1. Дорога в Тригорское

 

Он гнал коня: в Тригорском ждут гостей!

Гнал мысли прочь: повсюду ждут жандармы!

За эту ссылку в глушь своих страстей

кому сказать: «Премного благодарны»?

За эту крепко свитую петлю,

за эту жизнь, сжимающую горло,

кому сказать: «Благодарим покорно»?

Судьбе? Сергею Львовичу? Петру?

 

Задумавшись, он выехал из леса...

Ширь перед взором распахнулась вдруг:

налево, за холмом, была Одесса,

направо, за рекою – Петербург.

А на холме светился монастырь.

Вокруг чернели вековые ели,

кресты косые под стеной чернели.

Святые Горы – называлась ширь.

 

Жениться бы, забыть столицы, став

безвестным летописцем – Алексашкой,

сверкать зубами, красною рубашкой,

прилежно выводить полуустав...

 

Гремели слева синие валы,

плыла в пыли походная кибитка.

Гремели справа зимние балы,

и усмехались сфинксы из Египта.

 

1963

 

2. Мазурка

 

Ах, как пылали жирандоли

у Лариных на том балу!

Мы руку предлагали Оле,

а Таня плакала в углу.

 

Иным – в аптечную мензурку

сердечных капель отмерять.

Нам – в быстротечную мазурку

с танцоркой лучшею нырять.

 

Бросаясь в каждый омут новый,

поди-ка знай, каков конец:

что за Натальей Гончаровой

дадут в приданое свинец.

 

Чужое знанье не поможет:

никто из мёртвых не воскрес.

Полна невидимых подножек

дорога через тёмный лес...

 

И только при свече спокойной,

при табаке и при сверчке

жизнь становилась лёгкой, стройной,

как сосны, как перо в руке.

 

14–15 августа 1963, Йодени

3. К Вульфу

 

Любезный Вульф, сердечный друг,

из-за прелестницы Аннеты

мы не поднимем пистолеты:

любовь – ребяческий недуг!

Не шпагу, а бильярдный кий

я выбираю. «Не убий!»

«Не пожелай жену чужую!»

А ежли я порой бушую,

так это, Вульф, игра стихий.

 

Не лучше ль мирная игра

на бильярдах в три шара?

Держись, приятель! Я – в ударе.

Я знаю всё об этом шаре:

он уклонится от прямой,

внезапно в сторону качнётся

и двух других слегка коснётся,

как вас коснулся гений мой.

 

Люби себя, веди дневник,

а мне оставь бессмертный миг

молниеносного удара!

И так всю жизнь: верченье шара

вокруг другого – карамболь.

А в сердце боль, сосед любезный,

для мастеров – предмет полезный,

годится в дело эта боль.

 

1963

4. Зимняя ночь

 

Ночами жгло светильник ремесло.

Из комнат непротопленных несло.

Как мысль тревожная, металось пламя,

и, бывшее весь день на заднем плане,

предчувствие беды в углу росло.

 

Уехал Пущин. Лёгонький возок

скользит сейчас всё дальше на восток,

так он, пожалуй, и в Сибирь заедет!

Ему сквозь тучи слева месяц светит.

Дурны приметы, и мороз жесток.

 

«Пред вечным разлучением, Жано,

откройся мне, скажи, что есть оно –

сообщество друзей российской воли.

Я не дурак: колпак горит на воре,

палёным пахнет сильно и давно».

 

«Нет, Пушкин, нет! Но если бы и да:

ваш труд не легче нашего труда,

ваш заговор сильней тиранов бесит.

И, может быть, всю нашу перевесит

одним тобой добытая руда.

 

Вот он – союз твой тайный, обернись:

британский лорд и веймарский министр,

еврей немецкий, да изгнанник польский.

Высокий жребий – временною пользой

платить за вечность. Не переменись!»

 

Уехал Пущин. От судьбы не спас.

Нетерпеливо грыз узду Пегас.

Спал в небесах синклит богов всесильных,

А на земле, в Святых Горах, светильник

светил всю ночь, покуда не погас.

 

1965