Мотькэ-Малхамовес

Новелла

Красные краги. Галифе из бархата.

Где-то за локтями шахматный пиджак.

Мотькэ-Малхамовес считался за монарха

И любил родительного падежа.

Полчаса назад – усики нафабрены,

По горлу рубчик, об глаз пятно –

Он как вроде балабус обошёл фабрику,

Он! А знаменитэр ин Одэсс блатной.

Там в корпусах ходовые девочки,

У них ещё деньжата за ночной «марьяж» –

Сонька, и Любка, и Шурочка Первая,

Которую отбил у всего ворья.

Те повыходили, – но снаружи не сердятся,

Размотали чулок и, пожалуйста, – на…

Вы ж понимаете: для такого мердэра

Что там может значить бабья война?..

Мотькэ хорошо. Чем плоха профессия?

Фирма работает – и ваших нет.

На губе окурок подмигивает весело,

Солнце обляпало носы штиблет.

Но тут вышел номер: сзади рабочие.

Сутенёр на тень позыривает скосу…

Вдруг: «Стой!» Цап за лапу:

                            «Кар-роче…»

Брови вороном на хребет носа.

Губы до горла лицо врезали,

Зубы от злобы враскошь – пемзой…

Оробели ребята… Обмякло желе-то…

Взяла тута оторопь и Тамбов, и Пензу.

Мотькэ-Малхамовес идёт по Коллонтаевской…

Сдрейфили хамулы, – холера им в живот!..

Он уже расходился, руками махается

И ищет положить глаз на живое.

И вдруг ему встрелись и совсем-таки нечаянно

Хунчик-дер-Заика и Сашка Жмых.

Ну, как полагается, завернули в чайную

И долго гиргиркали за стаканом на троих.

А на завтра днём меж домов пятиярусных

К магазину «Ювелир М. Гуревич и сын»

Подкатил. Грузовик. Содрогаясь. Яростно.

Волоча. Потроха. У мускулистых. Шин.

Магазин стал. Под наблюдением «приказчика»

Зелёных и рыжих два бородача

Не спеша выносили сундуки и ящики

И с шофёром нагружали оцинкованный чан.

Когда же подошли биржевые зайцы,

Задние колеса прямо в них навели:

«Я извиняюсь: магазин перебирается,

На следующем квартале есть ещё один ювелир».

Внутри ж сам хозяин и все покупатели

Внавалку, как бараны, пёрли в стену,

Налезли на мозоли и опять-таки пятились,

И один дёр другого за штаны тянул.

А над ними с фасоном главного махера,

Успев отскочь до дверей смерить,

Мотькэ-Малхамовес за хвост размахивал

Синим перцем фаршированную смерть.

«Господин Гуревич, вы неважно выглядите,

Может быть, что-нибудь, не дай бог, съели?

Молодой человек, дайте ж место родителю!

Что это за такое, на самом деле.

А вы? Эй, псс!.. Белый галстук!.. Тросточка…

Извинить за выраженье, – вы теряете брюк.

Мне чтобы было за ваши косточки –

Вы же так простудитесь: на самом сентябрю».

«Нет, кроме шуток, – что вы смотрите, как цуцики?

Вы ввозили сюда, мы вывозим туда.

В наше время, во время революции,

Надо же какое-нибудь разделение труда».

Никакая статуя и никакой памятник

Ни тут, ни за границей, ни где-нибудь ещё,

Наверно, не рассаживались так нагло в памяти,

Как вот этот вот налётчик, кривоногий чёрт.

В конце же концов, когда все были как пьяницы,

Он поставил бомбу коло самых дверей:

«Ша! Эта бомба уже от взгляда взрывается,

И только через час в ней потухнет вред…»

Но только их зажмурили через шторы рыжие,

Мотькэ с автобуса закричал: «Мура!

Какую жар-птицу вы там думаете высиживать?

Ведь это же не бомба, а просто бурак…»

1923