Berceuse

Пойте - пойте, бубенчики ландышей,

Пойте - пойте вы мне -

О весенней любви, тихо канувшей,

О любовной весне;

О улыбке лазоревой девичьей

И - о, боль - о луне...

Пойте - пойте, мои королевичи,

Пойте - пойте вы мне!

1910

Chanson coquette

Над морем сидели они на веранде,

Глаза устремив к горизонту.

Виконт сомневался в своей виконтессе,

Она доверяла виконту.

Но пели веселые синие волны

И вечера южного влага,

И пела душа, танцевавшая в море:

«Доверие - высшее благо»...

И песнь поднималась легко на веранде,

Смущение верилось зонту...

Виконт целовал башмачок виконтессы,

Она отдавалась виконту!

1908

Chanson Russe

Зашалила, загуляла по деревне молодуха.

Было в поле, да на воле, было в день Святого духа.

Муж-то старый, муж-то хмурый укатил в село под Троицу.

Хватит хмелю на неделю, - жди-пожди теперь пропойцу!

Это что же? разве гоже от тоски сдыхать молодке?

Надо парня, пошикарней, чтоб на зависть в околотке!

Зашалила, загуляла! знай, лущит себе подсолнух!..

Ходят груди, точно волны на морях, водою полных.

Разжигает, соблазняет молодуха Ваньку-парня,

Шум и хохот по деревне, будто бешеная псарня!..

Все старухи взбеленились, расплевались, да - по хатам;

Старикам от них влетело и метлою, и ухватом.

Всполошились молодухи, всех мужей - мгновенно в избы!

А звонарь на колокольне заорал: «Скорее вниз бы!»

Поспешил, да так ретиво, что свалился с колокольни...

А молодка все гуляла, ветра буйного раздольней!

1910

M-me Sans-Gene

Рассказ путешественницы

Это было в тропической Мексике,-

Где еще не спускался биплан,

Где так вкусны пушистые персики,-

В белом ранчо у моста лиан.

Далеко-далеко, за льяносами,

Где цветы ядовитее змей,

С индианками плоско-курносыми

Повстречалась я в жизни моей.

Я гостила у дикого племени,

Кругозор был и ярок, и нов,

Много-много уж этому времени!

Много-много уж этому снов!

С жаркой кровью, бурливее кратера,

Краснокожий метал бумеранг,

И нередко от выстрела скваттера

Уносил его стройный мустанг.

А бывало пунцовыми ранами

Пачкал в ранчо бамбуковый пол...

Я кормила индейца бананами,

Уважать заставляла свой пол...

Задушите меня, зацарапайте,-

Предпочтенье отдам дикарю,

Потому что любила на Западе

И за это себя не корю...

1910

Nocturne

Я сидел на балконе, против заспанного парка,

И смотрел на ограду из подстриженных ветвей.

Мимо шел поселянин в рыжей шляпе из поярка.

Вдалеке заливался невидимка-соловей.

Ночь баюкала вечер, уложив его в деревья.

В парке девушки пели,- без лица и без фигур.

Точно маки сплетали новобрачной королеве,

Точно встретился с ними коробейник-балагур...

Может быть, это хоры позабывшихся монахинь?..

Может быть, это нимфы обездоленных прудов?

Сколько мук нестерпимых, целомудренных и ранних,

И щемящего смеха опозоренных родов...

Дылицы

1911

Nocturne (Сон лилея...)

Сон лилея, лиловеет запад дня.

Снова сердце для рассудка западня.

Только вспомню о тебе – к тебе влечет.

Знаешь мысли ты мои наперечет.

И хочу иль не хочу – к тебе без слов

Я иду... А запад грустен и лилов.

1908

Nocturno

Навевали смуть былого окарины

Где-то в тихо вечеревшем далеке,-

И сирены, водяные балерины,

Заводили хороводы на реке.

Пропитались все растенья соловьями

И гудели, замирая, как струна.

А в воде - в реке, в пруде, в озерах, в яме

Фонарями разбросалася луна.

Засветились на танцующей сирене

Водоросли под луной, как светляки.

Захотелось белых лилий и сирени,-

Но они друг другу странно далеки...

1909

Prelude I

Я, белоснежный, печальноюный бубенчик-ландыш,

Шуршу в свой чепчик

Зефира легче

Для птичек певчих...

И тихо плачу белесой ночью, что миг мне дан лишь

Для вдохновенья,

Для упоенья

Самозабвенья...

О, Май душистый,

Приляг на мшистый

Ковер пушистый!

Люблю, как утром мои коронки ты обрильянтишь!

На луноструне

Пою чаруний -

Стрекоз ажурных... Я - милый, белый, улыбный

ландыш

Усну в июне...

1911

Virelai

Я голоса ее не слышал,

И имени ее не знал...

...Она была в злофейном крэпе...

...В ее глазах грустили степи...

Когда она из церкви вышла

И вздрогнула - я застонал

Но голоса ее не слышал,

Но имени ее не знал.

1912. Ноябрь

А знаешь край?..

Ты знаешь край,

                      где все обильем дышит?

                 Гр. А.К. Толстой

...А знаешь край, где хижины убоги,

Где голод шлет людей на тяжкий грех,

Где вечно скорбь, где лица вечно строги,

Где отзвучал давно здоровый смех

И где ни школ, ни доктора, ни книги,

Но где – вино, убийство и... вериги?..

1907

Агасферу морей

Вижу, капитан «Скитальца-моряка»,

Вечный странник,

Вижу, как твоя направлена рука

На «Titanic»...

Знаю, капитан немого корабля,

Мститель-призрак,

Знаю, что со дня, как выгнала земля,

Буре близок...

Верю, капитан «Голландца-Летуна»,

Враг боязни,

Верю, для тебя пустить корабль до дна -

Страстный праздник...

Злобный хохот твой грохочет в глубине

Окаянно:

Все теперь - твое, лежащее на дне

Океана...

Рыбам отдаешь - зачем трофей тебе?! -

Все - для пищи...

Руку, капитан, товарищ по судьбе,

Мой дружище!

1912. Апрель

Акварель

Бежит, дрожит на жгучем побережье

Волна, полна пленительных былин.

Везде песок, на нем следы медвежьи.

Центральный месяц - снова властелин.

И ни души. Весь мир - от солнца! - вымер.

Но все поет - и море, и песок.

Оно печет, небесный князь Владимир,

И облако седйт его висок.

С зайчатами зажмурилась зайчиха,

И к чайке чиж спешит песочком вскачь.

В душе трезвон. На побережье тихо.

И слабый бодр, и истомлен силач.

Апрель 1909

Алтайский гимн

О, океана золотая,-

Крещенский солнечный восход!

Скользит, как вздох Эола, тая

По скатогориям Алтая

Победоносный лыжеход.

Снега, снега,- как беломорье...

Восход бестепел. Вдоль полян

Метет предутренник с нагорья

Пушисто-снежное узорье,

А ветер светел и ледян.

Осветозарь мои веленья,

Мои желанья и пути,

Ты, созидающий оленя,

Как бодрость упоенной лени,

Дающий десять для пяти!

Гуди, ледяное безводье!

Пылай короною. Январь!

Крепи, бурят, свои поводья,

А Ты, Эмблема Плодородья,

Мои пути осветозарь!

1910

Амулеты

Звенели ландыши во мху,

Как сребротканый колокольчик,

И белки, в шубках на меху,

Сгибали хвостики в колечки.

О, красота пушистых кольчек!

О, белок шустрые сердечки!

И было красочно везде

В могучий, бравый полдень мая;

И птички трелили в гнезде,

Кричали утки, как китайцы,

И, хворост радостно ломая,

Легко подпрыгивали зайцы.

Была весна, был май - сам сон!

Любилось пламенно, но строго...

Был пышнокудр еще Самсон!..

Коляска, тройка и бубенчик...

К тебе знакомая дорога...

О мы! О белочки! О птенчик!

Февраль 1910

Баллада

У мельницы дряхлой, закутанной в мох

Рукою веков престарелых,

Где с шумом плотины сливается вздох

Осенних ракит пожелтелых,

Где пенятся воды при шуме колес,

Дробя изумрудные брызги,

Где стаи форелей в задумчивый плес

Заходят под влажные взвизги

Рокочущих, страстных падучих валов,

Где дремлет поселок пустынный,-

Свидетель пирушек былых и балов,-

Дворец приютился старинный.

Преданье в безлистную книгу времен

Навек занесло свои строки;

Но ясную доблесть победных знамен

Смущают все чьи-то упреки.

Нередко к часовне в полуночный час

Бредут привиденья на паперть

И стонут, в железные двери стучась,

И лица их белы, как скатерть.

К кому обращен их столетний упрек

И что колыхает их тени?

А в залах пирует надменный порок,

И плачут в подполье ступени...

1909

Бетховен

Невоплощаемую воплотив

В серебряно-лунящихся сонатах,

Ты, одинокий, в непомерных тратах

Души, предвечный отыскал мотив.

И потому всегда ты будешь жив,

Окаменев в вспененностях девятых,

Как памятник воистину крылатых,

Чей дух - неумысляемый порыв.

Создатель Эгмонта и Леоноры,

Теперь тебя, свои покинув норы,

Готова славить даже Суета,

На светоч твой вперив слепые очи,

С тобой весь мир. В ответ на эту почесть

Твоя презрительная глухота.

1927

Боа из кризантем

Вы прислали с субреткою мне вчера кризантэмы -

Бледновато-фиалковые, бледновато-фиалковые...

Их головки закудрились, ароматом наталкивая

Властелина Миррэлии на кудрявые темы...

Я имею намеренье Вам сказать в интродукции,

Что цветы мне напомнили о тропическом солнце,

О спеленатых женщинах, о янтарном румянце.

Но японец аляповат для моей репродукции.

А потом мне припомнился - ах, не смейтесь! -

констрактор,

И боа мне понравилось из маркизных головок...

Вы меня понимаете? Я сегодня неловок...

О, в поэзах изысканных я строжайший редактор!

Не имею намеренья,- в этот раз я намерен,-

Вас одеть фиолетово, фиолетово-бархатно.

И - прошу Вас утонченно! - прибегите Вы в парк

одна,

У ольхового домика тихо стукните в двери.

Как боа кризантэмное бледно-бледно фиалково!

Им Вы крепко затянете мне певучее горло...

А наутро восторженно всем поведает Пулково,

Что открыли ученые в небе новые перлы...

1911

Бывают дни: я ненавижу...

Бывают дни: я ненавижу

Свою отчизну - мать свою.

Бывают дни: ее нет ближе,

Всем существом ее пою.

Все, все в ней противоречиво,

Двулико, двоедушно в ней,

И дева, верящая в диво

Надземное,- всего земней.

Как снег - миндаль. Миндальны зимы.

Гармошка - и колокола.

Дни дымчаты. Прозрачны дымы.

И вороны,- и сокола.

Слом Иверской часовни. Китеж.

И ругань - мать, и ласка - мать...

А вы-то тщитесь, вы хотите

Ширококрайную объять!

Я - русский сам, и что я знаю?

Я падаю. Я в небо рвусь.

Я сам себя не понимаю,

А сам я - вылитая Русь!

Ночью под 1930-й год

В березовом коттэдже

На северной форелевой реке

Живете вы в березовом коттэдже.

Как Богомать великого Корреджи,

Вы благостны. В сребристом парике

Стряхает пыль с рельефов гобелена

Дворецкий ваш. Вы грезите, Мадлена,

Со страусовым веером в руке.

Ваш хрупкий сын одиннадцати лет

Пьет молоко на мраморной террасе;

Он в землянике нос себе раскрасил;

Как пошло вам! Вы кутаетесь в плэд

И, с отвращеньем, хмуря чернобровье,

Раздражена, теряя хладнокровье,

Вдруг видите брильянтовый браслет,

Как бракоцепь, повиснувший на кисти

Своей руки: вам скоро... много лет,

Вы замужем, вы мать... Вся радость - в прошлом,

И будущее кажется вам пошлым...

Чего же ждать? Но морфий - или выстрел?..

Спасение - в безумьи! Загорись,

Люби меня, дающего былое,

Жена и мать! Коли себя иглою,

Проснись любить! Смелее в свой каприз!

Безгрешен грех - пожатие руки

Тому, кто даст и молодость, и негу...

Мои следы к тебе одной по снегу

На берега форелевой реки!

1911. Август

В блёсткой тьме

В смокингах, в шик опроборенные, великосветские олухи

В княжьей гостиной наструнились, лица свои оглупив:

Я улыбнулся натянуто, вспомнив сарказмно о порохе.

Скуку взорвал неожиданно нео-поэзный мотив.

Каждая строчка – пощёчина. Голос мой – сплошь издевательство. 

Рифмы слагаются в кукиши. Кажет язык ассонанс. 

Я презираю вас пламенно, тусклые Ваши Сиятельства, 

И, презирая, рассчитываю на мировой резонанс!

Блёсткая аудитория, блеском ты зло отуманена! 

Скрыт от тебя, недостойная, будущего горизонт!

Тусклые Ваши Сиятельства! Во времена Северянина 

Следует знать, что за Пушкиным были и Блок, и Бальмонт!

В госпитале

Елене Семеновой

В незабудковом вуальном платье,

С белорозой в блондных волосах,

Навещаешь ты в седьмой палате

Юношу, побитого в горах...

И когда стеклянной галереей

Ты идешь, улыбна и легка,

Зацветают, весело пестрея,

Под ногой цветы половика.

Льется в окна ароматный рокот...

Ты вздыхаешь с музыкой в лице

Птичье пенье,- и смущенный доктор

Мнет в руке написанный рецепт...

А больной, разматывая марлю,

Не умея чувств своих скрывать,

Отставляя рюмку с Беникарло,

Проклинает скучную кровать...

И весенней девушкой омаен,

Упоен девической весной,

Талию твою слегка сжимая,

Хочет жить больной!

Декабрь 1911

В грехе - забвенье

Ты - женщина, и этим ты права.

Валерий Брюсов

Вся радость - в прошлом, в таком далеком и

безвозвратном,

А в настоящем - благополучье и безнадежность.

Устало сердце и смутно жаждет, в огне закатном,

Любви и страсти; - его пленяет неосторожность...

Устало сердце от узких рамок благополучья,

Оно в уныньи, оно в оковах, оно в томленьи...

Отчаясь резить, отчаясь верить, в немом

безлучьи,

Оно трепещет такою скорбью, все в гипсе лени...

А жизнь чарует и соблазняет, и переменой

Всего уклада семейных будней влечет куда-то!

В смущеньи сердце: оно боится своей изменой

Благополучье свое нарушить в часы заката.

Ему подвластны и верность другу, и материнство,

Оно боится оставить близких, как жалких сирот...

Но одиноко его биенье, и нет единства...

А жизнь проходит, и склеп холодный, быть может,

вырыт...

О, сердце! сердце! твое спасенье - в твоем

безумьи!

Гореть и биться пока ты можешь,- гори и бейся!

Греши отважней! - пусть добродетель - уделом

мумий:

В грехе - забвенье! а там - хоть пуля, а там -

хоть рельсы!

Ведь ты любимо, больное сердце! ведь ты любимо!

Люби ответно! люби приветно! люби бездумно!

И будь спокойно: живи, ты - право! сомненья,

мимо!

Ликуй же, сердце: еще ты юно! И бейся шумно!

1911

В защиту Фофанова

Они способны, дети века,

С порочной властью вместо прав,

Казнить за слабость человека,

Стихийно мощь его поправ.

Они способны, дети века,

Затменьем гения блеснуть...

Но он, поруганный калека,

Сумеет солнечно уснуть.

Негодованье мстит жестоко,

Но чем? Кому я стану мстить?

Мой гнев, как кровь зари Востока,

Ничто не в силах укротить!

О гнев клокочущий, бурунный,

Убей мне сердце,- я умру

За лиры изгородью струнной

С проклятьем злобе и... добру!

Закат любви, как звезды, кроткой,

Бей милосердия сосуд:

За лиры струнною решеткой

Паяц над миром правит суд.

Нахмурьтесь, ясные сапфиры,

Где всходит карою заря,

За струнной изгородью лиры

Судьи паденье озаря...

Сентябрь 1909

В июле

В полях созрел ячмень.

Он радует меня!

Брожу я целый день

По волнам ячменя.

Смеется мне июль,

Кивают мне поля.

И облако - как тюль,

И солнце жжет, паля.

Блуждаю целый день

В сухих волнах земли,

Пока ночная тень

Не омрачит стебли.

Спущусь к реке, взгляну

На илистый атлас;

Взгрустнется ли,- а ну,

А ну печаль от глаз.

Теперь ли тосковать,

Когда поспел ячмень?

Я всех расцеловать

Хотел бы в этот день!

Июль 1909

В кленах раскидистых

В этих раскидистых кленах мы наживемся все лето,

В этой сиреневой даче мы разузорим уют!

Как упоенно юниться! ждать от любви амулета!

Верить, что нам в услажденье птицы и листья поют!

В этих раскидистых кленах есть водопад

вдохновенья.

Солнце взаимного чувства, звезды истомы ночной...

Слушай, моя дорогая, лирного сердца биенье,

Знай, что оно пожелало не разлучаться с тобой!

Ты говоришь: я устала... Ты умоляешь: «О, сжалься!

Ласки меня истомляют, я от блаженства больна»...

Разве же это возможно, если зеленые вальсы

В этих раскидистых кленах бурно бравурит Весна?!.

Веймарн

1912. Июнь

В лесу

Холодным майским днем

Я в лес вошел. Валежник

Хрустел во мху. За пнем

Мне встретился подснежник.

О девственный цветок -

Весенних грез предтеча!

В тебе я видеть мог

Прекрасное Далече.

Мне вспомнилась она -

Подснежник увлечений.

Тогда была весна

И страсть без заточений.

Промчалось... Унеслось..

Подснежник сорван давний.

Хор чувств разноголос,

И сердце спит за ставней.

Но верю горячо,

Так искренне я верю,

Что свижусь с ней еще,

Верну свою потерю.

Недаром же за пнем

Расцвел опять подснежник...

Иду, обманут днем,

И жду... хрустит валежник.

5 мая 1909

В лимузине

Она вошла в моторный лимузин,

Эскизя страсть в корректном кавалере,

И в хрупоте танцующих резин

Восстановила голос Кавальери.

Кто звал ее на лестнице: «Manon?»

И ножки ей в прохладном вестибюле, –

Хотя она и бросила: «Mais non!»* –

Чьи руки властно мехово обули?

Да все же он, пустой, как шантеклер,

Проборчатый, офраченный картавец,

Желательный для многих кавалер,

Использованный многими красавец.

О, женщина! Зови его в турне,

Бери его, пожалуй, в будуары...

Но не води с собою на Массне:

«Письмо» Массне... Оно не для гитары!..

* Но нет (франц.)

Июль 1910

В осенокошенном июле

Июль блестяще осенокошен.

Ах, он уходит! Держи! Держи!

Лежу на шелке зеленом пашен,

Вокруг – блондинки, косички ржи.

О небо, небо! Твой путь воздушен!

О поле, поле! Ты – грезы верфь!

Я онебесен! Я онездешен!

И бог мне равен, и равен червь!

Июль 1911

В очарованье

Быть может оттого, что ты не молода,

Но как–то трогательно–больно моложава,

Быть может, оттого я так хочу всегда

С тобою вместе быть; когда, смеясь лукаво,

Раскроешь широко влекущие глаза

И бледное лицо подставишь под лобзанья,

Я чувствую, что ты вся – нега, вся – гроза,

Вся – молодость, вся – страсть; и чувства без

                                       названья

Сжимают сердце мне пленительной тоской,

И потерять тебя – боязнь моя безмерна...

И ты, меня поняв, в тревоге головой

Прекрасною своей вдруг поникаешь нервно, –

И вот другая ты: вся – осень, вся – покой...

Июнь 1912

В парке плакала девочка

Всеволоду Светланову

В парке плакала девочка: «Посмотри-ка ты,

папочка,

У хорошенькой ласточки переломлена лапочка,-

Я возьму птицу бедную и в платочек укутаю»...

И отец призадумался, потрясенный минутою,

И простил все грядущие и капризы, и шалости

Милой, маленькой дочери, зарыдавшей от жалости.

1910

В предгрозье

Этюд

Захрустели пухлые кайзэрки,

Задымился ароматный чай,

И княжна улыбкою грезэрки

Подарила графа невзначай.

Золотая легкая соломка

Заструила в грезы алькермес.

Оттого, что говорили громко,

Колыхался в сердце траур месс.

Пряное душистое предгрозье

Задыхало груди. У реки,

Погрузясь в бездумье и безгрезье.

Удили форелей старики.

Ненавистник дождевых истерик -

Вздрагивал и нервничал дубок.

Я пошел проветриться на берег,

И меня кололо в левый бок.

Детонировал бесслухий тенор -

На соседней даче лейтенант,

Вспыливал нахохлившийся кенар -

Божиею милостью талант.

Небеса растерянно ослепли,

Ветер зашарахался в листве,

Дождевые капли хлестко крепли,-

И душа заныла о родстве...

Было жаль, что плачет сердце чье-то,

Безотчетно к милому влекло.

Я пошел, не дав себе отчета,

Постучать в балконное стекло.

Я один,- что может быть противней!

Мне любовь, любовь ее нужна!

А княжна рыдала перед ливнем,

И звала, звала меня княжна!

Молниями ярко озаряем,

Домик погрузил меня в уют.

Мы сердца друг другу поверяем,

И они так грезово поют.

Снова - чай, хрустящие кайзэрки.

И цветы, и фрукты, и ликер,

И княжны, лазоревой грезэрки,

И любовь, и ласковый укор...

1910

В пяти верстах по полотну

Весело, весело сердцу! звонко, душа,

освирелься! -

Прогрохотал искрометно и эластично экспресс.

Я загорелся восторгом! я загляделся на рельсы! -

Дама в окне улыбалась, дама смотрела на лес.

Ручкой меня целовала. Поздно! - но как же тут

«раньше»?..

Эти глаза... вы-фиалки! эти глаза... вы-огни!

Солнце, закатное солнце! твой дирижабль оранжев!

Сяду в него,- повинуйся, поезд любви обгони!

Кто и куда? - не ответит. Если и хочет, не может.

И не догнать, и не встретить. Греза - сердечная

моль.

Все, что находит, теряет сердце мое... Боже,

Боже!

Призрачный промельк экспресса дал мне чаруйную

боль.

Варш. ж. д.

Май 1912

В шалэ березовом

Поэметта

В шалэ березовом, совсем игрушечном и

комфортабельном,

У зеркалозера, в лесу одобренном, в июне севера,

Убила девушка, в смущеньи ревности, ударом

сабельным

Слепого юношу, в чье ослепление так слепо верила.

Травой олуненной придя из ельника с охапкой

хвороста,

В шалэ березовом над Белолилией застала юного,

Лицо склонившего к цветку молочному в порыве

горести,

Тепло шептавшего слова признания в тоске

июневой...

У лесоозера, в шалэ березовом,- березозебренном,-

Над мертвой лилией, над трупом юноши,

самоуверенно,

Плескалась девушка рыданья хохотом темно-

серебряным...

- И было гибельно.- И было тундрово.- И было

северно.

1910

В шатре блаженства

Улыбно светит с неба Синь -

Цветка эдемского тычинкой.

Царь кипарисною лучинкой

Разлепесточил апельсин.

В углу распластан леопард,

И - кобылицею на воле -

Балькис, в гирляндах центифолий,

На нем волшбит колоду карт.

Ланитный алый бархат смугл,

И губы алчущие пряны...

Глаза - беспочвенные страны,

Куда - ни слон, ни конь, ни мул...

Омиррен палевый шатер,

И царь, омгленный ароматом,

От страсти судорожно-матов,

К царице руки распростер...

Менкера, евнух женофоб,

Бледнеет желтою досадой...

А в окна льется ночь из сада -

Черна, как истый эфиоп.

И вот несет уже кувшин

С водой душистою Алави...

И Суламифь, в истомной славе,

Ждет жгучей бездны, как вершин...

1911

В Эфиопии

Олунен ленно-струйный Нил,

И вечер, взяв свое кадило,

Дымит чешуйкам крокодила,-

Он сердце к сердцу заманил.

Печален юный Валтасар.

Трепещут грезы к Суламите...

На звезды смотрит он: «Поймите

Мою любовь к царице чар!»

Он обращается к Кандас:

«Пойми, Балькис меня отвергла,

И прогнала меня, как негра.

Насмешкою маслинных глаз!..»

Тиха терраса у реки.

Спят Сембобитис и Менкера.

Завоет в роще пальм пантера,

Завьются змеи в тростники,-

И снова тишь. Тоской объят,

Царь погружается в безгрезье...

Склонился ангел в нежной позе,

Твердит, что вымышлен Сабат...

Все это-сон, мечта, каприз...

Извечный вымысел вселенский...

...В стране Сабат царь Комагенский

Берет горящую Балькис!

1911

Вариация (Весна – и гул...)

Весна – и гул, и блеск, и аромат...

Зачем мороз снежинки посыпает?

Наряд весны нежданной стужей смят,

А сад еще весной благоухает!..

Но солнце вновь дробит лучистый звон

И лед в лучах певучих растопляет –

Опять весна взошла на пышный трон,

И снова сад весной благоухает!

Ноябрь 1908

Вернуть любовь

...То ненависть пытается любить

Или любовь хотела б ненавидеть?..

Минувшее я жажду возвратить,

Но, возвратив, боюсь его обидеть,

Боюсь его возвратом оскорбить.

Святыни нет для сердца святотатца,

Как доброты у смерти... Заклеймен

Я совестью, и мне ли зла бояться,

Поправшему любви своей закон!

Но грешники - безгрешны покаяньем,

Вернуть любовь - прощение вернуть.

Но как боюсь я сердце обмануть

Своим туманно-призрачным желаньем:

Не месть ли то? Не зависть ли? Сгубить

Себя легко и свет небес не видеть...

Что ж это: зло старается любить,

Или любовь мечтает ненавидеть?..

23 сентября 1908

Весенний день

Дорогому К. М. Фофанову

Весенний день горяч и золот,-

Весь город солнцем ослеплен!

Я снова - я: я снова молод!

Я снова весел и влюблен!

Душа поет и рвется в поле.

Я всех чужих зову на «ты»...

Какой простор! какая воля!

Какие песни и цветы!

Скорей бы - в бричке по ухабам!

Скорей бы - в юные луга!

Смотреть в лицо румяным бабам!

Как друга, целовать врага!

Шумите, вешние дубравы!

Расти, трава! цвети, сирень!

Виновных нет: все люди правы

В такой благословенный день!

1911. Апрель

Весенняя яблоня

Акварель

Перу И. И. Ясинского посвящаю

Весенней яблони, в нетающем снегу,

Без содрогания я видеть не могу:

Горбатой девушкой - прекрасной, но немой -

Трепещет дерево, туманя гений мой...

Как будто в зеркало - смотрясь в широкий плес,

Она старается смахнуть росинки слез,

И ужасается, и стонет, как арба,

Вняв отражению зловещего горба.

Когда на озеро слетает сон стальной,

Бываю с яблоней, как с девушкой больной,

И, полный нежности и ласковой тоски,

Благоуханные целую лепестки.

Тогда доверчиво, не сдерживая слез,

Она касается слегка моих волос,

Потом берет меня в ветвистое кольцо,-

И я целую ей цветущее лицо.

1910

Весна

Вечер спал, а Ночь на сене

Уж расчесывала кудри.

Одуванчики, все в пудре,

Помышляли об измене.

Шел я к Ночи,— Ночь навстречу.

Повстречалися без речи.

— Поцелуй...— Я не перечу...

И — опять до новой встречи.

Шел я дальше. Незнакомка

Улыбнулася с поляны,

Руки гнулись, как лианы,

И она смеялась громко.

Вместо глаз синели воды

Обольстительного юга,

Голос страстный пел, как вьюга,

А вкруг шеи хороводы.

Заводили гиацинты

С незабудками с канавок...

Я имел к миражам навык,

Знал мечтаний лабиринты.—

И пускай, кто хочет, трусит,

Но не мне такая доля.

И сказал я: «Дева с поля,

Кто же имя девы вкусит?»

Уже, уже нить лесная,

Комаров порхают флоты...

Тут ее спросил я: «Кто ты?»

И прозвякала: Весна — я!

Вешний звон

1

Идет весна, поет весна,

Умы дыханьем кружит,

Природа вмиг пробуждена!

Звенит весна! Шумит весна!

Весной никто не тужит!

Весною радость всем дана!

Живет весна - живит весна,

Весь мир дыханьем кружит!

2

Бегут ручьи, бурлят ручьи!

Играют, пляшут воды!

Купает солнце в них лучи!

Спешат, шумят, бурлят ручьи,

Как радостные годы.

И под лучами, как мечи,

Лед рубят бешено ручьи,

Ревут, бушуют воды!

3

Чаруют, трелят соловьи,

Плывут струй сирени...

Тревожит душу зов любви,

Сирень, весна и соловьи...

Мечты о страстном плене...

Нет сна... Желание в крови...

Она - в мечтах... Ах, соловьи!

Ах, томный бред сирени!

4

Вокруг - все жизнь, любовь и свет,

Веселье, смех и розы!

Поет восторженно поэт

Весну, любовь, и жизнь, и свет,

Живительные грезы,

И то поет, чего и нет!..

Простим ему - так весел свет,

Так мелодичны розы! ..

1908

Виктория Регия

Наша встреча - Виктория Регия:

Редко, редко в цвету...

До и после нее жизнь - элегия

И надежда в мечту.

Ты придешь - изнываю от неги я,

Трепещу на лету.

Наша встреча - Виктория Регия:

Редко, редко в цвету...

1909

Воздушная яхта

Ивану Лукашу

Я вскочила в Стокгольме на летучую яхту,

На крылатую яхту из березы карельской.

Капитан, мой любовник, встал с улыбкой на вахту,-

Закружился пропеллер белой ночью апрельской.

Опираясь на румпель, напевая из Грига,

Обещал он мне страны, где в цвету абрикосы,

Мы надменно следили эволюции брига,

Я раскрыла, как парус, бронзоватые косы.

Приставали к Венере, приставали к Сатурну,

Два часа пробродили по ледяной луне мы.

Там в саду урны с негой; принесли мне в сад урну.

На луне все любезны, потому что все немы.

Все миры облетели, все романсы пропели,

Рады были с визитом к самому Палладину...

А когда увидали, что поломан пропеллер,

Наша яхта спустилась на плавучую льдину...

1909

Врубелю

Так тихо-долго шла жизнь на убыль

В душе, исканьем обворованной...

Так странно тихо растаял Врубель,

Так безнадежно очарованный...

Ему фиалки струили дымки

Лица трагически-безликого...

Душа впитала все невидимки,

Дрожа в преддверии великого...

Но дерзновенье слепило кисти,

А кисть дразнила дерзновенное...

Он тихо таял, - он золотистей

Пылал душою вдохновенною...

Цветов побольше на крышку гроба;

В гробу - венчанье!.. Отныне оба -

Мечта и кисть - в немой гармонии,

Как лейтмотив больной симфонии.

Апрель 1910

Все глуше парк. Все тише, тише конь...

А. П. Лоптину

Все глуше парк. Все тише, тише конь.

Издалека доносится шаконь.

Я утомлен, я весь ушел в седло.

Май любит ночь, и стало быть - светло...

Я встреч не жду, и оттого светлей

И чище вздох окраинных аллей,

Надевших свой единственный наряд.

Не жду я встреч. Мне хорошо. Я рад.

А помнишь ты, усталая душа,

Другую ночь, когда, любить спеша,

Ты отдавалась пламенно другой,

Такой же пылкой, юной и родной7

А помнишь ты, болезная моя,

Какой голубкой грезилась змея,

Как обманула сердце и мечты7

Нет, не могла забыть той встречи ты.

Май любит ночь, и стало быть - светло...

Качает сон, баюкает седло.

Блуждает взор меж лиственных громад.

Все глуше парк,- все тоньше аромат...

Май 1910

Все они говорят об одном

Соловьи монастырского сада,

Как и все на земле соловьи,

Говорят, что одна есть отрада

И что эта отрада - в любви...

И цветы монастырского луга

С лаской, свойственной только цветам,

Говорят, что одна есть заслуга:

Прикоснуться к любимым устам...

Монастырского леса озера,

Переполненные голубым,

Говорят: нет лазурнее взора,

Как у тех, кто влюблен и любим...

1927

Все по старому

«Всё по–старому...– сказала нежно.

Всё по–старому...»

Но смотрел я в очи безнадежно –

Всё по–старому...

Улыбалась, мягко целовала –

Всё по–старому...

Но чего–то все недоставало –

Всё по–старому!..

Июль 1909

Выйди в сад

Выйди в сад... Как погода ясна!

Как застенчиво август увял!

Распустила коралл бузина,

И янтарный боярышник - вял.

Эта ягода - яблочко-гном...

Как кудрявый кротекус красив.

Скоро осень окутает сном

Теплый садик, дождем оросив.

А пока еще - зелень вокруг

И вверху безмятежная синь;

И у клена причудливых рук -

Много сходного с лапой гусынь.

Как оливковы листики груш!

Как призывно плоды их висят!

Выйди в сад и чуть-чуть поразрушь,-

Это осень простит... Выйди в сад.

Август 1909

Газэлла

Мой мозг словами: «Ты больной!» - сжимаешь ты,

И хлыст упругий и стальной сжимаешь ты.

Я хохочу тебе в лицо, я хохочу,-

И, в гневе, хлыст своей рукой сжимаешь ты.

Над головой моей взнесла свистящий хлыст,-

Ударить хочешь, но с тоской сжимаешь ты.

«Живи, люби, пиши, как все! и будешь - мой...»

Меня в объятьях,- и с мольбой,- сжимаешь ты.

Немею в бешенстве - затем, чтоб не убить!

Мне сердце мукой огневой сжимаешь ты.

Веймарн

1912. Август

Гатчинская мельница

Неумолчный шум плотины;

Пена с зеленью в отливе;

Камни - в ласке теплой тины;

Ива, жмущаяся к иве;

Государя домик низкий -

Пункт во дни его охоты -

Спит у быстрой речки близкой,

Мрачно хмурясь отчего-то;

Историческое зданье

Над рекой стоит убого;

Зданье знатно по преданью,

Стариною зданье строго.

Спеет в холоде кротекус -

Диссонанс унынья фону;

Добродушно смотрит Термос,

Встав на ржавую колонну.

Не в сверкающем чертоге

Он поставлен,- у плотины

На проселочной дороге,

Встарь, во дни Екатерины;

Вея прошлым, бюст чугунный

Выделяется в ракитах;

Он причудлив ночью лунной

В ветвях, инеем повитых.

В старой мельнице колеса

Воду пенят равнодушно.

Здесь рождаются вопросы,

В голове теснятся дружно.

Здесь, где все так элегично,

Так пустынно, одичало,

Мысль с природой гармонична

И для отдыха - причалы;

Здесь, где веяньем культуры

Не всколышены ракиты,

Где избушки дремлют, хмуры,

Здесь идеи не убиты.

Приходи, усталый духом

Брат, изверившийся в счастье,

И лови здесь чутким слухом

В шуме вод слова участья;

Приходи, ослабший верой

В солнце, в утренние зори,

Приходи и вникни в серый

Колорит - целитель горя.

Исцелишься от кручины,

Наберешься сил счастливых

Под глубокий шум плотины,

Под напевы ив тоскливых.

1907

Гатчинский весенний день

Тридцатый год в лицо мне веет

Веселый, светлый майский день.

Тридцатый раз сиреневеет

В саду душистая сирень.

«Сирень» и «день» — нет рифм банальней!

Милей и слаще нет зато!

Кто знает рифмы музыкальней

И вдохновенней — знает кто?!

«Сирень» и «день»! Как опьяненно

Звучите вы в душе моей!

Как я на мир смотрю влюбленно,

Пьян сном сиреневых кистей!

Пока я жив, пока я молод,

Я буду вечно петь сирень!

Весенний день горяч и золот,—

Виновных нет в весенний день!

31 мая 1917, Гатчина

Гений Лохвицкой

Я Лохвицкую ставлю выше всех:

И Байрона, и Пушкина, и Данта.

Я сам блещу в лучах ее таланта,

Победно обезгрешившего Грех:

Познав ее, познал, что нет ни зла,

Нет ни добра,— есть два противоречья,

Две силы, всех влекущие для встречи,

И обе — свет, душа познать могла.

О, Бог и Черт! Из вас ведь каждый прав!

Вы — символы предмирного контраста!

И счастлив тот, о ком заботясь часто,

Вселяется в него, других поправ.

И в ком вас одинаково, тот благ:

Тот знает страсть, блаженство и страданья,

Тот любит жизнь, со смертью ждет свиданья,

И тот велик, как чародей, как маг!

И грех, и добродетель — красота,

Когда их воспринять благоговейно.

Так Лохвицкая просто, беззатейно

Открыла двух богов и два креста.

Июль 1912, Веймарн

Героиза

Мне улыбалась Красота,

Как фавориту-аполлонцу,

И я решил подняться к Солнцу,

Чтоб целовать его уста!

Вознес меня аэроплан

В моря расплавленного злата;

Но там ждала меня расплата:

Голубоперый мой палан

Испепелен, как деревянный

Машинно-крылый истукан,

А я за дерзновенный план,

Под гром и грохот барабанный,

Был возвращен земле жеманной -

Живым и смелым. Ураган

Взревел над миром, я же, странный,

Весь от позора бездыханный,

Вином наполнил свой стакан,

Ища в нем черного безгрезья

От вдохновения и грез...

И что же? - в соке сжатых гроздий

Сверкал мне тот же Гелиос!

И в белом бешенстве ледяном,

Я заменял стакан стаканом,

Глотая Солнце каждый раз!..

А Солнце, в пламенном бесстрастьи,

Как неба вдохновенный глаз,

Лучи бросало, точно снасти,

И презирало мой экстаз!..

...Ищу чудесное кольцо.

Чтоб окрылиться аполлонцу,-

И позабывшемуся Солнцу

Надменно плюну я в лицо!

1911. Декабрь

Гимн российской республики

Свобода! Свобода! Свобода!

Свобода везде и во всем!

Свобода на благо народа!

Да радуемся! да живем!

Мы русские республиканцы,—

Отсталым народам пример!

Пусть флагов пылают румянцы!

Сверкает в руках револьвер!

Победа! Победа! Победа!

Над каждым в России царем!

Победа — расплата за деда!

Да радуемся, да живем!

Столетья царями теснимы,

Прозрели в предвешние дни:

Во имя России любимой

Царь свергнут — и вот мы одни!

Труд, равенство, мир и свобода,

И песня, и кисть со стихом —

Отныне для счастья народа!

Да радуемся! да живем!

1917, Гатчина-Петроград

Городская осень

Как элегантна осень в городе,

Где в ратуше дух моды внедрен!

Куда вы только ни посмотрите -

Везде на клумбах рододендрон...

Как лоско матовы и дымчаты

Пласты смолового асфальта,

И как корректно-переливчаты

Слова констэблевого альта!

Маркизы, древья улиц стриженных,

Блестят кокетливо и ало;

В лиловом инее - их, выжженных

Улыбкой солнца, тишь спаяла.

Надменен вылощенный памятник

(И глуповат! - прибавлю в скобках...)

Из пыли летней вынут громотник

Рукой детей, от лени робких.

А в лиловеющие сумерки,-

Торцами вздорного проспекта,-

Зевают в фаэтонах грумики,

Окукленные для эффекта...

Костюм кокоток так аляповат...

Картавый смех под блесткий веер...

И фантазер на пунце Запада

Зовет в страну своих феерий!..

1911

Град

Дарю Дорину-Николаеву

Качнуло небо гневом грома,

Метнулась молния, и град

В воде запрыгал у парома,

Как серебристый виноград.

Вспорхнула искорка мгновенья,

Когда июль дохнул зимой -

Для новых дум, для вдохновенья,

Для невозможности самой...

И поднял я бокал высоко,

Блеснули мысли для наград...

Я пил вино, и в грезах сока

В моем бокале таял град.

1909

Грасильда

1

Когда взвуалится фиоль,

Офлеря ручеек,

Берет Грасильда канифоль,

И скрипку, и смычок.

Потом идет на горный скат

Запеть свои псалмы.

Вокруг леса, вокруг закат,

И нивы, и холмы.

Прозрачна песня, как слюда,

Как бриллиант в воде...

И ни туда, и ни сюда,-

И всюду, и везде!

2

Я выхожу в вечерний сад,

Утопленный в луне.

Шагну вперед, шагну назад,-

То к дубу, то к волне.

Повсюду сон, везде туман,

Как обруч - голоса...

Струят чарующий обман

Еловые леса.

Грасильда песнь поет во тьме,

Подобную звезде...

И ни в груди, и ни в уме,-

И всюду, и везде!

3

Какая ночь! - и глушь, и тишь,

И сонь, и лунь, и воль...

Зачем же, сердце, ты грустишь?

Откуда эта боль?

Грасильда, пой. Грасильда, пой,

Маячь пути ко сну.

Твоей симфонией слепой

Я сердце захлестну!

Грасильда, пой!.. Уста к устам,-

И мы уснем в воде...

Любовь ни здесь, любовь ни там,-

И всюду, и везде!

1910

Грезовое царство

Я - царь страны несуществующей,

Страны, где имени мне нет...

Душой, созвездия колдующей,

Витаю я среди планет.

Я, интуит с душой мимозовой,

Постиг бессмертия процесс.

В моей стране есть терем грезовый

Для намагниченных принцесс.

В моем междупланетном тереме

Звучат мелодии Тома.

Принцессы в гений мой поверили,

Забыв земные терема.

Их много, дев нерассуждающих,

В экстазе сбросивших плащи,

Так упоительно страдающих

И переливных, как лучи.

Им подсказал инстинкт их звончатый

Избрать мой грезовый гарем.

Они вошли душой бутончатой,

Вошли - как Ромул и как Рем.

И распустилось царство новое,

Страна беэразумных чудес...

И, восхищен своей основою,

Дышу я душами принцесс!..

1910

Гурманка

Сонет

Ты ласточек рисуешь на меню,

Взбивая сливки к тертому каштану.

За это я тебе не изменю

И никогда любить не перестану.

Все жирное, что угрожает стану,

В загоне у тебя. Я не виню,

Что петуха ты знаешь по Ростану

И вовсе ты не знаешь про свинью.

Зато когда твой фаворит - арабчик

Подаст с икрою паюсною рябчик,

Кувшин Шабли и стерлядь из Шексны.

Пикантно сжав утонченные ноздри,

Ты вздрогнешь так, что улыбнутся сестры,

Приняв ту дрожь за веянье весны...

1910

Гюи де Мопассан

Сонет

Трагичный юморист, юмористичный трагик,

Лукавый гуманист, гуманный ловелас,

На Францию смотря прищуром зорких глаз,

Он тек по ней, как ключ - в одобренном овраге.

Входил ли в форт Beaumonde, пред ним спускались флаги,

Спускался ли в Разврат - дышал как водолаз,

Смотрел, шутил, вздыхал и после вел рассказ

Словами между букв, пером не по бумаге.

Маркиза ль, нищая, кокотка ль, буржуа,-

Но женщина его пленительно свежа,

Незримой, изнутри, лазорью осиянна...

Художник-ювелир сердец и тела дам,

Садовник девьих грез, он зрил в шантане храм,

И в этом - творчество Гюи де Мопассана.

1912. Апрель

Двусмысленная слава

Моя двусмысленная слава
Двусмысленна не потому,
Что я превознесён неправо, —
Не по таланту своему, —

А потому, что явный вызов
Условностям — в моих стихах
И ряд изысканных сюрпризов
В капризничающих словах.

Во мне выискивали пошлость,
Из виду упустив одно:
Ведь кто живописует площадь,
Тот пишет кистью площадной.

Бранили за смешенье стилей,
Хотя в смешенье-то и стиль!
Чем, чем меня не угостили!
Каких мне не дали «pastilles»!

Неразрешимые дилеммы
Я разрешал, презрев молву.
Мои двусмысленные темы —
Двусмысленны по существу.

Пускай критический каноник
Меня не тянет в свой закон, —
Ведь я лирический ироник:
Ирония — вот мой канон.

Дель-Аква-Тор

Лирическая вуаль

1

- Иди к цветку Виктории Регине,

Иди в простор

И передай привет от герцогини

Дель-Аква-Тор.

На том цветке созрело государство;

Найди шалэ;

У входа - страж, в руке у стража - астра,

Звезда во мгле.

Тогда скажи, застолбенея в дверцах:

«Несу простор!

Привет тебе, лилиесердный герцог

Дель-Аква-Тор!

Вставай на путь, по благости Богини

Тоску забудь...

Внемли послу грозовой герцогини -

Вставай на путь!

Довольно мук; ты долго пожил ало,

Твой бред кровав;

Она тебя увидеть пожелала,

К себе призвав.

Довольно мук - их искупило время...

Твой взор смущен...

Коня, коня! огнистей ногу в стремя,-

Ведь ты прощен!»

2

Ушел посол к Виктории Регине,

Ушел в простор,

Чтоб передать привет от герцогини

Дель-Аква-Тор.

Он долго брел в обетах ложных далей

И - в щелях скал -

Испепелил подошвы у сандалий,

И все искал.

Искал страну и втайне думал: сгину,-

Не поверну...

Искал страну Викторию Регину,

Искал страну.

Лишь для него пчела будила струны

Своих мандол;

Лишь для него ломалось о буруны

Весло гондол;

Лишь для него провеерила воздух

Слюда цикад.

И шел гонец, и шел с гонцом сам Гроз-Дух

Все наугад.

Он не пришел к Виктории Регине,

Он не пришел;

Не передал прощенья Герцогини,-

Он не нашел.

Он не нашел такой страны цветковой

И - между скал -

Погиб посол, искать всегда готовый...

Да, он искал!

3

Прошли века, дымя свои седины,

Свой прах сложив,

В земле - рабы, и в склепах - паладины,

Но герцог - жив.

Он жив! Он жив! Он пьет очами сердца

Пустой простор.

И мира нет,- но где-то бьется герцог

Дель-Аква-Тор...

1910

Демон

Кавказ! Я никогда не видел

Твоих ущелий, рек и скал

И на арабце, чуя гибель,

В ущельях скользких не скакал.

Но страстная волна Дарьяла

В моей душе рождает гул;

Мне сердце часто повторяло,

Что порывается в аул.

Там где-нибудь в грузинской сакле,

Под стон унывной каманчи,

Еще легенды не иссякли -

Грез неистечные ключи,

Мне верится, твои Тамары,

О магнетический Кавказ,

Еще волшбят в чинарах чары,

Еще не кончили свой сказ...

Еще не высохла Арагва,

Еще не вымер Синодал,

Но Демон пламенно и нагло

Уж не возникнет между скал:

Теперь, когда проник в Эдем он,

Воссев на покоренный трон,

Томится пресыщенный Демон,

И ни о чем не грезит он...

1911. Ноябрь

День на ферме

Из лепестков цветущих розово-белых яблонь

Чай подала на подносе девочка весен восьми.

Шли на посев крестьяне. Бегало солнце по граблям.

Псу указав на галку, баба сказала: возьми!

Было кругом раздольно! было повсюду майно!

Как золотела зелень! воздух лазурно-крылат!

Бросилась я с плотины,- как-то совсем случайно,

Будто была нагая, вниз головой, в водопад!

И потеряв сознанье от высоты паденья,

Я через миг очнулась и забурлила на мыс...

Я утопляла солнце! плавала целый день я!

А на росе, на ферме, жадно пила я кумыс.

1912

Десять лет

Десять лет - грустных лет!- как заброшен в приморскую глушь я.

Труп за трупом духовно родных. Да и сам полутруп.

Десять лет - страшных лет!- удушающего равнодушья

Белой, красной - и розовой - русских общественных групп.

Десять лет! - тяжких лет!- обескрыливающих лишений,

Унижений щемящей и мозг шеломящей нужды.

Десять лет - грозных лет!- сатирических строф по мишени,

Человеческой бесчеловечной и вечной вражды.

Десять лет - странных лет!- отреченья от многих привычек,

На теперешний взгляд - мудро-трезвый,- ненужно дурных...

Но зато столько ж лет рыб, озер, перелесков и птичек.

И встречанья у моря ни с чем не сравнимой весны!

Но зато столько ж лет, лет невинных, как яблоней белых

Неземные цветы, вырастающие на земле,

И стихов из души, как природа свободных и смелых,

И прощенья в глазах, что в слезах, и - любви на челе!

1927

Диссона

Георгию Иванову

В желтой гостиной, из серого клена, с обивкою

шелковой,

Ваше сиятельство любит по вторникам томный

журфикс.

В дамской венгерке комичного цвета, коричнево-

белковой,

Вы предлагаете тонкому обществу присный кэкс,

Нежно вдыхая сигары эрцгерцога абрис фиалковый...

Ваше сиятельство к тридцатилетнему - модному -

возрасту

Тело имеете универсальное... как барельеф...

Душу душистую, тщательно скрытую в шелковом

шелесте,

Очень удобную для проституток и для королев...

Впрочем, простите мне, Ваше сиятельство, алые

шалости...

Вашим супругом, послом в Арлекинии, ярко

правительство:

Ум и талант дипломата суть высшие качества...

Но для меня, для безумца, его аристотельство,

Как и поэзы мои для него, лишь чудачество...

Самое ж лучшее в нем, это - Ваше сиятельство!

1912

Душистый горошек

Сказка

Прост и ласков, как помыслы крошек,

У колонок веранды и тумб

Распускался душистый горошек

На взлелеянной пажити клумб.

И нечаянно или нарочно,

Но влюбился он в мрамор немой,

Точно был очарован он, точно

Одурачен любовью самой!

Но напрасно с зарей розовел он,

Обвивая бесчувственный стан:

Не для счастия камень был сделан,

И любить не умел истукан.

Наступали осенние стужи,

Угасал ароматный горох;

И смотрелся в зеркальные лужи

Грубый мрамор, закутанный в мох.

- Мох идет мне,- подумал он важно:

Но зачем я цветами обвит? -

Услыхал это вихрь и отважно

Порешил изменить его вид.

Взял он в свиту песчинки с дорожек

И шутливо на старца напал,-

И опал разноцветный горошек,

Алым снегом мечтаний опал!..

1909

Евгения

Это имя мне было знакомо -

Чуть истлевшее пряное имя,

И в щекочущем чувственность дыме

Сердце было к блаженству влекомо.

Как волна - броненосцу за пену,

Как за плен - бег свободный потока,

Это имя мне мстило жестоко

За забвенье, позор, за измену...

Месть швырнула в лицо мне два кома,

Кома грязи - разврат и бескрылье.

Я кончаккь в неясном усилье...

Это имя мне жутко знакомо!..

1909

Ее любовь проснулась в девять лет...

Ее любовь проснулась в девять лет,

Когда иной ребенок занят куклой.

Дитя цвело, как томный персик пухлый,

И кудри вились, точно триолет.

Любовь дала малютке амулет:

Ее пленил - как сказка - мальчик смуглый...

Стал. через месяц, месяц дружбы - круглый.

Где, виконтесса, наше трио лет?

Ах, нет того, что так пленяло нас,

Как нет детей с игрой в любовь невинной.

Стремится смуглый мальчик на Парнас,

А девочка прием дает в гостиной

И, посыпая «пудрой» ананас,

Ткет разговор, изысканный и длинный.

Мыза Ивановка

1909. Июнь

Ее монолог

Не может быть! вы лжете мне, мечты!

Ты не сумел забыть меня в разлуке...

Я вспомнила, когда в приливе муки,

Ты письма сжечь хотел мои... сжечь!.. ты!..

Я знаю, жгут бесценные дары:

Жжет молния надменные вершины,

Поэт - из перлов бурные костры,

И фабрикант - дубравы для машины;

Бесчувственные люди жгут сердца,

Забывшие для них про все на свете;

Разбойник жжет святилище дворца,

Гордящегося пиршеством столетий;

И гении сжигают мощь свою

На алкоголе - символе бессилья...

Но письма сжечь,- где я тебе пою

Свою любовь! Где распускаю крылья!

Их сжечь нельзя - как вечной красоты!

Их сжечь нельзя - как солнечного неба!

В них отзвуки Эдема и Эреба...

Не может быть! Вы лжете мне, мечты!

Мыза Ивановка

1909. Июнь

Ее питомцы

Она кормила зимних птичек,

Бросая крошки из окна.

От их весёлых перекличек

Смеялась радостно она.

Когда ж она бежала в школу,

Питомцы, слыша снега хруст,

Ватагой шумной и весёлой

Неслись за ней с куста на куст!

Декабрь 1923

Завет

Не убивайте голубей.

Мирра Лохвицкая

Целуйте искренней уста -

Для вас раскрытые бутоны,

Чтоб их не иссушили стоны,

Чтоб не поблекла красота!

С мечтой о благости Мадонны

Целуйте искренней уста!

Прощайте пламенней врагов,

Вам причинивших горечь муки,

Сковавших холодом разлуки,

Топящих в зле без берегов.

Дружней протягивайте руки,

Прощайте пламенней врагов,

Страдайте стойче и святей,

Познав величие страданья.

Да не смутят твои рыданья

Покоя светлого детей!

Своим потомкам в назиданье

Страдайте стойче и святей!

Любите глубже и верней -

Как любят вас, не рассуждая,

Своим порывом побуждая

Гнать сонмы мертвенных теней...

Бессмертен, кто любил, страдая,-

Любите глубже и верней!

1909. Сентябрь

Запад погас...

Запад

Погас...

Роса

Поддалась...

Тихо

В полях...

Ива –

Голяк...

Ветрится

Куст...

Зебрится

Хруст...

Ломок

Ледок...

Громок

Гудок...

Во мгле

Полотно

И склепа

Пятно...

Октябрь 1910

Запевка

О России петь – что стремиться в храм

По лесным горам, полевым коврам...

О России петь – что весну встречать,

Что невесту ждать, что утешить мать...

О России петь – что тоску забыть,

Что Любовь любить, что бессмертным быть!

1925

Зарею жизни

Зарею жизни я светом грезил,

Всемирным счастьем и вечным днем!

Я был так пылок, так смел, так весел,

Глаза горели мои огнем.

Мир рисовался - прекрасен, дивен.

Прожить, казалось, я мог шутя...

Зарею жизни я был наивен,

Зарею жизни я был дитя!

Закатом жизни порывы стихли,

Иссякли силы и жар погас.

Мне жаль сердечно, не знаю - их ли,

Погибшей грезы ль, но близок час.

Он, ироничный, пробьет бесстрастно,

Я улетучусь, тоской объят...

Зарею жизни - все в жизни ясно!

Закатом жизни - всему закат!

1907

Звезды

Бессонной ночью с шампанским чаши

Мы поднимали и пели тосты

За жизни счастье, за счастье наше.

Сияли звезды.

Вино шипело, вино играло.

Пылали взоры и были жарки.

«Идеи наши, - ты вдруг сказала, -

Как звезды - ярки!»

Полились слезы, восторга слезы...

Минуты счастья! Я вижу вас ли?

Запело утро. Сверкнули грезы.

Я звезды... гасли.

1907

Земля и Солнце

Вселенская поэма

Земля любит Солнце за то,

Что Солнце горит и смеется.

А Солнце за то любит Землю,

Что плачет и мерзнет она.

Не сблизиться им никогда,

Они и далеки, и близки;

Пока не остынет светило,

Живет и страдает Земля.

Хотя у них общего нет,

Не могут прожить друг без друга:

Земля для того и живет ведь,

Чтоб только на Солнце смотреть.

Оно для нее - идеал,

Любимая, вечная греза;

А Солнце живет для того лишь,

Чтоб Землю холодную греть.

Они неизменны в любви,

И, если не видятся долго,

Виною - нелепые тучи,

Которые их разлучают,-

Разлука рождает тоску,

И Солнце томится и страждет,

И жаждет скорее свиданья

С далекой, но милой Землей.

Влюбленные видятся днем,

Встречаясь всегда на рассвете;

Но к часу вечернему Солнце

Улыбно уходит домой.

А если б оно не ушло

В урочное время - от жара

Земля бы блаженно зачахла,

И было б виновно оно.

А если б оно не ушло

Три дня и три долгие ночи,

Земля бы сама запылала

И ярче, чем Солнце само!

Тогда бы погибла любовь! -

Когда бы увидело Солнце,

Что больше Земля не тоскует...

Пускай бы погибла любовь!

Тогда бы погибла мечта! -

Когда бы увидело Солнце

Веселой и радостной Землю...

Пускай бы погибла мечта!

В своей всепобедной любви

Светило готово на жертву -

Отдать и сиянье, и пламя

Для блага, для счастья Земли.

Не хочет, боится Земля

Сравняться с прекрасным светилом:

Кому же тогда ей молиться?

Кого же тогда ей любить?

Страданье - природы закон...

Нет равной любви на планете...

- Тебя я люблю за бессилье,

Ты любишь за силу меня!

1911. Февраль

Зизи

Постигнуть сердцем все возможно

Непостижимое уму.

К. Фофанов

Бесшумно шло моторное ландо

По «островам» к зеленому «пуанту».

И взор Зизи, певучее рондо,

Скользя в лорнет, томил колени франту...

Хрустит от шин заносчиво шоссе,

И воздух полн весеннего удушья,

В ее душе - осколки строф Мюссэ,

А на лице - обидное бездушье.

Зизи, Зизи! Тебе себя не жаль?

Не жаль себя, бутончатой и кроткой?

Иль, может быть, цела души скрижаль,

И лилия не может быть кокоткой?

Останови мотор! сними манто

И шелк белья, бесчестья паутину,

Разбей колье и, выйдя из ландо,

Смой наготой муаровую тину!

Что до того, что скажет Пустота

Под шляпками, цилиндрами и кэпи!

Что до того! - такая нагота

Великолепней всех великолепий!

1910. Февраль

И будет вскоре...

И будет вскоре весенний день,

И мы поедем домой, в Россию...

Ты шляпу шелковую надень:

Ты в ней особенно красива...

И будет праздник... большой, большой,

Каких и не было, пожалуй,

С тех пор, как создан весь шар земной,

Такой смешной и обветшалый...

И ты прошепчешь: «Мы не во сне?..»

Тебя со смехом ущипну я

И зарыдаю, молясь весне

И землю русскую целуя!

1925

И рыжик, и ландыш, и слива

1

Природа всегда молчалива,

Ее красота в немоте.

И рыжик, и ландыш, и слива

Безмолвно стремятся к мечте.

Их губят то птицы, то черви,

То люди их губят; но злак

Лазурит спокойствие в нерве,

Не зная словесных клоак.

Как жили бы люди красиво,

Какой бы светились мечтой,

Когда бы (скажу для курсива):

Их Бог одарил немотой.

Безмолвие только — стыдливо,

Стыдливость близка Красоте.

Природа всегда молчалива,

И счастье ее — в немоте.

         2

Постой... Что чирикает чижик,

Летящий над зрелым овсом? —

— И слива, и ландыш, и рыжик

Всегда, и везде, и во всем:

И в осах, и в синих стрекозах,

И в реках, и в травах, и в пнях,

И в сочно пасущихся козах,

И в борзо–бегущих конях,

И в зареве грядковых ягод,

И в нимфах заклятых прудов,

И в палитре сияющих радуг,

И в дымных домах городов...

Природа всегда бессловесна,

И звуки ее — не слова.

Деревьям, поверь; неизвестно —

Чем грезит и дышит трава...

Мечтанья алеющих ягод

Неясны пчеле и грибам.

Мгновенье им кажется за год;

Все в мире приходит к гробам.

         3

Я слышу, над зарослью речек,

Где ночь — бирюзы голубей,

Как внемлет ажурный кузнечик

Словам голубых голубей:

«И рыжик, и слива, и ландыш

Безмолвно стремятся к мечте.

Им миг ослепительный дан лишь,

Проходит их жизнь в немоте.

Но слушай! В природе есть громы,

И бури, и штормы, и дождь.

Вторгаются вихри в хоромы

Спокойно мечтающих рощ,

И губят, и душат былинки,

Листву, насекомых, цветы,

Срывая с цветов пелеринки,—

Но мы беззаботны, как ты.

Мы все, будет время, погибнем,—

Закон изменения форм.

Пусть гимну ответствует гимном

Нам злом угрожающий шторм.

Она справедлива — стихия,—

Умрет, что должно умереть.

Налеты ее огневые

Повсюду: и в прошлом, и впредь.

Восславим грозовые вихри:

Миры освежает гроза.

И если б стихии затихли,

Бог, в горе, закрыл бы глаза.

Но помни: Бессмертное — живо!

Стремись к величавой мечте!

Величье всегда молчаливо

И сила его — в немоте!»

1911, Дылицы

И ты шел с женщиной

И ты шел с женщиной - не отрекись. Я все

заметила - не говори.

Блондинка. Хрупкая. Ее костюм был черный.

Английский. На голове -

Сквозная фетэрка. В левкоях вся. И в померанцевых

лучах зари.

Вы шли печальные. Как я. Как я! Журчали ландыши

в сырой траве.

Не испугалась я,- я поняла: она мгновенье, а

вечность - я.

И улыбнулась я под плач цветов, такая светлая.

Избыток сил

В душе почувствовав, я скрылась вглубь. Весь

вечер пела я. Была - дитя,

Да, ты шел с женщиной. И только ей ты неумышленно

взор ослезил.

1912. Май

Игорь и Ярославна

То было, может быть, давно,

А может быть, совсем недавно.

Ты, опираясь на окно,

Ждала меня, как Ярославна.

А я, как Игорь, что в полон

Был взят ордою половецкой,

Томился, звал,- и Аполлон

Манил меня улыбкой детской.

Не мог препятствия кандал

Я сбросить, пылу чувств в угоду,

И я страдал, и я рыдал,

Моля судьбу вернуть свободу.

Мне улыбнулся как-то день,-

И я бежал к тебе бесславно.

Ты шла по саду, точно тень,

Грустна, верна, как Ярославна.

Была задумчивая ночь

Погружена в свои загадки...

Ты шла спокойно, без оглядки,

Я - за тобой, но вскоре - прочь:

Раз не почувствовала ты

Своей душой, чутьем прихода

Того, кто близок,- что мечты!

Что упоенье! Что свобода!..

И я ушел... В душе темно...

А ты все ждешь, как Ярославна...

То было, может быть, давно,

Но может быть, совсем недавно.

Январь 1909

Идиллия

Милый мой, иди на ловлю

Стерлядей, оставь соху...

Как наловишь, приготовлю

Переливную уху.

Утомился ты на пашне,-

Чай, и сам развлечься рад.

День сегодня - как вчерашний,

Новый день - как день назад.

Захвати с собою лесы,

Червяков и поплавки

И ступай за мыс на плесы

Замечтавшейся реки.

Разведи костер у борозд,

Где ковровые поля;

Пусть потрескивает хворост,

Согревается земля...

А наловишь стерлядей ты

И противно-узких щук,

Поцелуй головку флейты,-

И польется нежный звук.

Засмеясь, я брошу кровлю

И, волнуясь и спеша,

Прибегу к тебе на ловлю,

Так прерывисто дыша.

Ты покажешь мне добычу

(У меня ведь ты хвастун!),

Скажешь мне: «Давно я кличу!» -

И обнимешь, счастьем юн.

И пока, змеяся гибкой,

Стройной тальей у костра,

Ужин лажу,- ты с улыбкой

(А улыбка так остра!)

Привлечешь меня, сжигая,

Точно ветку - огонек,

И прошепчешь: «Дорогая!» -

Весь - желанье, весь - намек...

Май 1909

Из Анри де Ренье

Боги

Во сне со мной беседовали боги:

Один струился влагой водорослей,

Другой блестел колосьями пшеницы

И гроздьями тяжелыми шумел.

Еще один - прекрасный и крылатый

И - в наготе - далекий, недоступный;

Еще один - с лицом полузакрытым;

И пятый бог, который с тихой песней

Берет омег, анютины глазенки

И змеями двумя перевивает

Свой золотой и драгоценный тирс.

И снились мне еще другие боги...

И я сказал: вот флейты и корзины,

Вкусите от плодов моих простых,

Внимайте пенью пчел, ловите шорох

Смиренных ив и тихих тростников.

И я сказал: - Прислушайся... Есть кто-то,

Кто говорит устами эхо где-то,

Кто одинок на страже шумной жизни,

Кто в руки взял двойные лук и факел,

Кто - так непостижимо - сами мы...

О, тайный лик! Ведь я тебя чеканил

В медалях из серебряной истомы,

Из серебра, нежнее зорь осенних,

Из золота, горячего, как солнце,

Из меди, мрачной меди, точно ночь.

Чеканил я тебя во всех металлах,

Которые звенят светло, как радость,

Которые звучат темно и глухо,

Звучат - как слава, смерть или любовь.

Но лучшие - я мастерил из глины,

Из хрупкой глины, серой и сухой...

С улыбкою вы станете считать их

И, похвалив за тонкую работу,

С улыбкою пройдете мимо них...

Но как же так? но что же это значит?

Ужель никто, никто из нас не видел,

Как эти руки нежностью дрожали,

Как весь великий сон земли вселился,

Как жил во мне, чтоб в них воскреснуть вновь?

Ужель никто, никто из нас не понял,

Что из металлов благостных я делал

Моих богов, и что все эти боги

Имели лик того, всего святого,

Что чувствуем, угадываем тайно

В лесу, в траве, в морях, в ветрах и в розах,

Во всех явленьях, даже в нашем теле,

И что они - священно - сами мы!..

1910. Февраль

Из области чудесного

В громадном зале университета,

Наполненном балканскою толпой,

Пришедшей слушать русского поэта,

Я вел концерт, душе воскликнув: «Пой!»

Петь рождена, душа моя запела,

И целый зал заполнила душа.

И стало всем крылато, стало бело,

И музыка была у всех в ушах.

И думал я: «О, если я утешу

И восхищу кого-нибудь, я прав!»

В антракте сторож подал мне депешу -

От неизвестной женщины «поздрав».

И сидя в лекторской, в истоме терпкой,

И говоря то с этим, то с другим,

Я полон был восторженною сербкой

С таким коротким именем тугим.

...Два года миновало. Север. Ельник.

Иное все: природа, люди, свет.

И вот опять, в Рождественский сочельник,

Я получаю от нее привет.

Уж я не тот. Все глубже в сердце рана.

Уж чаще все впадаю я в хандру.

О, женщина с далекого Ядрана -

Неповстречавшийся мне в жизни друг!

Ночь под Рождество, 1932, Тойла

Из письма

Жду - не дождусь весны и мая,

Цветов, улыбок и грозы,

Когда потянутся, хромая,

На дачу с мебелью возы!

У старой мельницы, под горкой,

На светлой даче, за столом,

Простясь с своей столичной «норкой»

Вы просветлеете челом.

Как будет весело вам прыгать

То к чахлой лавке, то к пруду,

Детей к обеду звонко кликать,

Шептать кому-то: «Я приду»...

И как забавно до обеда,

Когда так яростны лучи,

Позвать мечтателя-соседа

С собой на дальние ключи...

1911

Интродукция

Я — соловей: я без тенденций
И без особой глубины…
Но будь то старцы иль младенцы,-
Поймут меня, певца весны.

Я — соловей, я — сероптичка,
Но песня радужна моя.
Есть у меня одна привычка:
Влечь всех в нездешние края.

Я — соловей! на что мне критик
Со всей небожностью своей?-
Ищи, свинья, услад в корыте,
А не в руладах из ветвей!

Я — соловей, и, кроме песен,
Нет пользы от меня иной.
Я так бессмысленно чудесен,
Что Смысл склонился предо мной!

Их образ жизни

Чем эти самые живут,

Что вот на паре ног проходят?

Пьют и едят, едят и пьют -

И в этом жизни смысл находят...

Надуть, нажиться, обокрасть,

Растлить, унизить, сделать больно...

Какая ж им иная страсть?

Ведь им и этого довольно!

И эти-то, на паре ног,

Так называемые люди

«Живут себе»... И имя Блок

Для них, погрязших в мерзком блуде,-

Бессмысленный, нелепый слог...

1923

Июльский полдень

Синематограф

Элегантная коляска, в электрическом биеньи,

Эластично шелестела по шоссейному песку;

В ней две девственные дамы, в быстро-темпном

упоеньи,

В Ало-встречном устремленьи - это пчелки к

лепестку.

А кругом бежали сосны, идеалы равноправий,

Плыло небо, пело солнце, кувыркался ветерок;

И под шинами мотора пыль дымилась, прыгал гравий,

Совпадала с ветром птичка на дороге без дорог...

У ограды монастырской столбенел зловеще инок,

Слыша в хрупоте коляски звуки «нравственных

пропаж»...

И с испугом отряхаясь от разбуженных песчинок,

Проклинал безвредным взором шаловливый экипаж.

Хохот, свежий точно море, хохот, жаркий точно

кратер,

Лился лавой из коляски, остывая в выси сфер,

Шелестел молниеносно под колесами фарватер,

И пьянел вином восторга поощряемый шоффэр...

1910

Июневый набросок

Мисс Лиль

Взгляни-ка, девочка, взгляни-ка! -

В лесу поспела земляника,

И прифрантился мухомор -

Объект насмешек и умор...

О, поверни на речку глазы

(Я не хочу сказать: глаза...):

Там утки, точно водолазы,

Ныряют прямо в небеса.

Ты слышишь? - чьи-то голоса

Звучат так весело-задорно

Над обнебесенной рекой?

Дитя, послушай, - успокой

Свою печаль; пойми, всё вздорно

Здесь, на земле... Своей тоской

Ты ничего тут не изменишь,

Как нищего ни обезденежь.

Как полдня ты не олунишь...

Взгляни вокруг себя, взгляни ж!

Оно подобно мигу, лето...

Дитя, ты только посмотри:

Ведь мухомор - как Риголетто,

Да не один ещё, - их три!

1910

К шестилетию смерти Фофанова

Как это так могло случиться,

Что мог он в мае умереть,

Когда все жаждет возродиться,

И соком жизненным кипеть?!..

Певец весны, певец сирени

И майских фей, и соловьев,

Чьей лиры струны так весенни,

Чей стих журчливее ручьев.

Как мог он, этот вешнепевец,

Как он сумел, как он посмел

Уйти от пляшущих деревьев

И от кипящих маем тел?

На скорбь обрек живых умерший,

На осень он весну обрек...

Что может быть больней и горше,

Чем умолканье вешних строк?..

Все не могу я надивиться

И все дивиться буду впредь,

Как это так могло случиться,

Что мог он в мае умереть?!..

20 июня 1917, Мыза Ивановка

Кавказская рондель

Январский воздух на Кавказе

Повеял северным апрелем.

Моя любимая, разделим

Свою любовь, как розы — в вазе...

Ты чувствуешь, как в этой фразе

Насыщены все звуки хмелем?

Январский воздух на Кавказе

Повеял северным апрелем.

Канон св. Иосафу

Я сердце свое захотел обмануть,

А сердце меня обмануло.

К. Фофанов

«Цветы любви и веры разбросав,

Молю тебя, святитель Иосаф:

Посей в душе благие семена,

Дай веру мне в златые времена!»

Так пред твоей иконой всеблагой

Молился я и набожной рукой

Не раз творил интуитивный крест.

И слышал я, как вздрагивал окрест.

Все, все, о чем тебя я попросил,

Исполнил ты. Я жарко оросил

Свои глаза и, к образу припав,

Пою тебя, святитель Иосаф!

1911

Капель

Вы понимаете, что значит

Просолнеченная капель?-

Зима, смеясь, от счастья плачет,

Весны качая колыбель.

О, зиму смерть не озадачит:

Растаять - план ее и цель...

...В глазах моих лучится влага -

Капель зимы души моей.

Ах, в ней отчаянья отвага:

Познать восторг последних дней.

Торопит смерть при спуске флага,

И я... я помогаю ей!

20 февраля 1935, Тойла

Каретка куртизанки

Каретка куртизанки, в коричневую лошадь,

По хвойному откосу спускается на пляж.

Чтоб ножки не промокли, их надо окалошить,-

Блюстителем здоровья назначен юный паж.

Кудрявым музыкантам предложено исполнить

Бравадную мазурку. Маэстро, за пюпитр!

Удастся ль душу дамы восторженно омолнить

Курортному оркестру из мелодичных цитр?

Цилиндры солнцевеют, причесанные лоско,

И дамьи туалеты пригодны для витрин.

Смеется куртизанка. Ей вторит солнце броско.

Как хорошо в буфете пить крем-де-мандарин!

За чем же дело стало? - к буфету, черный кучер!

Гарсон, сымпровизируй блестящий файф-о-клок...

Каретка куртизанки опять все круче, круче,

И паж к ботинкам дамы, как фокстерьер, прилег...

Дылицы

1911

Качалка грезэрки

Л. Д. Рындиной

Как мечтать хорошо Вам

В гамаке камышовом

Над мистическим оком - над бестинным прудом!

Как мечты сюрпризэрки

Над качалкой грезэрки

Истомленно лунятся: то - Верлэн, то - Прюдом.

Что за чудо и диво! -

То Вы - леди Годива,

Через миг - Иоланта, через миг Вы - Сафо...

Стоит Вам повертеться,-

И загрезится сердце:

Все на свете возможно, все для Вас ничего!

Покачнетесь Вы влево,-

Королев Королева,

Властелинша планеты голубых антилоп,

Где от вздохов левкоя

Упоенье такое,

Что загрезит порфирой заурядный холоп!

Покачнетесь Вы вправо,-

Улыбнется Вам Слава

И дохнет Ваше имя, как цветы райских клумб;

Прогремит Ваше имя,

И в омолненном дыме

Вы сойдете на Землю,- мирозданья Колумб!

А качнетесь Вы к выси,

Где мигающий бисер,

Вы постигнете тайну: вечной жизни процесс,

И мечты сюрпризэрки

Над качалкой грезэрки

Воплотятся в капризный, но бессмертный эксцесс.

Дылицы

1911

Квадрат квадратов

Никогда ни о чем не хочу говорить...

О поверь! - я устал, я совсем изнемог...

Был года палачом,- палачу не парить...

Точно зверь, заплутал меж поэм и тревог...

Ни о чем никогда говорить не хочу...

Я устал... О, поверь! изнемог я совсем...

Палачом был года-не парить палачу...

Заплутал, точно зверь, меж тревог и поэм...

Не хочу говорить никогда ни о чем...

Я совсем изнемог... О, поверь! я устал...

Палачу не парить!.. был года палачом...

Меж поэм и тревог, точно зверь, заплутал...

Говорить не хочу ни о чем никогда!..

Изнемог я совсем, я устал, о, поверь!

Не парить палачу!.. палачом был года!..

Меж тревог и поэм заплутал, точно зверь!..

1910

Кензели

В шумном платье муаровом, в шумном платье

муаровом

По аллее олуненной Вы проходите морево...

Ваше платье изысканно, Ваша тальма лазорева,

А дорожка песочная от листвы разузорена -

Точно лапы паучные, точно мех ягуаровый.

Для утонченной женщины ночь всегда новобрачная...

Упоенье любовное Вам судьбой предназначено...

В шумном платье муаровом, в шумном платье

муаровом -

Вы такая эстетная, Вы такая изящная...

Но кого же в любовники? и найдется ли пара Вам?

Ножки плэдом закутайте дорогим, ягуаровым,

И, садясь комфортабельно в ландолете бензиновом,

Жизнь доверьте Вы мальчику, в макинтоше резиновом,

И закройте глаза ему Вашим платьем жасминовым -

Шумным платьем муаровым, шумным платьем муаровым!..

1911

Классические розы

В те времена, когда роились грезы

В сердцах людей, прозрачны и ясны,

Как хороши, как свежи были розы

Моей любви, и славы, и весны!

Прошли лета, и всюду льются слезы...

Нет ни страны, ни тех, кто жил в стране...

Как хороши, как свежи ныне розы

Воспоминаний о минувшем дне!

Но дни идут - уже стихают грозы.

Вернуться в дом Россия ищет троп...

Как хороши, как свежи будут розы,

Моей страной мне брошенные в гроб!

1925

Клуб дам

Я в комфортабельной карете, на эллипсических

рессорах,

Люблю заехать в златополдень на чашку чая в

жено-клуб,

Где вкусно сплетничают дамы о светских дрязгах и

о ссорах,

Где глупый вправе слыть не глупым, но умный

непременно глуп...

О, фешенебельные темы! от вас тоска моя

развеется!

Трепещут губы иронично, как земляничное желе...

- Индейцы - точно ананасы, и ананасы - как

индейцы...

Острит креолка, вспоминая о экзотической земле.

Градоначальница зевает, облокотясь на пианино,

И смотрит в окна, где истомно бредет хмелеющий

Июль.

Вкруг золотеет паутина, как символ ленных пленов

сплина,

И я, сравнив себя со всеми, люблю клуб дам не

потому ль?..

1912. Июнь

Когда ночами все тихо, тихо...

Когда ночами все тихо, тихо,

Хочу веселья, хочу огней,

Чтоб было шумно, чтоб было лихо,

Чтоб свет от люстры гнал сонм теней!

Дворец безмолвен, дворец пустынен,

Беззвучно шепчет мне ряд легенд...

Их смысл болезнен, сюжет их длинен,

Как змеи черных ползучих лент...

А сердце плачет, а сердце страждет,

Вот-вот порвется, того и ждешь...

Вина, веселья, мелодий жаждет,

Но ночь замкнула,- где их найдешь?

Сверкните, мысли! Рассмейтесь, грезы!

Пускайся, Муза, в экстазный пляс!

И что нам - призрак! И что - угрозы!

Искусство с нами - и Бог за нас!..

1909

Когда придет корабль

Вы оделись вечером кисейно

И в саду стоите у бассейна,

Наблюдая, как лунеет мрамор

И проток дрожит на нем муаром.

Корабли оякорили бухты:

Привезли тропические фрукты,

Привезли узорчатые ткани,

Привезли мечты об океане.

А когда придет бразильский крейсер,

Лейтенант расскажет Вам про гейзер.

И сравнит... но это так интимно!..

Напевая нечто вроде гимна.

Он расскажет о лазори Ганга,

О проказах злых орангутанга,

О циничном африканском танце

И о вечном летуне - «Голландце».

Он покажет Вам альбом Камчатки,

Где еще культура не в зачатке,

Намекнет о нежной дружбе с гейшей,

Умолчав о близости дальнейшей...

За моря мечтой своей зареяв,

Распустив павлиньево свой веер,

Вы к нему прижметесь в теплой дрожи,

Полюбив его еще дороже...

1911

Коктебель

Подходят ночи в сомбреро синих,

Созвездья взоров поют звезде,

Поют в пещерах, поют в пустынях,

Поют на морс, поют везде.

Остынет отзвук денного гуда,-

И вьюгу звуков вскрутит закат...

Подходят ночи - зачем? откуда? -

К моей избушке на горный скат.

Как много чувства в их взмахах теплых!

Как много тайны в их ласк волшбе!

Весь ум - в извивах, все сердце - в воплях.

Мечта поэта! пою тебе...

1909

Кто идет?

Кто идет? какой пикантный шаг!

Это ты ко мне идешь!

Ты отдашься мне на ландышах

И, как ландыш, расцветешь!

Будут ласки небывалые,

Будут лепеты без слов...

О, мечты мои удалые,

Сколько зреет вам цветов!

Ты — дитя простонародия,

Много звезд в моей судьбе...

Но тебе — моя мелодия

И любовь моя — тебе!

Лесной набросок

Леса сосновые. Дорога палевая.

Сижу я в ельнике, костер распаливая.

Сижу до вечера, дрова обтесывая...

Шуршит зеленая листва березовая...

Пчела сердитая над муравейниками,

Над мухоморами и над репейниками

Жужжит и кружится, злом обессиленная..

Деревья хвойные. Дорога глиняная.

Июнь 1911

Лесофея

Она читает зимой Евангелье,

Она мечтает о вешнем ангеле.

Душой поэта и аполлонца

Все ожидает литавров солнца!

Умом ребенок, душою женщина,

Всегда капризна, всегда изменчива,

Она тоскует о предвесеньи,

О незабудках, о росной сени...

И часто в ложе, на пестрой опере,

Когда ей сердце мечты отропили,

Она кусает платок, бледнея,-

Дэмимонденка и лесофея!..

1912

Любви возврата нет, и мне как будто жаль...

Любви возврата нет, и мне как будто жаль

Бывалых радостей и дней любви бывалых;

Мне не сияет взор очей твоих усталых,

Не озаряет он таинственную даль...

Любви возврата нет,- и на душе печаль,

Как на снегах вокруг осевших, полуталых.

- Тебе не возвратить любви мгновений алых:

Любви возврата нет,- прошелестел февраль.

И мириады звезд в безводном океане

Мигали холодно в бессчетном караване,

И оскорбителен был их холодный свет:

В нем не было былых ни ласки, ни участья...

И понял я, что нет мне больше в жизни счастья,

Любви возврата нет!..

Гатчина

1908

Любовь единственно

Любить пленительно одну и ту же,

В полузабвении молить: «Приди!

Пригубь уста мои, пригубь и туже

Озера страсти запруди!»

И бронзой верности грудь скандалив,

Ручьиться шелестно в извивах душ;

И сочным вечером, когда он палев,

Быть каждой женщине, как муж,

Сметь смело чувствовать и труд пчелиный

Светло опринципить в своем уме;

То - сок из ландыша, то - из малины

И в поцелуе, и в письме...

Пускай же милая твоя не тужит

И не устраивает слезоем:

Любить единственно, одну и ту же,-

Не надо вечно быть вдвоем!

Мыза Пустомержа

1912. Июль

Любовь и слава

Я полюбил двух юных королев,

Равно влекущих строго и лукаво.

Кого мне предпочесть из этих дев?

Их имена: Любовь и Слава.

Прекрасные и гордые! владеть

Хочу двумя, чарующими, вами.

В ответ надменно блещете очами,

И я читаю в них: «Не сметь!»

Влекусь к Любви,- заносит ржавый нож,

Грозя гангреной, мстительная Слава.

К ней поверну, молю ее,- «Направо! -

Кричит Любовь: - А я-то что ж?»

«Вы обе дороги»,- стенаю. «Нет!» -

Ответствуют мне разом девы:

«Одну из нас,- кому свои напевы

И жизнь свою вручишь, поэт!»

Я выбрать не могу. Прочь, Смерть! - Рабов

Удел - самоубийство! выход найден:

Дай, Слава, мне питья из виноградин,

Ты отрави его, Любовь!

1912

Маленькая элегия

Она на пальчиках привстала

И подарила губы мне,

Я целовал ее устало

В сырой осенней тишине.

И слезы капали беззвучно

В сырой осенней тишине.

Гас скучный день - и было скучно,

Как все, что только не во сне.

1909

Маргаритки

О, посмотри! как много маргариток -

И там, и тут...

Они цветут; их много; их избыток;

Они цветут.

Их лепестки трехгранные - как крылья,

Как белый шелк...

Вы - лета мощь! Вы - радость изобилья!

Вы - светлый полк!

Готовь, земля, цветам из рос напиток,

Дай сек стеблю...

О, девушки! о, звезды маргариток!

Я вас люблю...

Мыза Ивановка

1909. Июль

Марионетка проказ

Новелла

Чистокровные лошади распылились в припляске,

Любопытством и трепетом вся толпа сражена.

По столичному городу проезжает в коляске

Кружевная, капризная властелина жена.

Улыбаясь презрительно на крутые поклоны

И считая холопами без различия всех,

Вдруг заметила женщина - там, где храма колонны,

Нечто красочно-резкое, задохнувшее смех.

Оборванец, красивее всех любовников замка,

Шевелил ее чувственность, раболепно застыв,

И проснулась в ней женщина, и проснулась в ней

самка,

И она передернулась, как в оркестре мотив.

Повелела капризница посадить оборванца

На подушку атласную прямо рядом с собой.

И толпа оскорбленная не сдержала румянца,

Хоть наружно осталася безнадежной рабой.

А когда перепуганный - очарованный нищий

Бессознательно выполнил гривуазный приказ,

Утомленная женщина, отшвырнув голенищи,

Растоптала коляскою марьонетку проказ...

1910

Мисс Лиль

Котик милый, деточка! встань скорей на цыпочки,

Алогубы-цветики жарко протяни...

В грязной репутации хорошенько выпачкай

Имя светозарное гения в тени...

Ласковая девонька! крошечная грешница!

Ты еще пикантнее от людских помой!

Верю: ты измучилась... Надо онездешниться,

Надо быть улыбчатой, тихой и немой.

Все мои товарищи (как зовешь нечаянно

Ты моих поклонников и моих врагов...)

Как-то усмехаются и глядят отчаянно

На ночную бабочку выше облаков.

Разве верят скептики, что ночную бабочку

Любит сострадательно молодой орел?

Честная бесчестница! белая арабочка!

Брызгай грязью чистою в славный ореол!..

1911

Мне плакать хочется...

Мне плакать хочется о том, чего не будет,

Но что, казалось бы, свободно быть могло...

Мне плакать хочется о невозможном чуде,

В твои, Несбывная, глаза смотря светло...

Мне плакать хочется о празднике вселенском,

Где справедливость облачается в виссон...

Мне плакать хочется о чем–то деревенском,

Таком болезненном, как белый майский сон.

Мне плакать хочется о чем–то многом, многом

Неудержимо, безнадежно, горячо

О нелюбимом, о бесправном, о безногом,

Но большей частью — ни о ком и ни о чем...

13 января 1917, Гатчина

Моему народу

Народ оцарен! Царь низложен!

Свободно слово и печать!

Язык остер, как меч без ножен!

Жизнь новую пора начать!

Себя царями осознали

Еще недавние рабы:

Разбили вздорные скрижали

Веленьем солнечной судьбы!

Ты, единенье,- златосила,

Тобою свергнут строй гнилой!

Долой, что было зло и хило!

Долой позорное! Долой!

Долой вчерашняя явь злая:

Вся гнусь! Вся низость! Вся лукавь!

Долой эпоха Николая!

Да здравствует иная явь!

Да здравствует народ весенний,

Который вдруг себя обрел!

Перед тобой клоню колени,

Народ-поэт! Народ-орел!

8 марта 1917

Мои похороны

Меня положат в гроб фарфоровый

На ткань снежинок яблоновых,

И похоронят (...как Суворова...)

Меня, новейшего из новых.

Не повезут поэта лошади,-

Век даст мотор для катафалка.

На гроб букеты вы положите:

Мимоза, лилия, фиалка.

Под искры музыки оркестровой,

Под вздох изнеженной малины -

Она, кого я так приветствовал,

Протрелит полонез Филины.

Всем будет весело и солнечно,

Осветит лица милосердье...

И светозарно-ореолочно

Согреет всех мое бессмертье!

1910

Мой сад

П. М. Кокорину

Войди в мой сад... Давно одебрен

Его когда–то пышный вид.

Днем — золочен, в луне — серебрян,

Он весь преданьями овит.

Он постарел, он к славе алчен,

И, может быть, расскажет он,

Как потерял в нем генерал чин,

Садясь в опальный фаэтон.

И, может быть, расскажет старец,

Как много лет тому назад

Графиня ехала в Биарриц

И продала поспешно сад;

Как он достался генеральше,

Как было это тяжело,

И, может быть, расскажет дальше,

Что вслед за тем произошло.

А если он и не расскажет

(Не всех доверьем он дарит...)

Каких чудес тебе покажет,

Какие дива озарит!

И будешь ты, когда в росе — лень,

А в сердце — нега, созерцать

Периодическую зелень

И взором ласкою мерцать.

Переживать мечтой столетья,

О них беззвучно рассуждать,

Ждать девушек в кабриолете

И, не дождавшись их, страдать...

Мой тихий сад в луне серебрян,

А в солнце ярко золочен.

Войди в него, душой одебрен,

И сердцем светел и смягчен.

Мороженое из сирени!

- Мороженое из сирени! Мороженое из сирени!

Полпорции десять копеек, четыре копейки буше.

Сударыни, судари, надо ль? - не дорого - можно

без прений...

Поешь деликатного, площадь: придется товар по

душе!

Я сливочного не имею, фисташковое все

распродал...

Ах, граждане, да неужели вы требуете крэм-брюле?

Пора популярить изыски, утончиться вкусам народа,

На улицу специи кухонь, огимнив эксцесс в вирелэ!

Сирень - сладострастья эмблема. В лилово-

изнеженном крене

Зальдись, водопадное сердце, в душистый и сладкий

пушок...

Мороженое из сирени, мороженое из сирени!

Эй, мальчик со сбитнем, попробуй! Ей-богу,

похвалишь, дружок!

1912. Сентябрь

Моя дача

Моя зеленая избушка —

В старинном парке над рекой.

Какое здесь уединенье!

Какая глушь! Какой покой!

Немного в сторону — плотина

У мрачной мельницы; за ней

Сонлива бедная деревня

Без веры в бодрость лучших дней.

Где в парк ворота — словно призрак,

Стоит заброшенный дворец.

Он обветшал, напоминая

Без драгоценностей ларец.

Мой парк угрюм: в нем много тени;

Сильны столетние дубы;

Разросся он; в траве дорожки;

По сторонам растут грибы.

Мой парк красив: белеют урны;

Видны с искусственных террас

Река, избушки, царский домик...

Так хорошо в вечерний час.

Моя мечта

Моя мечта - моряк-скиталец...

Вспеняя бурный океан,

Не раз причаливал страдалец

Ко пристаням волшебных стран.

Не раз чарующие взоры

Сулили счастье моряку,

Но волн изменчивые горы

Вновь к океану-старику

Руль направляли у голландца,

И с местью тайною в глазах

Пускался он в морские танцы

На сумасшедших парусах.

Стремился он победоносно,

Своим безумьем смел и горд,

И, прорезая волны грозно,

Вплывал в разбуженный фиорд.

Еще встревоженные волны

Грозили смертью рыбакам,

Еще испуганные челны

Стремились в страхе к берегам,

Еще, как дьявольские трубы,

В горах не замерли гудки,-

А он, смеясь над сушей грубо,

В порыве злобы и тоски,

В своем отчаянье скитанья

И без надежды в якоря,

Спешил на новые страданья,

Стремился в новые моря.

Пусть мне грозит небесный палец,

Но дерзновенно я почту

Мечту - как он, моряк-скиталец,-

Мою гонимую мечту!

10 августа 1908

Моя Россия

Моя безбожная Россия,

Священная моя страна!

Ее равнины снеговые,

Ее цыгане кочевые,-

Ах, им ли радость не дана?

Ее порывы огневые,

Ее мечты передовые,

Ее писатели живые,

Постигшие ее до дна!

Ее разбойники святые,

Ее полеты голубые

И наше солнце и луна!

И эти земли неземные,

И эти бунты удалые,

И вся их, вся их глубина!

И соловьи ее ночные,

И ночи пламно-ледяные,

И браги древние хмельные,

И кубки, полные вина!

И тройки бешено степные,

И эти спицы расписные,

И эти сбруи золотые,

И крыльчатые пристяжные,

Их шей лебяжья крутизна!

И наши бабы избяные,

И сарафаны их цветные,

И голоса девиц грудные,

Такие русские, родные,

И молодые, как весна,

И разливные, как волна,

И песни, песни разрывные,

Какими наша грудь полна,

И вся она, и вся она -

Моя ползучая Россия,

Крылатая моя страна!

1924

Муза

Волнистый сон лунящегося моря,

Мистическое око плоской камбалы,

Плывет луна, загадочно дозоря

Зеленовато-бледный лик сомнамбулы.

У старых шхун целует дно медуза,

Качель волны баюкает кораблики,

Ко мне во фьорд везет на бриге Муза

Прозрачно-перламутровые яблоки.

В лиловой влаге якорь тонет... Скрип.

В испуге колыхнулась пара раковин,

Метнулись и застыли стаи рыб,

Овин полей зовет и манит в мрак овин.

Вот сталью лязгнул бриг о холод скал,

И на уступ спустилась Муза облаком.

Фиорд вскипел, сердито заплескал

И вдруг замолк, смиренным строгим обликом.

Она была стройна и высока,

Как северянка, бледная и русая,

Заткала взор лучистая тоска,

Прильнув к груди опаловою бусою.

Нет, в Музе нет античной красоты,

Но как глаза прекрасны и приветливы!

В ее словах - намеки и мечты,

Ее движенья девственно кокетливы.

Она коснулась ласково чела

Устами чуть холодными и строгими

И яблоки мне сыпать начала,

Вдохновлена созвездьями высокими.

К лицу прижав лицо, вся - шорох струй,

Запела мне полярную балладу...

О Муза, Муза, чаще мне даруй

Свою неуловимую руладу.

И яблоко за яблоком к устам,

К моим устам любовно подносила.

По всем полям, по скалам и кустам

Задвигалась непознанная сила.

Везде заколыхались голоса,

И скоре в мощный гимн они окрепли:

Запело все - и море, и леса,

И даже угольки в костровом пепле.

А утром встал, под вдохновенья гром,

Певец снегов с обманчивой постели,

Запечатлев внимательным пером

Виденья грез в изысканной пастели.

Октябрь 1909

На летуне

Валерию Брюсову

Король на плахе. Королевство -

Уже республика: и принц

Бежит, сестры спасая детство,

В одну из моревых провинц.

И там, в улыбности привета,

У острых шхер, у сонных дюн,

Их ждут - и палуба корвета,

И комфортабельный летун,

Вперед! - осолнечен пропеллер,

Стрекочет, ветрит и трещит.

Моторолет крылит на север,

Где ощетинен бора щит.

Скорбит принцесса. В алой ленте

Лукавит солнце, как Пилат.

Злодея мыслит в президенте

Беглец из мраморных палат.

И, очарованный полетом,

Дарит пилоту комплимент,

Не зная, что его пилотом -

Никто иной, как президент!

1912

На мотив Фофанова

Я чувствую, как падают цветы

Черемухи и яблони невинных...

Я чувствую, как шепчутся в гостиных,-

О чем? О ком?.. Не знаю, как и ты.

Я чувствую, как тают облака

В весенний день на небе бирюзовом,

Как кто-то слух чарует полусловом...

И чей-то вздох... И чья-то тень легка...

Я чувствую, как угасает май,

Томит июнь и золотятся жатвы...

Но нет надежд, но бесполезны клятвы!

Прощай, любовь! Мечта моя, прощай!

1911. Май

На необитаемом острове

Ни в жены, ни в любовницы, ни в сестры:

Нет верности, нет страстности, нет дружбы.

Я не хотел бы с ней попасть на остров

Необитаемый: убила глушь бы.

Когда любим и любишь, счастьем рая

Глушь может стать. Но как любить такую?

Как быть с ней вечно вместе, созерцая

Не добрую и вместе с тем не злую?

Вечерние меня пугали б тени,

Не радовал бы и восход румяный.

Предаст. Расстроит. Омрачит. Изменит.

Раз нет мужчин, хотя бы с обезьяной.

1932

На Островах

В ландо моторном, в ландо шикарном

Я проезжаю по Островам,

Пьянея встречным лицом вульгарным

Среди дам просто и – «этих» дам.

Ах, в каждой «фее» искал я фею

Когда–то раньше. Теперь не то.

Но отчего же я огневею,

Когда мелькает вблизи манто?

Как безответно! Как безвопросно!

Как гривуазно! Но всюду – боль!

В аллеях сорно, в куртинах росно,

И в каждом франте жив Рокамболь.

И что тут прелесть? И что тут мерзость?

Бесстыж и скорбен ночной пуант.

Кому бы бросить наглее дерзость?

Кому бы нежно поправить бант?

Май 1911

На пристани

Сидел на пристани я ветхой,

Ловя мечтанье тихих струй,

И посылал сухою веткой

Тебе, далекой, поцелуй.

Сидел я долго–долго–долго

От всех вдали и в тишине,

Вдруг ты, пластичная как Волга,

Прошла по правой стороне.

Мы увидались бессловесно,

Мы содрогнулись — каждый врозь.

Ты улыбалась мне прелестно,

Я целовал тебя насквозь.

И я смотрел тебе вдогонку,

Пока не скрылась ты в лесу,

Подобно чистому ребенку,

С мечтою: «все перенесу»...

День засыпал, поля морозя

С чуть зеленеющей травой...

Ты вновь прошла, моя Предгрозя,

И вновь кивала головой.

На реке форелевой

На реке форелевой, в северной губернии,

В лодке сизым вечером, уток не расстреливай:

Благостны осенние отблески вечерние

В северной губернии, на реке форелевой.

На реке форелевой в трепетной осиновке

Хорошо мечтается над крутыми веслами.

Вечереет холодно. Зябко спят малиновки.

Скачет лодка скользкая камышами рослыми.

На отложье берега лен расцвел мимозами,

А форели шустрятся в речке грациозами.

Август 1911

На салазках

А ну-ка, ну-ка, на салазках

Махнем вот с той горы крутой,

Из кедров заросли густой,

Что млеют в предвесенних ласках...

Не торопись, дитя, постой,-

Садись удобней и покрепче,

Я сяду сзади, и айда!

И лес восторженно зашепчет,

Стряхнув с макушек снежный чепчик,

Когда натянем повода

Салазок и начнем зигзаги

Пути проделывать, в овраге

Рискуя размозжить мозги...

Ночеет. Холодно. Ни зги.

Теперь домой. Там ждет нас ужин,

Наливка, фрукты, самовар.

Я городов двенадцать дюжин

Отдам за этот скромный дар,

Преподнесенный мне судьбою:

За снежный лес, катанье с гор,

За ужин в хижине с тобою

И наш немудрый разговор.

1923

На смерть Масснэ

Я прикажу оркестру, где-нибудь в людном месте,

В память Масснэ исполнить выпуклые попурри

Из грациоз его же. Слушайте, капельмейстер:

Будьте построже с темпом для партитур - «causerie»!

Принцем Изящной Ноты умер седой композитор:

Автор «Таис» учился у Амбруаза Тома,

А прославитель Гете,- как вы мне там ни грозите,-

Это - король мелодий! Это - изящность сама!

Хитрая смерть ошиблась и оказалась не хитрой,-

Умер Масснэ, но «умер» тут прозвучало, как «жив».

Палочку вверх, маэстро! Вы, господа, за пюпитры! -

Мертвый живых озвучит, в творчество душу вложив!

Веймарн

1912. Август

На смерть Фофанова

Поэзия есть зверь, пугающий людей.

К. Фофанов

Пока поэт был жив, его вы поносили,

Покинули его, бежали, как чумы...

Пред мудрым опьяненьем - от бессилья

Дрожали трезвые умы!

Постигнете ли вы, «прозаики-злодеи»,

Почтенные отцы, достойные мужи,

Что пьяным гением зажженные идеи -

Прекрасней вашей трезвой лжи?!

Постигнете ли вы, приличные мерзавцы,

Шары бездарные в шикарных котелках,

Что сердце, видя вас, боялось разорваться,

Что вы ему внушали страх?!

Не вам его винить: весь мир любить готовый

И видя только зло,- в отчаяньи, светло

Он жаждал опьянеть, дабы венец терновый,

Как лавр, овил его чело!..

Я узнаю во всем вас, дети злого века!

Паденье славного - бесславных торжество!

Позорно презирать за слабость человека,

Отнявши силы у него.

Дылицы

1911. Август

На строчку больше, чем сонет

К ее лицу шел черный туалет...

Из палевых тончайшей вязи кружев

На скатах плеч — подобье эполет...

Ее глаза, весь мир обезоружив,

Влекли к себе.

           Садясь в кабриолет

По вечерам, напоенным росою,

Она кивала мужу головой

И жаждала души своей живой

Упиться нив вечернею красою.

И вздрагивала лошадь, под хлыстом,

В сиреневой муаровой попоне...

И клен кивал израненным листом.

Шуршала мгла...

               Придерживая пони,

Она брала перо, фантазий страж,

Бессмертя мглы дурманящий мираж...

1909, Мыза Ивановка

Над гробом Фофанова

Интуитта

Милый Вы мой и добрый! Ведь Вы так измучились

От вечного одиночества, от одиночного холода...

По своей принцессе лазоревой - по Мечте своей

соскучились:

Сердце-то было весело! сердце-то было молодо!

Застенчивый всегда и ласковый, вечно Вы

тревожились,

Пели почти безразумно,- до самозабвения...

С каждою новою песнею Ваши страданья множились,

И Вы - о, я понимаю Вас! - страдали от

вдохновения...

Вижу Вашу улыбку, сквозь гроб меня озаряющую,

Слышу, как божьи ангелы говорят Вам: «Добро

пожаловать!»

Господи! прими его душу, так невыносимо

страдающую!

Царство Тебе небесное, дорогой Константин

Михайлович!

1911. Май

Надрубленная сирень

Проснулся хутор.

Весенний гутор

Ворвался в окна... Пробуждены,

Запели - юны -

У лиры струны,

И распустилась сирень весны.

Запахло сеном.

И с зимним пленом

Земля простилась.. Но - что за сны?!.

Согнулись грабли...

Сверкнули сабли

И надрубили сирень весны!..

1908

Намеки жизни

В вечерней комнате сидели мы втроем.

Вы вспомнили безмолвно о четвертом.

Пред первым, тем, кто презирался чертом,

Четвертый встал с насмешливым лицом...

Увидевший вскричал, а двое вас -

Две женщины с девической душою -

Зажгли огонь, пугаясь бледнотою

Бессильного осмыслить свой рассказ...

...Утрела комната. И не было троих.

Все разбрелись по направленьям разным.

Служанка Ваша, в любопытстве праздном,

Сдувала пыль. И вдруг раздался крик:

У письменного - скрытного - стола

Увидела подгорничная в страхе,

Что голова хозяина... на плахе!

Все через миг распалось, как вода.

...А заденела комната, с письмом

От Вашего врага пришел рассыльный.

И в том письме, с отчаяньем бессильным»

Молили Вас прийти в презренный дом:

Ребенок умирал. Писала мать.

И Вы, как мать, пошли на голос муки,

Забыв, что ни искусству, ни науке

Власть не дана у смерти отнимать.

...Вы вечером страдали за порыв,

И призраки Вам что-то намекали...

А жизнь пред Вами в траурном вуале

Стояла, руки скорбно опустив..

И показав ряд родственных гробов,

Смертельный враг духовных одиночеств,

Грозила Вам мечом своих пророчеств,

Любовь! ты - жизнь, как жизнь - всегда любовь.

1911

Насмешка короля

Властитель умирал. Льстецов придворных стая

Ждала его конца, сдувая с горностая,

Одежды короля пылинки, между тем,

Как втайне думала: «Когда ж ты будешь нем?»

Их нетерпение заметно королю

И он сказал, съев ломтик апельсина:

«О верные рабы! Для вас обижу сына:

Я вам отдам престол, я сердце к вам крылю!»

И только он умолк – в разнузданности дикой

Взревели голоса, сверкнули палаши.

И вскоре не было у ложа ни души, –

Лишь двадцать мертвых тел лежало пред владыкой.

Июль 1911

Не более, чем сон

Мне удивительный вчера приснился сон:
Я ехал с девушкой, стихи читавшей Блока.
Лошадка тихо шла. Шуршало колесо.
И слезы капали. И вился русый локон…

И больше ничего мой сон не содержал…
Но потрясенный им, взволнованный глубоко,
Весь день я думаю, встревожено дрожа,
О странной девушке, не позабывшей Блока…

Не завидуй другу, если друг богаче...

Не завидуй другу, если друг богаче,

Если он красивей, если он умней.

Пусть его достатки, пусть его удачи

У твоих сандалий не сотрут ремней...

Двигайся бодрее по своей дороге,

Улыбайся шире от его удач:

Может быть, блаженство - на твоем пороге,

А его, быть может, ждут нужда и плач.

Плачь его слезою! Смейся шумным смехом!

Чувствуй полным сердцем вдоль и поперек!

Не препятствуй другу ликовать успехом:

Это - преступленье! Это - сверхпорок!

1909

Не улетай!

Бегут по морю голубому

Барашки белые, резвясь...

Ты медленно подходишь к дому,

Полугрустя, полусмеясь...

Улыбка, бледно розовея,

Слетают с уст, как мотылек...

Ты цепенеешь, морефея,

И взгляд твой близок и далек...

Ты видишь остров, дальний остров,

И паруса, и челноки,

И ты молчишь легко и просто,

И вот - крыло из-под руки!...

Не улетай, прими истому:

Вступи со мной в земную связь...

Бегут по морю голубому

Барашки белые, резвясь...

1915

Нелли

В будуаре тоскующей нарумяненной Нелли,

Где под пудрой молитвенник, а на ней Поль-де-Кок,

Где брюссельское кружево... на платке из

фланели! -

На кушетке загрезился молодой педагог.

Познакомился в опере и влюбился, как юнкер.

Он готов осупружиться, он решился на все.

Перед нею он держится, точно мальчик, на струнке,

С нею в паре катается и играет в серсо.

Он читает ей Шницлера, посвящает в коктэбли,

Восхвалив авиацию, осуждает Китай

И, в ревнивом неверии, тайно метит в констэбли...

Нелли нехотя слушает.- Лучше ты покатай.

«Философия похоти!..- Нелли думает едко.-

Я в любви разуверилась, господин педагог...

О, когда бы на «Блерио» поместилась кушетка!

Интродукция - Гауптман, а финал - Поль-де-Кок!»

Дылицы

1911

Ненужное письмо

Семь лет она не писала,

Семь лет молчала она.

Должно быть, ей грустно стало,

Но, впрочем, теперь весна.

В ее письме ни строчки

О нашей горькой дочке.

О тоске, о тоске,—

Спокойно перо в руке.

Письмо ничем не дышит,

Как вечер в октябре.

Она бесстрастно пишет

О своей сестре.

Ах, что же я отвечу

И надо ли отвечать...

Но сегодняшний вечер

Будет опять, опять.

Веймарн

Нерон

Поверяя пламенно золотой форминге

Чувства потаенные и кляня свой трон,

На коне задумчивом, по лесной тропинке,

Проезжает сгорбленный, страждущий Нерон.

Он - мучитель-мученик! Он - поэт-убийца!

Он жесток неслыханно, нежен и тосклив...

Как ему, мечтателю, в свой Эдем пробиться,

Где так упоителен солнечный прилив?

Мучают бездарные люди, опозорив

Облик императора общим сходством с ним...

Чужды люди кесарю: Клавдий так лазорев,

Люди ж озабочены пошлым и земным.

Разве удивительно, что сегодня в цирке,

Подданных лорнируя и кляня свой трон,

Вскочит с места в бешенстве, выместив в придирке

К первому патрицию злость свою, Нерон?

Разве удивительно, что из лож партера

На урода рыжего, веря в свой каприз,

Смотрят любопытные, жадные гетеры,

Зная, что душа его - радостный Парис?

Разве удивительно, что в амфитеатре

Все насторожилися и эадохся стон,

Только в ложе кесаря появился, на три

Мига потрясающих, фьолевый хитон?

1911

Ноктюрн (Бледнел померанцевый запад...)

Бледнел померанцевый запад,

В горах голубели туманы,

И гибко, и цепко сплетались

В объятьях над вами лианы.

Сквозь кружева листьев ажурных

Всплывали дворцов арабески,

Смеялись алмазы каскадов

Под их пробужденные плески.

Вам слышался говор природы,

Призывы мечтательных веток,

И вы восхищалися пляской

Стрекоз, грациозных кокеток.

Растенья дышали душисто

Вечерним своим ароматом,

И птицы, блаженствуя, пели –

Как вы, восхищаясь закатом.

Весь мир оживал при закате

По странной какой–то причуде...

И было так странно, так дивно

Вам, жалкие темные люди!

И было вам все это чуждо,

Но так упоительно ново,

Что вы поспешили... проснуться,

Боясь пробужденья иного...

1908

Ноктюрн (Месяц гладит камыши...)

Месяц гладит камыши

Сквозь сирени шалаши...

Всё – душа, и ни души.

Всё – мечта, всё – божество,

Вечной тайны волшебство,

Вечной жизни торжество.

Лес – как сказочный камыш,

А камыш – как лес–малыш.

Тишь – как жизнь, и жизнь – как тишь.

Колыхается туман –

Как мечты моей обман,

Как минувшего роман...

Как душиста, хороша

Белых яблонь пороша...

Ни души, и всё – душа!

Декабрь 1908

О люди жалкие, бессильные...

О люди жалкие, бессильные,

Интеллигенции отброс,

Как ваши речи злы могильные,

Как пуст ваш ноющий вопрос!

Не виновата в том крестьянская

Многострадальная среда,

Что в вас сочится кровь дворянская,

Как перегнившая вода.

Что вы, порывами томимые,

Для жизни слепы и слабы,

Что вы, собой боготворимые,

Для всех пигмеи и рабы.

Как вы смешны с тоской и мукою

И как несносны иногда..

Поменьше грез, рожденных скукою,

Побольше дела и труда!

Сентябрь 1908

Озеровая баллада

На искусственном острове крутобрегого озера

Кто видал замок с башнями? Кто к нему подплывал?

Или позднею осенью, только гладь подморозило,

Кто спешил к нему ветрово, трепеща за провал?

Кто, к окну приникающий, созерцания пестрого

Не выдерживал разумом – и смеялся навзрыд?

Чей скелет содрогается в башне мертвого острова,

И под замком запущенным кто, прекрасный, зарыт?

Кто насмешливо каялся? Кто возмездия требовал?

Превратился кто в филина? Кто – в летучую мышь?

Полно, полно, то было ли? Может быть, вовсе не было?..

...Завуалилось озеро, зашептался камыш.

Июнь 1910

Октавы

Хочу туда - где море бирюзово,

Где у звезды сочнее лепестки,

Где спит палач-вулкан на страже зова,

Где от избытка счастья - вздох тоски...

Хочу туда, где чувствуют грозово,

А потому - раздолия узки!

Звучи, душа, в мечтаньях замирая...

Но край ли то? Мираж ли только края?

Везде лазорь, повсюду померанцы,

Надменность пальм и лунь лимонных рощ,

На женских лицах спелые румянцы,

Весь музыка - алмазноструйный дождь

Там вечный пир, и музыка, и танцы,

Победный клич и дерзостная мощь!..

Я вся - полет под ураганом зова!..

Хочу туда - любить тебя грозово!

1909

Октябрь

Люблю октябрь, угрюмый месяц,

Люблю обмершие леса,

Когда хромает ветхий месяц,

Как половина колеса.

Люблю мгновенность: лодка... хобот...

Серп... полумаска... леса шпиц...

Но кто надтреснул лунный обод?

Кто вор лучистых тонких спиц?

Морозом выпитые лужи

Хрустят и хрупки, как хрусталь;

Дороги грязно-неуклюжи,

И воздух сковывает сталь.

Как бред земли больной, туманы

Сердито ползают в полях,

И отстраданные обманы

Дымят при блеске лунных блях.

И сколько смерти безнадежья

В безлистном шелесте страниц!

Душе не знать любви безбрежья,

Не разрушать душе границ!

Есть что-то хитрое в усмешке

Седой улыбки октября,

В его сухой, ехидной спешке,

Когда он бродит, тьму храбря.

Октябрь и Смерть - в законе пара,

Слиянно-тесная чета...

В полях - туман, как саван пара,

В душе - обмершая мечта.

Скелетом черным перелесец

Пускай пугает: страх сожну.

Люблю октябрь, предснежный месяц,

И Смерть, развратную жену!..

1910. Октябрь

Она критикует

- Нет, положительно, искусство измельчало,

Не смейте спорить, граф, упрямый человек!

По пунктам разберем и самого начала;

Начнем с поэзии: она полна калек.

Хотя бы Фофанов: пропойца и бродяга,

А критика ему дала поэта роль...

Поэт! Хорош поэт... ходячая малага!..

И в жилах у него не кровь, а алкоголь.

Как вы сказали, граф? До пьянства нет нам дела?

И что критиковать мы можем только труд?

Так знайте ж, книг его я даже не смотрела:

Неинтересно мне!.. Тем более что тут

Навряд ли вы нашли б занятные сюжеты,

Изысканных людей привычки, нравы, вкус,

Блестящие балы, алмазы, эполеты,-

О, я убеждена, что пишет он «еп russe».

Естественно, что нам, взращенным на Шекспире,

Аристократам мысли, чувства и идей,

Неинтересен он, бряцающий на лире

Руками пьяными, безвольный раб страстей.

Ах, да не спорьте вы! Поэзией кабацкой

Не увлекусь я, граф, нет, тысячу раз нет!

Талантливым не может быть поэт

С фамилией - pardon! - такой... дурацкой.

И как одет! Моп Dieu! Он прямо хулиган! ..

Вчера мы с Полем ехали по парку,

Плетется он навстречу - грязен, пьян;

Кого же воспоет такой мужлан? .. кухарку?!

Смазные сапоги, оборванный тулуп,

Какая-то ужасная папаха...

Сам говорит с собой... Взгляд страшен, нагл и туп...

Поверите? Я чуть не умерла от страха.

Не говорите мне: «Он пьет от неудач!»

Мне, право, дела нет до истинной причины.

И если плачет он, смешон мне этот плач:

Сентиментальничать ли создан мужичина

Без положенья в обществе, без чина?!

1908

Оскар Уайльд

Ассо-сонет

Его душа - заплеванный Грааль,

Его уста - орозенная язва...

Так: ядосмех сменяла скорби спазма,

Без слез рыдал иронящий Уайльд.

У знатных дам, смакуя Ривезальт,

Он ощущал, как едкая миазма

Щекочет мозг,- щемящего сарказма

Змея ползла в сигарную вуаль...

Вселенец, заключенный в смокинг дэнди,

Он тропик перенес на вечный ледник,-

И солнечна была его тоска!

Палач-эстет и фанатичный патер,

По лабиринту шхер к морям фарватер,

За красоту покаранный Оскар!

1911

Отличной от других

Ты совсем не похожа на женщин других:

У тебя в меру длинные платья,

У тебя выразительный, сдержанный стих

И выскальзыванье из объятья.

Ты не красишь лица, не сгущаешь бровей

И волос не стрижёшь в жертву моде.

Для тебя есть Смирнов, но и есть соловей,

Кто его заменяет в природе.

Ты способна и в сахаре выискать «соль»,

Фразу – в только намёкнутом слове…

Ты в Ахматовой ценишь бессменную боль,

Стилистический шарм в Гумилёве.

Для тебя, для гурманки, стиха острота

Сологубовского триолета,

И, что Блока не поцеловала в уста,

Ты шестое печалишься лето.

А в глазах оздоравливающих твоих –

Ветер с моря и поле ржаное.

Ты совсем не похожа на женщин других,

Почему мне и стала женою.

Очам твоей души

Очам твоей души - молитвы и печали,

Моя болезнь, мой страх, плач совести моей,

И все, что здесь в конце, и все, что здесь в

начале,-

Очам души твоей...

Очам души твоей - сиренью упоенье

И литургия - гимн жасминовым ночам;

Все - все, что дорого, что будит вдохновенье,-

Души твоей очам!

Твоей души очам - видений страшных клиры...

Казни меня! пытай! замучай! задуши! -

Но ты должна принять!.. И плач, и хохот лиры -

Очам твоей души!..

Мыза Ивановка

1909. Июнь

Памяти Амбруаза Тома

Сонет

Его мотив - для сердца амулет,

А мой сонет - его челу корона.

Поют шаги: Офелия, Гамлет,

Вильгельм, Реймонд, Филина и Миньона.

И тени их баюкают мой сон

В ночь летнюю, колдуя мозг певучий.

Им флейтой сердце трелит в унисон,

Лия лучи сверкающих созвучий.

Слух пьет узор ньюансов увертюр.

Крыла ажурной грацией амур

Колышет грудь кокетливой Филины.

А вот страна, где звонок аромат,

Где персики влюбляются в гранат,

Где взоры женщин сочны, как маслины.

1908

Памяти Н. А. Некрасова

Помните вечно заветы почившего,

К свету и правде Россию будившего,

Страстно рыдавшего,

Тяжко страдавшего

С гнетом в борьбе.

Сеятель! Зерна взошли светозарные:

Граждане, вечно тебе благодарные,

Живы заветами,

Солнцу обетами!

Слава тебе!

1907

Пасхальный гимн

Христос воскресе! Христос воскресе!

Сон смерти - глуше, чем спит скала...

Поют победу в огне экспрессии,

Поют Бессмертье колокола.

Светло целуйте уста друг другу,

Последний нищий - сегодня Крез...

Дорогу сердцу к святому Югу! -

Христос воскресе! Христос воскрес!

1910. Февраль

Песенка Филины

Лаэрт, Лаэрт, мой милый,

Возлюбленный Лаэрт!

Сейчас я получила

Сиреневый конверт.

Чего вы рот раскрыли,

Как стофранковый клерк?

Дает нам снова крылья

Барон фон-Роэенберг!

Зовет нас на гастроли

В свой замок на концерт.

Вы, право, точно кролик,

Любимый мой Лаэрт!

Послушайте, мой шельма,

Покрасьте свой парик.

Пускай зовет Вильгельма

Капризный Фредерик.

Ах, ужин за спектаклем

На сто один куверт...

Как весел он! - не так ли,

Мой преданный Лаэрт?..

Дылицы

1911

Письмо из усадьбы

В мои мечты неизреченные

Вплелась вечерняя печаль.

Мирра Лохвицкая

Вчера читала я,- Тургенев

Меня опять зачаровал.

Закатный запад был сиренев

И, все в грядущем обесценив,

Меня к былому призывал.

Шел тихий снег; вдали долины

Снежели, точно полотно;

Глядели голые малины

В мое любимое окно.

Всегда все то же, все одно...

Мне запечалилось. Я вышла

В холодный омертвелый сад,-

Он был от снега полосат.

Пошла к каретнику; на дышло

Облокотилась, постояв

Минуты две; потом я в сани

Присела мягко, крикнув Сане

Свезти к реке меня. Твоя

В то время я была, мой нежный,

Тобой дышала в этот миг!

А потому я напрямик,

Окружена природой снежной,

К тебе стремилася в мечте...

(Вы, эти, тут,- далече те!..) -

Мои мечты... О, знаешь их ты,-

Они неясны, как намек...

Их понимают только пихты.

А человеку невдомек...

Но ты не думай: я не буду

Былого трогать,- где та кисть,

Чтоб передать мою корысть

К минувшим дням? Кто верит в Будду,

Тому не нужен Магомет.

Как миру страшен хвост комет,

Так мне - столица: ведь концерты

Тебя от поля отвлекли.

И уж давно твои конверты

Я не вскрываю... Заколи!

Замучь меня! повесь! - но дай мне

Хотя два слова о себе.

Как в алфавите «а» и «б»,

Так мы с тобою в нашей тайне.

Я так люблю свои поля,

Свои игольчатые рощи.

Что может быть милей и проще

Усадьбы нашей? Жизнь паля,

Как хворост, в шелковых салонах,

Я так измучилась, я так

Истосковалась... За «пятак»

Я не купила б опаленных

Столичных душ с их пустотой,

Задрапированных мишурно.

А здесь-то, здесь-то! Как лазурно

Сияет небо; простотой

Здесь веет воздух. Посмотрел бы,

Как я похорошела тут!

Как розы алые, цветут

Мои ланиты,- это вербы

Рождают розы на лице!..

Приди ко мне, забудь столицу,-

Я быль даю за небылицу,

Начало чувствую в конце...

Не бойся скуки деревенской,

Предай забвенью мишуру!

С твоей душой, душой вселенской,

Не место там,- «не ко двору»

Пришелся ты; ты только вникни,

Приди ко мне, ко мне приникни

И позабудься на груди,

Тобой трепещущей... Приди!..

1910. Декабрь

Пляска Мая

В могиле мрак, в объятьях рай,

Любовь - земля услада!..

Ал. Будищев

Вдалеке от фабрик, вдалеке от станций,

Не в лесу дремучем, но и не в селе -

Старая плотина, на плотине танцы,

В танцах поселяне, все навеселе.

Покупают парни у торговки дули,

Тыквенное семя, карие рожки.

Тут бесполья свадьба, там кого-то вздули,

Шепоты да взвизги, песни да смешки.

Точно гул пчелиный - гутор на полянке:

«Любишь ли, Акуля?..» - «Дьявол, не замай!..»

И под звуки шустрой, удалой тальянки

Пляшет на плотине сам царевич Май.

Разошелся браво пламенный красавец,

Зашумели липы, зацвела сирень!

Ветерок целует в губы всех красавиц,

Май пошел вприсядку в шапке набекрень.

Но не видят люди молодого Мая,

Чувствуя душою близость удальца,

Весела деревня, смутно понимая,

Что царевич бросит в пляске два кольца.

Кто поднимет кольца - жизнь тому забава!

Упоенье жизнью не для медных лбов!

Слава Маю, слава! Слава Маю, слава!

Да царят над миром Солнце и Любовь!

1910

По вечерам графинин фаэтон...

По вечерам графинин фаэтон

Могли бы вы заметить у курзала.

Она входила в зал, давая тон,

Как капельмейстер, настроеньям зала.

Раз навсегда графиня показала

Красивый ум, прищуренный бутон

Чуть зрелых губ, в глазах застывший стон,

Как монумент неверности вассала...

В ее очей фиалковую глубь

Стремилось сердце каждого мужчины.

Но окунать их не было причины,-

Напрасно взоры ныли: приголубь...

И охлаждал поклонников шедевра

Сарказм ее сиятельства из сэвра.

1910. Январь

Под настроеньем чайной розы

1. Октава

От вздохов папирос вся комната вуалевая...

Свой абрис набросал на книге абажур.

В вазетке на столе тоскует роза палевая,

И ветерок ее колышет весь ажур.

Пугает холодок, а вдохновенье, скаливая,

Зовет меня в леса из копоти конур.

   Я плащ беру и верный хлыст,

   И чайной розы сонный лист.

2. Газелла

И все мне доносится чайная роза

Зачем тосковала так чайная роза?

     Ей в грезах мерещились сестры пунцовые.

     Она сожалела их, чайная роза.

Ее обнадежили тучи свинцовые...

О! влага живительна, чайная роза...

     Дыханьем поила закаты лиловые

     И лепеты сумерек чайная роза...

В груди ее таяли чаянья новые

Их пела случайная чайная роза.

Мыза Ивановка

Поздней осенью

Посв. К. Ф. и И. Д.

Болела роща от порубок,

Душа - от раненой мечты.

Мы шли по лесу: я да ты,

И твой дубленый полушубок

Трепали дружески кусты -

От поздней осени седые,

От вешних почек далеки,

Весною - принцы молодые,

Порой осенней - голяки.

Уже зазвездились ночные

Полей небесных светляки.

Уже порядком было снега,

Хрустели валенки в снегу,

Мы шли, а нам хотелось ега

Под бесшабашную дугу.

Люблю дугою говорливой

Пугать лесов сонливых глушь!

На тройке шустрой и сварливой

Ломать кору дорожных луж!

Эхма... В душе моей гулливой

Живет веселый бес - Разрушь.

Эй, бес души, гуляй, найди-ка,

Найди-ка выход для проказ!

Давай посулы напоказ!

Но бес рыдал в бессилье дико,

И жалок был его приказ.

А мы все шли, все дальше, дальше,

Среди кустов и дряблых пней,

Стремясь уйти от шумной фальши,

Дыша свободней, но больней.

...Присел ты, мрачный, на обрубок

Червями съеденного пня...

Стонала роща от порубок,

Душа - от судного огня...

20 ноября 1909

Полонез Титания

1

Зовусь Титанией, царицей фей,

Я, лунокудрая нимфея - ночь!

Мой паж, сообщник мой, немой Морфей,

Соткал июнь,

Вуаля лунь;

Но только дунь,-

Прочь!

2

Благоуханная, как детский сон,

И легковейная, как мотылек,

Порхаю всюду я, и, вознесен

Моим крылом,

Мир стал орлом;

Взмахну жезлом,

Лет!

3

Со свитой эльфовой сажусь в челнок

На хрупких крылышках, к Земле летя,

Я из дурман-травы плету венок,

И на лету

Всю волю ту

В него вплету

Я!

1910. Лето

Посвящение

Тебя не зная - всюду, всюду

Тебя искал я, сердцем юн:

То плыл на голубую Суду,

То на нахмуренный Квантун...

Мне много женских душ дарило

Свою любовь, свою печаль...

В них не найдя тебя, ветрило

Я поднимал - и снова в даль!

Так за второй встречалась третья...

Но не было меж них тебя...

Я не отчаивался встретить

Тебя, владычица моя!

Тогда, бесплотная доныне,

Прияла ты земную плоть:

Весной, в полях, под небом синим,

С тобой нас съединнл господь.

Твой первый взгляд явил мне чудо

(Он - незабвенный амулет!):

И ты меня искала всюду,

Как я тебя, пятнадцать лет!

Найти друг друга, вот - отрада!

А жизнь вдвоем - предтеча тьмы...

Нам больше ничего не надо:

Лишь друг вне друга - вместе мы!

1912

* * *

Почему бы не встречаться

Нам с тобой по вечерам

У озер, у сонных речек,

По долинам, по борам?

Отчего бы нам не грезить

От заката до зари?

Это что–то вроде счастья,

Что ты там ни говори!

31 августа 1909, Мелле–Кюлле

Поэза Villa mon repos

Мясо наелось мяса, мясо наелось спаржи,

Мясо наелось рыбы и налилось вином.

И расплатившись с мясом, в полумясном экипаже

Вдруг покатило к мясу в шляпе с большим пером.

Мясо ласкало мясо и отдавалось мясу.

И сотворяло мясо по прописям земным.

Мясо болело, гнило и превращалось в массу

Смрадного разложенья, свойственного мясным.

1921, Ревель

Поэза алых туфель

Ало-атласные туфли были поставлены на стол,

Но со стола поднимались и прижимались к губам.

Создал сапожник-художник, а инженер вами хвастал.

Ало-атласные туфли глаз щекотали гостям.

Ало-атласные туфли, вы наподобие гондол,

Помните температуру требовательной ноги?

Ало-атласные туфли, сколько купивший вас отдал

Разума и капитала — знает один Ибрагим...

Ало-атласные туфли с дымчатым кроличьим мехом

Грелись кокетно в ладонях и утопали в коврах,

Топали в пламенном гневе, то содрогались вы смехом,

Вас на подносах носили на вакханальных пирах.

Плавали бурно в шампанском, кушали пряные трюфели,

Аэропланом взлетали, били мужчин по щекам,

Ало-атласные туфли, ало-атласные туфельки!

Вы, чьи носки к молодежи! чьи каблуки — к старикам!

15 октября 1917, Петроград

Поэза белой сирени

Белой ночью в белые сирени,

Призраком возникшие, приди!

И целуй, и нежь, и на груди

Дай упиться сонмом упоений,

И целуй, и нежь, и утруди...

Белой ночью белые приветы,

Ласк больных, весенних полусны,

И любовь, и веянье весны,

И полутемени, и полусветы,

И любовь, и чувства так лесны!..

Эта ночь совсем, совсем живая!

В эту ночь приди ко мне, приди!

И судьбу свою опереди!

А сирень цветет, слегка кивая!

А любовь растет, легка, в груди!

Июнь 1917, Гатчина

Поэза бывшему льстецу

Как вы могли, как вы посмели

Давать болтливый мне совет?

Да Вы в себе ль, да Вы в уме ли?

Зачем мне ваш «авторитет»?

Вы мелкий журналист и лектор,

Чья специальность — фельетон,

Как смели взять меня в свой спектор?

Как смели взять свой наглый тон?

Что это: зависть? «порученье»?

Иль просто дурня болтовня?

Ничтожества ли озлобленье

На светозарного меня?

Вы хамски поняли свободу,

Мой бывший льстец, в искусстве тля,

И ныне соблюдая моду,

Поносите Вы короля!

Прочь! Прочь! а ну Вас к Николаю!

Работайте на экс-царе!

Я так пишу, как я желаю,—

Нет прозы на моем пере!..

А Вы, абориген редакций,

Лакей газетных кулаков,

Член подозрительнейших фракций,

Тип, что «всегда на все готов»...

Вы лишь одна из грязных кочек

В моем пути, что мне до них?

И лучшая из Ваших строчек —

Все ж хуже худшей из моих!

Не только Ваш апломб пигмея,—

Апломб гигантов я презрел,

И вот на Вас, льстеца и змея,

Свой направляю самострел!

Да ослепит Вас день весенний,

И да не знают Вас века!

Вы — лишь посредственность, я — гений!

Я Вас не вижу свысока!

3 марта 1917, Гатчина

Поэза вне абонемента

Я сам себе боюсь признаться,

Что я живу в такой стране,

Где четверть века центрит Надсон,

А я и Мирра - в стороне;

Где вкус так жалок и измельчен,

Что даже,- это ль не пример?-

Не знают, как двусложьем Мельшин

Скомпрометирован Бодлэр;

Где блеск и звон карьеры - рубль,

А паспорт разума - диплом;

Где декадентом назван Врубель

За то, что гений не в былом...

Я - волк, а Критика - облава!

Но я крылат! И за Атлант -

Настанет день! - польется лава -

Моя двусмысленная слава

И недвусмысленный талант!

1912

Поэза о Карамзине

Известно ль тем, кто, вместо нарда,

Кадит мне гарный дух бревна,

Что в жилах северного барда

Струится кровь Карамзина?

И вовсе жребий мой не горек!..

Я верю, доблестный мой дед,

Что я - в поэзии историк,

Как ты - в истории поэт!

1912

Поэза о незабудках

Поет Июнь, и песни этой зной

Палит мне грудь, и грезы, и рассудок.

Я изнемог и жажду незабудок,

Детей канав, что грезят под луной

Иным цветком, иною стороной.

Я их хочу: сирени запах жуток.

Он грудь пьянит несбыточной весной;

Я их хочу: их взор лазурный чуток,

И аромат целебен, как простор.

Как я люблю участливый их взор!

Стыдливые, как томны ваши чары...

Нарвите мне смеющийся букет,

В нем будет то, чего в сирени нет,

А ты, сирень, увянь в тоске нектара.

Мыза Ивановка

Поэза о солнце, в душе восходящем

В моей душе восходит солнце,

Гоня невзгодную зиму.

В экстазе идолопоклонца

Молюсь таланту своему.

В его лучах легко и просто

Вступаю в жизнь, как в листный сад.

Я улыбаюсь, как подросток,

Приемлю все, всему я рад.

Ах, для меня, для беззаконца,

Один действителен закон:

В моей душе восходит солнце,

И я лучиться обречен!

1912. Май

Поэза правительству

Правительство, когда не чтит поэта

Великого, не чтит себя само

И на себя накладывает вето

К признанию и срамное клеймо.

Правительство, зовущее в строй армий

Художника, под пушку и ружье,

Напоминает повесть о жандарме,

Предавшем палачу дитя свое.

Правительство, лишившее субсидий

Писателя, вошедшего в нужду,

Себя являет в непристойном виде

И вызывает в нем к себе вражду.

Правительство, грозящее цензурой

Мыслителю, должно позорно пасть.

Так, отчеканив яркий ямб цезурой,

Я хлестко отчеканиваю власть.

А общество, смотрящее спокойно

На притесненье гениев своих,

Вандального правительства достойно,

И не мечтать ему о днях иных...

1920

Поэза разъяснения

Мои стихи не очень вдохновенны

   Последний год...

Не вдохновенны оттого, что пленны,

   А я все тот...

Я не могу сказать всего, что надо,

   Хотя могу...

И чтоб не лгать реально,— вот досада,-

   Фантазно лгу.

Да, ваших дней волнующая проза —

   Больной вопрос...

А потому — Миррэлия — как грёза,—

   Взамен всех проз!..

9 ноября 1916, Гатчина

Поэза северного озера

В двенадцати верстах от Луги,

В лесу сосновом, на песке,

В любимом обществе подруги

Живу в чарующей тоске...

Среди озер, берез и елок

И сосен мачтовых среди

Бежит извилистый проселок,

Шум оставляя позади.

Я не люблю дорог шоссейных:

На них - харчевни и обоз.

Я жить привык в сквозных, в кисейных

Лесах, где колыбели грез.

В просторном доме, в десять комнат,

Простой, мещанистый уют,

Среди которого укромно

Дни северлетние текут.

Дом на горе, а в котловине,

Как грандиозное яйцо,

Блистает озеро сталь-сине,

И в нем - любимое лицо!

С ольховой удочкой, в дырявой

И утлой лодке, на корме,

Ты - нежный отдых мой от славы,

Который я найти сумел...

То в аметистовом, то в белом,

То в бронзовом, то в голубом.

Ты бродишь в парке запустелом

И песней оживляешь дом.

На дне озерном бродят раки

И плоскотелые лещи.

Но берегись: в зеленом мраке

Медведи, змеи и клещи!

А вечерами крыломыши

Лавируют среди берез,

И барабанит дождь по крыше,

Как громоносный Берлиоз.

Да, много в жизни деревенской

Несносных и противных «но»,

Но то, о чем твердит Каменский,

Решительно исключено...

Здесь некому плести интриги,

И некому копать здесь ям...

Ни до Вердена, ни до Риги

Нет дела никакого нам...

Здесь царство в некотором роде,

И оттого, что я - поэт,

Я кровью чужд людской породе

И свято чту нейтралитет.

Конец июля 1916

Поэза странностей жизни

Встречаются, чтоб разлучаться...

Влюбляются, чтобы разлюбить...

Мне хочется расхохотаться,

И разрыдаться - и не жить!

Клянутся, чтоб нарушить клятвы...

Мечтают, чтоб клянуть мечты...

О, скорбь тому, кому понятны

Все наслаждения тщетны!..

В деревне хочется столицы...

В столице хочется глуши...

И всюду человечьи лица

Без человеческой души...

Как часто красота уродна

И есть в уродстве красота...

Как часто низость благородна

И злы невинные уста.

Так как же не расхохотаться,

Не разрыдаться, как же жить,

Когда возможно расставаться,

Когда возможно разлюбить?!

1916

Поэза упадка

К началу войны европейской

Изысканно тонкий разврат,

От спальни царей до лакейской

Достиг небывалых громад.

Как будто Содом и Гоморра

Воскресли, приняв новый вид:

Повальное пьянство. Лень. Ссора.

Зарезан. Повешен. Убит.

Художественного салона

И пьяной харчевни стезя

Совпали по сходству уклона.

Их было различить нельзя.

Паскудно гремело витийство,

Которым восславлен был грех.

Заразное самоубийство

Едва заглушало свой смех.

Дурил хамоватый извозщик,

Как денди эстетный дурил.

Равно среди толстых и тощих

Царили замашки горилл.

И то, что расцветом культуры

Казалось, была только гниль,

Утонченно-тонные дуры

Выдумывали новый стиль.

Они, кому в нравственном тесно,

Крошили бананы в икру,

Затеивали так эксцессно

Флиртующую игру.

Измызганно-плоские фаты,

Потомственные ромали,

Чьи руки торчат, как ухваты,

Напакоститься не могли.

Народ, угнетаемый дрянью,

Безмозглой, бездарной, слепой.

Усвоил повадку баранью:

Стал глупый, упрямый, тупой.

А царь, алкоголик безвольный,

Уселся на троне втроем:

С царицею самодовольной

И родственным ей мужиком.

Был образ правленья беспутен,-

Угрозный пример для корон:

Бесчинствовал пьяный Распутин,

Усевшись с ногами на трон.

Упадочные модернисты

Писали ослиным хвостом

Пейзажи, и лишь букинисты

Имели Тургенева том.

Свирепствовали декаденты

В поэзии, точно чума,

Дарили такие моменты,

Что люди сбегали с ума.

Уродливым кактусом роза

Сменилась для моды. Коза

К любви призывалась. И поза

Назойливо лезла в глаза.

Но этого было все мало,

И сытый желудок хотел

Вакхического карнавала

Разнузданных в похоти тел.

И люди пустились в эксцессы,

Какие не снились скотам.

Изнервленные поэтессы

Кривлялись юродиво там.

Клинки обжигались ликером,

И похоть будили смешки,

И в такт бархатистым рессорам

Качелились в язвах кишки.

Живые и сытые трупы,

Без помыслов и без идей,

Ушли в черепашие супы,-

О, люди без сути людей!

Им стало филе из лягушки

Дороже пшеницы и ржи,

А яды, наркозы и пушки -

Нужнее, чем лес и стрижи.

Как сети, ткать стали интриги

И, ближних опутав, как рыб,

Забыли музеи и книги,

В руке затаили ушиб!

Злорадно они ушибали

Того, кто доверился им.

Так все очутились в опале,

Что было правдиво-святым.

И впрямь! для чего людям святость?

Для святости - анахорет!

На подвиги, боль и распятость

Отныне наложен запрет.

И вряд ли при том современно

Уверовать им в интеллект.

И в Бога. Удел их - надменно

Идти мимо «разных нам сект»...

И вот, под влиянием моды,

Святое отринувшей все,

На модных ходулях «комоды»

Вдруг круг завели в колесе.

Как следствие чуши и вздора -

Неистово вверглись в войну.

Воскресли Содом и Гоморра,

Покаранные в старину.

Декабрь 1918

Поэза Южику

Весеннее! весеннее! как много в этом слове!

Вы, одуванчики, жасмины и сирень!

Глаза твои! глаза! они как бы лиловей

Они сиреневей в весенний этот день!

Любимая! любимая! как много в этом звуке!

Уста улыбные и синева ресниц...

Уста твои, уста! и что же в них из муки.

Святая из святых! блудница из блудниц!

Люблю тебя, люблю тебя! и буду вечно-вечно

Любить тебя, моя! все вылилось в моей...

О, как же ты добра, прекрасна и сердечна,

Мой Южик! мой бокал! поэзосоловей!

27 января 1917, Тифлис

Поэзоконцерт

Где свой алтарь воздвигли боги,

Не место призракам земли!

Мирра Лохвицкая

В Академии Поэзии - в озерзамке беломраморном -

Ежегодно мая первого фиолетовый концерт,

Посвященный вешним сумеркам, посвященный девам

траурным...

Тут - газеллы и рапсодии, тут - и глина, и

мольберт.

Офиалчен и олилиен озерзамок Мирры Лохвицкой.

Лиловеют разнотонами станы тонких поэтесс,

Не доносятся по озеру шумы города и вздох

людской,

Оттого, что груди женские - тут не груди, а

дюшесс...

Наполняется поэтами безбородыми, безусыми,

Музыкально говорящими и поющими Любовь.

Золот гордый замок строфами, золот девушками

русыми,

Золот юным вдохновением и отсутствием рабов!

Гости ходят кулуарами, возлежат на софном

бархате,

Пьют вино, вдыхают лилии, цепят звенья пахитос...

Проклинайте, люди трезвые! Громче, злей, вороны,

каркайте! -

Я, как ректор Академии, пью за озерзамок тост!

1911

Поэту

Лишь гении доступны для толпы!

Но ведь не все же гении - поэты?!

Не изменяй намеченной тропы

И помни: кто, зачем и где ты.

Не пой толпе! Ни для кого не пой!

Для песни пой, не размышляя - кстати ль!..

Пусть песнь твоя - мгновенья звук пустой, -

Поверь, найдется почитатель.

Пусть индивидума клеймит толпа:

Она груба, дика, она - невежда.

Не льсти же ей: лесть - счастье для раба,

А у тебя - цари надежда...

1907

Предгрозя

...Вы помните «Не знаю»

Баратынский

Хороша кума Матреша!

   Глазки — огоньки,

Зубки — жемчуг, косы — русы,

   Губки — лепестки.

Что ни шаг — совсем лебедка

   Взглянет — что весна;

Я зову ее Предгрозей —

   Так томит она.

Но строга она для парней,

   На нее не дунь...

А какая уж там строгость,

   Коль запел июнь.

Полдень дышит — полдень душит.

   Выйдешь на балкон

Да «запустишь» ради скуки

   Старый граммофон.

Понесутся на деревню

   «Фауст», «Трубадур»,—

Защекочет сердце девье

   Крылышком амур.

Глядь,— идет ко мне Предгрозя,

   В парк идет ко мне;

Тело вдруг захолодеет,

   Голова в огне.

— Милый кум...

   — Предгрозя... ластка!..—

   Спазмы душат речь...

О, и что это за радость,

   Радость наших встреч!

Сядет девушка, смеется,

   Взор мой жадно пьет.

О любви, о жгучей страсти

   Нам Июнь поет.

И поет ее сердечко,

   И поют глаза;

Грудь колышется волною,

   А в груди — гроза.

Разве тут до граммофона

   Глупой болтовни?

И усядемся мы рядом

   В липовой тени.

И молчим, молчим в истоме,

   Слушая, как лес

Нам поет о счастье жизни

   Призрачных чудес.

Мнится нам, что в этом небе

   Нам блестят лучи,

Грезим мы, что в этих ивах

   Нам журчат ключи.

Счастлив я, внимая струям

   Голубой реки,

Гладя пальцы загорелой,

   Милой мне руки.

Хорошо и любо,— вижу,

   Вижу по глазам,

Что нашептывают сказки

   Верящим цветам.

И склоняется головка

   Девушки моей

Ближе все ко мне, и жарче

   Песнь ее очей.

Ручкой теплою, любовно

   Голову мою

Гладит долго, поверяя

   Мне беду свою:

«Бедность точит, бедность губит,

   Полон рот забот;

Разве тут похорошеешь

   От ярма работ?

Летом все же перебьешься,

   А зимой что есть?

По нужде идешь на место,—

   То–то вот и есть».

Мне взгрустнется поневоле,

   Но бессилен я:

Ничего я не имею,

   Бедная моя.

Любишь ты свою деревню,—

   Верю я тебе.

Дочь природы, дочь простора,

   Покорись судьбе.

А она уже смеется,

   Слезку с глаз смахнув,

И ласкается, улыбкой

   Сердце обманув.

Я прижмусь к ней,— затрепещет,

   Нежит и пьянит,

И губами ищет губы,

   И томит, томит.

Расцелую губки, глазки,

   Шейку, волоса,—

И ищи потом гребенки

   Целых два часа.

...Солнце село, и туманы

   Грезят над рекой...

И бежит Предгрозя парком

   Что есть сия, домой;

И бежит, мелькая в липах,

   С криком: «Не скучай —

Я приду к тебе поутру,

   А пока — прощай!..»

Прелюдия (Лунные тени — тени печали...)

Лунные тени — тени печали —

Бродят бесшумной стопой.

В черном как горе земли покрывале

Призрачной робкой тропой.

Многих любовно и нежно качали,

Чутко давали отсвет...

Лунные тени, тени печали,

Мой повторят силуэт!

Призрак

Ты каждый день приходишь, как гризетка,

В часовню грез моих приходишь ты;

Твоей рукой поправлена розетка,

Румянцем уст раскрашены мечты.

Дитя мое! Ты - враг ничтожных ролек.

А вдохновлять поэта - это честь.

Как я люблю тебя, мой белый кролик!

Как я ценю!.. Но чувств не перечесть.

Я одинок... Я мелочно осмеян...

Ты поняла, что ласка мне нужна -

Твой гордый взор так нежен, так лилеен,

Моя сестра, подруга и жена.

Да, верю я глазам твоим, влекущим

Меня к Звезде, как верю я в Звезду.

Я отплачу тебе своим грядущим

И за собой в бессмертие введу!

1909. Декабрь

Примитивный романс

Моя ты или нет? Не знаю... не пойму...

Но ты со мной всегда, сама того не зная.

Я завтра напишу угрюмцу твоему,

Чтоб он тебя пустил ко мне, моя родная!

Боюсь, он не поймет; боюсь, осудит он;

Боюсь, тебя чернить он станет подозреньем...

Приди ж ко мне сама! Ты слышишь ли мой стон?

Ты веришь ли тоске и поздним сожаленьям?

Иль нет - не приходи! и не пиши в ответ!

Лишь будь со мной и впредь, сама того не зная.

Так лучше... так больней... Моя ты или нет?

Но я... я твой всегда, всегда, моя родная!

1912

Пролог (Прах Мирры Лохвицкой осклепен...)

Вы идете обычной тропой,

Он – к снегам недоступных вершин

Мирра Лохвицкая

Прах Мирры Лохвицкой осклепен,

Крест изменен на мавзолей, –

Но до сих пор великолепен

Ее экстазный станс аллей.

Весной, когда, себя ломая,

Пел хрипло Фофанов больной,

К нему пришла принцесса мая,

Его окутав пеленой...

Увы! Пустынно на опушке

Олимпа грёзовых лесов...

Для нас Державиным стал Пушкин,

Нам надо новых голосов!

Теперь повсюду дирижабли

Летят, пропеллером ворча,

И ассонансы, точно сабли,

Рубнули рифму сгоряча!

Мы живы острым и мгновенным, –

Наш избалованный каприз:

Быть ледяным, но вдохновенным,

И что ни слово – то сюрприз.

Не терпим мы дешевых копий,

Их примелькавшихся тонов,

И потрясающих утопий

Мы ждем, как розовых слонов...

Душа утонченно черствеет,

Гнила культура, как рокфор...

Но верю я: завеет веер!

Как струны, брызнет сок амфор!

Придет Поэт – он близок! близок!–

Он запоет, он воспарит.

Всех муз былого в одалисок,

В своих любовниц претворит.

И, опьянен своим гаремом,

Сойдёт с бездушного ума...

И люди бросятся к триремам,

Русалки бросятся в дома!

О, век безразумной услады,

Безлисто–трепетной весны,

Модернизованной Эллады

И обветшалой новизны!..

1911

Промельк

И в зле добро, и в добром злоба,

Но нет ни добрых, нет ни злых,

И правы все, и правы оба,—

И правоту поет мой стих.

И нет ни шведа, ни японца.

Есть всюду только человек,

Который под недужьем солнца

Живет свой жалкий полувек.

21 декабря 1917, Петроград

Прощальная поэза

(Ответ Валерию Брюсову на его послание)

Я так устал от льстивой свиты

И от мучительных похвал...

Мне скучен королевский титул,

Которым Бог меня венчал.

Вокруг талантливые трусы

И обнаглевшая бездарь...

И только Вы, Валерий Брюсов,

Как некий равный государь...

Не ученик и не учитель,

Над чернью властвовать устав,

Иду в природу, как в обитель,

Петь свой осмеянный устав...

И там, в глуши, в краю олонца,

Вне поощрений и обид,

Моя душа взойдет, как солнце,

Тому, кто мыслит и скорбит.

1912

Раз навсегда

Уделом поэта

И было, и будет - страданье.

Мирра Лохвицкая

И помни: от века из терний

Поэта заветный венок.

Валерий Брюсов

Мой смех ответом суждений язве!

Поэт сознаньем себя велик!

Вы, судьи,- кто вы? Вы боги разве,

Что вам доступен небес язык?

Когда кто видел, чтоб к солнцу совы

Свой обращали полночный взор?

Когда кто слышал, что песни зовы

Дороже людям, чем шумный вздор?

О вы, слепые земли пигмеи,

Что вам до звуков святой трубы!

В безмозглой злобе - всегда вы змеи,

В убогом гневе - всегда рабы.

Смешон и жалок поэт, доступный

Толпе презренной и зверски злой,

Толпе бездарной, толпе преступной,-

Развенчан гений ее хвалой.

Но славен ясно, но славен вечно

Певец, желанный душе певца.

Кто чует смутно, кто жив сердечно -

Тому пою я с зарей лица.

Апрель 1909

Родник

Восемь лет эту местность я знаю.

Уходил, приходил,- но всегда

В этой местности бьет ледяная

     Неисчерпываемая вода.

Полноструйный родник, полнозвучный,

Мой родной, мой природный родник,

Вновь к тебе (ты не можешь наскучить!)

     Неотбрасываемо я приник.

И светло мне глаза оросили

Слезы гордого счастья, и я

Восклицаю: ты - символ России,

     Изнедривающаяся струя!

Июль 1914, Мыза Ивановка

Романс (О, знаю я, когда ночная тишь...)

О, знаю я, когда ночная тишь

Овеет дом, глубоко усыпленный,

О, знаю я, как страстно ты грустишь

Своей душой, жестоко оскорбленной!..

И я, и я в разлуке изнемог!

И я – в тоске! Я гнусь под тяжкой ношей...

Теперь я спрячу счастье под замок, –

Вернись ко мне: я все–таки хороший...

А ты – как в бурю снасть на корабле, –

Трепещешь мной, но не придешь ты снова:

В твоей любви нет ничего земного, –

Такой любви не место на земле!

Ноябрь 1910

Рондели

Нарцисс Сарона - Соломон -

Любил Балькис, царицу Юга.

Она была его супруга.

Был царь, как раб, в нее влюблен.

В краю, где пальмы и лимон,

Где грудь цветущая упруга,

Нарцисс Сарона, Соломон,

Любил Балькис, царицу Юга.

Она цвела, как анемон,

Под лаской царственного друга.

Но часто плакал от испуга,

Умом царицы ослеплен.

Великолепный Соломон...

1911

Россини

Отдохновенье мозгу и душе

Для девушек и правнуков поныне...

Оркестровать улыбку Бомарше

Мог только он, эоловый Россини.

Глаза его мелодий ясно-сини,

А их язык понятен в шалаше.

Пусть первенство мотивовых клише

И графу Альмавиве, и Розине.

Миг музыки переживет века,

Когда его природа глубока,—

Эпиталамы или панихиды!

Россини — это вкрадчивый апрель,

Идиллия селян «Вильгельма Телль»,

Кокетливая трель «Семирамиды».

Октябрь 1917, Петроград

Русская

Кружевеет, розовеет утром лес,

Паучок по паутинке вверх полез.

Бриллиантится веселая роса.

Что за воздух! что за свет! что за краса!

Хорошо гулять утрами по овсу,

Видеть птичку, лягушонка и осу,

Слушать сонного горлана-петуха,

Обменяться с дальним эхом: «ха-ха-ха!»

Ах, люблю бесцельно утром покричать,

Ах, люблю в березках девку повстречать,

Повстречать и, опираясь на плетень,

Гнать с лица ее предутреннюю тень,

Пробудить ее невыспавшийся сон,

Ей поведать, как в мечтах я вознесен,

Обхватить ее трепещущую грудь,

Растолкать ее для жизни как-нибудь!

1910. Февраль

Рядовые люди

Я презираю спокойно, грустно, светло и строго

Людей бездарных: отсталых, плоских,

темно-упрямых.

Моя дорога - не их дорога.

Мои кумиры - не в людных храмах.

Я не желаю ни зла, ни горя всем этим людям,-

Я равнодушен; порой прощаю, порой жалею.

Моя дорога лежит безлюдьем.

Моя пустыня,- дворца светлее.

За что любить их, таких мне чуждых? за что убить

их?!

Они так жалки, так примитивны и так бесцветны.

Идите мимо в своих событьях,-

Я безвопросен: вы безответны.

Не знаю скверных, не знаю подлых; все люди правы;

Не понимают они друг друга,- их доля злая.

Мои услады - для них отравы.

Я презираю, благословляя...

1911

Секстина

Предчувствие - томительней кометы,

Непознанной, но видимой везде.

Послушаем, что говорят приметы

О тягостной, мучительной звезде.

Что знаешь ты, ученый! сам во тьме ты,

Как и народ, светлеющий в нужде.

Не каждому дано светлеть в нужде

И измерять святую глубь кометы...

Бодрись, народ: ведь не один во тьме ты,-

Мы все во тьме - повсюду и везде.

Но вдохновенна мысль твоя в звезде,

И у тебя есть верные приметы.

Не верить ли в заветные приметы,

Добытые забитыми в нужде?

Кончина мира, скрытая в звезде,-

Предназначенье тайное кометы;

И ты, мужик, твердишь везде, везде,

Что близок час... Так предреши во тьме ты.

Как просветлел божественно во тьме ты!

Пророчески-туманные приметы;

Они - костры, но те костры - везде...

Народный гений, замкнутый в нужде,

Один сумел познать мечту кометы

И рассказать о мстительной звезде.

Я вижу смерть, грядущую в звезде,

И, если зло затерянной во тьме ты,

Пророк-поэт языческой приметы,

Мне говоришь об ужасах кометы,

Сливаюсь я с тобой и о нужде

Хочу забыть: к чему? ведь смерть везде!

Она грядет, она уже везде!..

Крылю привет карающей звезде -

Она несет конец земной нужде...

Как десять солнц, сверкай, звезда, во тьме ты,

Жизнь ослепи и оправдай приметы

Чарующей забвением кометы!

1910. Январь

Серенада

Как сладко дышится

В вечернем воздухе,

Когда колышутся

В нем нежных роз духи!

Как высь оранжева!

Как даль лазорева!

Забудьте горе Вы,

Придите раньше Вы!

Над чистым озером

В кустах акации

Я стану грез пером

Писать варьяции

И петь элегии,

Романсы пылкие.

Без Вас - как в ссылке я,

При Вас же - в неге я.

Чего ж Вы медлите

В румянце золота?

Иль страсть исполота,

Слова - не бред ли те?

Луны луч палевый

Пробрался. Перепел

В листве эмалевой

Росу всю перепил.

С тоской сердечною

Отдамся музе я,

Со мной иллюзии,

Вы, мифы вечные.

Как нервно молнии

Сверкают змеями.

Пойду аллеями,

Поеду в челне я

По волнам озера

Топить бессилие...

Как жизнь без роз сера!

О если б крылия!

Орлом по сини я

Поплыл чудесною

Мечтой, уныние

Проклявши тесное,

Но лживы роз духи,-

Мои иллюзии,

Души контузии -

Больней на воздухе.

Высь стала сумрачна.

Даль фиолетова,

И вот от этого

Душа от дум мрачна.

Все тише в пульсе я

Считаю маятник,

В груди конвульсии,

И счастью - памятник!

1907

Симфония

Схороните меня среди лилий и роз,

Схороните меня среди лилий.

Мирра Лохвицка

Моя любовь твоей мечте близка.

Черубина де Габриак

У старой лавры есть тихий остров,

Есть мертвый остров у старой лавры,

И ров ползет к ней, ползет под мост ров,

А мост минуешь - хранятся лавры

Царицы грез.

Я посетил, глотая капли слез,

Убогую и рубую могилу,

Где спит она - она, царица грез...

И видел я - и мысль теряла силу...

Так вот где ты покоишься! и - как!

Что говорить о прахе величавом?

Где памятник на зависть всем державам?

Где лилии? Где розы? Где же мак?

Нет, где же мак? Что же мак не цветет?

Отчего нагибается крест?

Кто к тебе приходил? Кто придет?

О дитя! о невеста невест!

Отчего, отчего

от меня ты сокрыта?

Ведь никто... Никого...

Ни души... Позабыта...

Нет, невозможно! Нет, не поверю!

Власти мне, власти - я верну потерю!

Взрою землю! .. сброшу крест гнилой!..

Разломаю гроб я!.. поборюсь с землей!..

Напущу в могилу солнца!.. набросаю цветов...

Встань, моя Белая!.. Лучше я лечь готов...

«Забудь, забудь о чуде»,-

Шептала мне сентябрьская заря...

А вкруг меня и здесь ходили люди,

И здесь мне в душу пристально смотря...

И где же?! где ж?! - У алтаря.

Из черного гордого мрамора высечь

Хотел бы четыре гигантские лиры,

Четыре сплетенные лиры-решетки -

На север, на запад, на юг, на восток.

У лир этих струны - из чистого золота прутья,

Увитые алым и белым душистым горошком,

Как строфы ее - бархатистым, как чувства - простым.

А там, за решеткой, поставил бы я н часовню,

Не памятник пышный, не мрачный - как жизнь - мавзолей,

А белую лилию, символ души ее чистой,

Титанию-лилию, строгих трудов образец.

В молочном фарфоре застыло б сердечко из злата,

А листья - сплошной и бесценный, как мысль, изумруд.

Как росы, на листьях сверкали б алмазы и жемчуг

При Солнце, Венере, Авроре и мертвой Луне.

И грезил бы Сириус, ясный такой и холодный,

О лилии белой, застывшей в мечтанье о нем...

И в сердце пели неба клиры,

Душа в Эдем стремила крылия...

А сквозь туман взрастала лилия

За струнной изгородью лиры...

1909

Синь неба облачного матова...

Синь неба облачного матова.

В сопровожденье пса лохматого

Как клочья ваты, облака.

Иду к реке,- шумит река.

Шумит река, пьет дождь, как сок, она;

Ждут тучи в вышнем далеке.

Все в беспорядке. Вроде локона,

Волна завилась на реке.

Май 1909

Сказка сиреневой кисти

Пастель

Напевая лунные ноктюрны,

Бредил Май о призрачной вакханке,

Охлаждал свой жар росой из урны,

И скользили ножки, точно санки,

Порошею бело-яблоновой.

Скованы желанья знойным хмелем...

И блистая белизной слоновой

Ровных зубок, шепчет Ночь: «Постелем

Свадебное ложе на поляне,

Набросаем ландышей, азалий

Там, где бродят вдумчивые лани,

Там, где мы впервые рассказали

Сердцем сердцу смутные волненья,

Ожидая тщетно выполненья,

Как шагов невыясненных в зале»...

Тут луна скользнула в аметисте

Глаз царицы, скрытой сонным тюлем,-

И вспорхнули грезы Мая ульем,

И впились в сиреневые кисти...

1909. Октябрь

Собратья

Все - Пушкины, все - Гете, все - Шекспиры.

Направо, влево, сзади, впереди...

Но большинство из лириков - без лиры,

И песни их звучат не из груди...

Все ремесло, безвкусие и фокус,

Ни острых рифм, ни дерзостных мазков!

И у меня на «фокус» рифма - «флокус»,

А стиль других - стиль штопаных носков.

Изношены, истрепаны, банальны

Теперь стихи, как авторы стихов.

Лубочно вдохновенны и подвальны

Их головы - без нужного голов.

Титаны - все, а вместе с тем - все крохи,

Швейцар, столяр, извозчик и купец -

Все, все поют, смеша, как скоморохи,

Гадливость вызывая, как скопец.

И хочется мне крикнуть миллионам

Бездарностей, взращенных в кабаке:

«Приличней быть в фуражке почтальоном,

Чем лириком в дурацком колпаке».

Июнь 1909

Солнце и море

Море любит солнце, солнце любит море...

Волны заласкают ясное светило

И, любя, утопят, как мечту в амфоре;

А проснешься утром,- солнце засветило!

Солнце оправдает, солнце не осудит,

Любящее море вновь в него поверит...

Это вечно было, это вечно будет,

Только силы солнца море не измерит!

1910. Август

Сонаты в шторм

На Ваших эффектных нервах звучали всю ночь

сонаты,

А Вы возлежали на башне на ландышевом ковре...

Трещала, палила буря, и якорные канаты,

Как будто титаны-струны, озвучили весь корвет.

Но разве Вам было дело, что где-то рыдают и

стонут,

Что бешеный шторм грохочет, бросая на скалы

фрегат.

Вы пили вино мятежно. Вы брали монбланную ноту!

Сверкали агаты брошек, но ярче был взоров агат!

Трещала, палила буря. Стонала дворцовая пристань.

Кричали и гибли люди. Корабль набегал на корабль.

А вы, семеня гранаты, смеясь, целовали артиста...

Он сел за рояль, как гений,- окончил игру, как

раб...

Дылицы

1911

Сонет (Пейзаж ее лица...)

Пейзаж ее лица, исполненный так живо

Вибрацией весны влюбленных душ и тел,

Я для грядущего запечатлеть хотел:

Она была восторженно красива.

Живой душистый шелк кос лунного отлива

Художник передать бумаге не сумел.

И только взор ее, мерцавший так тоскливо,

С удвоенной тоской, казалось, заблестел.

И странно: сделалось мне больно при портрете,

Как больно не было давно уже, давно.

И мне почудился в унылом кабинете

Печальный взор ее, направленный в окно.

Велик укор его, и ряд тысячелетий

Душе моей в тоске скитаться суждено.

Август 1908

Сонет (Я коронуюсь утром мая...)

Я коронуюсь утром мая

Под юным солнечным лучом.

Весна, пришедшая из рая,

Чело украсит мне венцом.

Жасмин, ромашки, незабудки,

Фиалки, ландыши, сирень

Жизнь отдадут – цветы так чутки!–

Мне для венца в счастливый день.

Придет поэт, с неправдой воин,

И скажет мне: «Ты будь достоин

Моим наследником; хитон,

Порфиру, скипетр – я, взволнован,

Даю тебе... Взойди на трон,

Благословен и коронован».

1908

Сонет (Я полюбил ее зимою...)

Я полюбил ее зимою

И розы сеял на снегу

Под чернолесья бахромою

На запустелом берегу.

Луна полярная, над тьмою

Всходя, гнала седую мгу,

Встречаясь с ведьмою хромою,

Поднявшей снежную пургу.

И, слушая, как стонет вьюга,

Дрожала бедная подруга,

Как беззащитная газель;

И слушал я, исполнен гнева,

Как выла злобная метель

О смерти зимнего посева.

Август 1908

Сонмы весенние

Сонные сонмы сомнамбул весны

Санно манят в осиянные сны.

Четко ночами рокочут ручьи.

Звучные речи ручья горячи.

Плачут сирени под лунный рефрен.

Очи хохочут песчаных сирен.

Лунные плены былинной волны.

Сонные сонмы весенней луны.

1909

Спустя пять лет

Тебе, Евгения, мне счастье давшая,

Несу горячее свое раскаянье...

Прими, любившая, прими, страдавшая,

Пойми тоску мою, пойми отчаянье.

Вся жизнь изломана, вся жизнь истерзана.

В ошибке юности — проклятье вечное...

Мечта иссушена, крыло подрезано,

Я не сберег тебя,— и жизнь — увечная...

Прости скорбящего, прости зовущего,

Быть может — слабого, быть может — гения.

Не надо прошлого: в нем нет грядущего,—

В грядущем — прошлое... Прости, Евгения!

1910

Стансы (Счастье жизни...)

Счастье жизни – в искрах алых,

В просветленьях мимолетных,

В грезах ярких, но бесплотных,

И в твоих очах усталых.

Горе – в вечности пороков,

В постоянном с ними споре,

В осмеянии пророков

И в исканьях счастья – горе.

1907

Странно

Мы живем, точно в сне неразгаданном,

На одной из удобных планет...

Много есть, чего вовсе не надо нам,

А того, что нам хочется, нет...

1909

Тишь двоякая

Высокая стоит луна.

Высокие стоят морозы.

Далекие скрипят обозы.

И кажется, что нам слышна

Архангельская тишина.

Она слышна,- она видна:

В ней всхлипы клюквенной трясины,

В ней хрусты снежной парусины,

В ней тихих крыльев белизна -

Архангельская тишина...

1929

Томление бури

Сосны качались, сосны шумели,

Море рыдало в бело-седом,

Мы замолчали, мы онемели,

Вдруг обеззвучел маленький дом.

Облокотившись на подоконник,

В думе бездумной я застывал.

В ветре галопом бешеным кони

Мчались куда-то, пенился вал.

Ты на кровати дрожко лежала

В полуознобе, в полубреду.

Сосны гремели, море рыдало,

Тихо и мрачно было в саду.

Съежились листья желтых акаций.

Рыжие лужи. Карий песок.

Разве мы смели утром смеяться?

Ты одинока. Я одинок.

Июнь 1915

Траурная элегия

Умирала лилия лесная...

К. Фофанов

Умерла она в пору августа,

Когда зелень трав и дубрав густа,

Когда в воздухе вкус малиновый,

Когда ночь дрожит в тьме осиновой.

Умерла она, ясно ведая,

Что такое смерть, храбро следуя

За давнишними пожеланьями

Молодой уснуть, с колебаньями

Незнакомая... И правдивая,

И невинная, и красивая! ..

Умерла она, сделав грустно нам...

К ней путем идем, болью устланным,

На могилу к ней, одинокую,

Как она была, на далекую...

Там помолимся о душе ее:

- Да прославится имя твое!

Июнь 1909

Тринадцатая

Новелла

У меня дворец двенадцатиэтажный,

У меня принцесса в каждом этаже,

Подглядел-подслушал как-то вихрь протяжный,-

И об этом знает целый свет уже.

Знает,- и прекрасно! сердцем не плутую!

Всех люблю, двенадцать,- хоть на эшафот!

Я настрою арфу, арфу золотую,

Ничего не скрою, все скажу... Так вот:

Все мои принцессы - любящие жены,

Я, их повелитель, любящий их муж.

Знойным поцелуем груди их прожжены,

И в каскады слиты ручейки их душ.

Каждая друг друга дополняет тонко,

Каждая прекрасна, в каждой есть свое:

Та грустит беззвучно, та хохочет звонко,-

Радуется сердце любое мое!

Поровну люблю я каждую принцессу,

Царски награждаю каждую собой...

День и ночь хожу по лестнице, завесу

Очередной спальни дергая рукой...

День и ночь хожу я, день и ночь не сплю я,

В упоеньи мигом некогда тужить.

Жизнь - от поцелуев, жизнь до поцелуя,

Вечное забвенье не дает мне жить.

Но бывают ночи: заберусь я в башню,

Заберусь один в тринадцатый этаж,

И смотрю на море, и смотрю на пашню,

И чарует греза все одна и та ж:

Хорошо бы в этой комнате стеклянной

Пить златистогрезый черный виноград

С вечно-безымянной, странно так желанной,

Той, кого не знаю и узнать не рад.

Скалы молят звезды, звезды молят скалы,

Смутно понимая тайну скал и звезд,-

Наполняю соком и душой бокалы

И провозглашаю безответный тост!..

1910

Триолет о клене

О, если б клен, в саду растущий,

Расправив ветви, улетел!

О, если бы летать хотел

Безмозглый клен, в саду растущий!..

Он с каждым днем всё гуще, гуще,

И вот уж сплошь он полиствел.

Что толку!- лучше бы растущий,

Взмахнув ветвями, улетел!

Июнь 1915

Ты ко мне не вернешься...

Злате

Ты ко мне не вернешься даже ради Тамары,

Ради нашей дочурки, крошки вроде крола:

У тебя теперь дачи, за обедом – омары,

Ты теперь под защитой вороного крыла...

Ты ко мне не вернешься: на тебе теперь бархат,

Он скрывает бескрылье утомленных плечей...

Ты ко мне не вернешься: предсказатель на картах

Погасил за целковый вспышки поздних лучей!..

Ты ко мне не вернешься, даже... даже проститься,

Но над гробом обидно ты намочишь платок...

Ты ко мне не вернешься в тихом платье из ситца,

В платье радостно–жалком, как грошовый цветок.

Как цветок... Помнишь розы из кисейной бумаги?

О живых ни полслова у могильной плиты!

Ты ко мне не вернешься: грезы больше не маги, –

Я умру одиноким, понимаешь ли ты?!.

1910

Ты не шла...

Карменсите

Целый день хохотала сирень

Фиолетово–розовым хохотом.

   Солнце жалило высохший день.

   Ты не шла (Может быть, этот вздох о том?)

Ты не шла. Хохотала сирень,

Удушая пылающим хохотом...

   Вдалеке у слепых деревень

   Пробежал паровоз тяжким грохотом.

Зло–презло хохотала сирень,

Убивая мечты острым хохотом.

   Да. А ты все не шла — целый день.

   А я ждал (Может быть, этот вздох о том?..)

До луны хохотала сирень

Беспощадно осмысленным хохотом...

   Ты не шла. В парке влажная тень.

   Сердце ждет. Сердце бесится грохотом.

— Отхохочет ли эта сирень?

Иль увянет, сожженная хохотом?!

Павловск

У бездны

О, юность! о, веры восход!

О, сердца взволнованный сад!

И жизнь улыбалась: «вперед!»

И смерть скрежетала: «назад»..

То было когда–то тогда,

То было тогда, когда нет...

Клубились, звенели года —

Размерены, точно сонет.

Любил, изменял, горевал,

Звал смерти, невзгоды, нужду.

И жизнь, как пират — моря вал,

Добросила к бездне. Я жду!

Я жду. Я готов. Я без лат.

Щит согнут, и меч мой сдает.

И жизнь мне лепечет: «назад»...

А смерть торжествует: «вперед!»

У К.М.Фофанова

(Один из вечеров у поэта)

Мигая, лампа освещала,

Как ландыш, чистые листы.

Лицо поэта озаряла

Улыбка ласковой мечты.

Я, углубляясь в воплощенья

Его измученной души,

Слыхал, как сердце в упоенье

Мне пело: «Стихни... не дыши...»

С миражем в вдохновенном взгляде

Я аромат элегий пил.

Дышало маем от тетради,

Сиренью пахло от чернил!

Как много разных ощущений

Я в этот вечер восприял:

Страданий, бодрости, стремлений,

Поверив снова в идеал.

И в пору зимнюю пахнуло

На нас вдруг раннею весной.

Поэт молчал, жена вздохнула,

Тоскливо пробил час ночной.

1907

Увертюра

Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!
Удивительно вкусно, искристо и остро!
Весь я в чём-то норвежском! Весь я в чём-то испанском!
Вдохновляюсь порывно! И берусь за перо!
Стрёкот аэропланов! Беги автомобилей!
Ветропросвист экспрессов! Крылолёт буеров!
Кто-то здесь зацелован! Там кого-то побили!
Ананасы в шампанском – это пульс вечеров!

В группе девушек нервных, в остром обществе дамском
Я трагедию жизни претворю в грёзофарс...
Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!
Из Москвы – в Нагасаки! Из Нью-Йорка – на Марс!

Увертюра (Колье принцессы...)

Колье принцессы – аккорды лиры,

Венки созвездий и ленты лье,

А мы, эстеты, мы – ювелиры,

Мы ювелиры таких колье.

Колье принцессы – небес палаццо,

Насмешка, горечь, любовь, грехи,

Гримаса боли в глазах паяца...

Колье принцессы – мои стихи.

Колье принцессы, колье принцессы...

Но кто принцесса, но кто же та –

Кому все гимны, кому все мессы?

Моя принцесса – моя Мечта!

1910

Утренний эскиз

Сегодня утром зяблики

Свистели и аукали,

А лодку и кораблики

Качели волн баюкали.

Над тихою деревнею

Дышали звуки вешние,

И пред избушкой древнею

Светлела даль поспешнее.

Хотелось жить и чувствовать

Зарей студено-ясною,

Смеяться и безумствовать

Мечтой - всегда напрасною!

1909

Фантазия восхода

Утреет. В предутреннем лепете

Льнет рыба к свинцовому грузику.

На лилий похожи все лебеди,

И солнце похоже на музыку!

Светило над мраморной виллою

Алеет румянцем свидания.

Придворной певицей Сивиллою

На пашне пропета «Титания».

У статуи Мирры паломники

Цветками кадят, точно ладаном.

Мечтатели - вечно бездомники...

Мечтатели - в платье заплатанном...

В лице, гениально изваянном,

Богини краса несказанная!

Гимн Солнцу исполнен хозяином,

«Осанна!» гремит за «Осанною!».

Коктэбли звучат за коктэблями,

Поют их прекрасные женщины;

Их станы колышатся стеблями,

Их лица улыбкой увенчаны.

Все гнезда в лопочущем хлопоте...

Все травы в бриллиантовом трепете.

Удало в ладони захлопайте,-

И к солнцу поднимутся лебеди!

1911

Фиалка

Морозову-Гоголю

Снежеет дружно, снежеет нежно,

Над ручейками хрусталит хрупь.

Куда ни взглянешь - повсюду снежно,

И сердце хочет в лесную глубь.

Мне больно-больно... Мне жалко-жалко...

Зачем мне больно? Чего мне жаль?

Ах, я не знаю, ах, я - фиалка,

Так тихо-тихо ушла я в шаль.

О ты, чье сердце крылит к раздолью,

Ты, триумфатор, ты, властелин!

Приди, любуйся моей фиолью -

Моей печалью в снегах долин.

О ты, чьи мысли всегда крылаты,

Всегда победны, внемли, о ты:

Возьми в ладони меня, как в латы,

Моей фиолью святя мечты!..

1911

Фиолетовый транс

О, Лилия ликеров,- о, Cre`me de Violette!

Я выпил грез фиалок фиалковый фиал...

Я приказал немедля подать кабриолет

И сел на сером клене в атласный интервал.

Затянут в черный бархат, шоффэр - и мой клеврет -

Коснулся рукоятки, и вздрогнувший мотор,

Как жеребец заржавший, пошел на весь простор,

А ветер восхищенный сорвал с меня берэт.

Я приказал дать «полный». Я нагло приказал

Околдовать природу и перепутать путь!

Я выбросил шоффэра, когда он отказал,-

Взревел! и сквозь природу - вовсю и как-нибудь!

Встречалась ли деревня,- ни голосов, ни изб!

Врезался в чернолесье,- ни дерева, ни пня!

Когда б мотор взорвался, я руки перегрыз б!..

Я опьянел грозово, все на пути пьяня!..

И вдруг-безумным жестом остолблен кленоход:

Я лилию заметил у ската в водопад.

Я перед ней склонился, от радости горбат,

Благодаря: за встречу, за благостный исход...

Я упоен. Я вещий. Я тихий. Я греээр.

И разве виноват я, что лилии колет

Так редко можно встретить, что путь без лилий

сер?...

О, яд мечты фиалок,- о, Cre`me de Violette...

1911

Хабанера II

Синьоре Za

Вонзите штопор в упругость пробки, –

И взоры женщин не будут робки!..

Да, взоры женщин не будут робки,

И к знойной страсти завьются тропки.

Плесните в чаши янтарь муската

И созерцайте цвета заката...

Раскрасьте мысли в цвета заката

И ждите, ждите любви раската!..

Ловите женщин, теряйте мысли...

Счет поцелуям – пойди, исчисли!..

А к поцелуям финал причисли, –

И будет счастье в удобном смысле!..

1909

Хабанера III

От грез Кларета - в глазах рубины,

Рубины страсти, фиалки нег.

В хрустальных вазах коралл рябины

И белопудрый, и сладкий снег.

Струятся взоры... Лукавят серьги...

Кострят экстазы... Струнят глаза...

- Как он возможен, миражный берег...-

В бокал шепнула синьора Za.

О, бездна тайны! О, тайна бездны!

Забвенье глуби... Гамак волны...

Как мы подземны! Как мы надзвездны!

Как мы бездонны! Как мы полны!

Шуршат истомно муары влаги,

Вино сверкает, как стих поэм...

И закружились от чар малаги

Головки женщин и криэантэм...

1911

Царь Валтасар у стен Сабата

Повеял шумный аромат

Цветов, забвенней, чем Нирвана.

Конец пути для каравана:

Вот и она, страна Сабат!

Царь Эфиопский Валтасар

Вскричал рабам: «Поторопитесь!

О, маг мой мудрый, Сембобитис.

Мы у Балькис, царицы чар!

Снимайте пыльные тюки

С присевших в устали верблюдов,

И мирру, в грани изумрудов,

И золотые пустяки».

Гостей приветствует весна,

Цветут струистые гранаты;

Как птицы, девушки крылаты,

Все жаждет ласки и вина!

Где золотеют купола -

Фонтан, лук сабель влажно-певчих,

Ракетит ароматный жемчуг

И рассекает пополам!

Волнуйно-теневый эскиз

Скользнул по зубчикам дворцовым,-

В наряде чувственно-пунцовом

К гостям спускается Балькис.

Цветет улыбка на губах,

Разгоряченных соком пальмы,-

И Валтасар, как раб опальный,

Повержен долу при рабах...

1910

Цветы и ядоцветы

Цветы не думают о людях,

Но люди грезят о цветах...

Цветы не видят в человеке

Того, что видит он в цветке...

Цветы людей не убивают –

Цветы садов, цветы полей...