Медведь

Всё равно, мне неведом

путь в обличье чужом.

Лучше гибнуть медведем,

чем чирикать чижом.

Красоваться мехами,

рваным шрамом на лбу.

На святого Михайла

разморозить гульбу

с мёдом и с мордобоем,

чтобы шерсть на кустах.

Чтоб от леса до моря

шла молва неспроста.

А на сватанье, тихим

(с ней душой не криви),

предложить медвежихе

сердце с лапой в крови.

Задирал, осмелев,

забавлялся, смешон...

Он на юге был лев,

а на севере — слон.

Не могли лопари

ни прощать, ни говеть.

И не зря был в цари

ими избран медведь.

И не зря в Олонце

на заре естества

стыл в медвежьем венце

их предел божества.

Остяки – Извини! –

бормотали во тьму,

перед тем как они

в грудь стреляли ему.

Он от боли

на задние лапы вставал.

И тогда они бойко –

наповал, наповал.

Ах, медведь мой, за что ж,

так безмерно любя,

на полати – под нож,

у берлоги – тебя?

То в овсах, то в хлебах,

то, чтоб было видней,

на «колёса» – в «грибах»,

на капкан — у корней.

И, чтоб хруст под костями,

чтоб недолго от ран:

вершковыми гвоздями,

под заточкой – чурбан.

Петли смётаны ловко,

яма в рост – глубока.

В рукавице рука –

вековая сноровка.

И со шкурой — домой.

А к обеду — ступни.

Летом или зимой

ждут медведя они.

...Мне страшна и люба,

мне горька и близка

и медвежья гульба,

и медвежья тоска.

Всё медведю в зачёт.

Не глядели б глаза,

как по морде течёт

человечья слеза.