длинным инструментом

Огреть бы болтунов по спинам

А главного (ну, монстр... ну, ментор…)

За дряхлость – лёгкой хворостиной.

1933

Кантата

Расхаживаю, разъезжаю, людей показываю, себя смотрю.

Каждый встречный-поперечный –

Продукт законченный и беспечный

Любовного акта,

Как-то:

От одного названья,

По милому имени,

В нежном словечке,

За одно названьице «пеночка»,

Что выпорхнет из незабвенненького,

Коли и жить-то не на что,

И положиться-то не на кого.

Вышеизложенное что лютик:

Легко за ним прогуляться

Туда, где природа и люди

На море и на суше

Бьют баклуши,

Точат балясы.

«Индивидуи» и «классы»,

«Души» и «туши».

Всякое людское отродье

Зрелого возраста и рода

Прошло сквозь огни, медные трубы, воды;

Сквозь себя, мужей и жён.

Отменна вода.

Теоретичен огонь.

Пусты лбы и трубы.

Прелестны – хоть навсегда

(Только тронь!) –

Свежие губы.

Давненько это было:

Совсем недавно.

Давным-давно:

Каких-нибудь десять лет тому назад.

Не надо быть ни пророком, ни провидцем

Ни ещё каким-нито оборотнем,

А непредубеждённым гражданином,

Чтоб оценивать положенье нашей страны,

Как лучшее в мировой ситуации.

Нас астрономически много,

Спаянных пока что в СССР.

Наша колония, рынок и сырьё, –

Сердце и честь каждого человека,

Живущего и будущего жить.

Мы непорочно бедны:

Так и есть куда богатеть.

Мы горны, долинны, речны, морски и лесны:

Так есть куда силу девать,

Чтоб получить вдвое.

С севера к нам не подступишь: сдохнешь!

Сами путём не знаем,

А узнаём и узнаем,

Чего там деется;

Какое богатство веками

Ждёт не дождётся быть взятым:

И будет.

Близок локоть с Запада –

А не куснёшь:

Только заглазеешься – пасть отточишь, –

Глядь, соседушка по-приятельски

В бок

Вгрызся.

С юга: – жарко, да слишком живописно

(Читай: непроходимо);

К тому ж афганцы, персы, турки

Несознательны, хоть убей:

Липнут к северу, как мухи на мёд,

Точно знают, где спасенье.

Щипнуто было с востока: –

Да вышло столь дальневосточно,

Что, пораженью поражаясь,

Спешно распоряжались:

Оскаленные морды счесть улыбкой,

Трупы – спящими,

Пленных – туристами в СССР.

1930

Кукареку

Сократ был контрреволюционером,

За что и принял смерти приз.

Плюнь, трижды плюнь. Стократ — другим манером

Горячей жизни прикоснись.

Высокопоэтические мысли

(Благоразумью ль вопреки?)

Поглубже прячь; в глухой архив отчисли:

Чтоб корень вырос, режь ростки.

На выспреннее вытараща зенки,

О сверхсознанье не трубя,

Строй смирно домиков и замков стенки —

Да не поставят к ней тебя.

Да благо будет ти, да многодетным

Покинешь ты курятник свой,

Когда пожмет, отмыв грядущий свет нам,

Рука руку — твоей рукой.

1947

Не поповская начинка...

Не поповская начинка

Про меня насочиняла.

Чисто бабочки личинка

В недрах школьного пенала

Выводился незаметно

Под зиянья грубых глоток,

Ни газетой, ни сонетом

Не обременённый. Что так

Мой невежливый, смертельный,

Обязательный рассудок

Хладнокровно пучит бельма

На букетик незабудок?

Что так невольно и странно

Озабочено сознанье,

Точно младенец по странам

Не прогуливался с няней?

Что так нерациональна,

Велика мне моя юность,

Как внакидку, – вроде – тальма?

Думал, сдохну, не просунусь.

Ан нет! С любопытством вдвинут

В щель пенала грязный ноготь,

И на свет внезапно вынут

Я – с запрещением трогать, –

Потому что щуп и гогот

Шкуру куколки увечат.

Труд приличен и нелёгок;

Мне ж – равны и чёт и нечёт.

1933

Нелюдимо

Нелюдимо наше горе:

Одиночество, как тьма,

Обживается тем скоре,

Чем слабей огонь ума.

Нелюдима радость наша:

Бред угрюмый, сон больной...

Жизни выпитая чаша –

Бесприютный непокой.

И когда проходит мимо –

Ни обычно, ни ново –

Наше счастье: нелюдимо,

Потому что нет его.

Сентябрь 1948

Никогда этого не слыхано, чтоб ты...

Никогда этого не слыхано, чтоб ты

(— Чтоб я изныл! —),

Как и другие дивчаты,

Чуя, что я чуть не задыхаюсь

Желаньем задохнуться в твоих губах,

— Чтоб ты: —

Не позвонила по телефону:

Не в службу

(4-75-86),

Так в дружбу

(5-94-57).

1930

Одушевлять на кой нам...

Одушевлять на кой нам

Такую красоту,

Которая покойна

На белом паспарту.

Ни жизнью обрамить,

Ни смертью стереть:

Как в собственную память,

Смотреть на неё да смотреть.

Она дана не небом:

И очень хорошо!

Мы сыты чёрным хлебом

Под возгласы «ишшо».

Мы знаем цену страсти

Без всяких конъюнктур;

Мы счастливы отчасти

Нищетой своих конур.

Красот вокруг немного,

Но тем они ценней,

Живые, как берлога

Окрестности моей.

Нам иноходь такая

Набьёт пустой закром,

Но, ей не потакая,

Живём обиняком.

Спаяны свежо и тесно

Жизни выжитой слои:

Как прелестно, как прелестно

Жить на свете в дни свои.

1933

Петухи ревут. Ничего подобного...

Петухи ревут. Ничего подобного:

Пароход. Петухи. Не спорь:

Просто по тембру подогнано

То, над чем живут стихи.

Белая ночь – непромокаемый

Плащ: звёзды не моросят.

Выползает на берег каменный

Стадо маленьких поросят.

Небо, точно снятое, выпито.

За моё здоровье? Ну, за твоё.

От этого распада, утери, выпада

С земли всё на цыпочки привстаёт.

А озеро красивое? Да не то, чтобы…

Оно лежит в ответ небесам

Без фальши, акцента, пошиба.

Да разве я об нём не писал?

Вот оно. И оно единственно.

Будто утешенье тишины.

Будто баланс той истины,

Которой мы лишены.

1933

Поэту

Не подвиг бывает предпринят,

Когда, под влияньем шлеи,

Подумает и отодвинет

Запетую нитку любви.

Он понят. И в нём ничего нет

Такого, чего нет в других.

Он не закричит, не застонет –

Доверчив, сконфужен и тих.

А голос божественно свежий

Бессмыссленно радостных птиц

К нему залетает всё реже,

И он говорит ему: «Цыц!»

Он – странен, как старый крестьянин

Поблизости с конферансье –

Любой пустяковиной ранен

В своём раскалённом житье.

Как карканье древней Кассандры,

Всё – тянет в безвестную тьму,

Всё давит. Хотя оркестранты

Поют славословья ему.

Февраль 1947

При нашем скученном жилье...

При нашем скученном жилье,

Да при занятом времени

Недосуг нам романиться:

Особенно по зимам,

В особенности с девушками,

С коими от знакомства до поцелуя

Месяцев на шесть времени,

Верст на триста пеших гулянок,

Пьес на десять разговору:

— Экой нерациональный расход.

1930

Птенчик

Средь обывателей, талантов, пьяниц,

Тупиц и гениев висит гнездо,

В котором каждый птенчик – иностранец,

Пришпиленный к подолу Виардо.

Нет ничего колючее и злее

Рулады вялой ежедневных гамм,

Проложенных небрежно по аллее,

Ведущей непосредственно в твой храм.

Торчмя торчит глававый набалдашник

Слепого разума двуногих злюк,

Которым сор идей позавсегдашних

Сегодня обезвредить недосуг.

И в магии таинственного слова,

Клеймящего узлы разлук и встреч,

Полна значенья самого простого

Высокая значительная речь.

Апрель 1948

Ржал в траве кузнечик...

Ржал в траве кузнечик

Медленно и знойно.

Несколько овечек

Шло благопристойно.

Люди – жёлты, босы –

Ворошили сено,

Отбивали косы,

Приклонив колена.

Те тёплые толпы

Облекла кончина:

С ними холод тёплый

Делит их скотина.

Конь, корова, жучка.

Плуги, сохи, косы –

Как бойко, так жутко –

Распластали кости.

Ржёт в поле кузнечик,

Прёт по полю стадо,

Каждый человечек

Делает, что надо:

У одного книга,

У других газета:

Посильное иго

Темноты и света.

Ветрик насекомых!

Ветрище аварий!

Ветерок черемух!

Ветер гор и далей!

1933

Русская песня

1

Вынают, с ходу трепеща,

Аккордеон из-под плаща:

Воняет плащ резиной.

Аккордеон новехонек,

Он принесен разиней, —

Тем, что похож на окуня,

Тем, что сейчас разинет

Всю пасть аккордеонову,

Тем, что под розовой осиной

Завоет песню по-нову.

2

Осенняя осина —

Дешевые дрова —

Не сукина ли сына

Под тобой голова?

Твои, матушка, корни —

Заветный твой покой —

Затаптывает ерник

Чечеточной пятой.

Не верь словам Шульженки,

Русланиху души:

Они снимают пенки

Со всей твоей души.

3

Эй, Митюха, эй, Алеха,

Жить на свете вовсе плохо...

Наша жизня — крошево:

Ничего хорошего!

Чтоб прожить на свете хитром,

Сбегай, Ванька, за поллитром,

Не забудь закусочки —

Квашеной капусточки.

Мы водочки выпьем-выпьем,

Из макушек горе выбьем:

Не вяжись веревочкой

За веселым Вовочкой.

У нашего у Володи

Сапожки не по погоде...

Целу ночку нынечко

Спать Володьке с Ниночкой.

Ох-ти, ах-ти, эх-ти, ух-ти,

Ух-ти, тухти, берено-лахухти, —

Наша совесть девичья

Застоялась давеча...

Эка Катя, Катерина,

Терина-Катерина,

В ей порода материна,

Можешь быть уверена!

4

Не верю я. И ты не верь.

То — тетерев зовет тетерь.

Не трожь. Не кличь. Не вырони.

Прилип, не денется теперь,

И перья растопырены.

5

Развернулась веером

За поляной рощица;

Ветерок-несеверен —

Меж ветвей полощется;

Пепельному солнцу в поле

Сетуй о плакучей доле;

Над березой — что разлукой —

Легкой памятью аукай.

1948

Свидетелю

Средь разного рода лишений

Единую знаешь поживу,

Которая в центре мишени:

Быть живу, быть живу, быть живу.

Очнись, отряхнись и ответствуй

Насупленному супостату,

Что мысли греховному месту

Быть святу, быть святу, быть святу.

Но помни, не гневаясь впрочем

В ответ на позорную тему,

Что лучше тебе, как и прочим,

Быть нему, быть нему, быть нему.

Прищурясь, посматривай: эко

Досталось в наследье к беспутству

Свидетелю нашего века

Быть слепу, быть глуху, быть пусту.

1948

Скафандр

В потугах творческих сначала

Я нужных слов не находил:

Мне всё вокруг обозначало

Желанный символ тайных сил.

И не в названьях было дело,

А в том, чтоб наспех продохнуть

Всем тем, что пело и летело,

Стремглав переполняя грудь.

Потом пришёл отбор понятий,

И вместе с ним такая стать,

Чтоб на натянутом канате

Стоять, ходить и танцевать.

Теряя силы на размене,

Копя проросшее зерно,

Дыша тугим обменом мнений,

Задохнуться немудрено.

Но в крепко спаянном скафандре

Я проникал до дна глубин,

Где б надлежало быть Кассандре,

Куда сходился клином клин.

И там отстаивалось слово,

Там слово начинало петь,

Там ветреность всего живого

Оно в свою ловило сеть.

Скафандр мой цел. Надёжен ворот,

Меня влекущий на волну.

И я, уютом не поборот,

Готов спускаться в глубину.

Декабрь 1947

Соловей

Жизни круг почти очерчен,

И медовый соловей

Тусклым басом, будто шершень,

Трелью брякает своей.

Но восходят постепенно

Лист салата, цвет и ель,

Наполняя силой тленной

Громобулькающую трель.

Повышается, тончится,

Высвистывается она:

И выходит, что уж птица

Снова кличет сердцу: «на!»

Снова бьет крылом надежды

Огнедышащая трель,

На тускнеющие вежды

Нагоняя прежний хмель.

1949

Сюркуп

Шествуй с музыкой и с песнею,

Вширь на животе ползя.

Получай за службу пенсию,

Коли взяток брать нельзя.

Невзирая на коррупцию,

Ковыряя щёлки в рай,

Собственной своею «руцею»

Духи ближних предавай.

От дневного света вянущий,

Мрак несущий в стан теней,

Где найдешь себе пристанище,

Людоед и лиходей?

Покрывайся свежей плесенью

От мозолей до плешин:

Да излечит хворь телесную

Собственный пенициллин!

Точно так ведется издревле,

Что, попавши под прицел,

Кое-кто от жизни выздоровел

И от смерти уцелел.

*Сюркуп — перекрышка (карточный термин).

1948

Ты зажмуриваешь очи...

Ты зажмуриваешь очи

И крадёшься как слепая

Мимо света, мимо ночи,

Дорогая, дорогая.

Стеариновые руки

Осторожным ожерельем

Забирают на поруки

Всё, чем раньше очерствели.

Забывая недомолвку,

Отвечая прежним спорам,

Втихомолку, втихомолку

Изумлённым водишь взором.

Не зовёшь ты ни упрёком,

Ни заботой, ни угрозой:

Ненароком, ненароком

Улыбаешься сквозь слёзы.

Ты коверкаешь забвенье,

Ты отталкиваешь ропот,

Каждое твоё движенье

Незаметнее, чем шёпот.

Будто сбитая из жести,

Вот ты – будто восковая,

Вот ты – будто в каждом жесте,

Дорогая, дорогая...

1938

Читатели и писатели...

Читатели и писатели,

Здесь живут предатели.

Кокетлив до жеманства.

Будто лампадным маслом

Отлакирована морда.

Присасываются и извиваются

С живостью разрубленного червя

Мокренькие, липкие, лукавые,

Слюдяные, обсосанные, вонючие

Щелки подонков глаз.

Затылок подвижной, точно пиявка,

Вбирается в шею, как у кур.

Рукавицы рук в бородавках.

Ладони — взмокшие, будто жабы,

Будто обрубки трупа.

Поганая помесь похотливой монашки,

Уступившей сальному вожделенью пристава:

Палач.

1932

Шелестит колючий лес...

Шелестит колючий лес

На пустые облака.

Вытекает из небес

Тёмно-серая река.

Я запомнил, как сумел,

Медленный пейзаж,

Разложивший под прицел

Ветра дрожь, влаги блажь.

Штатский, как всеобщий мир,

Как разрезательный нож,

Человек – отменно хорош,

Любопытен, мил –

Видит лодку: длинный шов

Распускается за ней;

Видит небо: звёздный ковш,

Нас громадней и вечней,

Запрокинут и отвисл,

Удивителен и дряхл,

Стережёт какой-то смысл,

Точно он здесь застрял.

1933

Я лежу, хожу, играю...

Я лежу, хожу, играю,

Забываю, помню, знаю;

Я живу — упруг иль ломок —

Так же, как и мой потомок.

Мы топорщимся и лезем

С нашим счастьицем крамольным,

С месивом страданий, нежностей,

Сбритых лезвием подпольным.

Пусть случайное потомство

Проживет, ко мне приблизясь,

Нашу боль и вероломство,

Веру, катарзис и кризис.

Заведя свои прогулки,

Пусть оно почует, нежась

Близким привкусом разлуки,

Нашей жизни нашу свежесть.

1932

Я не томился, не страдал...

Я не томился, не страдал,

Не лез ни в Ленины, ни в Лессинги:

За то вот — и не умирал,

Как некоторые ровесники.

Слова и звуки, что цветы,

В стихах и музыках нарваны:

Эту смертельность красоты

Растопчут варвары,

Которые, — грубы

В своем трогательном невежестве, —

Думают, что весь вес судьбы

В быстроубитой свежести.

Не узнать им, что есть за ней

Неуничтожимое качество,

Какое своре дикарей —

Ни выдумать, ни выдрать начисто.

1933

Я осторожно вел стихи...

Я осторожно вел стихи

Среди подводных скал людей.

Меня прощали, как грехи

Своих развинченных затей.

Мной не клялись, но знали час

Невольных, современных снов,

Когда и эта мной клялась,

И та жила, чем я здоров.

Моих невидимых костей

В объятьях энергичных мяс

Не трогал эклектизм детей,

Которым грамота далась.

Я — не отпетый алфавит

Укладывал в огонь и лед:

Так что, коль время подождет,

Твой правнук мной заговорит.

А ты, заткнувший гнев и стыд

За пазуху своих невзгод,

Будешь иметь неважный вид,

Хоть нынче он тебе идет.

Довольно трусости и лжи,

Довольно правил и доброт.

Ты не жил, но зато я — жил:

И жизнь от жизни заживет.

1933

Я потерял живую нить...

Я потерял живую нить –

Своей поэзии окрестность:

Не знаю, как остановить

Грехопаденье в бессловесность.

Наверно – это результат

И одинокости и свинства:

И даже средь людских громад

Повсюду властвует единство,

А здесь, в глуши, наперечёт

Не только люди без гипноза,

Но просто весь живой народ,

Который не взяла угроза.

И путь, по мыслям и делам,

Далёк от одного к другому:

Пойдёшь, да удивишься сам,

Да повернёшь обратно к дому.

И страшен дом, когда в дому

Хотя б единое биенье

Совместно сердцу твоему

Хотя б в единое мгновенье.

И безответна пустота,

Которой даже нет названья,

Которую душа и та

Не выбрала б для умиранья.

И вот ты понял, почему

Я променяю без оглядки

На боль, на голод, на чуму

Болото здешней лихорадки.

1938

Язык

Мы живём в безвоздушном пространстве,

Не крича, не шепча, не дыша...

А попробуй по жизни пространствуй

Странной переступью антраша.

Все повадки и навыки лисьи

Израсходованы меж потреб,

А большие и чистые мысли

Не годятся к обмену на хлеб.

На соседей оглядки бросаючи,

Под оглядками ближних бредя,

По-людски, по-собачьи, по-заячьи

Подставляем умы для бритья.

Брейте, перебирайте, стригите,

Укрощайте, корнайте, обтрясывайте,

Чтоб бессмертных сдержать на граните

Воплощённых мечтаньиц о паспорте.

Что ж это происходит? По-видимому,

Как на чей, а на бережный взгляд –

По-тоскливейшему, по-обыденному

Нам приказывают и велят

Наших горестей писк комариный,

Наших болей удержанный крик...

И виденье казнённой Марины

Кажет высунутый язык.

Июль 1947

Янтарный голосок луны...

Янтарный голосок луны

Ко мне течет по водостоку.

Сырая двигает вода

Глубоким оком черноты.

Торчит из омута утоплый,

Качая веточку ветлы.

Горбатый окунь, рыбья зебра,

Обводит корень камыша.

Ползет рыбак травой прибрежной,

Ища прогалка в камыше,

На хлыстик пленного бамбука

Надёрнув осторожный глаз.

Жестикуляция вещей

На мне налипла лаборантом:

Курячьи лапки; инкубатор;

Родильный замок. Скрытным ритмом

Сознанье доброе горбато.

Но черствой корочкой тропинки

Несется хвойный ком ежа.

От жаркой сухоты ствола

Опять иду к чернильной влаге.

Земли супружеское око

Меня покоит и глядит.

1932