Ночь в замке Лары

Настала ночь. Небесный свод в звездах

Изображен в серебряных волнах;

Едва струясь, прозрачные бегут,

И навсегда, как радость, утекут.

Бессмертные огни с родных высот

Красуются в стекле волшебных вод.

Приманчив вид тенистых берегов,

И нет для пчел прелестнее цветов;

Могла б в венке Диана их носить;

Могла б любви невинность подарить.

Меж них реки игривая струя

Бежит, блестит и вьется, как змея.

Всё так светло, такая тишина,

Хоть дух явись - с ним встреча не страшна.

Как быть вреду? Бродить не станет злой

В таких садах, в такой красе ночной.

Подобный час для добрых сотворен.

Так Лара мнил, и в замок молча он

Идет скорей: ему прекрасный вид

О прежних днях невольно говорит,

О той стране, где свод небес ясней,

Светлей луна, ночь тихая милей,

О тех сердцах... Нет, нет: шуми над ним,

Бушуй, гроза! Он, дерзкий, нещадим,

Душою тверд, но, светлая красой,

Такая ночь смеется над душой.

Вступил он в зал, весь полный тишины;

Тень длинная мелькнула вдоль стены;

Портреты там людей минувших лет,

Доброт, злодейств, других остатков нет;

Преданий дым и темный овод, где прах

С пороками, грехами спит в гробах,

Полустолбцы, ведущие до нас

Из века в век сомнительный рассказ,

Укор, хвалу - вот всё, и чем древней

Тех хартий ложь, тем с правдою сходней.

Там ходит он и смотрит, а луна

В готическом отверстии окна

Видна ему, и блеск бежит струей

На пол из плит, на потолок с резьбой,

И образа на стеклах расписных

Молящихся угодников святых

В таинственных видениях луной

Оживлены, но жизнью неземной.

Кудрей густых цвет черный, мрак чела

И зыбкий склон широкого пера

Дают ему весь ужас мертвецов,

Всё страшное, всё тайное гробов.

Уж полночь бьет; лампада чуть горит;

Ей будто жаль, что тма при ней бежит.

Все спят - но чу!.. у Лары слышен клик,

И звук, и стон, и вопль, и страшный крик;

Ужасный громкий крик - и смолкнул он...

Чей ярый вопль так дико рушит сон?

Вскочили все, бодрятся и дрожат,

И помощь дать на зов к нему летят,

Кой-как мечи схватили второпях,

И факелы не все горят в руках.

Хладнее плит лежит он недвижим,

Бледней луны, играющей над ним,

И брошен меч, почти уж не в ножнах;

Сверх сил людских, знать, был сей дивный страх;

Но он был тверд. Строптивый мрачный лик

Грызет вражда, хоть ужас в грудь проник.

Лежит без чувств; но могут ли таить

Его уста желание убить!

Угроза в них с роптаньем замерла

Иль гордости отчаянной хула;

Полусмежась, глаза его хранят

В их мутной тме бойца суровый взгляд;

И этот взгляд, заметный часто в нем,

Оцепенел в покое роковом.

Очнулся - вот... он дышит, говорит;

Багровый цвет в щеках темно горит;

Красней уста; он взор кругом водил,

И тускл, и дик, и с дрожью приходил

Опять в себя. Но он не на своем

Заговорил наречии родном;

Звук слов мудрен; одно понять могли,

Что звуки те - язык чужой земли.

И было так; но та, с кем говорит...

Ах, нет ее - к ней речь не долетит!

Подходит паж; он странный смысл речей

Как будто знал; но из его очей,

Из бледных щек нетрудно угадать,

Что тайну слов один не мог оказать,

Другой открыть. Казалось, будто он

Тем, что сбылось, почти не удивлен;

Склонясь к нему, на языке чужом

Он отвечал, быть может, на своем;

А тот внимал, как нежно паж младой

Гнал мрак с души, встревоженной мечтой.

Но был ли он грозой повержен в страх?

Ему ль беда страшна в одних мечтах!

В бреду ль он был иль вправду что узрел,

Забыл иль нет; но тайну он умел

На сердце взять; и с новою зарей

Опять он бодр и телом, и душой;

Духовника не позвал, ни врачей,

Не изменил осанки и речей;

В урочный час, как прежде, всё пошло;

Не веселей, не пасмурней чело;

Все тот же он; и если разлюбил

Ночную тень, равно он утаил

То от рабов, которых трепет, взгляд

О диве их, об ужасе твердят.

Они с тех пор бледнее и вдвоем,

Минуя зал, проходят через дом:

Зыбучий флаг, пол звучный, скрип дверей,

Обоев шум, и ветра в тме ночей

Унывный вой, и мышь ли пролетит,

Густая ль тень лип темных задрожит -

Всё страшно им, когда печальной мглой

Вдоль диких стен обляжет мрак ночной.

7 февраля 1827