Гурген
Баренц

* * *

Подождите, дожди! Подождите дожди! Подождите.

Пощадите мой город, прохожих его пощадите.

Этот город греха для кого-то ещё и обитель.

Не спешите судить и рядить или просто обидеть.

Я не строил Ковчега: мне не было Голоса свыше.

Я всего лишь поэт, я живу в лабиринте созвучий.

Под гребёнку одну вы стрижёте банкиров и выжиг,

Я о душах заблудших скорблю, хоть ничем их не лучше.

Пусть для всех я чужой, но свой город не дам на расправу

Ни дождям разрушительным, ни огнедышащим лавам;

Мир с орбиты сошёл, часовой механизм неисправен.

Мы ещё поживём, Божье имя в веках мы прославим.

Не чудите, дожди! Не зудите, дожди! Не гудите.

Не бродите за окнами, раны мне не бередите.

Не спешите судить, свой губительный пыл остудите;

Подождите, дожди! Вы мой город греха пощадите.

* * *

Что-то не так с этим городом, что-то не так.

Он не улыбчив, раздавлен тоской и смятеньем.

Небо накрыло меня, как большой саркофаг,

Люди-фантомы проходят подобно виденьям.

Что-то не так с этим городом, с этой страной;

Здесь не осталось поэтов – их всех затравили.

Небо – как бездна. Дрожу над последней струной.

Если порвётся – меня засмеют простофили.

Что-то не так с этим миром, а значит, со мной.

Все здесь чужие. Но нет, это я – посторонний.

Я здесь никто, лишь прохожий, а может, связной.

Ветер здесь ссорится с сором  и с граем вороньим.

Что-то не так с моей песней. С ней что-то не так.

Ей не по силам разрушить стену отчужденья.

Голос добра – лишь метафора, тусклый маяк.

Голос вселенной запутался средь заграждений.

Дождь очищенья – он снова прошёл стороной.

Мне неуютно – здесь души меняют на деньги.

Что-то не так с этим городом, с этой страной.

Пропасть внизу, я стою на последней ступеньке…

* * *

Мы в этой жизни славно побузили;

Нам есть что вспомнить, есть над чем смеяться,

И есть над чем поплакать что есть силы:

Мы жили не для премий и оваций.

Земная жизнь не очень-то сложилась,

А неземная – что о ней мы знаем?

Для нас лишенья – тоже Божья милость,

И мы по ним шагаем, как по сваям.

Мы в этой жизни мало преуспели;

Дороги наши были бездорожьем.

Но что с того? – ведь даже наши кельи

Для нас всех благ и всех дворцов дороже.

Всю жизнь свою искали пониманья,

Но так и не нашли – мы разминулись

Со здравым смыслом и преуспеяньем;

Устои – развороченные ульи.

Мы в этой жизни славно побузили;

Нам есть что вспомнить, есть над чем смеяться,

И есть над чем поплакать что есть силы:

Мы жили не для премий и оваций.

* * *

До начала начал было что-то ещё – не иначе.

Что-то было до Альфы, но что – никогда не узнать.

Морща лбы толоконные, гении просто судачат;

Вся исписана цифрами жуткими фототетрадь.

Горизонты уходят – другие встают горизонты.

За последней чертою возникнет другая черта.

В атмосфере гуляют воздушные шарики-зонды,

Они тоже не знают о мире моём ни черта.

Было Слово вначале, но что-то ведь было до Слова,

Слово было у Бога, но Бог его не уберёг.

Кто откроет завесу над заумью первоосновы?

Кто шагнёт за таинственный, мраком сокрытый порог?

И узнает ли кто-то, что кроется там, за Омегой?

За чертой Ойкумены откроется новая даль.

Свет и мысль соревнуются, тащится свет на телеге,

Но и мысли ещё предстоит поднажать на педаль.

До начала начал было что-то ещё – не иначе.

Что-то было до Альфы, но что – никогда не узнать.

Морща лбы толоконные, гении просто судачат;

Вся исписана цифрами жуткими фототетрадь.

* * *

Время от времени жизнь превращается в сказку:

Золушки принцев находят, выходят в ферзи;

В царских дворцах примеряются новые маски,

Всё, что нескромно, скрывают от глаз жалюзи.

Время от времени в жизни добро побеждает;

Редко, конечно, – тем слаще победы добра.

К свету идём, по кромешному мраку блуждая;

Мы повоюем – сдаваться ещё не пора.

Время от времени списки знакомых редеют.

Город разросся и нас уже не узнаёт.

Как он кичлив, самовластен и самонадеян!

Я задыхаюсь – он мне перекрыл кислород.

Время от времени мы вспоминаем о Боге.

В дни испытаний о ком нам ещё вспоминать?

Те, кто не помнят, забыли уроки дороги,

Их – легионы, страною рулящая рать.

Время от времени нам изменяет удача;

Это нормально, но мы не прощаем судьбе.

Воля тушуется, мы беззастенчиво плачем;

Вновь обращаемся к Богу, замкнувшись в себе.

* * *

Осеннее солнце массирует спину земли,

Легонько касаясь руками лоснящихся улиц.

Разнежившись, здания томный покой обрели.

Все колобродят,  прищуриваясь и сутулясь.

Осеннее солнце взъерошило волосы ив

И тёплыми, мягкими пальцами треплет им кудри;

Ручей в лесопарке зануден, несносно болтлив,

Он вас уболтает, попутно мозги вам запудрив.

Осеннее солнце мурлычет мне песню свою.

Я знаю её: эту песню я слушаю с детства.

Стою перед солнцем, и значит, ещё я в строю,

Я на мир и на солнце ещё не успел наглядеться.

* * *

Я ближе к Богу, чем любой банкир.

Банкиру не пролезть в ушко иголки.

А я – друг Слова. Я чуть-чуть факир,

Хоть для банкиров – шут и балаболка.

Я ближе к правде, чем любой премьер.

Премьеры врут и даже не краснеют.

А я на ложь натаскан, как терьер;

Я просто не умею ладить с нею.

Я ближе к свету, чем любой магнат,

Финансовый король и воротила.

Магнаты – молодцы среди ягнят;

Пришли, ушли – и только наследили.

Я ближе к солнцу, чем любой из них:

Банкиров, олигархов и премьеров;

Мне светят Слово, солнце и мой стих;

Душе тепло с надеждою и верой.

* * *

Бреду тропой, ведущей прямо в небо;

Извилиста тропа и крут подъём.

Как треволненья суетно-нелепы,

Как мелочны раздумья о былом.

Вся наша жизнь – лишь опыт выживанья.

Нет шансов без локтей и кулаков.

Зовёт мираж земли обетованной,

Я до неё добраться не готов.

Я выдыхаюсь, а подъём всё круче.

Меж двух миров растерянно стою.

Кричу, зову: внизу, в песках зыбучих,

Оставил я земную жизнь свою.

А впереди – лишь бездна голубая;

Я в невесомости, блуждаю меж комет.

Руками неуклюже загребаю,

Вдали – родной планеты силуэт.

Бреду тропой, ведущей прямо в небо;

Извилиста тропа и крут подъём.

Как треволненья суетно-нелепы,

Как мелочны раздумья о былом.

* * *

Дни недели бегут, как лошадки.

Моя жизнь – этот круглый манеж.

А лошадки бегут без оглядки,

И всё ближе последний рубеж…

* * *

Мы встретились – десятки лет спустя.

Конечно же, мы оба изменились.

Я отшутился: «Милое дитя!

Ты просто прелесть. Ты – как Божья милость».

С иронией взглянула на меня,

Измерила оценочным прищуром,

А взгляд – непроницаем, как броня:

«Ого! И где же наша шевелюра?»

Ты мне сказала: «Как ты постарел!

Как над тобой поизмывалось время!»

Спросила кстати, как бы между дел,

Нет ли проблем со слухом и со зреньем.

Я всё смотрел, как изгалялась ты.

Давай же, смейся! Язычком поцокай.

Тебе не объясню я всей тщеты

Твоих стараний выглядеть  жестокой.

Тебе я подыграю от души;

Что нам делить? Мы оба жизнью биты.

Нам жить осталось жалкие гроши,

Так выплесни же старые обиды.

Я этой мести женской только рад.

Злорадствуй и юродствуй на здоровье.

Из предисловья сорок лет назад

Жизнь подошла, как книга, к послесловью.

* * *

Стихи – моя келья, молельня,

Мой дом, моя крепость, мой панцирь.

Душа моя – в списке расстрельном,

Как агнец средь гнид и поганцев…

Стихи мои, вы – катакомбы,

Надёжнейшее из убежищ.

Вы – словно маяк или компас,

Гармония мира и свежесть…

* * *

Не хочу отвечать за семь бед.

Разве мало одной беды?

Всё равно ведь невнятен ответ.

За побитые градом сады,

За разрушенный дом и уклад

Не ответил никто до сих пор,

Кто здесь враг, кто здесь друг,

Кто здесь брат?

И о чём вообще разговор?

Град прошёлся по сердцу – вот след.

Смерть растёт на деревьях вражды.

Не хочу отвечать за семь бед:

Мне довольно одной беды.

* * *

У Музы я не требую признанья,

С глупцом не спорю – ни к чему мне это.

Слова и рифмы – вот моё призванье.

Живу в созвучьях, вытканных из света.

* * *

Мы потеряли счёт своим потерям:

Слезам, страданьям, ранам, нашим бедам;

Отец небесный! Я вконец растерян,

Ну что сказать мне этим непоседам?

Нет, чтоб дрожать над каждой каплей крови,

Так нет же – даже войны не считаем.

Живём себе, смеясь и сквернословя,

Ревнуя небо к перелётным стаям.

Беспечность наша нам выходит боком.

Поэты – голодранцы и изгои.

Мы забываем, что живём под Богом.

А Бог давно махнул на нас рукою.

Мы дальше носа своего не видим,

Мы превратили в норму извращенья.

Отец небесный! Как мне объяснить им,

Что жизнь одна и что она – священна?

Как долог этот путь самообмана!

Ещё длинней дорога очищенья.

Когда же осенит нас пониманье,

Что жизнь одна и что она – священна?

* * *

Колокол уже вот-вот осипнет,

Кто аукнется? Ведь ждет святая рать.

…Я ещё не видел Миссисипи,

Значит, мне не время умирать.

Гуд струится бархатный и звонкий;

Вот ещё кому-то вышел срок…

…Я ещё не видел Амазонки,

Значит, рано подводить итог.

Жизнь прошла. Закончилась фиеста.

Есть конец у каждого пути.

…Я ещё не видел Эвереста:

Мне никак нельзя сейчас уйти.

Колокол настырно и упрямо

Всё звонит, кого-то всё зовет.

Я ещё не видел Фудзияму,

Колокол! Ещё не мой черед…

Звон струится, звон-напоминанье:

Близится последний поворот…

Мы же повторяем, как шаманы:

Колокол! Ещё не мой черед…