* * *

Я в ту пору орал на московских вокзалах,

Горло драл в непроветренных, заспанных залах:

«За четыре рубля – все красоты Кремля,

чем скучать, на скамейках дремля!»

Воскресений не знал измочаленный ряд

хриплых, с голосом сорванным, дней.

В пять утра из будильника рвался заряд

твёрдой воли вечерней моей.

О, Москва колыбельная!

Теплота ещё в сердце постельная,

зыбкий, зябкий рассвет по дворам, по углам...

Ты в глазах – с недосмотренным сном пополам.

Из пучины столицы всплывал и вонзал

в небеса Суюмбекову башню вокзал.

Я входил – и, посудой у стоек звеня,

кочевая страна обступала меня.

Непобрита, в дорожной одежде страна,

заведённая будто на тысячу лет,

на ораторов молча смотрела она,

за четыре рубля покупала билет.

«Прокачу с ветерком!» – зазывало такси,

шла посадка на дальние поезда.

Ты попробуй у этих, небритых, спроси:

«Как живёте, скажите, спешите куда?»

На допросе пытливых, внимательных глаз

что я мог, кроме громких заученных фраз?

Но Господь упаси отступить от строки –

как у нас на Руси методисты строги!

Им одним понимать разрешила страна:

что должна она знать – и чего не должна.

До сих пор эти залы я вижу во сне,

шум вокзального табора слышится мне.

Я ору, перекрикивая рупора,

а страна всё на стрелки косится: пора!»

И спешит, понимая значенье минут,

к поездам…

Поезда опоздавших не ждут.

Конец 1950-х