* * *

Земной не знает, что пребудет там,

за тем холмом, уже иного знанья.

Но нет неотомщённым оправданья,

пока они не платят по счетам.

...Ставраки на допросе хлеб жевал

и сам был сер, и мят, и жёлт, и жёван.

Но без отцов детей растили жёны,

пока он век злодейский доживал.

Не высветлило крохотное: «Пли!» –

тень вечной вдовьей скорби под глазами.

И всё же отомщённость Березани

траву надежды сеяла в пыли.

...Не обошла судьба и Чухнина.

От обшлагов до шеи замарал он

матросской кровью китель адмирала.

И ненависть была расчехлена.

Под окнами, у стражи на виду,

тень, удлинившись, сделалась крылатой.

Он рухнул под садовничьей лопатой

в кустах сирени, в собственном саду.

...В заблудшей рясе не ушёл и он –

в обманной красной шапочке-поганке,

не выпроставший ноги из охранки,

продавший душу дьяволу, Гапон.

Его в прихожей вздёрнула рука,

вдали от причитания и шума.

И он повис в своей гапоньей шубе

с трагическим лицом еретика.

Случалось, грешник дважды был казним.

Его из свята камня выносили.

И голоса уже не голосили.

Но смертный спор ещё не кончен с ним.

Так Суллы тень являлась вдруг из мглы.

На плитах воскресала тень Нерона.

Но сколько б жизней ни жила ворона –

она – черна. Снега под ней – белы.