* * *

Мой холодильник опустел, как дом,

в нём ни колбас, ни сыра и ни пива.

Боюсь, что даже холоду тоскливо

и даже темноте пустынно в нём.

А было время: меж хвостов угрей

в капусте красной чесноки дремали.

В нём, как народы, сосуществовали

плоды земли и лакомства людей.

Презрев сословность, кастовость и род,

не этажу, а передышке рады,

к ветчинам плотно жались карбонады,

царил внизу рыбец – их антипод.

И, не соединённые пока,

с жирами не ведя переговоры,

сушили миротворческие поры

посланцы углевода и белка.

А я – владыка их и господин,

ещё не торопился хлопать дверцей.

Я терпеливо ждал единоверцев,

чтоб насладиться жизнью не один.

И отстучали женщин каблучки,

и голоса друзей угомонились,

и те, кто виноваты – повинились.

И вновь пусты и сети и сачки.

Но в складках остывающей души

над магмой несмирившегося плена

горчит полынью страсти тень Гогена.

И мы, глядишь, ещё пошебаршим.