К П. Ф. Балк-Полеву

Надолго увлечен неверною судьбой,

Быть может навсегда расстался ты со мной;

Но где бы ни был ты, доколе жив я буду,

Поверь, бесценный друг, тебя я не забуду.

Мне часто вспоминать о наших вечерах,

Когда глубокий ум ты в пламенных речах

Обильно изливал душою непритворной,

И как мои мечты и бред мой стихотворный

С улыбкой слушал ты, и дружно руку жал,

Когда, встревоженный, о том я тосковал,

Чего давно уж нет, навек что миновало

И только у меня лишь в сердце не увяло.

Итак, увидишь ты те дальние края,

Где светлою стезей летела жизнь твоя, -

Блестящий тот Париж, где вскоре над тобой

Завьется, зашумит воспоминаний рой,

Со всею полнотой бессмертных впечатлений,

Со всею легкостью минутных наслаждений.

В раздумье, может быть, опять ты бросишь взгляд

На тот дворец тревог, на тот веселый сад,

Где часто сравнивал в прогулках одиноких

Столицу чувств живых с столицей дум глубоких.

Но зданий и садов, мой друг, знакомый вид

Внезапной мрачностью невольно дух стеснит;

Ты будешь окружен заветными местами, -

Но встретишься ли в них ты с прежними друзьями?

Увы! о скольких ты сердечно воздохнешь

И станешь их искать, хотя уж не найдешь!

Где та волшебница, чьей пламенной душою

Был обнят тайный мир, чьей милой остротою

Пленялись, чье перо, чей вдохновенный дар

Прекрасного в сердца вливал священный жар?

О! где Монморанои? Умел он, благородный,

Престол, законы чтить - и дух хранить свободный;

Он витязь прежних дней был нашею порой,

И жизнь свою венчал кончиною свитой.

Но ту, с кем их сердца все думы разделяли,

Кто дружбы ангелом являлась в дни печали,

Ее увидишь ты, - в убежище своем

Прелестная цветет и сердцем, и умом.

Но полно горевать; и я от дум тяжелых

Отраду нахожу в рассказах тех веселых.

Как прежде ты живал. И взгляд стремлю я вдруг

На твой блистательный, разнообразный круг:

Там речь ведет Saint-Pierre, а здесь поет Грассини,

Мечтает Benjamin, танцует Биготини;

Я вижу, как идут на лакомый обед

Мерсье, l’abbe Boulogne. Но бешеный Гамлет,

Мятежник Манлий где? - Простяся с здешним миром,

Быть может, он теперь беседует с Шекспирам

Иль спорит с Гарриком. Но знай, ни Альбион,

Который мудрою свободой просвещен,

Ни даже та страна, где огненные горы

Под небам голубым твои встречали шоры -

Священных древностей чудесная земля,

Край песен и любви, - не так манят меня,

Как дарданедльские пленительные волны.

О друг, какая ночь! блестят, мелькают челны,

И веет музыка с стамбульских берегов,

Роскошной Азии ты слышишь соловьев;

С кинжалами, в чалмах вот турки удалые,

Вот пляшут сладостно гречанки молодые,

Нежнее роз своих, - и яркая луна

Ночною прелестью сама удивлена.

Еще люблю мечтать, как, путь оконча трудный,

Пленялся ты красой Бразильи изумрудной,

Где вечной радугой играет свод небес

И блеском дивных птиц пестреет темный лес,

Огнистый ананас в открытом поле рдеет

И пальма над волной, как радость, зеленеет;

Из дерева ее корабль сооружен,

Из листьев паруса, и в путь он нагружен

Ее же сладкими, душистыми плодами.

Так дружба твердостью, советами, делами

От бед спасает нас, в опасности хранит

И нежной ласкою нам душу веселит.

Из детства обречен и вьюгам и туману;

По бесконечному, как вечность, океану,

Мой друг, я не плывал. - Но что ж? В Руси святой

Мне сладостен и мил дым хижины родной:

Я взрос, я цвел душой, любил, страдал в отчизне,

И в ней хочу я ждать конца мятежной жизни.

Но если уж с тобой здесь не видаться мне, -

Тогда, как будешь ты в цедимой стороне,

Тень друга навести вечернею зарею:

У храма сельского, под ивою густою,

В кустах шиповника, дубовый крест простой

Надеждой озарит подземный ужас мой, -

И там я буду спать до вечного свиданья

В безоблачном краю любви и упованья.

1838